Текст книги "Пушкинский круг. Легенды и мифы"

М.С. Лунин

Один из образованнейших людей своего времени, активный член Союза благоденствия и Северного общества, Лунин был дерзок, смел и в борьбе с самодержавием всегда предлагал только «решительные меры».

В народе сохранились легенды, иллюстрирующие независимый характер и свободолюбивый дух этого интереснейшего человека, для которого превыше всего было чувство долга, благородство и высочайшая порядочность. Однажды гвардейский полк Лунина стоял около Петергофа. Лето было жаркое, и офицеры в свободное время купались в заливе. Голышом. На это мало кто обращал внимание, пока один из купающихся при виде проезжающего мимо великого князя Константина Павловича не вытянулся «прямо, как мать родила» и закричал: «Здравия желаю, Ваше высочество!» После этого случая купания здесь запретили. На том основании, что они «происходят вблизи проезжей дороги и тем оскорбляют приличия».

Тогда, продолжает легенда, Лунин, зная, когда генерал, запретивший купания, будет проезжать по дороге, залез в воду в полной форме, в кивере и ботфортах, так, чтобы генерал мог увидеть странное зрелище: барахтающегося в воде гвардейского офицера. Едва генерал оказался рядом, как Лунин вскочил и отдал ему честь. На вопрос же озадаченного генерала, узнавшего любимца великих князей и одного из самых блестящих гвардейских офицеров: «Что вы тут делаете?» – Лунин ответил: «Купаюсь, ваше превосходительство, и чтобы не нарушать предписание, делаю это в самой приличной форме». Не случайно, когда Лунин подал в отставку и об этом доложили Александру I, тот, не скрывая удовлетворения, ответил: «Это самое лучшее, что он может сделать».

В декабре 1825 года Лунин находился в Варшаве под командованием великого князя Константина Павловича. Уже зная об исходе восстания на Сенатской площади, он находился в томительном ожидании указа об аресте, который, как это он хорошо понимал, его не минует. Как-то Лунин отправился на охоту. В это время прибыл курьер из Петербурга. Не застав Лунина, громко воскликнул: «Сбежал!» – «Не таков человек этот Лунин, чтобы бегать», – промолвил на это Константин Павлович. «А я бы не вернулся», – будто бы заметил по этому поводу дежурный офицер по фамилии Зайчиков. Великий князь Константин Павлович грустно вздохнул: «В том-то и беда России, что Луниных мало, а Зайчиковых много».

Уже после ареста, сидя в каземате Шлиссельбургской крепости, таком сыром, что вода капала со свода, Лунин на вопрос коменданта, что можно сделать для облегчения его судьбы, будто бы ответил: «Я ничего не желаю, генерал, кроме зонтика».

В Шлиссельбургской крепости Лунин потерял почти все зубы. Но характер свой не изменил. По воспоминаниям декабристов, встретясь позже со своими товарищами в Чите, куда его сослали, он будто бы с веселой улыбкой говорил: «Вот, дети мои, у меня остался один зуб против правительства».

Лунин и в Сибири представлял для Николая I определенную опасность. Его письма к сестре перлюстрировались, и их содержание тут же становилось известно царю. Но особый «гнев и раздражение императора» вызывали статьи Лунина, одни названия которых не давали забыть Николаю I первые годы его царствования: «Разбор донесений следственной комиссии», «Взгляд на польские дела» и т. д.

Уже будучи на поселении, Лунин вновь был арестован и отправлен на каторжные работы в Акатуевскую тюрьму. Там Лунин и умер. По официальной версии, «от кровяного удара». Однако сохранились легенды. Согласно одной из них, Лунин угорел, потому что «слишком рано закрыли трубу». Согласно другой, его «задушили», по «тайному приказу», «пришедшему из Петербурга непосредственно от царя».

В заключении рассказа о Михаиле Лунине добавим, что однажды и он посетил гадалку мадам Ленорман, та сказала, что его повесят. Лунин не поверил. В отличие от многих своих товарищей он не был мистиком. Не был и фаталистом. «Надо постараться, чтобы предсказание исполнилось», – будто бы, рассказывая эту историю одному из своих приятелей, добавил Лунин.

Память о декабристах в современном петербургском фольклоре жива до сих пор. Понятно, что трансформируется это в самые различные и порой неожиданные формы. Так, на блатном жаргоне «декабристами» называют осужденных за мелкое хулиганство. В школах, если верить словарям русского школьного фольклора, «восстанием декабристов» называют очередь в буфет во время короткой перемены. На немногих неофициальных демонстрациях советского времени и первого периода перестройки можно было увидеть лозунги: «Декабристы – первые русские диссиденты».

Ежегодно 13 июля в день казни пяти руководителей и участников восстания декабристов в Петербурге происходит ритуал возложения цветов к памятнику казненным на кронверке Петропавловской крепости. Эта традиция возникла задолго до появления памятника и свято соблюдается до сих пор.

Третье отделение

Прямым следствием событий 14 декабря 1825 года стало решение Николая I создать при императорской канцелярии специальную службу для предотвращения деятельности в стране тайных обществ и антиправительственных организаций. Личное участие Николая I в следствии по делу декабристов еще раз убедило императора в том, что «крамола» так глубоко проникла во все слои русского общества, что для искоренения ее требуются меры более радикальные и изощренные, нежели те, что были до этого. С этой целью в июле 1826 года было создано печально знаменитое «Третье отделение собственной Его императорского величества канцелярии».

Надо сказать, что изобретенное Николаем I средство от революции нашло живейший отклик в сердцах верноподданных граждан Российской империи. Доносов поступало так много, что хранить их было просто негде и, если верить фольклору, еженедельно по субботам «происходило их торжественное сожжение».

Насчитывавшее в момент образования шестнадцать сотрудников, Третье отделение размещалось в несохранившемся ныне доме купца Толя на Мойке. В 1838 году оно переехало на Фонтанку, 16, близ Цепного моста, отчего и получило у петербуржцев название «Дом у Цепного моста». Строительство этого дома относится к концу XVIII столетия и связано с именем вице-канцлера А.И. Остермана. Затем здание принадлежало Военно-сиротскому дому для девиц. А еще через некоторое время перешло в частные руки. К 1826 году им владели последовательно князь А.Я. Лобанов-Ростовский и министр внутренних дел В.П. Кочубей.

Первым шефом Третьего отделения стал граф А.Х. Бенкендорф. По легенде, получая назначение на эту должность от самого императора, он попросил у него инструкций «относительно действий вверенного ему управления». В ответ государь будто бы протянул ему носовой платок со словами: «Вот моя инструкция: чем больше слез утрешь – тем лучше». Говорили, будто бы этот пресловутый платок долго хранился в архиве Третьего отделения.

А.Х. Бенкендорф

Постепенно, по мере того как расширялись функции Третьего отделения и росла потребность государства в его услугах, помещения дома у Цепного моста перестраивались, расширялись и благоустраивались. Флигеля приобретали глубокие подвалы, скрытые переходы и секретные закоулки. Строились дополнительные помещения. Вскоре это уже стал целый городок, в фольклоре его так и называли: «Городок жандармерии». Существовала даже легенда о подземном ходе, прорытом между Третьим отделением и Михайловским замком, хотя сам замок задолго до описываемых событий, еще с 1801 года, сразу после насильственной смерти Павла I, потерял свое политическое значение. Но жила память о зловещей резиденции Павла I, и, вероятно, именно она усиливала страх городских обывателей перед Третьим отделением.

Правой рукой Бенкендорфа, а по единодушному утверждению современников – головой графа, стал умный и проницательный Л.В. Дубельт. У Дубельта существовала весьма характерная привычка, хорошо известная в столице. Вознаграждение тайным агентам выдавалось в суммах, всегда кратных трем. «В память тридцати сребреников», – пояснял будто бы граф в кругу близких друзей.

В тайных агентах недостатка не ощущалось. Еще задолго до создания Третьего отделения, при императоре Александре I, приехавший в Россию немецкий историк Август-Вильгельм Шлегель обратил внимание, что «в России есть уши за каждою дверью и занавеской». Известны стихи, широко ходившие по рукам в 1850-х годах, когда начальником Корпуса жандармов был будущий министр внутренних дел А.Е. Тимашев. Стихи пародируют разговор двух столиц, «беседы», впрочем, можно понять, что дело не только в создании Третьего отделения:

 
У царя у нашего
Верных слуг довольно:
Вот хоть у Тимашева
Высекут пребольно.
Влепят в назидание
Так ударов до ста,
Будешь помнить здание
У Цепного моста.
 

В ответ на такое предупреждение из Петербурга со знанием дела отвечала Москва:

 
У царя у нашего
Все так политично,
Что и без Тимашева
Высекут отлично.
И к чему тут здание
У Цепного моста,
Выйдет приказание,
Выдерут и просто.
 

В то время в Петербурге распространился мрачноватый розыгрыш, пользовавшийся печальной популярностью среди невзыскательной армейской и студенческой молодежи. Когда приезжий искал, где было бы можно снять квартиру, ему советовали идти на Фонтанку, 16. Там, мол, свободных помещений сколько угодно. Придя туда, приезжий в ужасе натыкался на вывеску Третьего отделения, о котором были наслышаны даже в далекой провинции.

После смерти Бенкендорфа Третьим отделением руководил вспыльчивый и несдержанный Алексей Орлов. Про него в Петербурге ходили самые жуткие слухи. Опять, как и в давние времена, при небезызвестном С.И. Шешковском, начали говорить о специально устроенных в кабинете Орлова креслах. По его команде кресла опускались под пол вместе с провинившимся, который тут же получал «ощутимое возмездие за свои вины». При этом, рассказывает легенда, ни исполнители, ни потерпевший не видели друг друга.

В 1880 году функции пресловутого Третьего отделения передали Департаменту полиции Министерства внутренних дел, вплоть до 1917 года располагавшемуся в этом же здании на Фонтанке, 16. В 1923 году в дом у бывшего Цепного моста вселился Петроградский губернский суд. С 1956 года здесь располагаются Ленинградский (ныне Санкт-Петербургский) городской и областной суды.

Возвращаясь к последовательности нашего повествования, скажем, что жизнь Пушкина в отпущенные ему последние десять лет жизни была отравлена прямой зависимостью от этой пресловутой царевой службы. Начальник Третьего отделения граф Бенкендорф по должности был обязан следить за Пушкиным. По указанию императора он лично контролировал буквально каждый шаг поэта. Это в равной степени распространялось как на общественную и творческую деятельность поэта, так и на его личную жизнь. Более того, в служебные обязанности Бенкендорфа входило непосредственное посредничество между поэтом и царем. Все письма Пушкина, равно как и его прямые обращения к Николаю I, проходили через руки Бенкендорфа. Это касалось и всех ответов царя, предназначенных Пушкину.

Глава VI
Литературное и художественное окружение

Литераторы

В 1827 году, когда Пушкин вернулся в Петербург после ссылки, круг литературных друзей, товарищей, приятелей и просто знакомых Пушкина в основном сформировался. В него входили известные писатели и поэты, художники, издатели. Многие приязни сохранились еще с лицейской и послелицейской поры, хотя некоторые появились позже. Пушкин был верным товарищем. Он искренне верил в мужскую и творческую дружбу и был искренне признателен всем своим друзьям, сохранившим верность ему за годы вынужденной разлуки.

В первую очередь в этом многочисленном ряду, конечно же, надо назвать старшего товарища Пушкина, его верного наставника в жизни и в литературе Василия Андреевича Жуковского.

Впервые Пушкин встретился с Жуковским во время посещения им Лицея в 1815 году. Однако эту встречу и знакомством вряд ли можно было назвать. Просто Жуковский узнал тогда, что в Лицее учится юноша, блестящие поэтические способности которого вызывают восхищение и вселяют надежды. Ближе оба поэта познакомились в литературном кружке «Арзамас», чьей признанной душой был Василий Андреевич.

Блестящий поэт и превосходный переводчик, один из основоположников романтического направления в русской литературе, Жуковский родился при обстоятельствах столь необычных, что это послужило основанием для одной из самых романтических легенд старого Петербурга. Некий крестьянин, принадлежавший владельцу села Мишенское Белевского уезда Тульской губернии Афанасию Ивановичу Бунину, отправляясь на русско-турецкую войну с войском генерал-фельдмаршала Румянцева, спросил у своего барина: «Какой гостинец привезти тебе, батюшка, коли поход наш будет удачен?» – «Привези-ка ты мне, братец, молодую турчаночку, а то видишь, жена моя совсем состарилась», – пошутил Афанасий Иванович. Но преданный крестьянин, как оказалось, шутить не собирался и, когда война закончилась, вернулся в село в сопровождении шестнадцатилетней турчанки по имени Сальха. «Бери, барин», – сказал он, легко толкнув девушку в сторону Бунина. Так Сальха, захваченная в плен при осаде одной из турецких крепостей, оказалась в доме Бунина.

В.А. Жуковский

В 1783 году она родила барину мальчика, которого назвали Василием. А вот фамилии своей сыну Афанасий Иванович дать не мог. В то время незаконнорожденный ребенок автоматически становился крепостным, а этого счастливый отец допустить не мог. И Бунин нашел выход. В то время в его доме жил небогатый киевский купец Андрей Жуковский. Его и уговорил Бунин усыновить тайного сына от Сальхи. Так, если верить легенде, у Василия появилась фамилия – Жуковский. А заодно и отчество – Андреевич, которое охотно подарил ему киевский купец.

Бунин долго скрывал от законной жены свою неверность, но перед смертью во всем признался и попросил позаботиться о сыне. Супруга оказалась женщиной благородной и согласилась. После смерти мужа она забрала его сына от усыновителя Жуковского, а затем отдала мальчика в Благородный пансион при Московском университете, директором которого был в то время старый знакомый покойного Бунина.

В Петербург Василий Андреевич Жуковский впервые попал в 1796 году. Оказался при дворе. Служил на самых разных должностях – чтеца, учителя, воспитателя. Прославился своими поэмами и балладами. Особенно известными стали патриотическое стихотворение «Певец во стане русских воинов» и романтическая поэма «Светлана». Поэма посвящалась племяннице Жуковского А.А. Воейковой. После этого в Петербурге ее прозвали «Светланой». Такое же прозвище присвоили и самому Жуковскому в то время, когда он был членом литературного кружка «Арзамас».

Субботнее собрание у В.А. Жуковского. Г.К. Михайлов, А.Н. Мокрицкий и другие художники школы А.Г. Венецианова. 1834–1836 гг.

Жуковский был искренним и преданным другом Пушкина. Он исключительно много сделал для поэта в последние дни его жизни и особенно после его кончины.

Похоронен Василий Андреевич в Некрополе мастеров искусств Александро-Невской лавры. Над его могилой установлен памятник в виде саркофага, исполненный скульптором П. К. Клодтом. На памятнике обстоятельная надпись: «В память вечную знаменитого певца в стане Русских воинов Василия Андреевича Жуковского, родившегося в Белеве 29 генваря 1783, скончавшегося в Бадене 12 апреля 1852 года. Воздвигнут стараниями и приношениями почитателей бессмертных трудов его и дарований». И, как оказалось впоследствии, эта надпись стала причиной еще одной легенды, настигшей Жуковского в его посмертной жизни. Как мы уже знаем, поэт родился не в городе Белеве, а в селе Мишенском.

Мистические легенды о призраке Жуковского продолжают жить до сих пор. Как рассказывает знаток петербургской мистики Д.К. Равинский, в семье одного известного петербургского композитора вот уже несколько поколений боятся призрака поэта. По семейному преданию, он «появляется перед смертью кого-либо из обитателей квартиры».

Другим старшим другом Пушкина был Петр Андреевич Вяземский. Кстати, он состоял в свойстве с Карамзиным, вторая жена которого – сводная сестра Вяземского Екатерина.

Вяземский происходил из старинного рода удельных князей Рюриковичей. Его отец князь Андрей Иванович верой и правдой служил Екатерине II. При Павле I он назначается сенатором и получает чин тайного советника. Мать Петра Андреевича – ирландка О’Рейли, похищенная у мужа и привезенная в Россию князем Андреем после путешествия по Европе в 1782–1786 годах.

В молодости политические убеждения Вяземского были вполне радикальными. И хотя он не стал декабристом, но по убеждениям явно близок к ним и не зря заслужил у современников прозвище «декабриста без декабря». Это мнение разделяли не только друзья Вяземского. Например, Николай I говорил о Вяземском, что «отсутствие имени его в этом деле, указывает, что он умнее и осторожнее других». Сохранилась легенда о том, что вечером 14 декабря 1825 года Вяземский тайно встречался с Пущиным и взял от него «на сохранение портфель с политически опасными бумагами». Вяземский знал Пушкина еще мальчиком, в Москве. Он водил знакомство с родителями Пушкина и его дядей Василием Львовичем.

Поэт и литературный критик, один из наиболее близких друзей Пушкина, Вяземский оставил множество записных книжек, переполненных бесценными свидетельствами городского фольклора – слухами, анекдотами, легендами. Тем не менее, по утверждению современников, сам Вяземский был человеком весьма трезвым и прагматичным, начисто лишенным каких-либо суеверных предрассудков. Рассказывают, что, когда княгиня Авдотья Голицына, всерьез увлеченная философией и математическими науками, начинала при нем рассуждать о дугах, касательных и прочих специальных терминах, он незаметно отворачивался и «тихонько крестился».

Каково же было его удивление, когда он, как об этом увлеченно пересказывали в аристократических и литературных салонах, неожиданно пережил собственный «мистический опыт». Однажды, вернувшись домой и войдя в собственный кабинет, он увидел «самого себя, сидящего за столом и что-то пишущего». Вяземский осторожно заглянул двойнику через плечо. То, что он увидел, никто никогда не узнал. Он об этом не рассказывал до конца своей жизни. Но, как утверждали со знанием дела в Петербурге, с тех пор «стал верующим христианином».

А в остальном он – обыкновенный сын своего времени. Фрондерствовал, играл в карты, в молодости чуть не разорился, волочился за женщинами. Но умел при этом оставаться верным и преданным другом. На что Пушкин был ревнив, но даже он не охладел к Вяземскому после того, как узнал об отношении последнего к Наталье Николаевне. Со слов Нащокина, Пушкин «всего лишь досадовал», что Вяземский сильно увлекся его женой. Для Пушкина это признание стоит дорого. В подобных обстоятельствах дело, как правило, не обходилось без вызова на дуэль. Достаточно вспомнить историю с юным Владимиром Соллогубом, тот, отдавая дань божественной красоте Натальи Николаевны, всего лишь сделал ей один неосторожный комплимент и тут же получил вызов от Пушкина.

В подмосковном имении Вяземского Остафьеве хранился загадочный черный ящик, его Петр Андреевич всю свою жизнь оберегал от посторонних. Ящик был опечатан его личной печатью и «снабжен ярлыком, на котором рукою его самого было написано: „Праздник Преполовения за Невою. Прогулка с Пушкиным 1828 года“». Из письма Вяземского жене выясняется, что в ящике находились пять щепочек от деревянного эшафота, их друзья подобрали во время прогулки «по крепостным валам и головам сидящих внизу в казематах». Согласно легенде, эти пять щепочек хранились им в память о пяти повешенных декабристах.

Петра Андреевича Вяземского похоронили на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры. Ныне это территория Некрополя мастеров искусств.

С Иваном Андреевичем Крыловым Пушкин близко познакомился в Оленинском кружке. К тому времени Крылов был уже маститым баснописцем и драматургом.

Крылов родился в 1769 году, а в Петербург впервые приехал в 1782 году. Служил чиновником в Казенной палате и Горной экспедиции. Затем надолго оставил службу и занялся литературным трудом. Издавал журналы «Почта духов», «Зритель», «Санкт-Петербургский Меркурий». Писал пьесы, одно время они не сходили с подмостков петербургских театров. Но прославился не театральными пьесами, а баснями, за что в народе по справедливости заслужил прозвище «Российский Эзоп». В основном это были, конечно, вольные переводы из Эзопа и Лафонтена. Но все они являлись откликами на конкретные события в России, отличались исключительной актуальностью и потому заслуженно считаются произведениями оригинальными.

И.Л. Крылов

Одно время Крылов жил напротив Летнего сада, в доме Бецкого. В Летнем саду он часто любил прогуливаться. Здесь он встречался с друзьями, обдумывал сюжеты новых басен и просто отдыхал. Любимец петербургских литературных салонов и друг всех литераторов, тучный и незлобивый Крылов сам становился предметом бесконечных шуток ядовитой столичной молодежи. Вот только некоторые:

Раз Крылов шел по Невскому проспекту, что было редкостью, и встретил императора Николая I, который, увидев его издали, закричал: «Ба, ба, ба, Иван Андреевич, что за чудеса? – встречаю тебя на Невском. Куда идешь? Что же это, Крылов, мы так давно с тобой не виделись?» – «Я и сам, государь, так же думаю, кажется, живем довольно близко, а не видимся».

Несколько молодых повес, прогуливаясь в Летнем саду, встретились со знаменитым Крыловым, и один из них, смеясь, сказал: «Вот идет туча». – «Да, – возразил баснописец, проходя мимо них, – поэтому и лягушки расквакались».

После долгой и мучительной болезни – на ноге было рожистое воспаление, мешавшее ему ходить, – Крылов с трудом вышел на прогулку по Невскому проспекту. А в это время мимо в карете проезжал его знакомый и, не останавливаясь, прокричал: «А что, рожа прошла?» – «Проехала», – вслед ему сказал Крылов.

Таким он и остался в петербургском городском фольклоре – мудрым и остроумным «Дедушкой Крыловым», к его известной лености, некоторой неопрятности и неумеренному аппетиту друзья относились со снисходительной терпимостью.

В 1855 году Крылову отлили памятник по модели П.К. Клодта. Споры о месте его установки долгое время занимали весь литературный и художественный Петербург. Одни предлагали установить памятник в сквере перед зданием Публичной библиотеки, где долгое время служил Иван Андреевич. Другие – на Васильевском острове у здания Университета, почетным членом которого он был с 1829 года. Третьи – на могиле в Некрополе мастеров искусств, где в 1844 году его похоронили. Выбор, однако, пал на Летний сад. Причем городское предание утверждает, что место установки памятника определено самим баснописцем еще при жизни. Легенду эту записал П.А. Вяземский, и вот как она выглядит:

«Крылов сидел однажды на лавочке в Летнем саду. Вдруг… его. Он в карман, а бумаги нет. Есть где укрыться, а нет чем… На его счастье, видит он в аллее приближающегося к нему графа Хвостова. Крылов к нему кидается: „Здравствуйте, граф. Нет ли у вас чего новенького?“ – „Есть: вот сейчас прислали мне из типографии вновь отпечатанное мое стихотворение“, – и дает ему листок. „Не скупитесь, граф, и дайте мне 2–3 экземпляра“. Обрадованный такой неожиданной жадностью, Хвостов исполняет его просьбу, и Крылов со своею добычею спешит за своим „делом“». И следовательно, местонахождение памятника, добавляет предание, «было определено „деловым“ интересом Крылова».

В пушкинском Петербурге граф Хвостов – личность известная. Член Российской академии и активный участник заседаний общества «Беседы любителей русского слова», сенатор и действительный тайный советник, граф Дмитрий Иванович являлся притчей во языцех всего Петербурга. Его якобы потомственное графство на самом деле – мнимое и являлось просто «выдумкой» А.В. Суворова, который был Дмитрию Ивановичу родственником и покровительствовал ему. Он «выпросил» титул для Хвостова у сардинского короля.

При всем при этом граф Хвостов был еще и известным графоманом, над которым потешался весь читающий Петербург. Он писал торжественные оды и неуклюжие эпиграммы, басни на случаи и события и послания к многочисленным друзьям и знакомым. Случайных встреч с ним искренне боялись, а бывая в районе Сергиевской улицы (ныне улица Чайковского), где одно время проживал Хвостов, торопливо оглядывались по сторонам, нет ли поблизости знаменитой голубой кареты графа.

Д.И. Хвостов

Это был графоман в полном смысле слова. Его страсть к сочинению стихов уступала разве что страсти читать свои стихи каждому встречному. Он мог декламировать их у себя в доме, на так называемых литературных чтениях, читать на улице при встрече с каким-нибудь случайным знакомым или в коридорах Сената, во время коротких перерывов в работе. Он читал, позабыв о времени и погоде, совершенно не считаясь с желаниями несчастного слушателя. Более того, в обязанности его секретарей входило обязательное утреннее слушанье его стихов. Говорят, секретари у него менялись не реже одного раза в год только потому, что мало кто мог выдержать это чтение.

Слава неизлечимого графомана пережила Хвостова и оставила по себе память в русском лубочном фольклоре. Известна картинка, на которой весьма узнаваемый Дмитрий Иванович читает стихи черту. Черт пытается бежать от назойливого стихотворца, но тот удерживает его за хвост. Говорят, такие карикатуры висели на многих почтовых станциях бескрайней России.

Между тем сам Хвостов искренне верил в свой «неувядающий гений» и называл себя «наперсником муз» и «мудролюбцем». Все остальные думали по-другому и называли неисправимого графомана не иначе как «Графов», имея в виду при этом вовсе не его графский титул, а только его неизлечимую страсть к стихотворчеству. Так что неудивительно, что легендарная история его встречи с Крыловым на месте будущего памятника баснописцу вскоре стала известна всему Петербургу.

Но вернемся к самому памятнику. Пьедесталом ему служит гранитный куб с гранями, покрытыми бронзовыми рельефами на сюжеты басен Крылова, их выполнил П.К. Клодт по рисункам известного художника А.А. Агина. Несмотря на некоторую массивность и даже тяжеловесность памятника, особенно ощутимых среди беломраморных скульптур Летнего сада, «Дедушка Крылов», как его стали называть горожане, сразу же сделался необыкновенно популярен. Если воспользоваться бессмертной ошибкой одного из школьных сочинений – «вокруг памятника всегда много людей и животных».

Особенно любим памятник баснописцу ребятишками дошкольного возраста. Некоторые из высказываний попали в городской фольклор. Говорят, одна мама, гуляя со своей дочкой по городу, все время натыкалась на памятники Ленину или его соратникам. И ей постоянно приходилось рассказывать об этом дочери. А когда они дошли до памятника «Дедушке Крылову», плоды воспитания тут же обрушились на маму. «Мам, – проговорила девочка, глядя на пьедестал, испещренный живописными сценками из жизни животных, – это Ленин и его соратники?»

Все было, однако, не так просто. Уже через месяц после открытия монумента петербургский обер-полицмейстер получил рапорт о необходимости поставить у памятника Крылову караульного в целях «отвращения могущих случиться повреждений». А еще через несколько лет городские власти вынуждены были установить вокруг памятника чугунную ограду. Тогда же по городу распространилась эпиграмма:

 
Лукавый дедушка с гранитной высоты
Глядит, как резвятся вокруг него ребята,
И думает: о, милые зверята,
Какие выросши вы будете скоты.
 

В начале 1830-х годов новой литературной сенсацией пушкинского Петербурга стал Николай Васильевич Гоголь. Впервые в Петербург он приехал в 1828 году. В связи с его необычной для русского слуха фамилией народная этимология связала с ним название известного напитка из яичных желтков с сахарным песком – гоголь-моголь. В народе считали, что Гоголь приехал из Могилева.

В Петербурге Гоголь познакомился с виднейшими представителями русской литературы Пушкиным и Жуковским, причем первая попытка сблизиться с Пушкиным оказалась неудачной. Гоголь приехал к нему рано утром, и Пушкин еще спал. «Верно, всю ночь работал?» – с участием спросил он слугу. И услышал в ответ: «Как же, работал, в картишки играл». Это повергло восторженного провинциала в шок. По идеальному образу поэта, созданному в сердце Гоголя, был нанесен сокрушительный удар. Успокоился Гоголь не скоро.

Встреча с Пушкиным все же состоялась. Это произошло в мае 1831 года. Гоголя представили Пушкину на вечере у Плетнева. Затем встречи стали частыми. Но происходили они уже в Царском Селе, где Пушкин и Жуковский жили летом того же 1831 года. Гоголь в то время жил почти рядом с ними, в Павловске.

Н.В. Гоголь

Однако здесь же, в Петербурге, Гоголь потерпел и первые серьезные неудачи. Он впал в болезненное отчаяние, уничтожил неудавшуюся поэму «Ганс Кюхельгартен». Если верить петербургским анекдотам той поры, сжег и другие рукописи. Гоголь был обидчив и самолюбив. Как это все происходило, можно судить по анекдоту, сохранившемуся с тех пор. Однажды Гоголь пришел к Жуковскому, чтобы узнать его мнение о своей новой пьесе. После сытного обеда, а Жуковский любил хорошо покушать, причем любимыми блюдами поэта были галушки и кулебяка, Гоголь стал читать. Жуковский, любивший вздремнуть после обеда, уснул. «Я просил вашей критики… Ваш сон – лучшая критика», – сказал обиженный Гоголь и сжег рукопись.

В Петербурге Гоголь снимал квартиру в доме № 39 на Казанской улице. В середине XIX века дом принадлежал известному петербургскому каретному мастеру Иоганну Альберту Иохиму. Он всегда был битком набит множеством весьма разнообразных обитателей. Н.В. Гоголь, поселившийся в апреле 1829 года на четвертом этаже дома Иохима, сообщает в одном из писем, что «дом, в котором я обретаюсь, содержит в себе 2-х портных, одну маршанд де мод (модистку – Н. С.), сапожника, чулочного фабриканта, склеивающего битую посуду, декатировщика и красильщика, кондитерскую, мелочную лавку, магазин сбережения зимнего платья, табачную лавку и, наконец, привилегированную повивальную бабку». Как видим, самый обыкновенный доходный дом.

Из перечисления жильцов видно, что этот дом никогда не походил на пустующий средневековый замок, наполненный бестелесными призраками. И тем не менее, петербургский фольклор приписывает именно ему славу дома с привидениями. Скорее всего, это можно объяснить тем, что сама улица в начале XIX века заселялась в основном ремесленниками-немцами. Здесь постоянно слышалась немецкая речь, из уст в уста передавались средневековые немецкие легенды, некогда вывезенные переселенцами с исторической родины, детям читались немецкие сказки, в повседневном быту бережно сохранялись традиции далекой Германии. И мысль о привидениях именно здесь могла оказаться вполне естественной и привычной.