Текст книги "Дом на миндальной улице"

Она так сильно изменилась с тех пор, как мы поженились. Как будто стала другим человеком. Раньше она была так легка, так беззаботна, у нее было множество интересных друзей и для каждого из них у нее находилось слово и занятие. Когда она стала моей женой, каждую минуту она была моей, рядом, все, что мы делали друг для друга, была любовь и забота. Я видел желание порадовать меня в каждом ее взгляде. С каким трудолюбием она украшала нашу часть дома, с удовольствием перебирала ткани, подушки, безделушки… Она была похожа на ласковую и мягкую пчелку. А потом… она просто стала другой. Но ведь я ей ни в чем не отказывал. Я покупал ей все, что она хотела, я дарил ей цветы и игрушки, я обожал смотреть, как она танцует. Может, танцевала она не так хорошо, как можно было, но ей это нравилось. А на днях я спросил ее, будет ли она танцевать для меня, когда родится ребенок. А она сказала, что танцы – глупая забава, недостойное занятие…

Со многими друзьями она перестала общаться и поддерживает только официальные, ничего не значащие связи. Все потому, что внезапно кончились общие интересы. Я и сам заметил, что она с какого-то момента перестала говорить о чем-то кроме себя и своего положения. Я пытался разговорить ее на отвлеченные темы, но она с таким презрением посмотрела на меня. Она уделяет мне все меньше внимания. Бывало, раньше она старалась предвосхитить любое мое желание, приносила мне кофе и сигары прежде, чем я их просил. А сейчас она делает такие вещи только если попросишь или по привычке, обязательству, но уже не из любви. Она совершенно забыла обо мне. Но требует от меня, чтобы я все свое время уделял ей, доказывал свою любовь, рассказывает мне эти ужасные истории от своих подружек, их подружек и каких-то выдуманных женщин, взахлеб рассказывает о младенцах. Мне это совсем не интересно. Я всегда помогал ей, жалел ее, когда ей было плохо, но теперь она просто манипулирует мной, у нее постоянно якобы боли, какие-то ужасы, обвинения в жестокости и нелюбви… А меня уже раздражает ее постоянное нытье и жалобы. И очередное притворное или пусть и непритворное нездоровье вызывает только неприязнь и злобу.

Мне страшно представить, что будет, когда появится наконец этот ребенок. Я любил ее, но она сама уничтожает любовь к ней. Горько видеть, как она из чистой девушки превращается в брюзжащую скучную тетку, зацикленную на том, чтобы все было как у всех. Нелл, я знаю, что такое может случаться у женщин из простонародья, которые сами ведут хозяйство, сами воспитывают детей, кормят, стирают и что они только там еще делают. Но ведь Августа ни дня в своей жизни ничего не делала. В лучшем случае приказывала, что и как где нужно сделать. Бросила все, что ее интересовало раньше. Я не знаю, что с ней делать. Может, ты могла бы помочь мне советом.

От тестя я узнал твой новый адрес. Я удивлен, что ты нам ничего не сказала раньше. Гай Клавдий такой влиятельный и известный человек, что мне кажется невероятным, что ты сама так долго молчала о вашей свадьбе. Да и вообще как ты только познакомилась с ним? Или тебе его посоветовал отец? Я несколько раз бывал у него в доме, еще когда была жива его первая жена. Мне он показался хорошим семьянином. Он вообще неплохой человек, я хотел бы, чтобы ты была с ним счастлива. Но ты лучше сама мне расскажи, как ты? Как ты живешь? Как вы поладили с Гаем Клавдием? Когда можно будет навестить вас? Я хочу скорее тебя увидеть и все узнать.

Пиши мне, пожалуйста.

Юлий.

(Северин Нола Гаю Клавдию, 18 января, год 861й)

Приветствую тебя, наиавгустейший Клавдий.

Ближайшие дни меня не будет в городе. Как ты уже слышал у Тита, их перевезли в Кайену, в горы. Мои собаки уже там. Ты тоже мог бы принять участие, тебе это ничего не будет стоить – все они нищий сброд с севера, ни на что не годны. Тит купил их за бесценок, почти даром… Хотя если ты откажешься, я могу тебя понять – девчонка та еще штучка, с ней интересно было бы позабавиться какое-то время. Но если наскучит – игры будут длиться всю следующую неделю, и я все же займу тебе место.

Да, твоя женушка с характером. Зубки показать может. Всю дорогу рвалась, рычала и даже пырнула ножиком одного из моих людей, когда он схватил ее. Пришлось применить к ней силу, и все равно она не желала успокаиваться. Но я видел и не таких злючек. С ней был какой-то мальчишка, его утихомирили быстро, так что он уже никому ничего не скажет.

Лошадей я менял трижды и велел запутать следы. Так что этот селестийский посол ее никогда не найдет. Моя вилла надежно охраняется, и люди не проболтаются, я позаботился об этом. Этот дом в твоем полном распоряжении.

Желаю тебе супружеского счастья и жду тебя на играх в Кайене,

Северин Нола.

(Гай Клавдий Северину Ноле, 19 января, год 861й)

Приветствую тебя, друг Северин.

Благодарю тебя за приглашение, но мне в самом деле некогда. Селестийцы продолжают создавать проблемы с морскими перевозками. Это головная боль уже последние полгода, я пытался отвлечь их обещаниями, рисовал на бумаге проекты, но они продолжают вставлять палки в колеса. А мне совершенно не хочется заниматься этим вопросом, сам понимаешь, у нашей бедноты воровство, пиратство и контрабанда в крови, заставить их оставить это, все равно, что заставить лошадь не есть траву. Только представь, сколько проблем, незаконченных дел придется вскрывать, сколько выгоды мы потеряем, если следовать требованиям этих ненормальных. Вместо того, чтобы лезть к нам и исправлять наши незначительные недостатки, лучше бы решали свои проблемы. Что бы там ни говорили эти ученые про то, что селестийцы нам родственный народ и такое прочее, все-таки между нами нет ничего общего. Взять бы хотя бы Эриния. С одной стороны, он такой способный мальчишка, умный и рассудительный, в нем столько величественного и элегантного, я видел его в бане и его мужественность не вызывает сомнений. Но по натуре он все-таки дикарь. В тот вечер он изрядно напугал меня. Я вообще опасался, что вы не успеете перехватить Нелли. Как ты и говорил, я пытался задержать его, но да разве можно было его удержать? Он упрям и настойчив как слон. Я уж уговаривал, подливал ему, но он как зыркнул на меня своими глазищами, я аж оледенел. Не хотел бы я иметь его во врагах, он страшный человек, на все пойдет. Надеюсь, он не сможет найти эту твою виллу.

Но Нелли я ему не отдам, она мне нравится. Она, конечно, гордая, но, думаю, мы поладим, она не особо противится мне. Даже странно, что про нее говорили такие мерзкие вещи, она совсем другая. Такая мягонькая и тихая, что мне не терпится скорее приступить к супружеству. А ты мог бы быть с ней поаккуратнее – не стоило так увечить ее. В конце концов она уже не какая-то шлюшка из подворотни, а сенаторша, моя законная супруга.

Еще раз сожалею, что не могу присутствовать на играх. Мне бы очень хотелось увидеть твоих боевых щенков в действии, но, надеюсь, у меня еще будет такая возможность. Надеюсь, скоро увидеть тебя.

С наиавгустейшей милостью,

Гай Клавдий Ма… (уголок оторван).

(Леонель д`F Юлию Ноле, 28 февраля, год 861й)

Здравствуй, дорогой Юлий.

Не знаю, получишь ли ты мое письмо. Удивлена, что получила твое. Вот уже почти месяц я не получаю ничего, а это значит, что либо мои друзья не знают обо мне, либо мне не дают писем от них. Не могу ручаться, что письмо не будет прочитано. Условия здесь почти тюремные, хотя это и очень роскошная темница. Днем и ночью, когда не приходит мой муж, меня сторожат две когда-то бывшие женщинами мумии, еду и питье мне приносят в комнаты, выводят гулять в сад под конвоем. Если это письмо будет читать твой тесть, то пусть знает, что он мой злейший враг на свете, и я не пожалею жизни, чтобы отомстить ему за те унижения, которым он меня подверг.

Если ты все же получишь мое письмо, дай знать Паулине, Фелисии, всем, где я нахожусь. Мне очень тяжело без их поддержки. Если ты сможешь прорваться ко мне, я с удовольствием приму тебя и, надеюсь, мы сможем поговорить. Мне многое нужно тебе рассказать. По поводу Августы, если вкратце, то думаю, что через какое-то время роль матери наскучит ей так же, как наскучило быть любящей женой или хорошей подругой. Не последнюю роль здесь играет и ее постоянное безделье. Вывези ее куда-нибудь в новое место, подальше от этих подружек, которые связывают ее своей глупостью, от всех тщеславных и модных штучек. Найди ей занятие, заинтересуй ее живописью, поэзией, величием духа, а не брюха. Вы должны остаться по возможности вдвоем, без всей этой воркующей свиты мамок, нянек и бабок, которые стоят между вами. Тогда она вновь тебя увидит. Потому что я все-таки не верю, что люди безнадежны.

Целую тебя, жду с нетерпением твоего ответа,

Твоя Леонелл.

(Дневник Паулины N., февраль, год 861й)

Милый дневник,

Мне очень грусно. Весь день идет дождь, спина почти зажела, по крайний мере, можно уже неспать на боку. Мне одиноко. В Эосе я чуствовала себя живой, нужной, там была жизнь, движение, а сдесь все как стоячее болото. Тетушка Рита и тетушка Седна целыми днями чешут языки, а я лежу здесь, запертая. Служанка преносит мне кашу и воду с лимоном, вот так вот они мне мстят за радасные дни, провиденые в Эосе. Вчера я получила письмо от Сильвы, так обрадавалась. Как же атрадно чуствовать, что тебя еще помнят. От Нелл по-прежнему ни черточки. Куда же она могла пропасть? Ушла прямо от Фелисии и ничего мне несказала, тоже мне подруга. А Фелисия навирняка знаит, но тоже ничего несказала, и ненаписала мне ни чего об этом. Может, Нелл уехала с тем симпотичным селестийцем? Но тогда она навирняка дала бы мне знать, немогла же любовь так затуманить ей мозг, что бы она забыла про меня. Даже если они все время в постели, можетже у нее найтись свободная минутка, что бы похвастаться? Вот навирняка она сичас с ним лежит и нежется, а я здесь битая, всеми брошенная, ни кому ненужная. И меня-то никто непридет и неспасет.

(Из опубликованных воспоминаний Паулины N, баронессы Северного Ариэля. Год 902.)

Так безрадостно и уныло проходили мои дни в родовом имении. Я была полностью отрезана от мира, запертая в четырех стенах. Весь мой день состоял из вышивки и чтения книг тетушки Риты, поначалу читать их было невыносимо, но со временем я нашла в них много познавательного. Письма я получала крайне редко, и по-прежнему среди них не было ни единой вести от моей милой Нелл. Так шли серые, пустые дни, и какова же была моя радость, когда однажды я узнала, что мои родители приказали тетушке Рите вновь везти меня в Эос, чтобы решить мою судьбу. Мы вновь въехали в дом господина Энея, в те же комнаты, где по-прежнему царил милый дух моей подруги, висели ее картины и лежали нетронутые вещи.

Конечно, многое уже было иным, и я сама стала другой, пройдя тропой одиночества и предательств. Тетушки, приехавшие вместе со мной, неусыпно наблюдали за мной, и каждый день проходил в разъездах и делах. Все это немного развеяло мою печаль, выезды и знакомства скрасили тягости заточения. Постепенно старая рана затянулась, и я позабыла нанесенную мне обиду. И вдруг, как гром с ясного неба, меня настигло письмо госпожи Фелисии, где она сообщала новости о Нелл. Конечно, в ту минуту я ужаснулась, меня не покидал гнев на бессердечного тирана, заключившего ее в темницу своего вожделения, я не могла ни есть, ни спать, не думая о том, как жестоко с ней обошлись. Но постепенно гнев мой улегся, и нынче я знаю, что порожден он был лишь красноречивым слогом и моими надуманными представлениями о семейной жизни. Я много размышляла тогда и о своей судьбе, сравнивая ее с судьбой моей милой подруги, и, остыв и разобравшись в мыслях, пришла к выводу, что по большей части вся эта жестокость, о которой красноречиво рассказывала в последующих письмах и сама Нелл, была ей надумана и преувеличена, поскольку ее влекло к юному селестийскому послу, и окружавшее ее не устраивало. Я тысячи раз думала о том, что будь она хоть капельку разумней, взгляни она иначе на свое положение, она мигом увидела бы его прекрасным, перестала бы изводить себя и дразнить друзей. И тогда скорее всего она прожила бы долгую и счастливую жизнь, познав все ее прелести.

…Ведь жизнь ее была вовсе не так страшна, как она пыталась всем нарисовать. Оставим в стороне неожиданно пришедшее к ней благородство сана и возможности нового общественного положения. Ведь в семейной жизни это вовсе не главное, хотя могло дать ей неограниченные возможности к творчеству, без которого она, по ее словам, не видела своей жизни. Мне доводилось видеть и общаться с тем, кто был ее мужем, и я могу с уверенностью сказать, что это весьма добрый и приятный человек, величественный и сильный. Конечно, он не мог бы сравниться по красоте и обаянию с замечательным Аэринея (признаюсь, мой милый друг умеет обходиться с женщинами и мог бы вскружить голову любой), но в нем было множество и других достоинств. В любом случае, захоти Нелл увидеть их, она была бы счастлива жить с таким чудесным человеком. Ведь он тоже любил ее. Истина говорит о том, что он боготворил ее и заботился о ней так, как это не сделал бы и безупречный муж. Но Нелл была твердо уверена, что несчастна, и это решило все…

(Помпей K. Фелисии S., 20 января, год 861й)

Родная, прости меня.

Теперь уже ничего не исправишь, я вас подвел, вини меня одного. Конечно, ты уже все поняла и все знаешь. Наверное, я не скажу тебе ничего нового, но я должен рассказать, как это было, может, вместе мы сможем что-нибудь придумать…

Прости, прости меня. Все эти ссадины не болят так сильно, как мучит меня то, что я не смог защитить Нелл. Теперь у меня достаточно времени, чтобы вспомнить все в деталях, и я вижу, как много возможностей я пропустил. И если бы хоть одно «если» сложилось иначе, она была бы спасена.

Мы вышли из твоего сада на террасу, оттуда была хорошо видна улица. Было уже темно и холодно, мы жались друг к другу, и я слышал, что она вся дрожит, но уверен, что вовсе не от холода. Глаза у нее горели, как у человека с плота, который видит на горизонте корабль. Потом пробили часы, и на площадку перед калиткой выкатила коляска. На ней не было света, лошади были укрыты, так что понять, чья она, было невозможно. Конечно, это было не то, ведь по твоим и ее словам мы ждали мужчину на лошади… А коляска все стояла и стояла, и это начинало пугать. Потом я вдруг услышал шаги совсем близко. Они прочистили весь сад, ходили бесшумно, как тигры, что, конечно неудивительно – это все были наемники, рослые, крепкие, знающие свое дело. И они нас нашли, я шепнул Нелл, что она должна вернуться к тебе, там бы ее не посмели тронуть, а сам бросился на них, чтобы дать ей возможность ускользнуть. Теперь уж вижу, что должен был идти с ней – ее схватили, как только она выбежала на тропинку, а мне не дали и напасть, один ударил меня ножом, другой по голове, а дальше они меня били, пока я не отключился. Помню только, как Нелл звала вас, но было далеко и играла музыка, как ржали эти ублюдки и тот, который затащил ее в коляску. Потом я помню только, как меня кто-то поднял и куда-то повез, и очнулся я уже здесь, у себя дома. Со мной все уже хорошо, я-то справлюсь, но что с ней, и куда они ее увезли? Несомненно, это сделали люди того человека, который собирался жениться на ней, но мы не знаем его имени.

Лис, прости, я очень виноват.

Мне больше нечего сказать.

(Фелисия S. Помпею K., 27 января, год 861)

Здравствуй, родной.

Как ты? Как твое здоровье? Я хотела увидеть тебя, но та женщина меня не пустила. Все смотрят на меня как на прокаженную, разумеется, это дело рук Августы… Я хочу тебя увидеть, ты мне нужен. Я и сама виновата, я должна была сама встретить его, предугадать, Нелл нельзя было отпускать туда, как я могла этого не видеть? Милый, прости, если б не эта моя самонадеянность, все было бы по-другому. И Нелл была бы свободна, и ты… У меня сердце переворачивается, когда я думаю, что они могли убить тебя.

Я не знаю, что делать. От нее нет ни записки, значит, дело совсем серьезно. Айне сообщила мне, что его зовут Гай Клавдий Брут, он сенатор, важная шишка… Вчера в самых верхах были письма, что он скромно сыграл свадьбу, и скоро начнет принимать у себя. Боюсь, только тогда мы и сможем узнать место, где находится Нелл. Увидеть ее у нас с тобой нет шансов – между нами теперь пропасть в двадцать пять титулов… Не думаю, что ей там хорошо – если она не пишет, то под замком или у нее сломаны руки, не иначе. Вещи, книги это все ерунда, но она там одна, и вдобавок постель… Брута я видела как-то раз, не урод, конечно, но ведет себя как напыщенный индюк и о себе говорит только «мы». Каждый раз, как я представляю себя на ее месте и его «мы с вами совершим супружеский акт», хочется дать ему по кумполу, не меньше. Бедняга, надеюсь, она выдержит. Но в любом случае, нам нельзя опускать руки. Пока мы не знаем, где она, но мы должны ее оттуда вытащить, чего бы это ни стоило.

Да, я не могу сказать иначе. Иначе я была бы не другом для нее. Я не могу сказать – «она сенаторша, нам не достичь ее, как бы мы не пыжились, и придется опустить руки». Да, она сенаторша, и выкрасть ее – все равно, что выкрасть корону у князя. Но мы должны, понимаешь, милый, обязаны! Я эотинянка, ты селестиец, мы из того народа, который не может терпеть побоев ни для себя, ни для своих друзей, ведь так? И потом, вчера ночью я получила письмо от Эриния. Оно было подписано Ф.А. и он писал, что ищет ее, оставил свой адрес, чтобы известить его, если мы найдем ее раньше. Это уже больше, чем два отщепенца вроде нас. И потом… Я знаю, я не должна этого делать, я не имею права, но я сделаю. Я пойду к отцу, я буду умолять, если надо, но я должна увидеть Нелл еще раз, поговорить с ней и помочь, если ей нужна помощь, а я уверена, что нужна.

А ты поправляйся, родной. Надеюсь увидеть тебя скоро.

Целую, Лис.

(Групповой портрет. Холст, масло, 75х100. Внутренний двор богатой виллы, на заднем плане вырисовываются апельсинные деревья. На переднем изображены всадник на гнедой, блестящей шерстью лошади и человек с кривоногой собакой на поводке. Всадник одет в богатое платье эосских вельмож с роскошным плотным поясом, золотыми нашивками на плечах, расшитыми камнями наручами. У него важное, горделивое приятное лицо, темные волосы, благородная осанка. Человек рядом с ним высок и худ, лицо у него костистое, белокожее, с неприятным презрительным выражением узких серых глаз. Костюм безупречен, поза аристократична и изящна. У его ног сидит пузатая собака с короткими лапами и плоской, брылястой мордой, высунув бледно-розовый язык. Надпись на обороте смазана, поверх выведено тушью – Северин Нола и Гай Клавдий Брут, охота в Северной Итрее, год 858)

(Веспасиан Сикст Юлию Ноле, 11 июня, год 861)

Приветствую тебя, друг Юлий.

Как прошла твоя поездка? Расскажи мне, как все прошло? Наверное, Августа была довольна – я помню, она когда-то давно говорила, что хочет увидеть эти места. Правильно, дружище, балуй ее, любите друг друга, пока есть время.

Ты многое пропустил. Празднества были великолепны! Были и театры, и скачки, и игры. Вечера шли один за другим, даже не знаю, у кого мне понравилось больше. Септимий приглашает тебя к себе, он недавно бывал в Селестиде и привез оттуда шикарных лошадей, и живых, и золоченых, тебе должно понравиться. Айне тоже собирается ехать в Селестиду, у нее роман с кем-то из прибывших. Теперь они все собираются уезжать обратно, и она хочет поехать с ними. Знаешь, я сам жалею, что не бывал там. Все, кто туда ездил, расписывают ее как что-то невероятное. Да, конечно, те же поля и города, но люди, обычаи, все иное совершенно. Конечно, везде есть свои недостатки, но, сдается мне, там все же больше простора и воздуха. У нас все как-то тесно, узко. Вроде ты свободен и волен делать что угодно, но все равно понимаешь, что многого ты позволить себе не можешь. Эх, не могу я этого объяснить, но чувствую, что здесь мне опостылело.

Вот подумал о свободе, о выборе и вспомнил кое-что. Я помню, ты рассказывал мне о девушке Леонели, которую твой тесть сосватал сенатору. Да я и сам помню, видел ее у Фелисии, правда, не общался так близко, но мне она понравилась. Так вот я ее на днях видел. Не зря, стало быть, Августа Ирис приходила тогда на праздник. Представь себе, Нелл теперь в свите самой княжны Киры Кармины. Конечно, если б мне не назвали ее имя, я вряд ли вспомнил бы ее и уж точно не узнал – она сильно изменилась, кажется, стала старше, серьезней. Она была очень грустна, наверное, ей нездоровилось. Говорят, что она тоже ждет ребенка, и потому никого не принимает. Это, конечно, бабские слухи – у них вечно кто-либо в бремени, либо разрешился от оного – но странно, что при ее звании она сидит на своей вилле, как в тюрьме, под такой охраной, как на границе прямо. Нет, я понимаю, ревность и все такое. Я сам первое время ревниво относился к тому, что на Клементину смотрят другие мужчины, а женщины обсуждают нашу семью, но настолько… По меньшей мере это неблагоразумно.

Слушай, а сам ты как смотришь, чтобы позже поехать в Селестиду? Может, когда Августа разродится, поедем все вместе? И ты новые места посмотришь, и у нее дурное настроение развеется. В общем ты подумай, а лучше приезжай к нам, и поговорим. Мы с Тиной будем рады вас видеть.

Храни тебя Богиня,

Искренне твой, Веспасиан.

(Записка, оброненная в селестийском Сенате)

…Если честно, то складывается отношение, что нас дурят. Они упорно игнорируют все наши требования, и я знаю, что это вина не их князя. Я имел возможность общаться и с ним, и с княжной, и с их приближенными – разумнейшие люди, все прекрасно понимают и сами высказываются на эти темы с возмущением. Но, видимо, это настолько прибыльное или увлекательное занятие для среднего слоя чиновничья, что в нем-то и оседают все распоряжения. На днях получил доклад, недалеко от границы крестьяне обнаружили ущелье, вперемежку заваленное камнями и телами. Разумеется, никакой это не обвал и не караван – там и дорог-то нет, и не дикие звери – люди осмотрели это место, там сотни и сотни слоями, вплоть до голых скелетов. И конечно же, все следы те же – налицо все признаки травли бойцовыми собаками. Это не первый раз и не первое ущелье. И среди этих тел не только эотиняне, но и селестийцы и жители островов. Меня колотит оттого, что я слышу, что это дикарство благополучно сосуществует рядом с нами в государстве с разумным правителем, и никак нельзя его пресечь и уничтожить…

(Фелисия S. Помпею K., 12 июня, год 861)

Здравствуй, милый.

Как ты? Как Селестида? Как все продвигается?

Я живу как слепая, почти не выхожу из дома. Ребята приходят поддержать меня, да что я? Не мне нужна помощь… Меня нигде не принимают, поэтому все новости я узнаю исключительно через третьи руки, все больше от Марция и Энае. Айне уехала в Селестиду и, похоже, не вернется оттуда. Вообще замечаю, что многие просто-напросто убегают туда. Не удивлена, кто побывал у вас, дышать больше этой гнилью не захочет. Ты должно быть не знаешь, но, как только селестийцы покинули княжеский двор, все прежние связанные с Селестидой дела просто остановились. Я получила письма от Августы-Ирис, она негодует на то, как все эти бараны-сенаторы, держась за свое брюхо, задерживают любую княжескую волю в отношении Селестиды. Еще сильнее протестуют против наследования княжны… Да все это и неинтересно. Надвигается какая-то черная волна, и надо бы бороться, а я сижу здесь без света на душе и у меня нет сил бороться дальше. Эта ужасная апатия сведет меня в могилу. А все потому, что все действия наполовину уходят в песок. Бьешься, как рыба на берегу, а добиваешься того, что сдвинешься с места на миллиметр. Хотя и это должно радовать, но я так опустошена, что воспринимаю и хорошее, и плохое с одинаковым равнодушием.

Но мне надо рассказать тебе кое-что.

Я говорила, что меня нигде не принимают. Разумеется, относится это только к высшему кругу, так-то я постоянно то у консульши, то у ребят, то еще где-нибудь. И вот на днях меня вызывает к себе Августа Ирис. Мы сидели с ней за чаем, беседовали… Она такая серьезная, обстоятельная, несмотря на возраст. Она мне рассказала, что одна «влиятельная персона» просила за Леонель, и княжна с удовольствием выполнила это ходатайство. Я не могу прийти в себя, мне до сих пор не верится, что отец мог ради меня сделать это… Все боги не могли бы сделать большего! Я кажусь себе маленьким голодным ишаком, которому в конце длинного пути высыпали целый мешок отборного зерна! Помпей, ты только представь – это сделал отец, человек, который не видел меня ни разу за всю мою жизнь, и которому я имею такое же право просить, как самая убогая из его рабынь! Ну и слушай, что произошло.

Августа Ирис пригласила меня на следующий день к себе. У нее было небольшое празднество, и были многие из самых высокочтимых людей. Я чувствовала себя здесь муравьем. Впрочем, иные из них вели со мной беседы и вполне дружелюбно, хотя это могла быть элементарная вежливость, я не обольщаюсь, не думай. И среди них была княжна и с ней несколько дам, и между ними – Нелл! Нелл рядом с княжной! Это значит, что теперь он не посмеет запереть ее в чулане для своей забавы, она будет появляться в свете, она будет принимать. Нам с тобой от этого мало толку, но я надеюсь хотя бы на письма.

Помпей, родной, я не узнала ее. Это совсем другой человек. От нее осталось только имя, и то лишь часть… Не отрицаю, она великолепно одета и наверняка ест самое лучшее, поскольку ее волосы блестят, а лицо хорошего цвета, но при всем этом здоровье и красоте она выглядит ужасно. Это невозможно описать, но если б ты увидел ее глаза, ты бы понял. Это взгляд затравленного зверя, взгляд приговоренного к смерти, который в последний раз смотрит на солнце… У меня сердце сжалось, когда я увидела ее такой. У нас не было достаточно времени поговорить, тем более обговорить то, что мы должны были обговорить, но все же мы виделись. Я и представить не могла, что все так…

Надо действовать, и немедленно. С моей стороны все готово, охота через четыре дня, септимиевы лошади уже распределены.

Приписка: Немного о Паулине. Нелл все же о ней слишком хорошего мнения. Как ты знаешь, после исчезновения Нелл тетка увезла Паулину обратно в деревню. Сам помнишь, как мы писали ей, и она отвечала. И вот я узнаю, что ее опять привезли в Эос, видимо, чтобы выдать замуж, поскольку, как говорил Марций, видел ее в сопровождении теток разъезжающей в паланкине по домам. Она здесь уже около трех недель и ни разу не написала ни мне, ни тебе, ни кому-либо еще, кроме Сильвии, а та не сказала нам об этом! Я еще тогда подумала – к чему эта немая оплеуха? И вот я встречаю ее случайно в храме, и она делает вид, что не замечает меня. Я поздоровалась, но она сделала вид, что не слышит, и тогда я позвала ее громче. Тогда уж она соблаговолила заметить меня, в разговоре держалась так холодно, будто я ее смертельный враг, все вставляла к месту и не к месту свое возможное замужество, каких-то «влиятельных друзей», мнения тетушек… Зачем все это было? Я поняла только, что она почему-то на нас всех в обиде, и на нас с тобой особенно. Ну не могло же это произойти из-за того, что ее не посвятили в планы побега? Я немного разозлилась на такую речь и спросила, не интересует ли ее судьба Нелл, на что она мне заявила, что она не обязана интересоваться «нашими приспешниками» (!!!), поскольку ей «никто не интересовался и не помог»! Ну ты представляешь? Я в шоке и ярости.

Последующая приписка: Я пыталась найти того человека, с которым Нелл собиралась бежать. Я отправилась по данному им адресу, но там расположилось уже какое-то семейство, отвечали они мне грубо, несмотря на гербы и знаки на парадных дверях. Разумеется, я не надеялась там застать этого юношу, поскольку знала, что селестийцы уехали, но надеялась, что мне сообщат хотя бы куда переслать письмо. Наводила справки и у Августы Ирис, но она никого из них не знала. Почему я не догадалась узнать у него селестийский адрес раньше? Я как всегда, все порчу…

Жду твоего ответа,

Твоя Фелисия.

(Помпей К. Фелисии S., 15 июня, год 861)

Здравствуй, сестренка.

Надеюсь обогнать свое письмо. Я выезжаю прямо сейчас, как только допишу. Отец сделал мне поддельные документы, а сестры дали одежду, чтобы никто не мог придраться к Нелл на судне. Не кори себя, ты самая смелая девушка, которую я только знаю, и ты одна сделала так много для нее. Я молю богиню, чтобы наш план удался, Нелл стала свободной и забыла все свои горести. По поводу Паулины и Сильвии – оставь этих двух в покое, они ясно дали понять еще тогда, что не хотят иметь с нами ничего общего. Не думаю, что их стоит информировать о чем-либо из жизни Нелл, в конце концов они найдут себе более интересное занятие, варясь в своих предрассудках.

Ну, я поехал. Целую тебя, родная, надеюсь сделать это в скором времени по-настоящему.

Помпей.

(Помпей К. Фелисии S., 15 июня, год 861)

Милая, я так торопился к вам, что случилась одна неприятная штука. Но не беспокойся, я в порядке, хотя мой отъезд опять откладывается. Но ты не беспокойся ни о чем! Наоборот, теперь я уверен, что все будет прекрасно! Слушай… Ты прости, я буду несколько краток, поскольку я, похоже, повредил писчую руку. Одним словом, занесло немного на повороте, я вылетел из колесницы, и неудачно упал в канаву. Я вспомнил, что, когда я отошел от побоев, я расспрашивал прислугу, кто привез меня. Они описывали мне этого человека, но по описанию я его не признал. И вот, пока я летел в эту канаву, передо мной ясно встало его лицо, видимо, я запомнил его неосознанно, пока лежал избитый. И инициалы Ф.А. я тоже сразу вспомнил. Так вот, милая моя! Этот юноша не кто иной, как Феликс Аэринея, известный весьма в наших краях как Ястреб, персонаж едва ли не легендарный, покровитель приморского края. Про него у нас сказки складывают, говорят, что он искусный маг, нечто необычное, непонятное, боготворимое народом и ему все нипочем. Конечно, это все ерунда, родная, просто он человек хороший. Как только я смог, я сразу же написал ему. Жди, он свяжется с тобой, я уверен в этом, клянусь богиней!

Твой Помпей.

(Дневник Паулины N., июнь, год 861й)

Чтож ну вот и на моей улице будет празник, неодной же Нелл наслождаться. Это дело решеное, конешно, пришлось потрудиться, чтобы понравиться его матери. Зря я раньше неслушала тетушку Риту, мне было бы намного лекче, если бы я была болие благаразумной и больше занемалась полезными делами. Да, Неллины книжки интиресны, и разговоры обо всем об этом тоже, но к жизни они неимеют никакого приминения, так что бы небыло скучно.