Текст книги "Дом на миндальной улице"

Мне нравится моя история, мне нравится ее дух и легкая загадка, которая не отпускает моего читателя до конца, хотя, я надеюсь, со временем она перестанет быть главной темой и позволит понять более глубокие и тонкие штрихи этих зарисовок из чьей-то жизни… Я думаю, она мало кому понравится, потому что я пишу ее не ради назидания или развлечения, или чтобы как можно точнее передать сегодняшнюю эпоху. Она конечно больше идеальна – мои герои все-таки несколько надуманны, мои любимые персонажи чересчур возвышенны, а негодяи чересчур гадки, хотя и тем и другим я старался придать черты моих знакомых.

Более всего я горжусь своей героиней. Не скрою, что многие ее черты я взял у персоны, которую вы хорошо знаете, но главное – я хотел сделать ее полной противоположностью тем совершенным и пустым героиням, которых теперь стало так много в наших книгах. В детстве я, сознаюсь, любил читать книги о приключениях безгрешных, невинных и неотразимо прекрасных девах, но с возрастом они начали меня настолько раздражать, что теперь я не могу видеть подобные сказки без отвращения. Фелисия во многом права, в пух и прах громя эти нежизнеспособные типажи, которые и сейчас являются непогрешимыми идеалами для большинства заурядных девиц. Эта невинность и наивность, переходящие в глупость и ханжество, доброта и милосердие, доходящие до абсурда, кукольная внешность, прокладывающая героине дорогу в любой сложной ситуации и полное отсутствие собственного мнения… Моя же героиня со стороны общества склонна вызывать скорее презрение и неприязнь. Девушка, о которой я мечтаю, умна и образованна, она умеет решать, что для нее важно и что нет, она знает свои способности и желания. Как часто куколки этих сладких романов скромно опускают глазки, принижая свои достоинства – моя же героиня знает себе цену, она даже скорее высокомерна и может быть, немного заносчива. Она аристократка не по крови, но по духовному развитию. Моя героиня свободна и не ищет мужчину, который бы взвалил ее себе на шею, скорее она пойдет торговать собой на улице. Моя героиня ищет себе возлюбленного, похожего на нее. Одной из черт, которой я хочу наделить ее – эта девушка по своей воле лишается невинности, а затем остаток жизни считается изгоем общества, женщиной без чести и достоинства. Никто не способен оценить ее душу, никто не может понять ее чувств, ее любви, ее принципов. А тем не менее она куда как выше этих «добродетельных» девочек, берегущих одну часть своего тела так, будто это единственное их сокровище, не беспокоясь о своей душе, порой развращенной и опустившейся. Моя героиня знает, что честь заключена в сердце, а не в части тела. Она сознает свои желания, умеет их выражать, умеет их сдерживать, это женщина искушенная и познавшая истинное добро и зло. Вот такая вот она, живая, прихотливая, настоящая женщина, а не куколка с картинки.

Сама история предельно проста – герой не может выполнить возложенное на него поручение, поскольку тот, кого он должен встретить, куда-то пропал. Герой начинает поиски, но всюду находит след той странной женщины из дома с миндальной улицы. Он ни разу не обмолвится с ней словом, ни разу не встретит ее на улице. Все, что он узнает – противоречивые и правдивые истории, слухи, намеки. В конце концов он заканчивает свое дело и возвращается в Селестиду, так и не раскрыв до конца тайн загадочной незнакомки. Кто она и какова на самом деле – так и остается секретом.

Признаюсь, история эта во многом основана на реальности. Я сам родом из Селестиды, я прожил там достаточное количество времени, чтобы познать и впитать в себя этот необыкновенный город. А дом этот, вокруг которого вращается весь мой рассказ, существует на самом деле – вы можете найти его в городском предместье, у самого порта – бедный цыганский и рыбацкий район, живописное и колоритное место. Фелисия показала мне его как-то, и с тех пор он меня волнует. Говорят, там действительно жила некогда отверженная обществом женщина, незаурядная по своим качествам. Она жила в полном одиночестве, пользуясь услугами одной лишь старой служанки. Так как жила она затворницей, как она умерла, так и осталось неизвестным. Только дом опустел, а старая служанка исчезла.

Жизнь порой прихотливей и вычурней, чем самые фантастические истории.

Но я, наверное, утомил тебя, сестренка. Не стану более надоедать своей болтовней, благо говорить о литературе я могу сколь угодно долго, а говорить о самом себе всегда вдвойне приятно.

Засим оставляю тебя,

С уважением,

Помпей.

(Маргарита, кастелянша N Августе Сильвии, 6 января, год 861)

Здравствуй, милый мой дружок.

Ты не придставляешь, как я скучаю по тебе. Мы уже несколько недель живем в Эосе, и каждая улица напоменает мне о щастливых днях нашей молодости. Мне даже кажится, что многое было только вчера. Помнишь, мы тогда приехали в Эос, когда искали невесту твоему брату. Я помню, как мы навещали знатные семейства – ехали в тяжелом паланкине, нам уступали дорогу, и всячески обирегали, чтобы никакой сброд немог нас увидеть. Помнится, твоя матушка оставалась в зале с другими женщинами, а мы прогуливались по саду и женской половине, играли с другими девочками. Детей было много, не то, что сичас.

Многое изминилось, дорогая Августа, я не понимаю, куда катиться мир. Такое ощущение, что все решили разом забыть и приличия, и стыд, и хорошие манеры. Это все из-за Юстиниана, этот выскочка с островов перекроил все законы под себя и своих вульгарных прихвостней. Даже город, наш милый Эос, неумалимо меняится – знаешь, часть кварталов, куда мы ездили учиться пению, уже снесли. На их месте пролажили новую дорогу, обсадили какими-то чахлыми кустиками и натыкали домов за решетками, как в зверинце. Юстиниан все делает так, как в Селестиде, даже дома и церкви ставит такие же. Все открытое, на виду – любой встань и гляди, что делаится внутри! Хотя он наконец-то взялся за рынки, эти гнезда разврата и крименала. Все они сносятся и ставятся новые, просторные, чистые – все видно, и стражник наготове. Правда, руки уже не рубят на местах казней. И вопще я не видела, чтобы где-то кого-то публично пытали или казнили. Наверное, новый порядок, такой же дурацкий, как и все порядки Юстиниана! Теперь понятно, почему нравы миняются так сильно – еще бы! Ведь никто не показываит, что будет, если преступить закон! Ты представляишь, теперь приходиться ходить пешком по улице! Я сначала хотела вопще не выходить, но эти девки вечно лезут наружу, приходиться следить, что бы они чего не натварили. Мало того, что на улицах полно женщин, многие из них даже незакрывают лицо, а некоторые даже ездят на лошади, как мужчины. Ну, ты можешь претставить? А если появляится паланкин, то эти мерзкие уличные мальчишки лезут в него, дергают за шторы и громко кричат, что «внутри едет уродина, которая стесняится своего лица»! Их отгоняют, но это помогаит ненадолго. Совсем распустились! Позволяют смотреть на себя, как публичные девки. Даже женщины нашего возраста, милый мой друг, ты не поверишь! – ходят без платков или вуалей.

Эней выводит наших девчонок в свет, я их соправождаю. Знаешь, как бальзам на душу – в домах и сами порядки почти не изминились. Все так же спокойно можно сидеть в своей женской половине, курить и разговаривать. Тут же и детки приходят. Правда, я почти нигде невстречала таких больших семей, как раньше. Везде один-два ребенка, ну три-четыре. Вот только я ходила, знаешь, хотела навистить нашу Августу, ту, которая из Амельи, но не та, которая темнинькая, а которая была с косой длинной, помнишь? Оказывается, умерла уж давно. Видела ее дочерей, приятные женщины, очень на нее похожие. Но в доме у них не уютно – детей много, они справиться с ними немогут. Старшие за младшими не слидят, каждый сам по себе, одним словом, распустили потомство. Шум, крики, деруться. А матери – нет, чтобы ударить или наказать, сидят, курят или лица красят.

А в некоторых домах завили новые порядки – там женщин и мужчин сгоняют в одну комнату, а детей убирают в сад или детские. Так ниприятно, когда на тебя смотрят мужчины. Сколько раз замичала – такой высакамерный и наглый взгляд! Некоторые откравенно разглядывают женские зады. Зачем это нужно было делать? Играют музыку, прыгают, показывают ноги, много пьют – срам! Хохочут, как сброд уличный! И наши девки лезут в это непатрепство. Я незнаю, как с ними справиться. Ты представляишь, заняли комнату и запирли ее на замок! Бог знает, что они там вытворяют, за запиртыми дверями. Правда, я замочек-то выламала, так что всеравно могу за ними слидить.

Иногда приходишь, а они сидят навиду на окнах и смотрят на улицу. Мы всегда закрывали окна ставнями, чтобы нас небыло видно, а эти вон как! Да еще место такое ниудачное – по ночам охи-ахи до утра. Ну куда это годиться?! Я только окна закрою, приходит эта мерзавка, и снова все распахиваит. Взяла моду жалаваться отцу, а этот разиня все им позволяит, да даже на меня один раз начал наговаривать, что я «мешаю девочкам». Мешаю! Да я избила бы их, если б могла! Приводят каких-то вульгарных друзей, и мужчин в том числе. Сидят, пьют, смеються, танцуют! Августа, милая, и такое скотство у меня за стеной!!! А как они одеваються – срам! Стыд! На улицу без платков и шали, в каких-то балахонах, где все видно, штаны одевают, как мужчины! А вчера смотрю – одеваются, и на сиськи какие-то штуки натягевают, все в рюшах и жемчуге. И кошка эта так поварачивается ко мне и показываит мне эту срамоту – нравиться ли вам? Хотите и вам такой закажим? И смеются обе, гадины подкалодные! Ну я потом поймала свою и насисьник этот отняла и разорвала в клочки. Представляишь, до чего докатились? Я незнаю, как с ними бороться. Запру как-нибудь мерзавок и отниму все эти тряпки – девушки должны быть скромными, а не показывать каждой мрази все тело.

Но скоро это кончиться, милая моя подруга. Вчера приизжал один важный господин, я видела его в гостинной, ему Эней Нельку свою показывал. Та, конешно, свой поганый характер показала, но тот, похоже, мужик правельный, себе на уме. Выдрисирует он эту мерзавку. Вот тогда мое сердце и порадуится.

Надеюсь, ты скоро порадуишь меня своими письмами, здесь так одиноко. Нужно навернае Седну выписать, я так устаю с этими поганками. Может, и ты бы приехала ко мне – мы бы показали им, как нужно вести себя в обществе.

До скорого свидания,

твоя Маргарита.

(Групповой портрет. Холст, масло, 120х85. На картине комната в доме Фелисии S. Свет падает справа, из высокого зарешеченного окна, неясно обозначая на кремовой стене рисунок штукатурки, поверху, ближе к потолку, по стене идет легкий неброский рисунок из стилизованных лилий и павлиньих перьев. На переднем плане пять фигур. Фелисия S. сидит свободно, откинувшись на спинку узкой резной кушетки, одна рука покоится на коленях, другая грациозно поддерживает голову. Поворот головы царственный, взгляд мудрый и внимательный, длинные русые волосы, переплетенные золотыми лентами, падают на плечи и колени. На ней легкая зеленая туника с алым поясом, на руках и шее – тяжелые богатые украшения с зеленоватыми камнями. Рядом с ней, слева на кушетке две девушки. Полноватая блондинка с застенчивым лицом обращается к миловидной шатенке. Волосы Паулины убраны цветами шиповника, на шее тонкий шелковый шарф, прикрывающий плечи и руки. Она одета просто, в свободное платье, подобранное складками под грудью. В руке, лежащей на коленях, пучок маков, другая поднесена к губам в стеснительном жесте. Подле нее Сильвия рассеянно слушает, подняв глаза на Помпея, стоящего над ними, чуть левее от центра картины. Юноша иронично улыбается, наклонив голову в сторону Фелисии. В его золотисто-медных волосах поблескивает обруч, в руках он держит исписанный листок бумаги, одежда на нем селестийского покроя, лиловая рубаха с пунцовой каймой у горла и вдоль коротких, от плеч, рукавов. Леонель сидит на подоконнике, правее Фелисии. Она живо обернулась, будто услышав шутку, на губах неуловимая, скользящая полуулыбка, игривый, озорной взгляд зеленых глаз. Тяжелые кудри заколоты любимым гребнем, в ушах серьги матери, тяжеловесные, древние. На ней платье похожего покроя, как у Фелисии, светло-сиреневое с сиреневой вышивкой понизу. В руках, непринужденно опущенных на колени, начатая вышивка с бордовыми ирисами. Подпись на обороте: Помпей, Сильвия, Паулина, Фелисия и Леонель, рисовал Кассий Вер, декабрь, год 860)

(Дневник Паулины N., январь, год 861)

Дорогой дневник.

У меня сиводня на реткость не удачный день. Сиводня просто все против меня! Мне так одиноко и грусно. Нелл целыми днями пишит письма, занемается какими то расчетами и чутьли не зборами. Когда я спрашеваю ее, она отмахевается от меня. Вапще такое чуство, что ее подминили, она савсем неразговаривает со мной, у нее свои, ВАЖНЫЕ дела… Видемо, это все Фелисия ее баломутит. Она совсем перистала мне нравиться, и идти на ее празник я нехочу. Сильвия правельно говорит, она зазнайка, да и этово нидоучку я тоже нежилаю видеть! В добавок тетушка Рита разарвала чудесную вещицу, которую наконец то привизли от портного. Мне так нравилась эта штучка… Сиводня какой то день разачараваний. Наверное надо лечь спать. Тем более что скоро будит дождь ― все небо почирнело.

Нелл сидит на окне и смотрит в соседний двор, на эти лысые деревья. У нее странное лицо. Хотя типерь у нее все время странное лицо, когда она думаит об этом селестийце. Сичас она навирника думаит о нем. Она бутто высыхаит от тоски, нехотела бы я так любить…

(Письмо Сильвии D. Паулине N., 7 января, год 861)

Здравствуй, милая Паула.

Возвращаю тебе твою чудестную рукопись. Ты великолепный человечек! Это было изумительно! Я получила незабываимое удовольствие, читая эту милую историю! Ты настоящий писатель, тебе обязательно надо продолжать писать. У тебя красивый стиль, и так мило описаны все переживания – я прямо претставляла себя на месте героини! И такие описания – все так описано, прям все претставляешь. Твоя Астериона такая милая, просто чудо, а Константин – настоящее чудовище! Отвратительный персонаж, как настоящий получился, так похож на одного моего знакомого. Тот прям такой же урод. Вот всегда это меня возмущало, что мужчины вечно увиваются за красивенькими, а стоит тебе иметь хоть малейший недостаток, так это прям как клеймо! Ведь они же такие глупые! Вот посмотри хотя бы на Августу – это просто образец глупости! Но все находят ее хорошенькой и этого достаточно, чтобы вокруг нее был рой симпотичных мужчин. А ведь она же замужем, ей не положено так себя выставлять. Сидела бы дома, нет, ей надо везде показываться со своим пузом. Смазливая выскочка.

Хотя знаешь, Фелисия раздражает меня куда больше. С красотульками вроде Августы еще можно бороться – ведь мы умные, а ум это куда больше привликательной мордашки. Но Фелисия… Я не понимаю, что в ней находят – ведь она страшная, как смертный грех, тощая, надменная, да еще и выскочка. Вечно говорит какую-то заумную ерунду, а все ей в рот смотрят. А знаешь почему? Потому что никто не понимает, что она там несет, но все хотят прослыть образованными и оригинальными!

А на Помпея ты вообще не обращай внимания. Он изо всех сил корчит из себя писателя, а на самом деле просто бездарь. Я как-то читала одну его историю, ничего не поняла, что он там накорябал – одни заумные новые словечки, и совсем неинтересно. Одно тщиславие и ничего больше. Я ему показывала мои стихи, он их тоже высмеял, мол, это нескладно и не модно! Как будто сам чего-то добился! И знаешь, я знаю, зачем он это делает – ему очень хочется казаться таким новым и умным, таким загадочным поэтом, возвышенным таким! А все для того, чтобы лазить в постельку к Фелисии. Вот увидишь – стоит ему где-то облажаться, как только она поймет, что никакой он не поэт, а самый настоящий выпендрежа и дурак, она его сразу бросит!

Так что не расстраивайся, милая моя! Не обращай внимания на дураков, ими полон мир. Мы с тобой умные и талантливые девочки! Вот увидишь – о нас еще все заговорят, а эти зазнайки еще свое получат.

Пожалуста, пиши! Я так хочу еще что-нибудь почитать из твоих историй!

Целую, твоя Сильва.

(Помпей K. Фелисии S., 11 января, год 861)

Привет, Лис.

Готовься, скоро будет вторая волна. Я сегодня весь день проторчал у Лакишей, ждал, пока мне соизволят передать бумаги от фамилии. У них как всегда было много народу. Говорили только о тебе, разумеется. Осуждали и завидовали как всегда, родная. Особенно старалась налить яду Августа. И, конечно же, свой козырь она приберегла напоследок, так что держись – письма она пустила едва ли не по рукам, так что вскоре имя твоего отца будет у всех на языках. Хотя мне кажется, ты зря волнуешься – любая из них откусила бы себе язык, если б могла иметь родителей такого происхождения. К тому же, эти письма сущая ерунда, им не стоит придавать значения – в тех кругах, где витают твои родовитые предки, на такое смотрят не то, что сквозь пальцы, но и сквозь платки, рукава и толстые передники…

Среди Лакишевого сброда есть еще одна интересная девочка, ты наверняка ее видела – старшая дочка чиновника из Кайены, Патриция. Заметил сегодня, что она скучает и почти ни с кем не общается. Хотел бы я с ней перекинуться хоть парой слов, да не знаю, как подступиться – уж слишком выдрессирована. В глазах бесенята, но от меня как от ладана. Может и оттого, что уж слишком твердят, что мы с тобой любовники. Вот уж в чем я меньше всего хотел бы быть обвиненным. Это так по-ханжески звучит. Я бы предпочел быть известным как развратник, негодяй и нигилист, это моему уху приятнее, ты знаешь.

Неприятная новость – отец пишет, что мне нужно срочно ехать в Селестиду. Надеюсь, это ненадолго, но все равно мне неприятно оставлять тебя в такое напряженное время. Попытайся пообщаться с этой Патрицией, может, она еще не потеряна. Обещаю привезти тебе из Селестиды новых книг.

Приписка: Едва не забыл. Ты спрашивала меня о рукописи Паулины. Извини, обещал никому не показывать и уже вернул. Но право, оно того не стоит. Со стороны она и впрямь производит приятное впечатление как неглупая девочка, но, я так думаю, это сказывается влияние Нелл. Ты вправе ткнуть меня, что я сам не идеален, признаю, я порой тщеславен и мой стиль не из идеальных, но я не встречал еще никого, кто писал бы хотя бы вполовину так как я, поэтому, я думаю, я имею право сказать свое мнение без прикрас. Паулина мне нравится, мне хотелось бы, чтобы наш опыт и идеи пошли ей на пользу. Но боюсь, что ничего не выйдет – все усилия просто пойдут в песок, она варится в своем мире, не пытаясь его осмыслить, а он у нее – насквозь типичен и шаблонен. Не спорю, она может интересно рассказывать, но приемы у нее из дешевых дамских романчиков, сюжетец примитивен, эмоции надуманы и раздуты… Все, чего ты добилась, что в ее «романе» нарисовался женский персонаж, обособленный от общества, которое его не понимает, но обожает, как и полагается. Впрочем, за Нелл я не беспокоюсь. Паулина ее не сможет испортить. Нелл хрупкая девушка, но у нее железный характер, когда дело касается ее убеждений. Я был удивлен, узнав ее ближе. Конечно, мы с тобой и раньше встречали незаурядных людей, но Нелл это нечто особенное, редкий, уникальный человечек. Если то, что ты мне сказала, правда, то я бы больше всего хотел ей помочь избежать такой судьбы.

Не хотел, но опять накатал тебе простыню. Засим прощаюсь,

Помпей.

(Августа Ирис княжне Кире Кармине, 19 января, год 861)

Приветствую вас, госпожа Кира.

Позвольте доложить о том событии, которое вызвало у вас такой интерес.

Вечер прошел как нельзя лучше. Замечу, что само обустройство дома и все, что творилось, было сделано госпожой Саллюстией с изящным вкусом и по образцам древних авторов. Несмотря на определенную группу лиц, сохранялась обстановка какой-то легкости и непринужденности. Велись увлекательные дискуссии, обсуждались насущные вопросы, читались стихи, играла музыка, были замечательные танцы – и все ненавязчиво и живо. Меня не покидало ощущение, что я нахожусь в кругу давно любимых друзей, не иначе. Никакой помпезности, натянутости и напыщенности, как это бывает, никаких титулов или знаков отличий. Возможно, не последнюю роль в этом играет и отсутствие имени у самой госпожи Саллюстии, но я сомневаюсь, что она этим хотела кого-то уравнять. Да это как-то было и не важно, было видно, что собравшиеся здесь пришли не ради своего статуса или демонстрации богатства, а ради торжества искусства и любви к друзьям.

Сама Саллюстия очень интересный человек, она заслуживает большего, чем имеет. Я сожалею, что нет никакой официальной возможности привлечь ее ближе к нашему кругу, поскольку она умна, начитанна, остроумна и это тот человек, с которым стоит общаться. Я бы предложила пригласить ее на одну из наших закрытых встреч, чтобы вы сами могли оценить ее достоинства. Я уверена, вам она придется по вкусу.

У госпожи Саллюстии небольшая компания друзей, любопытных и безусловно талантливых людей. Она тщательно выбирает себе союзников, я заметила. Среди них каждый личность, и людей пустых я не заметила. Возможно, что они есть, но не среди тех, кого госпожа Саллюстия любит и кому доверяет. Увы, я не одарена настолько, чтобы судить, насколько была хороша музыка или стихи, но мне все это очень понравилось, понравились их авторы. Особенно выделяется один юноша, как я узнала, сын селестийского купца, ведет здесь дела, семья почти разорена последними событиями, но держится мужественно. Обаятельный, харизматичный мальчик, дерзкий на язык, смешливый и подвижный как ртуть. Прекрасно умеет говорить, убеждать и без всего этого литературного пафоса, как бывает. Чувствуется в нем большая сила духа и большой талант. Кажется, его считают любовником госпожи Саллюстии, но мне так не показалось, да и остальные из близкого ее окружения никак не отметили этого.

Позвольте рассказать и о еще одном человеке, не заметить которого было нельзя. Это девушка по имени Леонель, недавно приехавшая в Эос. Происхождения она совсем бедного, хотя род ее матери уходит корнями к самим эотинянам, в самой ее внешности есть что-то породистое и стойкое, что, должно быть, было в лице ее матери, и бабки, и прабабки, нечто от тех замшелых изображений эотинских богинь, какие мы видели при раскопках. По характеру и силе мысли она ничуть не уступает госпоже Саллюстие, даже в чем-то, как мне показалось, она смелее, настойчивей, в ней ясно видна свободная, сильная натура, свой собственный характер, свои убеждения, хотя и весьма схожие с убеждениями ее подруги и соратницы, но сформировавшиеся своим собственным путем. Это так же то лицо, которое вы непременно должны увидеть.

Ситуация, которая в ближайшее время раздуют до невозможности во всех таблинумах, произошла непреднамеренно, но говорит о многом. К сожалению, пустые языки переврут ее на свой манер и придадут тот смысл, которого не было, но я считаю своим долгом преподнести все так, как, я полагаю, и задумывалось. Ситуация эта заключался в разговоре, который вдруг зашел в одном из уголков стола и потихоньку распространился так, что даже самые незаинтересованные и несведущие в вопросе лица посчитали своим долгом втиснуться в него. Речь шла о глупости в том аспекте, что большинство людей плывут по течению, не задумываясь о том, что они совершают, и оправдывающие самые нелепые и бессмысленные действия традициями и «ценностями» общества. Вот обо всем этом и шел разговор. И в какой-то момент разговор приблизился к той опасной теме, которая всем уже порядком набила оскомину – про быт и воспитание женщины. Проскользнуло буквально две-три фразы, и беседа уже готова была пойти в другое русло, но в зале присутствовали представители семейства, которое очень любит скандалы, а кроме того, пришли молодые Нола со свитой своих пустышек. И конечно же, Августа-младшая Эовиния не могла не уцепиться за возможность сотворить скандал. Указывая на Августу-старшую Нолу, она решилась задать провокационный вопрос, как нетрудно догадаться, чтобы выставить и Леонель, и Саллюстию, и всех их окружение и развиваемые идеи в дурном свете. Именно она спросила, считает ли Леонель детей ценностью. На что Леонель с иронией отвечала, намекая на недалекий умишко Августы-старшей и ей подобных, что «детей мало уметь рожать, нужно достойно воспитать, а без надлежащего воспитания из сакрального образа мать с младенцами ничем не отличается от свиноматки с выводком». Выражение меткое и острое, но к завтрашнему утру от него останется только последняя часть, а смысл бесследно канет в воду. Эовиния хотела было по привычке устроить выходку, но сама Августа-старшая ничего не поняла, и возникла небольшая пауза, которой воспользовались госпожа Саллюстия и ее друг-поэт, они придали разговору глубокую и серьезную направленность, так что иронизировать, скандалить или вставлять свои неуместные замечания уже никто не посмел. Дальнейшее протекало в прежнем дружелюбном изысканном тоне, расходились уже глубокой ночью, в крайнем удовлетворении.

(Из судебного следствия. Год 865, апрель)

Дело об убийстве Августы Юлии Нолы Леонелью Брут.

Из речи обвинителя.

«…Мы имеем дело со случаем удивительной, ничем не оправдываемой жестокости, беспринципности и распущенности. Будучи по природе существом глубоко порочным, аморальным и управляемым животными инстинктами, обвиняемая Леонель Энае Брут с самого начала своего пребывания в городе обнаруживала ничем не сдерживаемую ярость и ненависть к представителям цивилизованного общества. Не последнюю очередь в развитии и поощрении ее пороков сыграло безнравственное общество незаконнорожденной Фелисии Салюс и группы ее разнузданных вандалов. Развиваемые последней анархические идеи, и в особенности призывы к уничтожению семейных ценностей благодатно легли на впечатлительную и мятущуюся душу обвиняемой. К сожалению, наше общество, даже видя еще первые выходки данной особы, посчитало ее слишком слабой для воплощения своих гнусных намерений и не направило ее вовремя на путь истинный. Своей жертвой обвиняемая выбрала трагически погибшую Августу Патрицию Нолу, в то время находившуюся в тягости. Отмечу, что пострадавшая никогда и ничем не задела обвиняемую по причине своего кроткого нрава и чрезвычайной доброты. Напротив, пребывая в радости от томительного ожидания и предвкушения радостей материнства, была со всеми приветлива и обходительна. Снедаемая злобой и завистью, обвиняемая постоянно искала предлога подвергнуть пострадавшую насмешкам. Впервые она открыто насмеялась над пострадавшей на вечере у своей соучастницы Салюс. Как сообщают в своих показаниях свидетели, „она нагло смеялась“, „на мой вопрос о том, как она относится к детям, заявила, что в ее глазах мать ничем не отличается от свиньи“ и „глядя ей прямо в лицо, назвала свиньей“. Как вы можете видеть сами, обвиняемая крайне безнравственна и презирает все общественные ценности…»

(Помпей Гней Киприус, «Миндальный цветок», издана в Адрианополисе, год 867)

…Двери распахнулись, пропустив меня в залитую закатным светом залу. Между расписными колоннами колыхались прозрачные, расшитые понизу бордовыми нитями занавеси, позвякивали золотые кольца. На низких ложах с вышитыми подушками полулежали три девушки. Позлащенные солнцем и полускрытые карминной тенью лица с нежными чертами, приоткрытые в улыбке губы, тонкие девичьи силуэты под мягким, влажно блестевшим шелком. На звук моих шагов она обернулась, шелестнув золотыми лентами, вплетенными в каштаново-медные косы, по-кошачьи мягко глянула глазами цвета рассветного моря. Из сада донесся нежный и чистый запах ирисов…

(Маргарита, кастелянша N. Августе Сильвие, 19 января, год 861)

Здравствуй, милый мой дружок.

Я очень огарчилась, что ты несможешь приехать ко мне. Этот новый город не по мне. Грусно и тяжило смотреть, как безжалосно разрушают милые серцу места. Почти ничиво из тех мест, где прошло наше с тобой детство, несохронилось. Все выкарчевывают с корнем, вымитают, выкидывают, оголяют, выстовляют напаказ. Там, где раньше были высокие надежные стены, ставят решедчатые изгороди и селестийские колонны, эту расписную муть. Все прочное, вековое вышвыревают так, будто это ни кому не нужный мусор. И всюду разврат, голые плечи, голые ноги, распущинные волосы, распущинные платья, дерские разговоры. Я устала смотреть, как разлогаится эта клоака, этот мерзастный город. На днях я уеду обратно в имение вместе с Паулиной, эта дуреха уже достаточно набралась дряни здесь. в конце концов нужно проивить к ней строгость, я слишком часто ее желею. Вчера ночью обе мерзавки соберались пойти на оргию к своей подружке-роспутнице. Розумеится, я заперла их в доме, но они вылизли через окно с помощью какой-то девки из соседнего дома, и развратничали всю ночь, уж незнаю, чем они только занемались, и чего набралась эта дрянь. Заивилась среди ночи пьяная, с дурацкой ухмылкой на роже. Как я ее била, у меня сичас даже рука болит, и будит еще долго болеть, все из-за нее. Посажу на хлеб и воду, но сначала ее осмотрят, и если она успела потаскаться, я ее убью. Вторая так и непоивилась, наверное кошатничает с этим своим селестийским любовничком. Вся в мать, распутная дрянь. Удевительно, что эта тряпка Эней ведет себя так, будто это савершенно есстесствено, не ищет ее и вопще весел и все капашится в своих бумажках, червяк.

После всиго увидинного я чуствую, что ниобходимо как следуит встряхнуть свое име…

(обожжено)

(Юлий Нола Леонели д`F, 27 февраля, год 861)

Привет, Леонель.

Извини, что не писал так долго. Все не было подходящей минуты. Августа стала очень подозрительной и ревнивой, и с недавних пор взяла привычку сидеть в моей комнате, когда я пишу, ненавязчиво так заглядывает через плечо или берет мои письма, чтобы отнести их слугам и читает адреса. Недавно увидела письмо к Сильвии и устроила мне скандал. Вот зачем она это делает? Ведь она знает Сильвию с детства, и я ее тоже долго знаю, и мы всегда были хорошими друзьями. Вообще Августа сильно изменилась, и я хотел поговорить с тобой об этом.

Ты прости, что я так навязчив, но я люблю Августу, и ее поведение меня волнует. Мне не нравятся те перемены, которые происходят. С отцом или тестем я поговорить об этом не могу. Они посмеются надо мной: им кажется глупым какое-либо чувство к женщине, кроме собственнических. Мне кажется, они сами не много знают о женщинах, особенно тесть. Знаешь, мне порой так жалко становится госпожу Юлию, она так трепетно его любит. Если бы Августа любила меня хоть капельку так же…

Я подумал, ты одна можешь меня понять. Тогда у Фелисии ты говорила Августе то, что давно я думал и боялся ей сказать. Конечно, это обидные слова, но это правда. А Августа… другой на ее месте обиделся бы, но ей даже в голову не пришло задуматься об этом. Как будто она все забыла, или речь шла вообще не о ней.