Текст книги "Операция «КЛОНдайк»"

Глава одиннадцатая

Визорин внимательно рассматривал парня, который вошел в его кабинет. Вид у того был усталый и несколько помятый, но держался он уверенно и, не отводя взгляда, в упор смотрел на начальника ФСБ.

Визорин кивнул на стул перед своим столом:

– Садитесь, гражданин Воронов.

Губы у парня дернулись, словно он хотел что-то сказать, но потом, видимо передумав, молча сел на предложенный стул и опять уставился на Визорина.

Начальник ФСБ придвинул к себе запротоколированную «предварительную беседу» с Вороновым, еще раз пробежал ее взглядом и спросил:

– Значит, вы действительно не знаете, куда мог подеваться ваш протеже после конференции?

Парень устало вздохнул:

– Опять… Я не понимаю… Меня уже об этом спрашивали… Да и не был он моим протеже – просто предоставил ему возможность испытать себя в деле.

– В каком это деле он хотел себя испытать? – метнул на него быстрый взгляд Визорин.

Воронов удивился:

– Как в каком? Журналистском, конечно… Если бы он сделал по этой конференции хороший материал, то можно было подумать о дальнейшем сотрудничестве с ним.

– А где вы с ним познакомились, гражданин Воронов?

– Нигде. Он просто позвонил мне на работу накануне. Сказал, что хочет с нами сотрудничать, но опыта у него маловато, и спросил – нет ли какой-нибудь работы для пробы пера? Просил дать возможность осветить какое-нибудь мероприятие. Вот я и подумал об этой конференции, материал о ней для газеты был нужен, а мне самому писать времени уже не было – улетал в Иркутск в плановую командировку.

– То есть он должен был написать за вас статью, пока вы были в Иркутске?

– Почему же за меня? – даже обиделся Воронов. – За себя должен был написать, а я бы проверил и передал в редакцию.

– Ну хорошо, после конференции вы расстались, и куда же этот… – Визорин заглянул в записи, – …Веселов мог подеваться? Вы же наверняка обменялись с ним телефонами?

– Нет, телефона у меня его нет, он должен был сам мне позвонить, когда статья будет готова. А куда он делся – я не знаю. Я ведь вообще не был на конференции.

– Как не был? – оторопел Визорин, опять заглядывая в записи. – Вы же аккредитовались…

– Лично я? – Воронов удивленно посмотрел на Визорина. – Я же вам объяснял, что у меня не было времени сидеть на конференции – я улетал в Иркутск. Поэтому я только довез Веселова до института и поехал обратно, но у меня, как назло, машина забарахлила, пришлось оттуда добираться домой и в аэропорт на такси. А моя тачка до сих пор должна стоять у института, если ее не угнали. Не было времени забрать, меня же сразу к вам…

Визорин недоверчиво посмотрел на него. В данных, полученных от администрации института, четко говорилось, что от «Обновленной Сибири» аккредитовалось два журналиста – один лет сорока, другой – постарше.

– Сколько лет Веселову?

Воронов пожал плечами:

– Лет сорок, наверное, я к нему особенно не приглядывался. Да и виделись мы от силы минут тридцать – он приехал к редакции, я передал ему приглашение и бедж и отвез в Академ, поскольку он уже опаздывал. И все.

– Одного отвезли?

– Одного, а почему вы спрашиваете? – Михаил внутренне сжался: «Что же там произошло? Похоже, они не знают, что это дядя Фёдор прошел по моему беджу».

– Так на конференции сказали, что было два журналиста… – Визорин внимательно посмотрел на Воронова.

– Может, Веселов решил меня подстраховать и зарегистрировал как присутствовавшего? – предположил Михаил. – Но я его об этом не просил…

Визорин вздохнул: «Был, был там кто-то еще, нужно искать… А к этому журналюге мы, кажется, зря прицепились. Мало ли кто за кого у них там пишет статьи… Хотя проверить никогда не мешает. Может, этот Веселов кого-то с собой провел, пользуясь отсутствием Воронова? Да, подозрительный тип какой-то – решил попробовать перо и тут же попал туда, где столько трупов…»

– Ну добро, Михаил…

Визорин поднялся со своего кресла, обошел стол и подошел к Воронову.

Михаил тоже встал, усмехнувшись про себя на то, что Визорин перешел в разговоре с фамилии на имя. Значит, впереди намечалась какая-то просьба. Как в воду глядел…

– У нас будет к вам просьба: как этот Веселов объявится, так сразу же сообщите нам, хорошо? – И начальник ФСБ по-дружески положил руку журналисту на плечо.

– Хорошо, – согласился Воронов. – А что случилось? Он что-нибудь натворил?

Визорин посмотрел на Воронова оценивающим взглядом: журналист есть журналист, скоро ведь все равно что-то раскопает и понесет по всему свету. Демократия, мать ее ети! Нужно было бросить этому писаке косточку, чтобы не сильно рылся и был склонен к сотрудничеству.

– В институте произошло ЧП, – понизив голос, сказал он и, упреждая вопрос Воронова, тут же оговорился: – Об этом пока писать нельзя, но позже я сам вас попрошу изложить ход событий для прессы. Так вот, произошло ЧП, и, возможно, ваш коллега мог что-нибудь видеть. Мы теперь пытаемся выяснить – либо с ним тоже что-то случилось, либо он испугался, что увидел лишнее, и теперь где-нибудь прячется. А было бы лучше, если бы он не прятался, а все рассказал нам.

– Если появится, я дам вам знать, – пообещал Михаил и подумал: «Интересно, будут теперь за мной следить или нет? Надо на случай, если дядя Фёдор выйдет на меня, придумать способ предупредить его, что их с Леонидом ищут, хотя они и сами это, наверное, знают… Что же там произошло?»

Визорин проводил взглядом выходившего из кабинета Воронова и потянулся к кнопке селектора:

– Слепаков, зайди!

Но не успел его заместитель войти в кабинет, как на столе у Визорина запищал телефон ВЧ-связи. Визорин нехотя снял трубку. Послушав несколько секунд невидимого собеседника, он сказал: «Есть» – и положил трубку на рычаг.

Слепаков выжидающе смотрел на него.

– Приглашают в Москву… – скривившись, как от зубной боли, пояснил ему Визорин. – Разгонять тоску… Чтоб оно все провалилось. Остаешься за меня. Подготовь к моему отъезду все, что есть по этому проклятому делу.

– Когда летите?

– Как только будем готовы. – Визорин резко встал из-за стола и тут же скривился, схватившись за поясницу. – Вот бл…дь, чтоб им всем пусто было!

На следующий день Козак с Квачом на битой и обшарпанной «девятке» племянника Квача с утра дежурили неподалеку от дома Пряхина. Тот на работу почему-то не пошел, видимо, маялся похмельем. Решив на крайний случай удостовериться, что Пряхин дома и они его не упустили, Козак набрал номер его телефона и услышал злой и охрипший спросонья голос:

– Алло!..

– Глафиру Сергеевну, пожалуйста! – вежливо попросил Козак.

В ответ раздалась тирада по поводу того, что если он, мудила, не может правильно попасть пальцем в диск, то на хрена ему Глафира Сергеевна, в которую он вряд ли попадет членом. Пусть он сначала потренируется им правильно номер набирать.

Козак, представив себе картину маслом: «Набор телефонного номера членом», едва успел отключить трубку, такой смех его разобрал.

– Ты чего? – уставился на ржущего Козака Квач.

– А наш клиент с юмором! – выдавил из себя Козак сквозь смех. – Почти как Бурый…

– Чего он тебе сказал?

– Да не суть! – отмахнулся Козак. – Короче, он дома, так что сидим и ждем звонка Бурого…

Мороз днем начал крепчать, Квач из экономии на время отключал двигатель и в машине начинался настоящий дубак. Спасал их кофе с коньяком, который утром Козак налил в термос. Окна по краям вскоре начали покрываться морозным узором.

Бурый отзвонился только к шести вечера. Козак с Квачом к этому времени уже успели по очереди сбегать в соседнюю кафешку перекусить. Пряхин из дома так и не выходил. Бурый позвонил как раз в тот момент, когда Козак сквозь протаянную прогалину в обледеневшем стекле наблюдал в бинокль, как «золотой начальник», сгорбившись, ходил по кухне в стеганом халате и что-то пил стаканами: то ли вновь нагружался водкой, то ли отпаивался водой или рассолом…

– Встреча в восемь, в «Саванне», – не здороваясь, сообщил Бурый и поинтересовался: – Ну, как он там?

– Сидит дома и пьет, – коротко ответил Козак.

– Что пьет?

– Не знаю, отсюда не унюхать, – усмехнулся Козак. – Ты не волнуйся, мы его поведем. Все будет путем…

– Не путем, а по пути, – машинально поправил его Бурый.

– Ну и по пути, конечно… – согласился Козак, хмыкнув.

– Не забудь про лимон, – напомнил ему Бурый.

– Не забуду! – успокоил его Козак, а сам про себя подумал: «Дался ему этот лимон, в качестве каламбура это еще прокатит, а в действии… Хотя, черт его знает, потом обзовут нас "лимонными киллерами", будет свой неповторимый почерк…»

Отключив трубку, он повернулся к Квачу:

– Дуй в гастроном!

– Зачем?

– За лимоном, маленьким и зеленым, Бурый приказал…

Квач недоверчиво посмотрел на Козака.

– Давай, давай, – поторопил его тот. – Я серьезно.

– А сколько купить-то?

– Один, но маленький и зеленый. Велено в зад запихать Пряхину на прощание.

– А! Понял, понял, прикольно! – оценил шутку Бурого Квач.

– Ничего прикольного, сплошной цинизм, – поморщился Козак. – Ладно, давай иди, а то ненароком Пряхин поползет куда-нибудь. А нам еще прикинуть надо, каким маршрутом он может в «Саванну» поехать.

А Пряхин тем временем метался по квартире, не находя себе места и прикладываясь к водке, чтобы заглушить тревогу, которая не оставляла его с утра. Проснувшись от какого-то дурацкого ошибочного звонка, он уже не мог уснуть, а тут еще сквозь дикую головную боль его начала донимать неприятная мысль, что с Бурым он повел себя неправильно. Не надо было так наседать на него. Вчера-то на пьяную голову Пряхину было море по колено, его душил гнев на Бурого за то, что его, Пряхина, отодвигают от кормушки, к которой он уже за много лет прикипел всеми фибрами души и плоти, и раз одна кормушка уплывает, должна возникнуть новая. Но теперь Пряхин уже сомневался, что Бурый захочет его подкармливать. Тот не выносил давления, а это значит, что, решившись на шантаж, Пряхин сам себе подписал смертный приговор.

«Нужно ему позвонить, – думал он, обхватив в отчаянии голову, – отказаться от своих претензий или снизить их, а заодно и попросить прощения, чтобы не обижался». Но тут же отдернул руку, потянувшуюся было к аппарату: «Поздно, никаких извинений он не примет. Ети твою мать, что ж я натворил-то!»

Не в силах найти выход из сложившейся ситуации, Пряхин побрел на кухню за очередным опохмелочным стаканом. Когда ему позвонил Бурый с сообщением, что ждет его с деньгами в «Саванне» к восьми, у Пряхина внутри булькала уже вторая бутылка водки, которая, впрочем, не забрала голову, а только нарушила координацию движений.

Голос Бурого звучал ровно и даже приветливо, что удивило и насторожило Пряхина.

– Виктор, ты не сердишься на меня? – спросил он и сам поежился от сопливой жалостливости своего вопроса.

Бурый, видимо, тоже опешил, потому что ответил не сразу:

– Да нет! На что же мне сердиться? Я все понимаю, каждый устраивается как может…

– Ну тогда спасибо тебе и до встречи… – почти искренне поблагодарил его Пряхин и положил трубку.

Но через минуту его вдруг начало ломать еще сильнее, чем до звонка: неспроста Бурый стал таким предупредительным, гляди-ка, и деньги успел собрать, а сумма-то немалая… Нет, надо бы подстраховаться….

Решение у Пряхина созрело неожиданно, зажигая мстительный огонек в душе. Если Бурый что-то против него замыслил, то пусть не думает, что ему все так гладко сойдет с рук…

Пряхин прошел в кабинет, сел за стол и, придвинув к себе несколько листов бумаги, принялся писать. Давно он не писал таких бумаг, пожалуй, даже стосковался по ним за время этой гребаной перестройки, когда на доносы или анонимки уже не обращали должного внимания. Расписать все про Бурого оказалось делом нелегким, квалификацию слегка подрастерял, да и коньяк, к которому Пряхин прикладывался теперь между строк, не содействовал ясности мысли. Поэтому над пятью листами текста он просидел не меньше часа, потом, подписавшись в конце, положил их на середину стола, придавив сверху тяжелой чернильницей, словно опасался, что непонятно откуда взявшийся ветер может смахнуть его эпистолу на пол, где она затеряется.

«Вернусь, спрячу в сейф, авось еще пригодится», – удовлетворенно подумал Пряхин, окидывая последним взглядом исписанные листы бумаги. Теперь можно было ехать на встречу с Бурым…

С успокоившимся сердцем Пряхин пошел одеваться. По пути к вешалке его пару раз качнуло из стороны в сторону, и, нащупывая в дубленке ключи от машины, Пряхин засомневался, не лучше ли ему взять такси, однако тут же передумал: обратно-то придется возвращаться с большими деньгами, а это делать лучше на своей машине…

«Ничо! Доеду! Не впервой!» – подумал он и, с трудом вписавшись в проем двери, вывалился на лестничную площадку, где, держась за стену обеими руками, двинулся по направлению к лифтам. Оставшиеся лежать на столе в кабинете заветные листки вселили в него уверенность в неизбежное торжество справедливости, и Пряхин с пьяной самодовольной ухмылкой начал репетировать свой воображаемый разговор с Бурым.

Спустившись вниз и выйдя из подъезда на улицу, он так увлекся этой «беседой», что и не взглянул в дальний угол двора, где стояла неприметная машина, в которой Козак с вернувшимся из гастронома с цитрусовым в кармане Квачом прикидывал по карте, где лучше «завалить» Пряхина. По всем вариантам выходило, что мимо улицы Карнаухова тому не проехать, а там как раз был подходящий узкий, безлюдный и темный участок.

Когда Пряхин вышел из дома, размахивая руками, словно с кем-то о чем-то ожесточенно споря, Козак присвистнул, наблюдая, какими галсами тот идет к своей машине.

– Во набрался, как он поедет? – тоже удивился Квач.

– Поглядим, может, оно и к лучшему… Заводись!

Сдав задом, они выехали из двора и, завернув за угол, встали, дожидаясь, когда мимо них проедет Пряхин. Но тот не торопился, видимо, прогревал двигатель. Козак уже хотел идти смотреть, чего тот так долго возится, как вдруг машина Пряхина, резко вынырнувшая из двора, пронеслась мимо них.

– Во черт! – выругался Квач, срываясь за ним следом.

Но Козак дернул его за рукав, глядя, как в темноте удаляются габаритные огоньки пряхинской машины:

– Давай на соседнюю улицу, там к нему прицепимся, а то тут догонять несподручно.

– А не упустим? Смотри, как он понесся! – обеспокоенно спросил Квач, выруливая в переулок, ведущий к параллельной улице. – Бурый нам не простит!

– Перехватим у Засельской, там светофор долгий.

– Думаешь, он сейчас на светофоры смотреть будет? – возразил Квач, выезжая на заснеженную улицу.

– Давай-ка дворами на Карнаухова. Будем там его ждать. Надо было сразу туда ехать.

Пряхин, ожесточенно крутя руль, с трудом выравнивал на поворотах машину, идущую юзом. На очередном заносе он едва не въехал в бок грузовику, водитель которого ощерил рот в неслышимом мате и показал ему кулак. После чего Пряхин решил ехать помедленнее, тем более что часы показывали еще достаточно времени до встречи с Бурым. Но когда он въехал на улицу Карнаухова, неудобную, практически однополосную, по которой встречные машины могли разъехаться только впритирку друг к другу, его охватило раздражение – впереди тащилась старая «лохматка», когда-то бывшая «жигулями» девятой модели. Объехать ее было невозможно: она то прибавляла, то снижала скорость, забирала то влево, то вправо, двигаясь по улице какими-то зигзагообразными рывками.

«Пьяные там, что ли, за рулем? – со злостью подумал Пряхин. – Или "подснежники" раньше времени на дорогу выползли?»

 Впереди замаячил светофор на перекрестке, где можно было попытаться обогнать этого горе-водителя. Пряхин резко посигналил, отчего «девятка» испуганно скакнула вперед, зашныряла носом в разные стороны и, подрулив к светофору, некстати заалевшему запрещающим глазом, вообще встала, развернувшись почти поперек дороги.

«Вот блин!» – хрястнул по рулю рассвирепевший Пряхин, притормаживая и пытаясь рассмотреть за обледеневшими стеклами, кто засел в этой пародии на машину.

В этот момент дверь со стороны пассажира открылась, и из «девятки» вылез невысокий парень в кожаной куртке с мотком буксировочного троса в руке.

«Небось будет просить подцепиться!» – скривился Пряхин, наблюдая, как парень спешит к его машине, загораживаясь от света фар рукой.

Пряхин со злостью нажал на кнопку, опускавшую стекло.

– Ну чо на таком дерьме ездите? – обрушился он на подошедшего парня. – Перегородили дорогу, бля… а меня ждут, некогда мне тут с вами возиться!

Его эскападу прервала резкая трель мобильного телефона. Пряхин нетерпеливо поднес трубку к уху:

– Алло! А Бурый! Да еду я, еду, тут заминка по дороге, счас разберусь… Я и объясняю им, что тороплюсь…

Он говорил, глядя на парня, молча стоявщего у его машины, и вдруг осекся, замерев в ужасе, когда тот, вроде невзначай уронив моток троса на дорогу, направил на него пистолет с «дудочкой» глушителя.

Пряхин дернулся, чтобы закрыть окно, как будто тонкое стекло могло уберечь его от пули, но даже не успел дотянуться до кнопки. Лицо парня показалось ему знакомым.

– Извини, у нас времени тоже немного! – сказал тот, резко наклоняясь к Пряхину и выдергивая у него из рук мобильник.

«Клиент пораскинул мозгами», – всплыл у Козака в голове известный анекдот, когда он холодно посылал второй, «контрольный», выстрел между уже умиравших глаз Пряхина.

Оценив опытным взглядом проделанную работу, он поднес трубку к уху.

– Слышал? – спросил он.

– Да… – донесся до него из трубки голос Бурого.

После секундной паузы в трубке раздались короткие гудки. Козак хмыкнул: и правда, что тут еще, собственно, обсуждать?..

Подбежал Квач, не понимая, почему Козак медлит с отходом.

– Ну что, будем ему это в жопу запихивать? – вытаскивая на ходу из кармана зеленый лимон, спросил он и озабоченно оглядел мертвого Пряхина.

– И так красиво! – усмехнулся Козак и, забрав у Квача лимон, швырнул его через окошко на колени Пряхину вместе с мобильником.

– Тоже верно! – согласился Квач, по-хозяйски подбирая с земли моток троса.

Через несколько секунд с визгом под колесами они направили свою машину влево, на боковую и плохо освещенную улицу, стремительно удаляясь от места происшествия, к которому с дальнего конца улицы Карнаухова уже приближалась какая-то машина.

– Может, заедем к нему на квартиру, пошуруем? – сосредоточенно глядя на дорогу, предложил вдруг Квач.

– Ага, – насмешливо покосился на него Козак. – Видал: там кто-то ехал, сейчас вызовет ментов, во они тебе обрадуются!

– Да пока они прочухают! Им же личность нужно будет установить, описать все…

– Пряхин тебе не бомж, скоро тут такой кипеж поднимется! – перебил его Козак. – Так что жми давай! Всех денег не схаваешь, хватит пока и того, что получили…

Рассуждая о мере в финансовых вопросах, Козак не знал, что своим отказом от поездки на квартиру Пряхина он практически положил рядом с пряхинским трупом еще один.

Глава двенадцатая

За ужином, приступая к осуществлению своего плана, Леонид обратился к хозяину:

– Григорий Тарасович, скажите, а когда у вас ближайшая связь с Филиппом?

– А что? – спросил старик, поднимая на него настороженный взгляд.

– У нас возник срочный вопрос к нему. Не могли бы вы нас с ним связать?

Помолчав, Григорий Тарасович нехотя ответил:

– На случай срочности у нас предусмотрен утренний сеанс, в шесть часов…

– Вот и хорошо, – сказал Фёдор. – Позовете нас…

Насупившийся Григорий Тарасович молча кивнул и понес грязную посуду на кухню.

Есения было кинулась тоже собирать со стола, но Фёдор попридержал ее рукой, показывая, чтобы она села на место, – нужно было обсудить завтрашний разговор с Филиппом.

Леонид вкратце рассказал Есении их с Сергеем план.

– А это для Лёнечки не опасно? – испугалась она.

Фёдор многозначительно посмотрел на Леонида: мол, а что я тебе говорил?..

– Не волнуйся, дорогая. Сергей – человек опытный и зря нашим сыном рисковать не будет. К тому же это единственный шанс оторваться от Филиппа. Уж больно он мягко стелет, как бы жестко спать не пришлось… – ответил Леонид, но, увидев, что еще больше встревожил ее, поспешил пояснить: – Если нам не дано узнать наш маршрут, то хотя бы нужно выяснить промежуточный пункт, где мы можем оказаться. Так мы хоть как-то будем представлять, куда нас действительно приглашают, и назначить там встречу с Сергеем.

– А как он сможет провезти Лёнечку через границу? – спросила Есения.

Но Леонид не успел ответить, потому что в этот момент в сенях неожиданно послышались чьи-то тяжелые шаги.

Все в ожидании посмотрели на дверь, не понимая, кто бы это мог быть, ведь Григорий Тарасович до сих пор не выходил из кухни. Но на пороге появился именно он и, глядя на Фёдора, спросил:

– Кто будет говорить с Филиппом? Он – на связи…

Леонид вопросительно посмотрел на Фёдора. Тот, спокойно поднявшись из-за стола, ответил:

– Оба говорить будем… Пойдем, Лёньша!

Григорий Тарасович поспешно провел их в небольшую комнату за скотным закутом, в которой тоже витал ядреный запах животных и все было заставлено верстаками и какими-то заготовками.

В углу, на грубо сколоченном столе стояла вполне современная рация с горевшим на передней панели красным огоньком.

Подойдя к столу, Григорий Тарасович передал Фёдору микрофон.

Тот, кашлянув в мембрану, позвал:

– Филипп, это Фёдор.

– Да-да, слушаю, Фёдор! Что случилось? По плану я вас сюда должен был вызвать дня через три, – раздался неожиданно громкий голос Филиппа.

Леонид даже вздрогнул.

– Ничего не случилось! Мы просто забыли предупредить тебя об одной важной детали…

– И что же это за деталь? – Голос Филиппа прозвучал несколько напряженно.

– …что у Леонида Ярославовича с Есенией Викторовной есть сын. И его нужно забрать вместе с нами.

– Это невозможно! – недовольно вырвалось у Филиппа, однако он быстро взял себя в руки и попытался сгладить свою резкость: – Во-первых, мы не можем терять время; во-вторых, уходить такой большой группой будет весьма сложно… А где, кстати, находится мальчик?

– Это не важно, мы с ним свяжемся, – взяв у Фёдора микрофон, ответил Леонид. – Его привезут туда, куда вы укажете. Более того, это не обязательно должно быть здесь, в России. Возможно, где-нибудь по пути, уже там… – Он замер, ожидая реакции Кондратюка, но тот молчал, и лишь слабое потрескивание динамика подсказывало, что эфир живой.

Наконец Филипп отозвался:

– Вы усложняете мне задачу…

Чувствуя, что Филипп готов согласиться, Леонид решил его дожать:

– Без сына мы никуда не поедем… И в России есть места, где можно спокойно жить и работать…

– С трудом верится… – усмехнулся Филипп. – Ну хорошо, я подумаю. На связь выйду завтра, в это же время… Спокойной ночи… – И он отключился.

– А говорили, связь в шесть утра… – укоризненно сказал Леонид старику, который сидел, насупившись, на чурбаке и слушал их разговор.

Тот поднял на него тяжелый взгляд и ответил:

– А ты меня не кори! А как засыплется мой племяш с вами?! Последнюю связь с родней потеряю!

– Ничего с вашим племяшом не случится! – пообещал ему Фёдор. – Я их лично до границы провожу и вам радирую…

– И на том спасибо! – буркнул старик. – Ну, пошли, что ли…

Он встал в дверях, ожидая, когда гости выйдут из его «радиорубки», однако не пошел вместе с ними на жилую половину, а, тщательно заперев дверь, направился к своим животным.

Когда Фёдор с Леонидом вернулись к Есении, нетерпеливо ожидавшей их в комнате, она взволнованно поднялась из-за стола, глядя на Леонида большими тревожными глазами. Ее состояние особенно выдавали пальцы, нервно теребившие полы меховой жилетки, которую одолжил ей Григорий Тарасович.

– Все нормально. Он подумает и завтра с нами свяжется, – сказал Леонид, понимая, что́ она хочет у него спросить.

Есения кивнула и с облегчением опустилась на лавку.

– А как он вообще среагировал? – поинтересовалась она.

Леонид не успел ответить – вернулся хмурый Григорий Тарасович. Не глядя на гостей, он прошел к лежанке и, сев на табурет рядом, начал, покряхтывая, снимать валенки, по всей видимости готовясь ко сну.

Есения посмотрела на Леонида и нерешительно поднялась.

А Григорий Тарасович, сняв валенки, демонстративно взбил подушку, после чего забрался на лежанку и, отвернувшись, пробурчал в стену:

– Как спать соберетесь, не забудьте свет погасить.

– Я тогда тоже пойду, спокойной ночи, – шепотом сказала Есения и, слегка пожав руку Леонида чуть выше локтя, быстро направилась к двери в свою комнату.

Когда она вышла, Фёдор подошел к лежанке, на которой сердито сопел Григорий Тарасович, и, встав у изголовья, спросил:

– Отец, мы тебя чем-то обидели?

Плечи Григория Тарасовича дернулись, потом он повернулся лицом к Фёдору и насмешливо посмотрел на него:

– Какой я тебе отец? Тоже мне, сынок нашелся…

– Григорий Тарасович, голубчик, а действительно, что случилось? Почему вы сердитесь на нас? – вмешался Леонид, не понимая, в связи с чем создалась конфликтная ситуация.

– А я скажу вам почему! – Старик рывком сел на лежанке, поджав под себя одну ногу. – Потому, что вы используете моего племянника. Он рискует ради вас, а вы как гнилые нитки: дёрни вас посильнее – и вы поползете…

– Куда это мы поползем? – спросил Леонид, сделав вид, что не понял, хотя внутри у него шевельнулось чувство вины, ведь они действительно собирались использовать Филиппа. Однако он поспешил отогнать все сожаления прочь: во-первых, Филипп тоже был не подарок; во-вторых, он был врагом его родины, пусть и покидаемой, но родины. И неизвестно еще, какую судьбу им с Есенией он приготовил.

– Не «куда», а… Не прикидывайся дурачком! – оборвал его старик. – Мне Филипп все рассказал!

«И когда это он успел?» – удивился про себя Леонид.

– И что именно он вам рассказал, что так настроил против нас? – спросил он.

Но Фёдор вдруг аккуратно отодвинул Леонида и, сев рядом с Григорием Тарасовичем, положил руку ему на плечо и что-то тихо зашептал в ухо. Леонид удивленно воззрился на них.

– Лёньша, ложись спать! – приказал Фёдор, не глядя на него.

Леонид послушно полез на печку, хотя спать ему совсем не хотелось.

Растянувшись на теплой печи и с удовольствием ощущая свежее распаренное тело, он стал прислушиваться к бормотанию Фёдора, но так ничего и не смог разобрать.

Минут через десять Фёдор поднялся с лежанки и уложил Григория Тарасовича на бок. Тот был какой-то странный, вялый и даже не стал возражать, когда Фёдор подоткнул ему, как ребенку, одеяло, а сразу же уснул, тихонько захрапев.

Леонид свесил голову с печки:

– Фёдор, ты что это с ним сделал?

– По душам поговорил, кресанием называется, – ответил тихо Фёдор, выключая свет.

– Ну и что его беспокоит? – В темноте голос Леонида прозвучал несколько зловеще.

– А беспокоит то, что его любимый племянник, подневольный раб ЦРУ, вынужден покинуть Россию, доставляя нас, дюже опасных и важных людей, по заданию руководства в Америку, – сказал Фёдор, забираясь на печку. – А старику это не нравится, он привязан к племяннику и не хочет, чтобы тот уезжал. К тому же его мучают дурные предчувствия.

– Это он тебе сказал? – поежившись, спросил Леонид.

– Нет, его предчувствия я сам увидел…

– Как это? – удивился Леонид.

– Как темный вихрь, несущийся навстречу тому, кто его ждет, – объяснил Фёдор.

– И что этот вихрь означает? – осторожно задал вопрос Леонид.

– Что он может смести и того, кто стоит рядом…

– Ты прямо как в страшных сказках выражаешься, – недовольно заметил Леонид. – Объясни хоть…

– Тот, кто ждет беду, – натягивает ее на себя. Скорость у нее, когда она несется к своему творцу, большая, а выглядит все это, как темный вихрь, сметающий всех: и бедового, и того, кто рядом.

– То есть нам нужно держаться от Григория Тарасовича подальше? – сообразил Леонид.

– Вот-вот. Завтра будем говорить с Филиппом, чтобы он поторопился.

– Слушай, Фёдор, а может, мы сами как-нибудь попробуем выбраться из страны, а? – спросил Леонид. – У меня есть на нас с Есенией паспорта иностранного подданства. Может, ты нас доведешь до какого-нибудь города, откуда летают самолеты, – ты же эти места хорошо знаешь, – и мы попытаемся тихо отвалить?

– Думаю, что нас ждут уже во всех аэропортах, и на что надеется Филипп – не понимаю… – Фёдор покачал головой и, помолчав задумчиво, сказал: – Слушай, рассказывали, что в пятидесятых годах погранцы обнаружили необычное «окно» на границе: один знающий человек водил в Китай контрабандистов по дну промерзшей таежной речки, которая пересекала границу и шла вглубь Китая. Бывают такие года, когда в одночасье падают сильные морозы, в реках моментом промерзает исток, обезвоживая русло. И тогда получается, что первый лед, зацепившись за берега, превращается в крышу или потолок и между оставшимся хилым течением и льдом образуется воздушное пространство, иногда до метра с лишним высотой. Вот эти лазутчики и входили под лед такой реки километра за три до границы и, проползая по руслу, выходили километра через два после нее. А наверху следов не было никаких…

– Как же они лезли столько?

– Как-то лезли… – пожал плечами Фёдор.

– И ты нам предлагаешь с Есенией вот так же проползти по дну какой-нибудь реки под границей? – изумился Леонид.

Он представил, как беременная Есения будет несколько километров лезть по донной грязи, согнувшись в три погибели, и сам почти ощутил родовые схватки, которые за этим наверняка последуют.

– Нет, Есения такого не выдержит, – сказал он. – Надо что-то другое придумать…

– Какое же ты дите все-таки, Лёньша! – хмыкнул в темноте Фёдор. – Куда тебя отпускать одного! Нет, сомнений быть не может: будете уходить вместе с Филиппом, тот свои интересы до конца блюсти станет, потому выведет вас отсюда, а там – поглядим! – Он замолчал, отвернувшись к стене.

«Для чего он мне эту речную историю рассказал? – недоумевал Леонид. – И заговорил прямо как Серёга перед моим отъездом: "Куда тебя одного отпускать!" Ничего, справились же! Вон она, Есения, рядом, за стеночкой спокойно спит!»

И тут Леонид вдруг почувствовал непреодолимое желание увидеть Есению прямо сейчас.

«Пойду к ней!» – решил он.

Боясь передумать, он осторожно, стараясь не задеть спящего Григория Тарасовича, начал сползать с печки.

– Ты куда? – схватил его за руку Фёдор.

– К ней…

– Не тревожь ее сейчас… – строго сказал Фёдор.

– Я только посмотрю, – ответил Леонид, мягко освобождая свою руку из железной хватки Фёдора.

Он не стал надевать валенки, а как был, в носках, проскользнул на цыпочках к двери, за которой спала Есения, и медленно приоткрыл ее, опасаясь, как бы она не заскрипела.

Постояв немного на пороге, чтобы привыкнуть к полумраку комнаты, освещенной лишь крохотным огоньком горящей в углу перед образами лампадки, Леонид шагнул к кровати, на которой выделялся силуэт Есении.

Подойдя вплотную, он прислушался: Есения спала, отвернувшись лицом к стене, ее дыхание было ровным и глубоким. Рука, лежащая поверх темного мехового одеяла, отливала белым матовым светом.