Текст книги "Становление личности в психоанализе"

Вико утверждал, что войти в мир прошлых культур «изнутри» можно, если изучать порожденные ими поэзию и мифы. Чтобы получить этот особый тип знаний, человеку необходимо вооружиться фантазией. С точки зрения Вико, этот тип знаний является более совершенным по отношению к знанию о материальном мире без людей; объяснение этому состоит в том, что человеческая культура была сотворена людьми и потому может быть изучена изнутри. Таким образом, идея о том, что культура является созданием человека и потому может быть изучена изнутри, на мой взгляд, может быть применена к тому виду знания, которым мы обладаем о пациенте в психоаналитической ситуации. Как только мы открыто признаем, что существует «конституциональный», или биологический, фактор, действующий совместно с врожденными влечениями, тогда все остальное, с чем мы имеем дело, – это произведение, созданное человеком. То, что мы анализируем, представляет собой произведение внутренней фантазийной жизни, вначале вступающей во взаимодействие с матерью, затем с матерью и отцом, братьями и сестрами и, в конце концов, со всем социальным окружением. Теоретически можно проанализировать и понять все эти составляющие. Это особый тип понимания, которое возникает в результате инсайта, запущенного и ставшего возможным в процессе анализа. Мы должны разобраться в том, как возникает этот инсайт.

Допустим, я беру в руки «Критику чистого разума» И. Канта и читаю следующее высказывание: «Если мы имеем утверждение, которое содержит идею о необходимости в самом этом понятии, оно является суждением a priori» (Kant, 1781, p. 26). Я могу понять его сразу же, но, с другой стороны, могу и не понять. Если я не понимаю его, это означает, что я меня есть ложная идея, которая ослепляет мой ум. Я смогу понять его, когда избавлюсь от ложной идеи и позволю своему уму постичь идею, которую предлагает Кант. Я могу достаточно сильно сопротивляться этому, потому что это может означать отказ от многих близких мне идей, которые я предпочитаю в силу своего образа жизни или способа мышления. Для того чтобы понять Канта, мне нужно научиться пассивному отношению к восприятию его идеи, но я должен быть активно настроен к отказу от собственных идей. В момент своего понимания я словно становлюсь Кантом посредством деятельности Эго, но одновременно мне удается отстранить от себя содержание своего Супер-Эго, в результате чего я остаюсь раздвоенным и в то же время становлюсь более целостной личностью. В момент понимания активность и пассивность сходятся вместе и образуют общий психологический акт.

В психоаналитической ситуации происходит что-то очень похожее. Сообщения пациента, а также чувства и мысли аналитика становятся сырьем, из которого появляется понимание. Аналитик должен не только освободиться от ложных идей, которые у него есть, но и быть пассивным в аналитическом процессе и бороться с сопротивлением, сковывающим и его, и пациента. Стремление понять постоянно саботируется параллельным процессом, поощряющим появление и процветание ложных идей. Теоретические взгляды, полученные в процессе обучения, могут быть обращены процессом сопротивления себе на пользу, но могут быть также использованы во благо для психоаналитического процесса. Пациент и аналитик, представляя собой единое целое, включены в оба этих процесса. Доверие к психоаналитическому процессу становится, очевидно, решающим фактором для них обоих. Тем не менее особая роль аналитика состоит в том, чтобы поддерживать это доверие в пациенте, впрочем, как и в себе, особенно на ранних этапах лечения.

Акт понимания происходит на наиболее личностном уровне, в Эго, но ложные идеи находятся в Супер-Эго. В момент инсайта, выраженного в интерпретации, иллюзии или ложные идеи изгоняются как из аналитика, так и из пациента. Устанавливается личностный контакт Эго-с-Эго, вытесняющий иллюзию или ложное представление, которое до этого момента укрепляло их союз. Это соединяющее их представление является связующим элементом в микрокосме, объединяющим многочисленные сообщества и группы в социуме. Этот тип единения сильно отличается от соприкосновения Эго-с-Эго, которое время от времени происходит в течение анализа. Этот тип связи революционен, потому что он открывает новую реальность и новые перспективы для развития. На самом деле это единственное реальное революционное изменение, которое может произойти в отношениях между людьми, так как после того, как состоялось понимание на личностном уровне, Супер-Эго должно наполниться новыми представлениями, чтобы реагировать на то новое, что появилось в Эго.

Для своей сепарации пациент должен получить доступ к самым главным чувствам аналитика. Интерпретации аналитика должны простираться на максимально широкий контекст, если пациент запутывается и усложняет ситуацию. Это особо справедливо по отношению к психотическому пациенту, чье слияние на уровне Супер-Эго происходит наиболее сильно и чья потребность в контакте Эго-с-Эго также очень велика. Один мой пациент чрезвычайно тревожился по поводу того, говорю ли я ему то, что я сам думаю или чувствую, или то, что является данью психоаналитической традиции и, соответственно, лишь содержанием Супер-Эго. Каждый раз, когда преодолевалось сопротивление, я получал возможность снова соприкоснуться с тем, что я действительно думал или чувствовал, и тогда он также получал возможность еще немного отделить себя от аналитика, а внутри своей психики – от материнского объекта. Самой большой проблемой для меня в его анализе было добраться до тех чувств, которые действительно принадлежали именно мне. В случае с тем пациентом данная проблема вставала особенно остро, хотя, по размышлении, могу сказать, что это центральная проблема любого анализа.

Цель психоаналитического сеттинга состоит в том, чтобы поддержать определенный вид общения, который особенно ярко проявляется в те моменты, которые я назвал икс-феноменом. Общение на этом уровне начинается с того момента, когда пациент впервые входит в консультационную комнату, а вместе с ним начинается и формирование бессознательного знания. Задача интерпретаций – сделать его сознательным. Одновременно в аналитике и пациенте продолжает работать другой процесс, направленный на саботирование анализа. Данный процесс происходит в Супер-Эго и использует в качестве инструмента культурные мифы и иллюзии. Этот процесс мы называем сопротивлением, однако я хочу подчеркнуть, что он представляет собой систему, в которую включены как пациент, так и аналитик, а не то, что находится исключительно в пациенте. Понятие икс-феномен означает, что существует довербальное знание, предшествующее речи, а следственно, и интерпретации. На этом уровне пациент бессознательно знает о внутреннем отношении аналитика. Так, например, если аналитик бессознательно завидует пациенту в каком-то отношении, то пациент чувствует это, и только изменение во внутреннем отношении аналитика позволит пациенту физически продвинуться вперед. Пациент ощущает момент, когда аналитик освобождается от такого отношения.

Можно сказать, что он ощущает изменение внутри себя и может заявлять об этой перемене, не подозревая о ее причине. Интерпретации, следующие за икс-феноменом, становятся сознательным выражением этого изменения, которое уже совершилось бессознательно на уровне взаимодействия Эго-с-Эго. Эти интерпретации помогают им перестроить Супер-Эго таким образом, чтобы его мифы и ценности изменились и соответствовали изменениям, произошедшим внутри Эго.

Я считаю, что большинство аналитиков, за исключением Винникотта, исходят из допущения, что люди являются отдельными существами. На мой взгляд, икс-феномен и особая сопутствующая ему форма познания означают, что люди представляют собой отдельных индивидов и одновременно являются частью общности. Поскольку мы составляем общность, то как только аналитик и пациент сходятся вместе в одной комнате, немедленно начинается процесс адаптации и слияния. Сама собой образуется совместная общность. В социуме такое происходит, когда встречаются два человека, но в таких случаях их Эго-с-Эго общение сводится к минимуму. В психоанализе такое общение увеличивается, но только для того, чтобы, так сказать, эмоционально нагрузить и проработать его, чтобы освободить простор для личностных проявлений.

Глава четвертая
Фантазия действует в соответствии с тем, что она репрезентирует[13]13
  Эта работа была опубликована в International Journal of Psychoanalysis (66: 349–357) в 1983 году. Я выступил с ней на заседании Британского психоаналитического общества в среду 18 января 1984 года. Выступление состоялось спустя 18 месяцев после того, как я представил там свою работу «Акт свободы». В отличие от «Акта свободы» данная работа никогда не переиздавалась в сборниках. Она также не привлекла к себе внимание и не разбудила воображение других аналитиков или психотерапевтов. Тем не менее я считаю данную работу не менее значимой, хотя, возможно, не столь эффектно изложенной.


[Закрыть]

Подозрительность создает себе причину;

Недоверие порождает оправдание недоверия.

(Thompson, 1913, р. 3)

Фантазия порождает отклик в социальном окружении и является его составной частью. Когда социальное окружение перестает вести себя определенным и известным образом, перестает существовать и фантазия. Она уходит в небытие; ее полностью отработали. Она больше не сдерживает здоровый психологический процесс в субъекте. Приведу несколько примеров.

Клинические примеры

У пациентки была фантазия о том, что мужчины только используют женщин как объекты для удовлетворения своих сексуальных влечений. Когда ей был рекомендован курс психоанализа, она решила, что аналитик хочет только удовлетворять свой собственный нарциссизм. У нее были затянувшиеся отношения с человеком, жившим в другой стране и приезжавшим в Лондон по своим делам один раз в месяц или в полтора месяца. Каждый приезд он использовал ее в сексуальном отношении. Она негодовала по этому поводу, но продолжала отношения. Спустя несколько лет после начала лечения она вдруг поняла, что аналитик желает ей блага, а не только удовлетворения собственного нарциссизма. Она порвала отношения со своим гастролирующим любовником, стала чувствовать себя более женственной и спустя некоторое время вступила в полностью удовлетворяющие ее любовные отношения. Фантазия о том, что мужчины только используют женщин в качестве сексуальных объектов, исчезла.

У одной пациентки была фантазия о том, что она не существует или, по меньшей мере, не существует в сознании окружающих ее людей. Она была членом туристического клуба и вместе с несколькими другими его членами собиралась отправиться на одну неделю в Озерный край. Приехав на автобусную станцию, она обнаружила, что организатор забыл о ней и ни одно место в автобусе не было помечено ее именем. Начав писать эту работу, я обнаружил, что забыл ее имя, и мне потребовалось несколько минут, чтобы вспомнить его, несмотря на то, что я прекрасно его знаю. Фантазия все еще активна, она не умерла, она все еще не проработана полностью.

Из отрывочных биографических данных следует, что еще в раннем детстве мужчина был внезапно эмоционально покинут своей матерью. Это оставило в нем такое чувство, будто он совершенно ничтожный человек, не годный ни для каких стоящих дел. Он работал в банке, и там на него сваливали самую рутинную работу. В течение первого года в анализе он ожидал, что я скажу ему, что лечить его бесполезно, и он согласился бы с этим и лишь пожал бы в ответ плечами. Однажды в банке его попросили выступить с речью после важного официального обеда. Он тщательно подготовил свою речь, но за час до того, как выехать на выступление, ему позвонил организатор и сказал, что надеется, что тот не будет против того, что он попросил выступить вместо него кого-то другого. Разумеется, он невозмутимо согласился. Следует упомянуть, что он пришел в анализ отчасти по причине недовольства, которое его жена выражала в связи с тем, что его постоянно обходили при повышении. Его называли «дружище Том», а он был любезен и предупредителен при любых обстоятельствах. В процессе анализа фантазия о том, что он есть пустое место, начала терять свою силу. На работе люди перестали называть его «дружище Том». Однажды он случайно услышал, как секретарша говорила одному из его коллег: «В этом году я не буду просить Тома организовать рождественскую вечеринку. Последнее время он ужасно вредный». Он получил повышение на работе и перспективу в развитии своей карьеры. Свет фантазии не погас, но стал намного слабее.

Другой мужчина обладает чрезвычайно мощным Супер-Эго. Он очень замкнут в себе. Он чувствует себя убийственно жестоким человеком, который способен приносить только вред. Он борется с этим, стараясь быть очень услужливым, всегда готовым прийти на помощь, и очень боится кого-либо стеснить. В процессе анализа выявилось, что он оказывает очень разрушительное воздействие на окружающих людей. Он подавляет их личные чувства. Чувства других безжалостно исключаются. Около двери в моей консультационной комнате есть овальный столик, на котором лежит несколько предметов искусства. Он ходил ко мне два года, а однажды, войдя в консультационную комнату, я заметил, что он повернул голову в сторону этого столика. Устроившись на кушетке, он спросил: «Он новый? Никогда раньше не видел его». Это символизировало ту силу, с которой он уничтожал меня как человека своими собственными чувствами. Когда его сын достиг возраста двадцати одного года, он сказал отцу, что тот сломал ему жизнь. Фантазия все еще была активна, но не так сильна, как в начале лечения.

Природа и определение фантазии

Фантазии, которые я описал, блокируют развитие; они разрушительны по отношению к субъекту и к другим людям. Они разрушительны по отношению к здоровому развитию как самого субъекта, так и других людей. В первом примере, где женщина имела сексуальные отношения с мужчиной, жившим в другой стране, фантазия была разрушительна по отношению к ее потенциалу в любовной жизни, эмоциональной близости и женской творческой способности. В то же время эта фантазия взращивала в мужчине представление о том, что женщины являются только лишь сексуальными объектами. Во втором примере с девушкой, имевшей фантазию о том, что она не существует, ее обида по отношению к тем, кто не уважал ее (например, по отношению к организатору поездки туристического клуба), мешала устанавливать гармоничные отношения с другими людьми, что является необходимым условием для развития жизненной силы. Можно предположить, что эта фантазия благоприятствовала нарциссическому представлению организатора из клуба о том, что существование сосредоточено только в нем и ни в ком ином. В третьем примере, где у человека была фантазия о своей никудышности, она препятствовала его развитию в той самой области, в которой он прекрасно разбирался, так как значительная часть его энергии была направлена на выполнение массы рутинной работы, которой его заваливали коллеги в офисе. Одновременно эта фантазия внушала его коллегам по работе мысль о том, что они эффективнее остальных и усиливала их садистические влечения. В четвертом случае, где речь шла о человеке с мощным Супер-Эго, его фантазия о том, что он представляет угрозу для других людей, настолько притупляла его собственные чувства, что он лишился основы для уверенности в себе и уже не мог сделать ни шагу вперед, застревая на одном месте. На других людей эта фантазия действовала так, что они отказались от своей ответственности и от своих индивидуальных чувств, что приостановило и их, и его развитие. Таким образом, эти фантазии обладают функцией, препятствующей развитию как самого пациента, так и людей, тесно с ним связанных. Возможно, это вызвано тем, что подобные фантазии были рождены разрушительной силой, направленной против жизни. Итак, мы подошли ко второму свойству этих фантазий, состоящему в их статичности.

Такая фантазия неподвижна. Она похожа на фотографию, висящую над камином и никогда не меняющуюся. В ней нет живой и изменяющейся реальности. У такой фантазии есть сходство с фанатичной верой. Она живет в человеке, но создает себе социальное окружение, соответствующе ее статичности. Принципиальной особенностью данной фантазии является способность превращать социальное окружение в статичный образ или репрезентацию. Потеряв эту способность, фантазия разрушается и исчезает. Эта навязчивая статичная фантазия следит за тем, чтобы в Эго не происходило никаких изменений. Она искореняет весь тот потенциал, который содержится в личности. Говоря о «потенциале», я имею в виду то качество, которое позволяет говорить о существовании дуба еще тогда, когда он является ростком. Чтобы росток пустил корни, он должен иметь доступ к почве, воде и солнечному свету. Фантазия представляет собой преграду, стоящую на пути ростка к солнечному свету и воде.

Она препятствует тому, чтобы жизненная сила добралась до тех компонентов, которые позволят ей расцвести. Следовательно, она включает в свою структуру защиты. Когда аналитик делает интерпретацию, проходящую сквозь защиты и вступающую в соединение с живым ядром, он может наблюдать, как что-то в личности приходит в движение. Локус фантазии находится как в личности, так и в группе.

Фантазия реальна, несмотря на то, что эта реальность странного рода. Данная реальность сходна с реальностью сновидения или галлюцинации. Фрейд дал ей название «психической реальности». Сьюзен Айзекс считает, что фантазию не следует противопоставлять реальности, т. е. считать ее несуществующей:

Также слово «фантазия» часто используется для того, чтобы подчеркнуть разницу с «реальностью», причем последняя понимается в значении «внешних», «материальных» или «объективных» фактов. Но когда внешняя реальность называется «объективной», это неявно подразумевает отрицание того, что физическая реальность обладает объективностью и в качестве психического события. Некоторые аналитики склонны противопоставлять «фантазию» и «реальность» таким образом, чтобы поставить под сомнение динамическую важность фантазии. Подобным же образом «фантазия» используется для обозначения чего-то «просто» или «только лишь» воображаемого, чего-то нереального и противопоставляется действительности и тому, что происходит с человеком. Такое отношение подталкивает к недооценке физической реальности и значимости психических процессов как таковых (Isaacs, 1952, p. 81).

Акцент Сьюзен Айзекс на том, что фантазия существует и является реальной, очень важен, но мне кажется, что определение фантазии как психического факта вступает в противоречие с идеей о том, что ее локус ограничен психикой индивида. При этом подразумевается, что психика отделена от тела.

Проблема соотношения души и тела является предметом яростных споров еще со времен Аристотеля и Платона. Можно допустить, что философская позиция по данному вопросу никоим образом не влияет на клиническую работу, но, на мой взгляд, в данном случае это не так. Например, если в вопросе о соотношении между душой и телом аналитик придерживается мнения Платона, то на определенном уровне он будет склонен к навязчивому сведению всего к телесным функциям и импульсам, таким как дефекация или стремление к удовольствию. Аристотель считал (а в XIII в. этот взгляд получил дальнейшее развитие у Фомы Аквинского), что психика, анима, или душа, является основой, определяющей все качества человека, от цвета волос и запаха фекалий до самого абстрактного мышления и культурных устремлений. Духовное никогда не существует независимо от проявлений телесного. Мой клинический опыт заставляет меня подтвердить правильность этого взгляда. Я считаю, что даже самая абстрактная мысль не может родиться без какого-либо телесного запечатления. Значит, даже самая тайная мысль считывается или может быть считана, пусть даже бессознательно, если настроиться на того, кто совершает так называемый внутренний акт. В психоаналитической ситуации пациент часто настроен на аналитика именно таким образом.

Конрад Лоренц рассказывает о случае, когда его попугай имел именно такой настрой. Каждый раз, когда он выходил из гостиной, чтобы затем покинуть дом, его попугай издавал особый крик. Тогда он притворился, что собирается выйти из дома, но попугай не закричал. Он всячески подкреплял свою игру, надевая плащ и шляпу перед тем, как покинуть комнату, но попугай не кричал. Только когда он действительно уходил из дома, попугай кричал. Он так и не узнал, по какому неуловимому признаку попугай определял, в действительности ли он собирается уйти или жульничает. Я могу привести несколько примеров, когда пациент улавливал мою мысль, которую, как мне казалось, я вполне удачно скрывал. Я также супервизировал кандидатов, которые рассказывали мне о своем намерении предпринять тот или иной шаг и тут же поспешно добавляли: «Но, разумеется, я ничего не сказал об этом своему пациенту». Однако из последующего клинического материала было совершенно понятно, что пациент уловил это. Таким образом, не только психическое не существует как отдельное государство, но и индивидуальные психические действия одного индивида способны пересечь границы, отделяющие его личное пространство от пространства другого.

Итак, в контексте нашего рассуждения, фантазия является реальностью, которая простирается от самых глубоких частей психосоматического единства одного человека до объектной области другого. Психическая реальность отличается от деревянного стола или от бегемота, но она не является только ментальной данностью. Фантазия прорастает в системе общения, существующей между людьми, и ее сила объясняется тем фактом, что она черпает необходимую энергию из источника, расположенного глубоко в структуре личности двух (или большего числа) людей в ситуации общения. Фантазия корнями уходит глубоко в структуру личности, однако именно по этой причине она доходит вплоть до поверхностности личности. Тогда защиты становятся внешними сторонами фантазии. Пациент, ожидающий, что я скажу, что лечить его бесполезно, тот самый, чью речь после официального обеда отменили в последний момент, демонстрировал защитное поведение и скрывал результативную и ценную сторону своей личности. Он невозмутимо пожимал плечами, как бы сообщая следующее: «Если вы скажете мне, что меня бесполезно лечить, мне это все равно», и такое внешнее поведение исходило из его глубинной фантазии о том, что он абсолютно ничего не стоит. Таким образом, фантазия проникает в репрезентацию личности во внешнем мире и пересекает границу между людьми, следовательно, глубинная бессознательная фантазия существует на самых открытых и демонстративных уровнях системы межличностного общения. Фантазия активна и порождает саму себя в виде отклика. Мне хотелось бы обратить на этот момент особое внимание.

Фантазия обладает способностью создавать образ воображения. В первом примере фантазия о том, что мужчины рассматривают женщин только в качестве сексуальных объектов, создавалась внутри и порождала образ наружу. Фантазия создает то, что она воображает. Во втором случае девушка с фантазией о том, что она не существует, сталкивается с тем, что организатор из клуба забыл о ее существовании и не зарезервировал для нее места в автобусе, а ее аналитик обнаружил, что забыл ее имя. В связи с этим встает интересный вопрос: «Каким образом фантазия создает то, что она воображает?» К сожалению, у меня нет ответа на этот вопрос. Единственная формулировка, которую я могу дать, такова: фантазия способна активизировать зоны потенциальной фантазии у обоих партнеров, если использовать социологический термин. Ее активность поддерживается самим фактом существования легкодоступных жертв.

Холера может существовать только тогда, когда имеется постоянный приток непривитых вакциной реципиентов, в которых она может продолжать свою жизнь. На стадии, когда все люди оказываются привитыми, холера стирается с лица земли, что уже почти произошло. Другими словами, фантазия должна иметь доступ к непривитым вакциной людям или к тем их сторонам, которые чувствительны к воздействию. Для того чтобы продолжить свое существование, фантазия должна найти в каждом человеке область, чувствительную к ее воздействию. Эти исходящие от фантазии воздействия, как правило, едва уловимы и не достигают порога чувствительности. Мы вновь вернемся к этому в следующем параграфе, когда будем рассматривать некоторые клинические проявления. Фантазия в человеке, считающем себя ничтожным и никуда не годным, создала сходный отклик в организаторе мероприятия в банке, который отменил его речь после банкета. Мужчина с фантазией о том, что он все разрушает, воспроизвел то, что он вообразил и чего так боялся: его сын сказал ему, что тот сломал его жизнь.

Теперь я хочу попробовать дать определение фантазии: фантазия представляет собой психическую реальность, расположенную во внутрипсихическом пространстве и существующую в системе довербального человеческого общения, цель которой состоит в сокрытии правды и препятствовании развитию. Сейчас я хочу перейти к клиническим проявлениям, иллюстрирующим данное определение понятия «фантазия».

Клинические проявления

Аналитик не находится в положении человека, привитого вакциной от холеры. Он имеет области, чувствительные к незаметному воздействию со стороны фантазии. Я думаю, что каждый раз, когда аналитик «застревает», это происходит из-за того, что он сам и пациент являются жертвами определенной фантазии, воздействующей на обоих. У аналитика есть области, чувствительные к определенному виду воздействия. Стайнер следующим образом описывает свою чувствительность именно к такого рода воздействию.

Мне много раз не удавалось удерживать с ним контакт на приемлемом уровне, чтобы он чувствовал себя понятым, особенно когда я не мог отказаться от остроумных и изящных реплик, которые он, вероятно, воспринимал как мое нежелание замечать его истинные потребности и как попытку использовать наш порочный сговор для удовлетворения своего нарциссизма (Steiner, 1982, p. 248).

Юнг с особым вниманием относился к тому, как именно пациентам удается точно находить в аналитике наиболее незащищенные места:

Эмоции пациента всегда немного заразительны и становятся особо заразительными, когда содержание, которое пациент проецирует в аналитика, совпадает с содержанием собственного бессознательного аналитика. В этом случае они оба проваливаются в черную дыру бессознательного и впадают в состояние участия… У всех вас, вероятно, есть примеры пациентов, обладающих дьявольским умением находить слабое и незащищенное место в психике аналитика. К этому месту они пытаются присоединить проекции своего собственного бессознательного. Обычно можно услышать, что это типично для женщин, но на самом деле это не так: мужчины делают то же самое. Они всегда находят у аналитика слабое место, и он может быть уверен: все, что направлено в его сторону, всегда будет попадать в самое незащищенное место. Это место, где он сам бессознателен и где он склонен делать в точности такие же проекции, как и пациент. Тогда выполняется условие участия или, точнее говоря, условие взаимного заражения через совместное бессознательное (Jung, 1935, p. 140 –141).

Здесь ясно выражено мнение, что фантазия находит реципиента в аналитике. В своей предыдущей работе (Symington, 1983)[14]14
  См. главу третью «Акт свободы аналитика».


[Закрыть] я писал о том, что интерпретации, сделанные на основе активной фантазии, не приведут к желаемому результату и что аналитик должен освободиться от заразительной фантазии. Это основной способ заражения аналитического сеттинга. Фантазия активизирует часть объектной области в психике аналитика, а затем его установки получают свою окраску в соответствии тем, что лежит в их основе. В конечном итоге это означает, что интерпретации, корни которых уходят в данную структуру, направляют развитие в противоположную сторону. Клаубер подчеркивал, что аналитики не свободны в своих внутренних актах суждения. Он отмечает в своей работе «Психоаналитик как личность»:

На практике психоаналитик начинает испытывать трудности, когда он ощущает неминуемость решающего выбора пациента, тем более что его собственная система ценностей неизбежно принимает в этом участие. Например, женщина, страдающая сексуальной заторможенностью, имела, преуспевающего мужа, который страдал от выраженной неуверенности, проявляющейся как в отношении сексуальной функции, так и во многих аспектах его характера. Результатом ее первого анализа, проведенного за рубежом, явилась большая свобода сексуального самовыражения, однако она не могла получить удовлетворения от своего мужа и вступила в отношения с человеком из более низкого социального класса. Первые интерпретации психоаналитика были направлены на прекращение этой связи, которая была правильно расценена как отыгрывание фантазий переноса. На этом этапе возникла связанная с карьерой мужа необходимость, чтобы пара переехала в Англию. Пациентка начала новый анализ и с самого начала заметила, что взгляд нового аналитика на ее связь сильно отличается от взгляда предыдущего. Хотя он был согласен с тем, что в этой связи проявились фантазии переноса, его интерпретации отмечали также возросшую способность Эго принимать решения. Эта способность проявилась вместе с освобождением ее сексуальности, и аналитик с пониманием отнесся к ее потребности в сексуальной самореализации (Klauber, 1968, p. 131–132).

Интерпретации всегда имеют определенное направление, но я хотел бы добавить к словам Клаубера, что ценности, которые определяют психологическую направленность интерпретаций, сами могут восседать на конструкции, созданной фантазией.

В первом примере с девушкой, имеющей непостоянные отношения с мужчиной из другой страны, я долгое время давал интерпретации ее поведения с точки зрения стремления к саморазрушению. Однажды я сказал себе, что в конечном итоге это ее жизнь, и хотя я считаю ее образ жизни не слишком благополучным, если она хочет жить именно таким образом, то это ее выбор. Другими словами, я освободился от чувства собственности, которое вызывала у меня эта пациентка. Как только это произошло, пациентка прекратила данную связь и спустя некоторое время вступила в отношения, приносящие ей большее удовлетворение. Этой пациентке еще до того, как вступить в более приемлемые для нее любовные отношения, необходимо было знать, что ее аналитик способен позволить ей самой устанавливать эмоциональные связи. Ни она сама, ни ее мать не могли себе это позволить.

В подобных случаях аналитик, видимо, должен взять под контроль область, чувствительную к воздействию со стороны фантазии. Это более ранняя аналитическая задача, чем проведение интерпретаций. Воздействие может быть едва заметным, и в случае с пациенткой, чье имя я забыл, его характер до сих пор не прояснился или прояснился не настолько, чтобы можно было бы сделать точную интерпретацию. В случае с человеком, который постоянно исключал из поля своего восприятия столик в консультационной комнате, я поддерживал существующую фантазию тем, что не заставлял его прямо посмотреть на факты, о которых он знал или, по меньшей мере, думал. Мой сговор с этой фантазией в данном случае подкреплялся аналитическим принципом, что пациент в любом случае не должен знать определенных вещей. Когда однажды я указал пациенту на то, что он отгоняет от себя некоторые факты, о которых он знал, он ответил, что моя манера поведения внушила ему идею о том, что он не обязан знать эти факты, а поэтому отгоняет их прочь. Лишь когда эта фантазия исчезла, пациент стал способен входить в контакт со своими чувствами и обрел некоторую уверенность в своей жизни.