Текст книги "У каждого в шкафу"

Средне-русая голова приготовилась. О, как хорошо и тщательно она приготовилась! Перечитала тонны литературы по акушерству и гинекологии, родовспоможению, справочников для спасательных служб, даже отыскала в библиотечном архиве безусловный раритет: сильно потрепанную грязноватую книжицу карманного формата, вышедшую в издании «Молодая гвардия» в 1942 году, – «Спутник партизана». С отвращением пролистала желтоватые, в грязно-бурых пятнах страницы, где простым и доступным языком объяснялось, например, что можно сделать умелыми руками с мотком проволоки: «Вражеского мотоциклиста лучшего всего сбить протянув поперек его пути проволоку. Выбери на лесной дороге крепкое дерево. Привяжи к нему один конец проволоки на высоте 1 метра. Перекинь проволоку через дорогу и встань у какого-нибудь дерева напротив первого. Как только заслышишь приближение вражеского мотоциклиста, натяни проволоку, обмотай ее свободный конец несколько раз вокруг дерева, а сам ложись в засаду. Мотоциклист налетит на проволоку и упадет с машины. Тут его и уничтожай или бери в плен (см. главу „Техника допроса“)». Изобилующую грозными императивами «Технику допроса» средне-русая просмотрела поверхностно – интерес для нее представляли другие главы – «Жизнь на снегу» и «Поход и бивак». Она предположила, что отыщет здесь для себя много полезной информации относительно родов в малоприспособленных для этого условиях (на снегу и в походе), и не ошиблась.

Ей предстоит решить еще одну задачу, довольно важную. Она очень хочет обойтись вообще без всяких помощников, но отдает себе отчет, что на определенном этапе такая ее самонадеянность может многое усложнить. Этого допустить нельзя, потому что все должно быть сделано вовремя, и ничего – не вовремя. Это простое правило. Поэтому придется плюнуть на ложное самолюбие, взять себя в руки и поговорить с соседкой по комнате. Но еще не время. Согласно Плану, сделать это следует незадолго до События.

Средне-русая голова уже сорок недель знает, каким будет этот день. Единственное ей трудно предугадать – в какое время все начнется: в шесть утра, в полдень или в восемь вечера. Это начинается утром.

Началом родов считается появление регулярной родовой деятельности (родовых схваток). Различают 3 периода родов: первый период (раскрытия), второй (изгнания), третий (последовый).

Она спускает ноги с кровати, по ним течет вода. Святая вода – неожиданно думает средне-русая, – она же несет младенца… Но резко обрывает себя – какая глупость, сантименты, розовые сопли, прекрати и займись делом.

Преждевременное излитие околоплодных вод – разрыв плодных оболочек и излитие околоплодных вод до начала родовой деятельности. От начала родовой деятельности до открытия шейки матки 8 см излитие околоплодных вод называют ранним.

Быстро вытерев лужу и сменив одну ночную рубашку на другую, покороче и потемнее, она подходит к кровати соседки по комнате и садится на краешек. Черная голова просыпается в недоумении – подруги практически перестали общаться, и уже давно.

– Милая, – смодулировав в голосе необходимые просящие интонации, выговаривает она, – милая, а ты можешь мне помочь, в случае чего?

«В случае чего, в случае чего, – соображает черная голова, – а в случае, собственно, ЧЕГО?»

– Началось? – взволнованно спрашивает она. – Сопроводить тебя в больницу?

Средне-русая голова поражается очевидной тупости черной. Конечно, она ведь для этого девять месяцев всячески маскировала свою ненавистную беременность, не посещая ни врачей, никого, чтобы сейчас триумфально отправиться в родильный дом под завывание скоропомощной сирены и там подарить миру розовощекого упитанного младенца с пяточками и синими глазками (она читала, что все дети так рождаются – с синими). Мир обойдется без такого подарка, давно решила средне-русая. Плод, в случае его жизнеспособности, будет лишен доступа кислорода. Помещен под подушку, к примеру. Да мало ли. Размеров ладони взрослой женщины вполне хватит, чтобы плотно закрыть плоду и нос, и рот. Не будет же она бояться, кого?! Новорожденного, которому только и надо – пять капель молозива[26]26
  Молозиво – секрет молочной железы, выделяемый в последние дни беременности и первые дни после родов.


[Закрыть] и дышать.

– Ми-ла-я, – четко, громко и неприязненно декламирует она, как, оказывается, легко говорить командным голосом, какого черта она не выяснила этого раньше, – ми-ла-я, ни-как-кой боль-ни-цы. Мы все сделаем здесь, и ты мне поможешь. Когда будет нужно. Я тебе скажу, что делать. Ты мне по-мо-жешь. А потом – уйдешь. Можешь сопроводить себя саму в больницу, если такое большое желание. Можешь – куда хочешь.

Черная голова трясется как припадочная. Она не собирается участвовать в этом сумасшествии. Она боится и сейчас уйдет. Вызовет «скорую помощь» с вахты.

Средне-русая понимает, что срочно надо сменить тактику. Не зря изучен «Справочник партизана», в частности глава про технику допросов. Старо как мир. Злой полицейский. Добрый полицейский.

– Послушай, – напоминает она со слезами в голосе, – мы же подружки. Пожалуйста, помоги мне… У меня ведь никого нет, кроме тебя… Боб уехал… И ты – уходишь…

Расплакаться удается, и очень просто. Слишком велико нервное напряжение. Через растопыренные пальцы средне-русая голова видит, что черная – поплыла, затуманились глазки, задрожали губы… Все получается. А сейчас ей нужна клизма. Кружка Эсмарха тускло-зеленого цвета недавно приобретена и висит за дверью.

Средне-русая голова уже сорок недель знает, каким будет этот день. Но она не может даже предположить, что это за увлекательнейшее приключение – схватки, и как бывает при этом редкостно хорошо. Держится за железный поручень кровати. Крепко держится. Пальцы побелели от напряжения.

Начавшиеся схватки ведут к раскрытию шейки матки. Также характерна ретракция мышечных волокон (смещение мышечных волокон относительно друг друга). Схватка начинается в одном из маточных углов, распространяется на тело матки, нижний сегмент. Во время нормальной схватки соблюдается так называемый тройной нисходящий градиент – длительность, сила и протяженность схватки уменьшается по мере распространения ее со дна на нижний сегмент.

Шейка матки должна открыться от 2–3 см в начале родовой деятельности до 10–12 см (в зависимости от размеров таза) или так называемого полного открытия. Полное открытие шейки матки (или когда шейка не определяется) есть граница между первым и вторым периодами родов. Открытие шейки матки происходит вместе с ее укорочением (сглаживанием).

Все, свои руки она уже искусала, как левую, так и правую, и просит подругу, терпеливо сидящую на стуле, но подальше, подальше – дать ей что-нибудь взамен. «Что?» – пищит черная голова, мечтающая оказаться сейчас в любом другом месте. Наконец соображает и протягивает средне– русой полотенце. Розовое махровое китайское полотенце, в белый цветочек. С небольшой такой симпатичной бахромой.

С течением времени черная голова все-таки более-менее обретает самообладание, приходит в себя и остается в этом стабильном состоянии, держится. Она умеет существовать в предлагаемых условиях. Даже отлучается умыться, даже кипятит чайник, как-то завтракает вчерашней калорийной булочкой, даже пытается накормить средне-русую «Российским» шоколадом, памятуя о его высокой энергетической ценности.

Средне-русая грубо отпихивает наломанные шоколадные квадратики, она уверена, что никогда, никогда более не съест вообще ничего, потому что ей больно, очень больно, так было – всегда, и никогда не было – по-другому. Пусть отстанет эта идиотка. Пусть все отстанут. Потому что она сейчас умрет, она умирает. Никто не может вытерпеть столько боли.

Открытие до 4 см идет медленно (0,35—0,5 см в час) и называется латентной фазой первого периода родов. От 4 до 8 см шейка матки открывается довольно быстро (1–2 см в час), и эту фазу первого периода называют активной. От 8 см до полного открытия скорость открытия шейки матки вновь замедляется, эту фазу так и называют – фаза замедления.

Продолжительность периода раскрытия – от 5–8 до 9—12 часов.

Средне-русая и не надеялась, что ее комнатная соседка возьмет на себя труд определять степень открытия шейки матки. «Спутник партизана», 1942 года издания, дал ей несколько толковых советов по этому поводу. Использовать зеркало, например. И она великолепно справляется… с этим, по крайней мере.

Средне-русая мечется по постели, в пустых попытках как-то устроиться, найти хоть какое-то удобное положение своему измученному, раздутому телу. Но на животе лежать невозможно по определению. А на спине – мешает синдром сдавления нижней полой вены. Бедные бока – как изрытые. Пробует преувеличенно глубоко дышать между участившимися схватками, гипервентилируя легкие.

Нижняя полая вена – это крупный сосуд, собирающий венозную кровь, оттекающую от нижних конечностей и некоторых органов таза. Эта вена проходит справа вдоль позвоночника и может быть легко сдавлена маткой беременной женщины в положении лежа на спине. При значительной степени сдавления нижней полой вены женщина может ощущать головокружение или чувство легкой нехватки воздуха. Причиной этого является то, что при сдавлении вены приток крови к правому желудочку сердца уменьшается, а следовательно, и уменьшается поток крови, выбрасываемый правым желудочком к легким. Насыщение крови кислородом и артериальное давление снижаются, и женщина чувствует головокружение и дискомфорт.

Легкая нехватка воздуха. Ха! Полное его отсутствие.

Идиотка черная, мало того что пыталась запихнуть ей в глотку тошнотоворную шоколадку, но и вздумала чирикать какие-то светские разговоры, стараясь, очевидно, занять ее приятной беседой, и приходится выслушивать ее восторженные бредни о необязательном.

– Заткниссссь, – тихо и угрожающе шипит средне-русая, пытаясь выгнуться дугой, а что? Неплохой способ умереть. – Заткнись, пожалуйста, лучше чаю, что ли, завари… – однозначно, пусть займется чем-нибудь невредным. Чаю заварит. Пригодится. После всего.

Черная с выражением бесконечной радости на осунувшемся лице мчит на кухню в обнимку с чайником, перепутав ноги. Она попыталась бы его, чайник, проглотить – за возможность не возвращаться в Очень Страшную комнату. Последние внутренние исследования показали полное раскрытие. Средне-русая, с усилием сдерживая крик боли, ждет возвращения чайных дел мастерицы, надо же, расслабилась – пропала на полчаса… Где но-о-оси-и-ит че-о-о-ортову-у-у сссуку-у-у?!

С момента полного открытия шейки матки до рождения плода период родов называется периодом изгнания, или вторым периодом. Акушеры внутри этого периода выделяют потужной период – когда подключаются произвольные со стороны женщины сокращения диафрагмы и мышц передней брюшной стенки. Плод «совершает» во втором периоде поступательные и вращательные движения (движения плода непроизвольные, за счет изгоняющих сил матки, препятствия со стороны таза – он имеет на входе вид поперечного овоида, а на выходе – продольного овоида; сопротивления промежности и неравноплечного сочленения шейного отдела позвоночника и черепа). Движения называют биомеханизмом родов и различают моменты, разные в зависимости от предлежания, вида и вставления плода. Потуги желательно «подключать» к схваткам, когда предлежащая часть завершит внутренний поворот, а еще лучше при «опускании» предлежащей части на тазовое дно.

Средне-русая голова уже сорок недель знает, каким будет этот день. Академически кирпичное «Акушерство» под редакцией Э. К. Айламазяна довольно точно проинформировало ее об этапах родов, их особенностях и отличиях.

Этот период начинается с момента рождения плода и заканчивается рождением последа. Послед состоит из плаценты и плодных оболочек. В третьем периоде происходят 2 процесса: отделение (отслойка) последа и выделение (рождение) последа. Считается, что третий период в норме должен закончиться за 30 минут. С целью контроля физиологического течения третьего периода в практике используют признаки отделения последа. В случае наличия признаков отделения последа, но задержки последа в матке, применяют приемы по выделению последа.

Проинформировало довольно приблизительно – о реальном болевом симптоме, о страхе смерти роженицы, но не сообщило средне-русой, какое это невиданное счастье – вытолкнуть из себя скользкую юркую рыбку – своего ребенка, плюхнуть его, мокрого и горячего, на живот, услышать подружкины победные слова «это мальчик» и свои собственные «мне не больно» и совсем уже неожиданные: «с ним все в порядке?».

Средне-русая голова уже сорок недель знает, каким будет этот день. Не знает она только, каким ужасом преисполнится дрожащий голос черной головы, когда она – будущий доктор, еб ее мать! надежда советской педиатрии! – неуверенно ткнет пальцем в кожную складку вместо шеи новорожденного и, развернув крохотную ладошку, – на поперечную линию, называемую иначе «обезьяньей»…

СИНДРОМ ДАУНА

Синдром 21-й хромосомы, трисомия-21, или генерализованная фетальная эмбриодия.

Встречается в одном случае на 7—10 тыс. живорожденных детей обоих полов во всем мире. Вероятность его появления увеличивается в зависимости от возраста беременной женщины, а иногда и отца. Синдром Дауна – наиболее распространенное генетическое заболевание, вызывающее умственную отсталость.

При синдроме Дауна плод наследует три 21-е хромосомы вместо двух. Это называется трисомией-21. 95 % всех людей с синдромом Дауна имеют классическую трисомию, т. е. каждая клетка тела содержит три 21-е хромосомы. Примерно 4 % всех людей с синдромом Дауна имеют транслокации. Это означает, что избыточная 21-я хромосома присоединена к какой-либо другой хромосоме.

Средне-русая голова уже сорок недель знает, каким будет этот день. Каким будет и как закончится. Все у нее продумано, все приготовлено: набор «Малый садовый, арт. 145698/34» с входящей в состав остро заточенной лопаткой, оранжевой в неуместные горохи, заботливо упакован в полиэтилен и дожидается под кроватью, рядом с большой брезентовой походной сумкой на молнии. Сумка одолжена в комнате № 310, под предлогом отдать брату Бобу для поездки к болезной бабушке. Только не предусмотрела она, умная средне-русая голова, начитанная средне-русая голова, что, взяв своего беспомощного и обруганного идиоткой соседкой «дауненком» младенца на руки, она увидит, что из узких синих глазок, со слабых средне-русых волосят, с короткого смешного носика к ней поднимется любовь, обернется вокруг теплым яблочным облаком и просочится – через все поры средне-русой, через каждую, чтобы уже навсегда остаться в ней.

– Маленький мой, – осторожно и не очень умело пробует она.

* * *

– Я не совсем понимаю, Иван Иванович, что вы вот сейчас здесь делаете. – Зоя Дмитриевна оставила руку на выключателе и негодующе рассматривала обиженно сощурившегося на свет доктора.

До ее появления он спал в пустующей из-за негодных труб коммерческой палате, удобно устроившись на двух тощих матрасах и накрывшись двумя казенными одеялами в клетку. Сейчас натянул клетчатое одеяло на голову, Зою Дмитриевну стало не видно, но все равно прекрасно слышно:

– Насколько я помню, а я таки помню все, у вас сегодня абсолютно не дежурство, и какого черта надо находиться в аварийном больничном помещении, нет, вы уж ответьте мне, Иван Иванович, уж будьте так добры, а то я начинаю подозревать самое страшное…

ИванИваныч даже выглянул из-под одеял, хрипловато спросил:

– И что же вы такое страшное подозреваете, Зоя Дмитриевна?

На тумбочке из древесно-стружечной плиты неуместно заерзал модный мобильный телефон доктора и весело сообщил, что получил смс.

– Всем нам известно, ЧТО, Иван Иванович, – Зоя Дмитриевна красиво и плавно указала пухлой рукой на ярко светящуюся крупным дисплеем трубку. – Наверняка дело в очередной кошмарной девке с отвратительными искусственными ногтями и белыми волосами! Они же липнут к вам, как ненормальные, а вот из-за чего, собственно? Вечно небритый, вечно с глупыми шуточками… Я все никак не забуду эту вашу последнюю, костлявую пэтэушницу, в малиновых сапогах, без никакой юбки, и рот накрашен по щекам, вы ее как-то целую смену в процедурной удачно скрывали…

– Это была педагог начальной школы. С углубленным изучением иностранного языка.

– Оно и видно, Иван Иванович, вас такие, наверное, такие педагоги и обучали постоянно! И главное – углубленно.

– Ну, Зоя Дмитриевна, тут вы несколько преувеличиваете…

– Это я-то преувеличиваю? Да чтоб у вас столько новых крашеных блондинок образовалось, как я сейчас преувеличиваю!

Иван Иванович сбросил одеяла в клетку и сел, оказавшись в потертых белесых джинсах и желтой майке с Микки-Маусом, на вид довольно древней, учитывая рисунок.

– А вы отлично подготовились, – непонятно прокомментировала Зоя Дмитриевна появление Микки-Мауса. – Раз уж никто не спит и поблизости не ошиваются педагоги начальных школ, не обсудить ли нам уже план мероприятий нашего отделения?

ИванИваныч тоскливо оглядел маленькую комнату с закрашенным наполовину узким окном. Форточки плотно закрыты. Устойчивая середина ночи, и никакой рассвет не брезжит на востоке, розовея.

– Что конкретно вы имеете в виду, Зоя Дмитриевна, – без всякого интереса спросил он.

– Разумеется, конкурс художественной самодеятельности, Иван Иванович. – Зоя Дмитриевна привычно поправила бусы из поделочного камня на шее и села на деревянный стул с мягким пестрым сиденьем, на вид шаткий. – С удовольствием выслушаю ваши предложения сейчас.

– Может быть, мы хоть чаю? – предложил ИванИваныч. – Как хорошо выпить чаю за приятной беседой!

– Нет, перестаньте уже увиливать! – рассердилась Зоя Дмитриевна и пятнисто покраснела. – Тем более что от вашего гадкого чая пахнет грязными тряпками. Вы с Юлией Александровной должны были предметно обдумать номер, которым наше отделение будет представлено на концерте к славному юбилею нашей больницы… Ну, вы помните. Юбилей.

– Мы вот предметно думаем, Зоя Дмитриевна, – ИванИваныч рывком поднялся и прошел к двери, развернулся, вернулся к узкому окну, – предметно думаем поставить пьесу. Знаете, ну что там какие-то поверхностные легкомысленные песенки? Или там стишки. Должно быть что-то такое – мощное, знаковое для нашей славной больницы к ее юбилею…

– Вы сейчас издеваетесь, Иван Иванович? – настороженно спросила Зоя Дмитриевна.

– Даже и не думал! – Взгляд ИванаИваныча был пронзительно-синим. – Мы сейчас рассматриваем несколько вариантов. Например, один из рассказов про Шерлока Холмса. Всем известно, что его помощник и биограф Ватсон был доктором, это придаст постановке необходимую нотку сопричастности с жизнью нашей славной больницы. И нашего славного отделения.

Зоя Дмитриевна подалась вперед и напряженно проговорила:

– И вы уже хотите представлять доктора Ватсона или я сейчас ошибаюсь?

– Нет-нет! – вскричал ИванИваныч и помахал рукой вокруг лица Зои Дмитриевны. – Отнюдь! Меня одинаково привлекают две роли, я бы сказал – второго плана. Роль Трубки Шерлока Холмса или вот Кокаиновой Дорожки тоже неплохо, вы не находите?

Зоя Дмитриевна покраснела в тех местах, где не успела до этого, несколько раз шумно вдохнула несвежий больничный воздух и пошевелила ногами. ИванИваныч отошел к двери, заботливо приоткрыл ее и дружелюбно произнес:

– Для вас лично, Зоя Дмитриевна, мы с Юлией Александровной тоже присмотрели несколько великолепных персонажей. Я предлагал Пеструю Ленту, но эта Юлия Александровна, она такая формалистка, вообразите, говорит, что на змейку вы похожи не очень. Весу, говорит, прямо многовато для змейки… Предлагает вам Собаку Баскервилей изображать…

Зоя Дмитриевна, грозно шагая, вышла в коридор. От негодования она не находила соответствующих моменту слов. В ужасном волнении ворвалась в пустующую ординаторскую, нашарила гневно дрожащей рукой свой телефон. Подслеповато сощурилась, путаясь непослушными пальцами в крошечных кнопках.

«Собаку Баскервилей, говорите, многоуважаемая Юлия Александровна? Я сейчас вам покажу собаку… Весу многовато…»

* * *

Наташа обратила внимание, что за окнами заметно посветлело. Чернильные кляксы в стеклах разбавились слегка утренним холодным воздухом и водой, конечно, водой. Иногда люди придают преувеличенное значение этим вещам: встретить рассвет, проводить закат, всякой отвлеченной дребедени, причем даже лучшие из них. «Я устала», – подумала Наташа. «Сейчас что-то произойдет», – подумала Наташа.

Выложенный на низкий-низкий столик (совсем как в кафе) мобильный телефон босоногой завибрировал и пропел низким и, пожалуй, приятным мужским голосом: «Я смотрю в чужое небо из чужого окна и не вижу ни одной зна-а-а-акомой звезды, я ходил по всем дорогам и туда и сюда, оглянулся и не смог разглядеть следы, но, если есть в кармане пачка сигарет, значит, все не так уж плохо на сего-о-о-одняшний день, и билет на самолет с серебристым крылом, что, взлетая, оставляет земле-е-е-е лишь тень…»

Хозяин иногда слушал нечто подобное.

– Господи, – удивленно сказала босоногая, – Зоя Дмитриевна! Она мне теперь ночью звонить будет? Совсем с ума сошла.

Трубку не взяла. Песня прервалась на полуслове. Точнее, на полузвуке, красивом гитарном проигрыше.

Чтобы через несколько секунд заиграть снова.

– Лорка теперь, – сглотнула босоногая. – Ой.

На этот раз трубке ответила: «Ал-ло».

И молча слушала. Не переспрашивала. Нажала «отбой». Продолжала молчать. Грубая рыжая нервно проорала в ярости:

– Что, блядь, за на хуй?

Босоногая посмотрела на Боба. Боб медленно поднялся на ноги, аккуратно поместил Наташу на свое место, на низкий диванчик, и стал отступать к окну. Как будто хотел отойти подальше от ожидаемых слов. Как будто бы уже все знал.

– Боб, – сказала босоногая, не отводя глаз, – Боб. Мне очень жаль. Сердце Федора остановилось сорок пять минут назад. Предпринято было все возможное. Реанимация никаких результатов не дала. Он скончался. Время смерти – пять часов пять минут.

Хозяин дошел до окна и уткнулся лбом в стекло. Лоб был горяч, стекло приятно холодило. Пожалуй, он постоит вот так – какое-то время. Куда торопиться? Теперь все подождет.

Грубая рыжая нервно жевала рукав кофты, пытаясь, должно быть, осознать сказанное.

Розовая рубашка налил и выпил водки, пытаясь, должно быть, осознать сказанное. А потом еще – налил и выпил.

Лысый налил и выпил виски, пытаясь, должно быть, осознать сказанное. А потом еще – налил и выпил.

– Не ходите за мной, – негромко проговорил Боб, не оборачиваясь, – не ходите за мной, пожалуйста, не надо ничего этого. Сам на дороге поймаю такси. Поеду к нему. Я хочу быть один. Юля, безусловно, оставайся, пока спит дочка. Потом просто захлопни дверь. Со всем остальным обществом прощаюсь.

Хозяин вышел из гостиной опустив широкие плечи – дань горю.

Остальное общество зашевелилось, заковырялось в сумках, задоставало мобильники, кошельки и другие необходимые вещи.

Лиловая рубашка поправил указательным пальцем очки на переносице.

Лысый растер ладонью лоб, захватывая и часть сияющей головы.

Пестроволосая резко потянулась к телефону, все принялись высказываться в смысле вызвать два, нет, три такси… или все-таки два?

Человек, терпеливо читающий это по-русски,

любишь ли ты кириллицу так, как люблю ее я?

Точно не знаю, зачем я это спрашиваю,

пришло вот просто в голову. Дай, думаю,

спрошу у человека, читающего неплохо по-русски,

про кириллицу, уж он-то должен знать в ней толк.

Прости, пожалуйста, за панибратство,

стоит ли нам церемониться,

так хорошо понимающим друг друга?

По-русски.

* * *

Маша громко хлопнула дверью такси, прибывшего первым, оставив мужа стоять у выщербленного бордюра с какими-то пакетами и свертками в руках.

Таксист, приятный парень, в полосатой толстовке со смешной надписью «Two beer or not to be?» пошуровал настроечным джойстиком магнитолы и выбрал «Ретро ФМ», Маша вздохнула – ну что такое, теперь еще придется слушать, как Барыкин будет долго гнать велосипед. Таксист, приятный парень, уловил клиентское недовольство и радио выключил, зато заговорил сам, ныряющим баском:

– Сейчас пару вез одну, в аэропорт. Не сказать, чтоб богатые – так, зажиточные. На похороны, говорят, едем. В город Братск. Сноха наша, говорят, померла. И сынок ее – тоже помер. Голодомор какой-то, я считаю.

Таксист вопросительно посмотрел на Машу. Маша неопределенно пожала плечами.

– Там какая фигня-то получилась. Пошли двое мальчишек на речку – один утонул. Какая там река, в Братске? – озабоченно спросил таксист, приятный парень, и торопливо закурил. Маша посмотрела в окно. – Ангара, что ли? Один хрен… Ангара или там Енисей, я считаю. Второй пацан в слезах и соплях прибежал – рассказал, что друг его с обрыва навернулся в воду. Но мама утопленника не поверила в несчастный случай, стала опрашивать очевидцев – и те ей сказали, что видели, как около речки ее сын с другом чего-то срались-дрались. Мама пошла приятеля сына допрашивать. «Чего, – спрашивает, – вы там на речке, посрались, что ли, сволочи?» Тот говорит: «Ну типа, блин, да. Удочку не поделили, нах, вот и спорили…» У мамы в голове мигом сложился правильный такой пазл, что ее сынка спецом потопили из-за удочки, и она такая: «Мальчик, а пойдем со мной еще разок на то место, откуда Петя навернулся. Покажи мне, как он стоял, и все такое. Материнское сердце, все дела». Мальчик пошел, показал, спиной к обрыву встал, а мамашка его и спихнула с криком: «Ты моего сыночка погубил, теперь сам сдохни, гнида!»

Маша с оторопью смотрела на таксиста, приятного парня, на его густо-малиновое от возбуждения лицо, блестящие глаза.

– Да, а потом тетка эта сама пересрала, побежала вниз спасать мальчонку-то, а тот уж помер. Ну она сама вслед за ним и прыгнула. О-о-от такая драма… Молчите? – зачем-то констатировал очевидное таксист.

– Да вот все думаю, лучше бы это был Барыкин на велосипеде, – пробормотала Маша.

– А я все думаю, что история какая-то несимметричная, – поделился доверчиво таксист, приятный парень, орудуя переключателем скоростей. Повернулся направо: – Второй мертвой бабы здесь не хватает, вот что. Матери первого сопляка.

– Остановите здесь, пожалуйста, – выкрикнула Маша в панике, бросила на таксистские колени скомканные сторублевки и быстро вышла.

«Второй мертвой бабы не хватает», – повторяла она про себя в ритм ходьбе.

«Вто-рой-мерт-вой-ба-бы-не-хва-та-ет».

от кого: [email protected]

кому: [email protected]

тема: Еду к тебе.

Я еду к тебе. Скоро буду. Всегда знал, что люблю тебя. Но не думал, что так сильно.

Один взгляд назад. Весна 1991 года

Никто из трех девочек не знает, каким будет этот день.

Средне-русая даже не возьмется сказать вообще, день ли это. Или ночь? Порядка двух недель (или трех?) она выходит из комнаты только в общественную уборную и – редко – в душ. Средне-русая голова теперь знает, что этого младенца ей послал Бог, как и должно происходить с Богом и младенцами. Не надо ей ничего более, все пазлы послушно выстроились в задуманную картинку, когда в комнату ворвался Боб с сумасшедшими глазами и увидел своего сына на ее руках. Все ей стало понятно, раз и навсегда: маленького, слабого, больного ребенка, несчастное создание, обреченное жить в безжалостной стране и шарахаться в сторону от недобрых любопытствующих взглядов и окликов «даун», Боб не оставит. Будет тянуть, растить, выхаживать и любить, конечно же, любить. Никаких широкоплечих юношей из военно-летного училища. Никаких прогулок в Пушкинском скверике. Никаких соседей по комнате добряков дядей Федоров. Да и со всей остальной их ерундой надо заканчивать, хватит, добаловались. Надо заниматься ребенком. Ничего, справятся. Вот оно – их спасение – плосколицый кричащий младенчик с монголоидным разрезом синеватых глаз.

Пусть общество считает, что ему, обществу, приятнее: средне-русая родила от коменданта общежития, от крановщика с соседней стройплощадки, от дворника Пантелеймона Евстархиевича, от преподавателя с кафедры общей хирургии. Средне-русой наплевать на мнение общества, и на само общество – тоже наплевать.

Похоже, что все-таки вечер. Возвращается с работы замученная черная голова – устроилась медсестрой в детскую поликлинику, уныло плетется разогревать скучный обед – картофель, тушенный кусочками с морковкой, тоже кусочками, и перцем-горошком.

Черная голова устала, так устала. Она не хочет ничего, кроме как поспать на чем-нибудь мягком более сорока минут подряд. Уже три недели у нее такой возможности нет. Дома периоды ребенковского затишья не превышают получаса, а во всех остальных местах мало того, что надо учиться и работать, но и нету приемлемых мест для сна. Полуживая, застывает над кастрюлькой с картошкой, кусочками. Бормочет: «Я три ночи не спал, Я устал. Мне бы Заснуть, Отдохнуть… Но только я лег – Звонок! – Кто говорит? – Носорог. – Что такое? – Беда! Беда! Бегите скорее сюда!»

У белой головы настроение, напротив, бодрое и очень, очень боевое. Никаких стихов давно скончавшихся детских поэтов она не читает, она чеканит шаг по улице, напевая в ритм для себя неожиданное: «Дан приказ – ему на запад, ей – в другую сторону-у-у, уходили комсомо-ольцы на Гражданскую войну…» Откуда выплыла незамысловатая советская песня на стихи какого-то деятеля культуры, белая голова не задумывается. Задумывается она совершенно о другом. На курсе ходят странные слухи о материнстве и детстве в рамках отдельно взятой комнаты, и необходимо самостоятельно в ситуации разобраться, сделать выводы, принять решения, поставить цели, наметить задачи. Белая голова отлично знает, что всегда и во всем выигрывают те, кто не ждет удачного и выгодного стечения обстоятельств, не рассчитывает на счастливый случай, а создают этот самый случай сами. Творят. Созидают. Она готова к созиданию. Никого никогда она не любила так, как Боба.

«Уходили, расставались, покидали тихий край… ты мне что-нибудь, родна-ая, на прощанье пожелай!» Белой голове никаких таких пожеланий не надо, мерси. Она идет в общагу, где не была с достопамятной новогодней ночи. Не была и не была. А вот теперь – идет. Четкий шаг, новые высокие сапоги, ботфорты – по европейской моде, новая ондатровая шубка – мама привезла из Чехословакии, отмахивает рукой – раз-два, раз-два. Обманный все-таки этот месяц – март, уже ждешь тепла и света, а завывают вьюги и рано темнеет. Надо было выйти пораньше, но пришлось ждать, пока родители не отправятся на юбилей, не приедет заказанное такси.

Немного помедлив на пороге общежития, как перед прыжком в холодную воду, она стремительно проходит, поднимается по лестнице, последовательно вбирая подзабытые запахи: незатейливого супа, тушеной капусты, студенческих «хвостов», медицинского спирта, разливного пива, светлых надежд, твердой веры и любви, конечно же, любви. Заходит на этаж. Первая, кого она встречает в темноватом коридоре, – средне-русая голова в роли Мадонны. На руках хнычущий младенец, сотрясаемый в попытках как-то его заткнуть, догадывается белая. Ага. Вот оно, материнство и детство. Имеет место. Она останавливается, внезапно сделалось очень трудно, почти невозможно дышать. Маленькие демоны, совсем не злые, запели и заговорили своими стрекозьими голосами, и все одновременно. Погодите, погодите, я так ни фига не разберу.