Текст книги "Право на одиночество"

Я и не заметила, как машина притормозила рядом с моим домом. Алексей, улыбаясь, спросил, глядя на меня:

– Ты как, сама поднимешься? Нет в подъезде опасных маньяков, которые подстерегают тебя в темном углу?

Я рассмеялась.

– Надеюсь, что нет, так что доберусь сама. Спасибо за вечер, Леша, было очень хорошо.

Это был первый раз, когда я назвала его Лешей, и Молотов явно обрадовался. Кивнув, он тихо сказал:

– Мне тоже, – а затем придвинулся ко мне ближе, привлек к себе и поцеловал.

Поцелуй длился всего несколько секунд, а затем он сам – сам! – отстранился и, по-прежнему улыбаясь, прошептал:

– До завтра.

Но идти к себе я не торопилась. Я чувствовала… любопытство.

– Почему ты так быстро отпустил меня?

Молотов удивился.

– А ты против? Могу продолжить… – он потянулся ко мне.

– Нет! – я чуть ли не подпрыгнула в кресле. Алексей рассмеялся.

– Вот именно поэтому и отпустил. Не мог не поцеловать, уж слишком ты мне нравишься, Наташ. А отпустил, потому что понимал, что у меня есть всего пара секунд до превращения тебя в разъяренную фурию.

Я кивнула. Надо же, какой умный. Но я хотела проверить кое-что еще…

Я потянулась к Молотову сама. И прежде, чем закрыть глаза, прикоснувшись к его губам, я успела увидеть полный удивления взгляд.

А потом я почувствовала его руки на своей талии, потом они гладили спину, потом щеки… На секунду оторвавшись от меня, Молотов прошептал:

– Что же ты делаешь, дурында… – а потом продолжил меня целовать. А я закрыла глаза, пытаясь почувствовать… хоть что-то! Хоть малейшее тепло в груди, хоть капельку…

Но единственное, что я чувствовала и осознавала, – это последовательность действий Молотова. Вот он зажал меня между собой и сиденьем машины, руками лихорадочно хватаясь за все выступающие части моего тела, а затем переметнулся с моих губ на шею, покрывая ее лихорадочными поцелуями.

– Леша, – тихо позвала я, – остановись, пожалуйста.

К моему удивлению, он послушался сразу, отодвинулся, тяжело дыша и глядя на меня помутневшими глазами.

– Ты… это… зачем сделала?

Я грустно улыбнулась.

– Прости, если обидела.

– О нет, обидой это не назовешь, – он усмехнулся. – Но я все равно не понимаю – зачем?

Что же ответить…

– Тебе не понравилось? – я попыталась тянуть время.

– Издеваешься? Конечно, понравилось, я бы с удовольствием этим всю ночь с тобой занимался, но ты ведь не хочешь, да?

– Да, – призналась я.

– Тогда зачем?

– Мне… – я нашла наконец нужный ответ, – хочется захотеть. Хочется перестать быть снежной королевой.

Удивленный взгляд, затем торжествующая улыбка. Интересно, чему это он так обрадовался?

– Ладно, – Молотов улыбнулся и взял меня за руку. – Я понял.

– Ты никому не расскажешь? – спросила я с беспокойством.

– Нет, не расскажу, – однако, странное у него выражение лица. – Обещаю. А ты завтра пойдешь со мной гулять после работы? Хорошая погода вроде будет.

Я кивнула и, простившись, вышла наконец из машины.

Я сказала Леше неправду, и это немного мучило меня. Я вовсе не собиралась ничего и никого хотеть… Мне просто было интересно, будет ли это так же, как с Антоном. То есть – никак.

Видимо, это «никак» стало моим проклятьем. Потому что я действительно ничего не чувствовала. Просто я решила последовать совету Громова и… попробовать проснуться. И мне казалось, что Молотов для этого дела – идеальный вариант. По крайней мере, после сегодняшнего похода в ресторан я была в этом совершенно уверена. Так интересно мне было только с Громовым. Ну и с Антоном. Но Громов – мой начальник, а Антон… слишком далеко сейчас.

Главное – не допустить, чтобы в издательстве стало известно о моих встречах с директором по маркетингу. Впрочем, даже если станет… Моей репутации уже ничего не может повредить.

На следующий день, когда я стала собираться домой в шесть вечера, Светочка посмотрела на меня оценивающим взглядом и заметила:

– Слушай, Зотова, у тебя кто-то появился?

– Может быть, – я рассмеялась.

– Так-так, – она положила свою очаровательную головку на кулачок. – Я чего-то не знаю?

– Это утверждение не лишено смысла, – я усмехнулась. – Никто не может знать все, в том числе и ты.

– Ну, Наташ! Мне же любопытно!

– Мне тоже, – я уже еле сдерживалась, чтобы не заржать в голос.

– Не, ну я так не играю, – Светочка надулась. И тогда я подошла к ней и, взяв за руку, сказала:

– Я тебе расскажу, но чуть позже, хорошо? Не сердись.

– Ладно уж, – она смерила меня подозрительным взглядом. – Беги к своему хахалю.

С «хахалем» мы договорились встретиться за воротами автостоянки издательства, на всякий случай, чтобы никто не заметил. И, вскочив в подъезжающую машину, я спросила:

– Куда мы сегодня направимся?

– Давно не гулял по центру, – лениво ответил Молотов. – Сейчас поставлю где-нибудь свою машину, и отправимся в путь.

Я удовлетворенно хмыкнула. Я тоже очень давно не гуляла по центру. Хотя не могу сказать, что люблю такие прогулки – мне больше нравится лес или парк, но иногда нужно разнообразие…

В воздухе уже пахло весной. Немного, едва ощутимо, но тем не менее… Я с наслаждением вздохнула, выбираясь из машины. Алексей удивленно на меня посмотрел.

– Ты чего?

– Весной пахнет, – ответила я, улыбнувшись. – Чувствуешь?

Он тоже улыбнулся и, приобняв меня за талию, чмокнул в нос.

– Ты такая смешная.

Я мягко высвободилась из его объятий и поинтересовалась:

– Куда пойдем?

Эта встреча понравилась мне даже больше предыдущей. Кроме самого первого объятия Алексей больше не позволил себе ничего – мы просто гуляли, болтая о разных вещах и разглядывая витрины магазинов. К моему удивлению, Молотов ничего не предпринял и в машине, хотя я была готова к обороне. И мне это очень понравилось.

Мы встречались каждый вечер после работы. Я осторожно подходила к его машине, садилась внутрь, и мы мчались в центр города, где либо шли в кафе или ресторан, либо гуляли, либо ходили в кино. Алексей действительно больше не предпринимал попыток сближения, но комплименты расточал на раз-два. Видимо, надеялся, что я растаю. Но не на ту напал – снежные королевы от комплиментов не тают!

В субботу и воскресенье я с Молотовым встречаться отказалась. Он названивал все выходные, но я отвечала односложно – занята. Причина была банальна – в субботу я весь день убиралась и ходила в магазин, а в воскресенье виделась с Аней и строчила письмо Антону. Я чувствовала себя виноватой, ведь почти всю неделю я не написала толком ни строчки – после свиданий с Молотовым возвращалась очень поздно.

Я не ждала от этих «отношений» ровным счетом ничего. Мне просто хотелось попробовать повстречаться с кем-то, ответить на ухаживания (в разумных пределах), отвлечься от самой себя и своих мыслей. И с Молотовым у меня это получалось.

В понедельник он ждал меня у проходной. Увидев, радостно улыбнулся, подбежал и, взяв за руку, страстно поцеловал в губы.

Я задохнулась от возмущения. Перед проходной! Да наверняка кто-нибудь заметит!

Почувствовав, что я уже бьюсь раненой птицей о его грудь, Алексей наконец отпустил меня.

– Прости, – судя по его ухмылке, стыдно ему не было. – Просто соскучился ужасно за выходные.

А я, холодея, осознала, что боковым зрением вижу застывшую немым изваянием Светочку. Видимо, она всеми силами пыталась переварить только что увиденную сцену, потому что такого глупого выражения лица я у нее не видела никогда.

– Сделаешь так еще раз – четвертую, – мрачно произнесла я, косясь на Свету.

– Да ладно тебе, – Молотов ухмыльнулся еще шире. – Никто же не видит.

– Если ты никого не видишь, то это еще не значит, что никто не видит тебя! – глубокомысленно изрекла я, отвернулась от Алексея и решительным шагом направилась к Светочке.

– Пойдем, – ласково произнесла я, беря ее за руку. – Пошли, Свет.

Мы втроем миновали проходную и сонных охранников, после этого Молотов ретировался. А Светочка, когда он исчез, с надеждой в голосе вопросила:

– Мне привиделось? Наташ, скажи честно, это был глюк? Мираж, так сказать?

– Если бы, – я усмехнулась.

Несколько секунд подруга молчала, уставившись на меня растерянным взглядом.

– Слушай, ну я же не в жисть не поверю, что ты стала крутить шашни с директором по маркетингу…

– Сама в шоке!

Я усмехнулась еще шире. Мы дошли до нашего кабинета, открыли дверь и ввалились внутрь. Светочка моментально села за стол и, закрыв руками голову, простонала:

– У меня сейчас мозг взорвется.

Я сжалилась над ней. Подошла, взяла за ладошку, заставила поднять подбородок и посмотреть мне в глаза.

– Светочка, милая, ничего страшного не случилось, так ведь? Никто не умер и гром не грянул. Просто Молотов так настойчиво за мной ухаживал, я поначалу сопротивлялась, а потом подумала – какого черта? Почему бы и нет, а? Почему другим можно, а мне нельзя?

– Ну, – Светочка вымученно улыбнулась, – потому что ты не такая, как остальные. Ты… благородная и честная. И я не могу себе представить, что ты с этим кобелем… в постели! По доброй воле!

Я даже обиделась.

– Н-да. Свет, ты извини, конечно, но я с ним не сплю и спать не собираюсь. Как поймет это – сам бросит. А пока… Он интересный человек, подруга, хоть и бабник.

– А ты уверена, что сможешь устоять? – кажется, Светочке полегчало от моего признания. И теперь в ее глазах я увидела огонек любопытства.

– Абсолютно. Если не устою, обещаю тебе, что приду на работу в балетной пачке. Договорились?

Света расхохоталась и кивнула. В том, что мне никогда не придется приходить на работу в балетной пачке, я была уверена – все-таки Молотов не Антон, ему я уступать не намерена.

На этой неделе Алексей меня удивил. Во время встреч он себе ничего не позволял, но вот в машине перед моим домом его действия становились все менее двусмысленными. Из-за него я перестала надевать юбки – незачем облегчать противнику жизнь.

В пятницу от его напора я чуть не задохнулась. Нет, не так – я чуть не превратилась в лепешку между ним и сиденьем машины. Я не могла даже отвернуть голову и сказать несколько слов, чтобы прекратить эту пытку. Наверное, если бы я была обычной девушкой, то уже бы превратилась в кисель от его поцелуев и ласк, но… увы! У меня не было никаких желаний, кроме как отдышаться.

– Ну перестань упрямиться, милая, – видимо, расценив мою неподвижность как «доход до кондиции», наконец оторвался от моих губ Молотов.

Набрав воздуха в легкие, я рявкнула:

– Слазь с меня!

Его физиономия меня рассмешила своей озадаченной вытянутостью.

– Чего это? – спросил Алексей очень обиженно. – Зачем?

Ну вот, кто со мной ведется, все начинают страдать чрезмерным задаванием вопроса «зачем».

– Молилась ли ты на ночь, Дездемона? – угрожающим тоном произнесла я, сузив глаза.

Кажется, понял наконец. Отодвинулся. И смотрит еще так обиженно, как будто я только что из-под носа у него тарелку с борщом вырвала!

Я спокойно выпрямилась, поправила прическу, выровняла дыхание. Так, теперь главное – не убить Молотова. От его напора у меня даже заболели еще не до конца прошедшие синяки.

– Наташ, – он не выдержал первым. – Ну чего ты так, а? Ты мне нравишься, я тебе нравлюсь… Зачем ты так со мной?

– А ты слова «нет» не понимаешь, да? – я сложила руки на груди и холодно посмотрела на Алексея. – Может, мне на каком другом языке повторить, кроме русского? Я тебе еще в понедельник сказала, что не буду с тобой спать!

– Но почему?!

О боги, скажите мне, отчего, когда девушка спит со всеми, вопросов не возникает, зато появляется мнение о ее распущенности. Но вот когда девушка отказывает… начинаются бесконечные «почему» и «я что, тебе не нравлюсь?»

– Скажи-ка мне, Молотов, – Алексей понял, что я в ярости, потому что начала называть его по фамилии, – ты спишь со всеми девушками, которые тебе нравятся?

– Э-э-э, – протянул он и настороженно на меня посмотрел. – Ну, вообще да… Но только с теми, кто нравится больше всего!

Я хмыкнула. Ну да, второй Антон. Как еще он мог ответить?

– Так вот, Молотов, – я тряхнула волосами и с изумлением заметила, как он проследил за моим жестом с нескрываемым восхищением, – я – другой человек. Мне нравятся многие, многим нравлюсь я. Если я буду спать с каждым, то через месяц превращусь в обыкновенную шлюху. Понимаешь?

– Да, – Алексей кивнул, переведя взгляд с моих волос на вырез кофточки. Легче разговаривать со стеной, толку больше будет.

– Ну и чего ты тогда талдычишь свои «почему?» – фыркнула я. – Разве непонятно, что я буду спать только с тем, кто будет мне больше чем нравиться?!

О! Кажется, доперло. Взгляд более осмысленный стал. Но какой-то… странный, что ли. Как будто я только что на его глазах решила сложную задачку, над которой он бился больше месяца.

– Наташ, – сказал Алексей тихо и, придвинувшись ближе, взял меня за руку. – А если я скажу, что ты мне больше чем нравишься? Если я скажу, что я… тебя люблю?

От таких слов я оторопела, пытаясь разглядеть выражение его глаз в темноте. Вторая рука Молотова метнулась к моим губам, легонько обвела их и спустилась ниже, к вырезу кофточки.

– Ты… позволишь мне… получить больше?

Голос его был тихим и вкрадчивым. Я задумалась, чувствуя, как он осторожно расстегивает пуговицы на кофточке. Одна, вторая, третья…

Что-то было не так. Но что? Я никак не могла понять, что же меня настораживает. Думай, Зотова, думай! Что-то во всей этой ситуации заставляло меня внутренне сжиматься. Как там говорил Бриар? «Вы, Натали, очень проницательная женщина». И где же моя хваленая проницательность?

Я сознательно позволила Молотову расстегнуть и снять с меня кофту. Мне отчаянно хотелось понять загадку этой ситуации. Почему же я так странно себя чувствую? И в чем именно эта странность? Как будто… как будто…

Думай, Зотова!

– Какая же ты красивая, – Молотов явно любовался результатами своих трудов. В его голосе мне послышалось торжество. Особенно когда он потянулся к застежке лифчика, при этом еле слышно шепнув: – Кожа такая молочная, белая, вся светится… А давай посмотрим, что у тебя там…

Нет, ну это уже чересчур. Даже разгадка тайны этой ситуации не стоит того, чтобы он сейчас начал мне грудь обцеловывать. Дома подумаю!

– Не здесь же, – сказала я, останавливая его. – Тут неудобно и не романтично совсем… И потом, у меня сейчас не очень удачные дни…

Алексей, кажется, очень расстроился.

– Давай подождем до понедельника, хорошо? – я постаралась изобразить сексуальный мурлыкающий голос. Шут его знает, как его правильно изображать, ни разу не пробовала. Но, видимо, это у каждой женщины в крови, потому что Молотов внезапно расслабился и, легко поцеловав меня, сказал, рассмеявшись:

– Хорошо. Буду с нетерпением ждать понедельника.

Ну и жди – мстительно подумала я. Ничего ты от меня не дождешься.

Дома, перед сном, я вновь прокручивала у себя в голове всю эту ситуацию в машине. Что же не так, что…

И тут меня осенило. Я поняла. Молотов играл! Все эти жесты, как будто бы заученные слова… Я словно не жила сама, а видела плохой спектакль с посредственным актером.

Итак… Осталось только понять, зачем ему понадобилась разыгрывать эту сцену. Неужели ему настолько хочется секса со мной? Ерунда какая-то…

А вообще забавно. Надо их с Антоном столкнуть, пусть посоревнуются за место в моей постели. А еще лучше – вдвоем ее поделят, только уж как-нибудь… без меня.

Я хихикнула, представив эту картину, а потом повернулась на другой бок и уснула. В конце концов, Молотов – не Крутова, насильничать не будет, так что разберемся.

В понедельник я с успехом смылась с работы без пятнадцати шесть на машине Громова – ему нужно было забрать дочь с каких-то занятий. Во вторник назначила визит к стоматологу и ушла в три часа дня. Но в среду, когда я уже успела проигнорировать целую кучу звонков Молотова, мне не удалось избежать кары. Его секретарша позвонила мне по внутреннему телефону и сообщила, что Алексей Михайлович ждет меня у себя.

Дошло наконец! А я думала, он никогда не догадается просто вызвать меня в свой кабинет – и я не смогу это проигнорировать – вместо того, чтобы ошиваться у женского туалета, привлекая к себе недоуменные взгляды всех сотрудниц издательства.

Когда я вошла к Алексею, он встретил меня холодной яростью. Заперев дверь (а вот это зачем, интересно?), он зашипел, потащив меня к стулу за руку:

– Ну и что ты скажешь в свое оправдание?!

Посадил меня на стул, чуть не вырвав руку. Поморщившись, я потерла запястье. Заметив этот мой жест, Молотов смутился.

– Извини, если сделал тебе больно. Я просто…

– В ярости, – я кивнула. – Я заметила.

Несколько секунд мы молчали, а затем Алексей произнес более осторожным тоном:

– Так что ты скажешь по поводу своего поведения вчера и позавчера? Почему ты не отвечала на звонки? Избегала встречаться со мной в коридорах? Почему, Наташа?!

Молотов почти перешел на крик, и я, привстав, легонько ударила его по щеке.

– Цыц. Не ори, мы на работе, а не в борделе.

Он молчал, глядя на меня уже спокойнее, но все равно весьма хмуро.

– Опять твои «почему», – я ухмыльнулась. – А ты ведь не понял ничего из того, что я говорила тогда в машине. Признался мне в любви и ждал, что я брошусь на шею. Извини, Леш, но ничего не получится – я же сказала, что должна чувствовать к тебе то же самое.

– А ты не чувствуешь? – вздохнул он. В этом горестном вздохе мне опять почудились отголоски той игры, что была в пятницу.

– Нет, извини.

– А что мне сделать, чтобы почувствовала?

– Перестать напирать на меня! – я нахмурилась. – А то ты меня в прошлый раз чуть по машине не размазал. Еще бы чуть-чуть – и пришлось бы тебе прятать мой труп в какой-нибудь пакетик и скидывать в Москву-реку.

– Извини, – пробормотал Молотов и, смущенно пригладив волосы, улыбнулся. – А сегодня ты пойдешь со мной на свидание? Обещаю, что не буду больше себя так вести.

– Если не будешь – пойду.

Он радостно улыбнулся. И почему-то я поняла, что на этот раз он искренне рад моему ответу. Осталось только понять, почему у меня в душе осталось ощущение того, что половина из сказанного Лешей – всего лишь игра.

Но… на какую публику?

Он не обманул. Не приставал, даже за руку не брал. Правда, взгляд иногда строил такой жалобный – мол, посмотри, какой я несчастный, отвергли меня… Но я делала вид, что в упор не замечаю этот взгляд.

Только перед моим домом Молотов вдруг взял меня за руку, заставив напрячься.

– Стой, Наташ, не сердись, – он улыбнулся. – Все хорошо, я просто… Хотел попросить у тебя кое-что. И обещаю – больше никогда не приближусь, не трону.

– Ты вроде уже обещал, – фыркнула я.

– Да, но… это сложно. Можно мне небольшой аванс? Чш-ш, не сердись. Просто поцелуй меня, пожалуйста. Хоть легонько. И все – больше я ничего не прошу!

Я возвела глаза к потолку.

– Тебе мало вчерашних поцелуев?

– Мало, – Молотов развел руками. Я вздохнула, осторожно подалась вперед и слегка чмокнула его в подставленные губы. Алексей огорченно вздохнул, но все же выпустил меня из машины.

Мне показалось, что он действительно очень расстроился. Странно…

А на следующий день случилось то, что перевернуло мою жизнь на несколько суток. После обеда примчалась Светочка, и в таком странном возбуждении я ее никогда не видела – она как будто пробежала несколько километров на занятиях физкультурой в школе и теперь тщетно пыталась отдышаться.

– Зотова… Наталья Владимировна… вы… вы…

– Светочка, – я помогла ей сесть и подала стакан с водой. – Ну, чего случилось?

– Вы, – всхлипнула она, глотнув воды, – спали с… Молотовым?

Я ждала чего угодно, только не этого вопроса.

– Чего? – чувствуя, что теряю способность соображать, выдавила из себя я. – Нет, конечно… А почему ты спрашиваешь?

Еще один судорожный вздох, глоток воды, а потом Светочка продолжила уже более отчетливым голосом:

– Сегодня Юля вышла из отпуска. Ну, вы знаете, такая маленькая блондинка из отдела продаж, она у них еще в комнате единственная женщина… Юля меня сейчас отловила в коридоре и сказала, что своими ушами слышала, как все ее соседи обсуждали с Молотовым некий спор… И она поняла, что предмет этого спора – вы! И если он не переспит с вами до вечера пятницы, то проиграет!

Под гулкие, огорченные удары моего сердца мозаика наконец сложилась. О споре я как-то не подумала, но тончайшие вибрации лжи, которые витали в воздухе в тот вечер, видимо, задели меня…

Я отвернулась от Светы и посмотрела в окно. Опять снег, такой белый, такой чистый… Ну почему люди не могут быть такими же? Почему обязательно, стоит только чуточку довериться, и вот – тебе обязательно воткнут нож в спину?

– Светочка, милая, спасибо тебе, – сказала я еле слышно и набрала внутренний номер Громова.

Максим Петрович, конечно, немного удивился, когда я попросила у него отгул до понедельника. Сказала, что мне нездоровится.

Мне действительно было очень плохо. Выскочив из кабинета Громова, я быстро схватила сумку и одежду (Светы в комнате не было) и поспешила к выходу.

По дороге мне не попался никто, кто мог бы меня остановить. Миновав стоянку издательства, я достала свой мобильный телефон и выключила его.

Хватит играть со мной.

Весь четверг я проспала, уткнувшись в подушку. Не ела и толком ничего не пила. Больно мне не было. Только странная опустошенность на месте, где раньше жила душа.

Единственные люди, которые никогда не предали бы меня, умерли. И глупо было ожидать честности от мужчины, которого знаешь две недели…

Но почему-то было очень пусто и противно. Я сама не считала себя человеком, но… мне казалось, что хотя бы другие люди не должны мне об этом напоминать. Мол, вот тебе, Зотова, нож в спину, ты же все равно ничего не чувствуешь. Так, статуя.

Искривив губы в подобии улыбки, я с самого утра в пятницу отправилась гулять. Весна все больше заполняла воздух, пьянила его собой, растекалась по моим легким… И если раньше я радовалась ее приходу, то теперь мне было… безразлично.

Я бродила по городу, заходила в парки, скверы, сидела на стылых лавочках, кормила голубей несъедобными пирожками. В моей голове не было ни одной четкой мысли. Есть не хотелось. Во рту ощущалась горечь, как будто я только что проглотила ложку горчицы. А вот слез не наблюдалось… Хотя они должны были облегчить мои страдания.

В парке начало темнеть. Я поежилась от внезапно нахлынувшего холода. Снежная королева замерзла… кто бы мог подумать!

Сунула руку в карман, включила мобильный телефон, чтобы узнать время. Шесть… Рабочий день кончился…

И тут телефон взорвался. Мне пришли оповещения о двадцати пяти вызовах от Молотова, семи – от Светочки, двух – от Антона и… почему-то три вызова были от Громова. Кстати, именно он перезвонил мне первым, как только я включила телефон.

Странно, но если ни Молотова, ни Антона, ни даже Светочку я слышать не желала, то голос моего начальника, наоборот, хотелось…

И я сняла трубку.

– Алло.

– Наташа? – в его голосе слышалась тревога. – Скажите мне, где вы сейчас?

– Я?.. – мне слабо соображалось. – Где-то. Где-то я точно есть…

– Наташа, посмотрите адрес на ближайшем доме, если вы на улице. Спросите адрес, если вы в квартире. Слышите? И скажите мне этот адрес! Мигом, марш!

Почему-то его командный тон меня не обидел, наоборот – я тут же поднялась со своей заледенелой скамейки и пошла к выходу из сквера. Вышла, поглядела на табличку дома напротив и продиктовала адрес Громову.

– Так, – он напряженно думал, – сейчас пойдете вправо. Буквально через пять минут увидите по левую сторону улицы кафе с розовой вывеской. Войдете туда и будете меня ждать. Поняли? И только попробуйте ослушаться!

Мне было все равно. Я положила телефон в сумку, не обращая внимания на его отчаянное трепыхание – кто-то еще решил потревожить мое одиночество – и медленно побрела к этому кафе.

Нашла. Вошла, села, заказала чай. И только мне его принесли и я сделала первый глоток, как увидела, что в кафе входит Громов. Черный как туча.

Подошел, сел со мной за один столик.

– Наташа? – я подняла глаза, услышав свое имя. Некоторое время он молчал, изучая мое лицо, а затем взял меня за руку и спросил:

– Вы давно ели?

– Недавно. Вчера утром.

Максим Петрович сжал мои пальцы. Кажется, он едва сдерживал холодную ярость. Только вот на кого он злился?

– Максим Петрович, – я облизнула губы, – вы на меня злитесь? Но что я сделала? Я вроде отпросилась на сегодня…

– Ты вообще представляешь… – я даже немного испугалась, когда Громов пересел на диван рядом со мной. Теперь я сидела так близко, что наши бедра соприкасались. Но ему точно был безразличен этот факт. – …Ты вообще представляешь, как мы со Светой волновались?! Когда ты ушла в четверг, я еще ничего не знал. А минут через пятнадцать, когда Света вернулась из канцелярии и все мне рассказала, я понял, какую ошибку совершил, отпустив тебя. Ты телефон зачем отключила?!

Он схватил меня за плечи, заставляя смотреть в глаза и не отворачиваться. Да я при всем желании не могла бы отвернуться. Просто потому, что не хотела.

– Максим Петрович, – прошептала я (на больший децибел меня не хватило), – пожалуйста, простите…

Внезапно Громов как-то обмяк. Отпустил меня, но лишь для того, чтобы секундой позже крепко обнять и прижать к груди.

– Я вот чего не понимаю, Наташа, – заговорил он уже спокойнее. – Чего ты так переживаешь? Ты ведь не любишь Молотова. Ну поспорил, но это ведь к тебе не относится, только его представляет в невыгодном свете. Зачем же ты так?

Громов аккуратно поднял мое лицо и посмотрел в глаза, ожидая ответа. Я облизнула губы, пытаясь собраться с мыслями.

– Помните наш разговор в Болонье, Максим Петрович? Вы тогда сказали, что мне нужно проснуться… Попробовать жить, дышать, чувствовать… И когда Молотов начал за мной ухаживать, я подумала… Быть может, стоит поверить? Хоть раз в жизни довериться другому человеку, ответить на его ухаживания… И я решилась. А когда узнала об этом пари, то поняла, что все напрасно. И во мне, внутри, будто что-то разбилось…

Я говорила все тише и тише. А Громов становился все мрачнее и мрачнее.

– Я доверяла ему, Максим Петрович, – я усмехнулась. – Глупо, правда? Но я подумала – всю жизнь была умной, хоть раз глупой побуду… И что? К чему это привело? Лучше бы уж… как раньше…

Я отвернулась, чтобы не видеть его серых глаз, которые сейчас будто почернели. Но Громов очень осторожно опять повернул к себе мою голову и аккуратно стер со щеки следы слез. Надо же, а я даже не заметила, что начала плакать.

– Это я виноват, – тихо сказал он. – Это из-за меня ты решила поверить Молотову. Прости, я… просто не думал, что ты воспримешь мои слова настолько серьезно.

Удивленно поглядев на Громова, я ответила:

– Максим Петрович, я всегда воспринимаю вас серьезно… Все ваши слова…

Я почувствовала, что его объятие стало чуточку сильнее. Надо же… Сижу здесь, в обнимку с собственным начальником…

И тут меня обдало жаром. Возвращалось прежнее состояние. Каждая клеточка моего тела вдруг ощутила присутствие единственного человека, чья близость вгоняла меня в трепет, и будто застонала в предчувствии чего-то хорошего. Иголочки… такие родные иголочки, но теперь они пронзали не только мою руку. Я чувствовала, как затуманивается зрение, как слабеют ноги, но при этом почему-то продолжала очень четко видеть перед собой лицо Громова, его глаза, вдруг как-то непонятно вспыхнувшие.

– Вам надо поесть, – услышала я его голос будто издалека. – Вы совсем на ногах не держитесь.

Я кивнула. Но выпускать меня из объятий Максим Петрович почему-то не спешил. А я с горечью заметила, что он опять перешел на «вы». Черт! А мне так нравилось, когда он мне «ты» говорил.

– Наташа, я хочу, чтобы вы поняли… – я так горестно вздохнула, что он удивленно вскинул брови. – Что такое?

– Называйте меня на «ты», – осмелилась я. – Пожалуйста.

– Хорошо, – всего на миг Максим Петрович улыбнулся. – Я хочу, чтобы ты поняла – тот мой совет… насчет пробуждения… и доверия… Понимаешь, доверять надо тому, кого ты знаешь, в ком не сомневаешься, кто тебя никогда не предаст. Как говорят – доверяй, но проверяй. Не бросайся на всех подряд. Молотов, конечно, не самый худший вариант, но поверь мне, он бабник, каких поискать. А ты… такая молодая, милая, такая нежная…

Ой, я теряю ход его мыслей. Да и сам Максим Петрович, кажется, тоже слегка потерялся. Он замолчал, смотря мне в глаза, а потом поднял руку и прикоснулся к моим губам.

Это было похоже на… обжигающе горячий чай в зимний вечер. Я прикрыла глаза, наслаждаясь этими прикосновениями.

– Такой прекрасный цветок, который каждый мерзавец готов сорвать и втоптать в грязь только за то, что этот цветок смеет быть прекрасен телом и душой… – пальцы переметнулись на щеку, затем на шею, затем… ой!

Я распахнула глаза, не понимая, как такое может быть. Увидела странную улыбку Громова, его глаза, которые опять потемнели, но только уже не от гнева.

– Да, Наташа, – сказал он с какой-то странной грустью, – даже для меня ты – искушение, которое очень трудно преодолеть. Хотя я раньше думал, что это невозможно…

Его рука только на миг перешла границы дозволенного, а затем Громов убрал ее, осторожно обхватив мою шею.

– Ты не боишься меня? – интересно, почему же у него такой грустный голос.

– Нет, – я попыталась улыбнуться, и, кажется, у меня это получилось, хотя я почти не могла соображать из-за этих его прикосновений. – Максим Петрович, вы не тот человек, которого мне следовало бы опасаться… Я о вас очень хорошего мнения. Вы… честный человек.

Дальнейшее меня очень удивило. Громов тихо рассмеялся, при этом его глаза опять почти почернели, а затем наклонился и поцеловал меня в шею. Лучше бы он меня ударил, право слово! Может, хоть это привело бы меня в чувство, а вот после поцелуя я совершенно расклеилась. А он выпрямился как ни в чем не бывало и отодвинулся от меня чуть дальше, выпустив из объятий.

– Давай переключим наше внимание на меню, Наташа. Тебе надо поесть, – и Громов почти силой вложил в мою руку меню.

Когда я подняла глаза, оставив на столе только чистую тарелку, то увидела, что Громов смотрит на меня и улыбается.

– Что-то случилось? – спросила я.

– Нет, просто ты действительно проголодалась. И кушала с большим аппетитом.

– А-а-а! Ну да, я в процессе поняла, что и вправду хотела есть… Все-таки у меня во рту маковой росинки не было со вчерашнего утра.

Я немного помялась, подбирая слова.

– Максим Петрович, я… хотела бы извиниться. За свое поведение и телефонные звонки, на которые не отвечала.

– Ты еще очень молода, Наташа, – по глазам Громова я видела, что он больше не сердится, – поэтому постарайся запомнить одну вещь. Когда ты на кого-то обижаешься, помни, что другие люди, которые тебя любят, не имеют к этой обиде никакого отношения. А ты сейчас поступила так, как будто мы со Светой тоже участвовали в том споре.

Я чувствовала себя паршиво, что и говорить. Но…