Текст книги "Публичное одиночество"

ДОБРО И ЗЛО

(2010)

Один мудрый старец сказал, что зла на свете один процент, а добра – девяносто девять, но, к сожалению, это зло хорошо организовано.

Дело в том, что я совершенно уверен в том, что есть огромное количество людей, которые и понимают то, о чем я хочу говорить, и чувствуют это. Но нам нужно научиться организовываться…

Мы должны консолидироваться и высказываться, мы должны противостоять ненависти, злобе, самоутверждению на жизни, или творчестве, или поступках другого человека. Мы должны понимать, что невозможно жить по принципу, когда чужая ошибка или чужой проигрыш сразу приписывается себе как победа.

Мне думается, что в данном случае мы должны очень многое для себя переосмыслить. Недаром же Сергий Радонежский, уж куда-куда святой человек и тишайший, все-таки дает меч Ослябе и Пересвету и отправляет их биться. Мы должны в этом смысле быть последовательными. (VI, 9)

ДОРОГА

(2010)

Я провожу в дороге примерно неделю в месяц. Или даже дней десять… Собрать охотничьи вещи и знать, что предстоит проехать шестьсот километров – это наслаждение. Я очень люблю ездить по России. По ее, к сожалению, ужасным дорогам. Но ужасные дороги компенсируются такими душевными и духовными откровениями, которые выше всякого комфорта. (XV, 46a)

ДОСТИЖЕНИЯ

(2013)

Вопрос: Какие из ваших достижений Вы считаете самыми значимыми?

Я не знаю…

Мне кажется, что самое большое мое достижение за последние годы, что меня не сломали те, кто очень хотел сломать. А ведь как только не изгалялись и сейчас изгаляются…

Главное, что ты понимаешь, – ты поступаешь так, потому что не можешь поступить по-другому.

Главное мое достижение, что Бог дал мне удержаться от гнева, злобы, мстительности и дал мне возможность продолжать делать свое дело. И надеюсь, что остались люди, которые хотят видеть мои картины.

Вот это – самое главное мое достижение. (XV, 79)

ДОСТОЕВСКИЙ

(1991)

Я всегда ощущал философскую величину и творческую мощь Достоевского.

Может, поэтому мне и не хватало мужества взяться за экранизацию. Поражаюсь смелости Андрея Эшпая… И вот – роль князя Валковского. Я согласился. Достоевский – всегда серьезно. Для актера трудная, но интересная работа.

На мой взгляд, роман «Униженные и оскорбленные» не лучший в творчестве писателя. В нем много дидактизма. И даже если говорить о том, как роман написан, а написан он очень страстно, в нем много небрежностей, проявляющихся в деталях, словах, в повторах, в отсутствии некоторых мотивировок.

Я не литературовед, но при воплощении текста многое чувствуется более обостренно, чем при чтении.

Интервьюер: Можно ли считать, что Достоевский дает в какой-то мере эталонный материал для выявления таланта и мастерства актера?

Достоевский не может быть лакмусовой бумажкой для актера… На мой взгляд, актера можно проверить на двух авторах. Это Шекспир и Чехов. (II, 20)

(2008)

Реплика: После просмотра передачи <Имя России> о Ф. М. Достоевском осталась в абсолютном шоке. Если Ф.М. Достоевский – не писатель, то Н.С. Михалков – не режиссер.

Вы меня превратно поняли. Я же не говорил, что он плохой писатель. Я же высказываю свою личную точку зрения.

Я, высказывая свою точку зрения, соглашался с тем, что говорил по этому поводу Набоков. Набоков считал Достоевского великим драматургом.

Что значит драматург?

Это не значит – человек, пишущий водевиль, а это значит, человек, который конструирует действие, конструирует драматургию. И я, сравнивая Достоевского с Гоголем, показывал, что абсолютно прав Набоков.

У Достоевского пейзаж социален, это нравственный пейзаж. Но описания природы у Достоевского нет. В описании, в прозе должна быть поэзия. Я приводил пример фразы, которая вылетела из «Тараса Бульбы»: «Голова казака, матерясь, полетела в кусты»… Там есть поэзия. Для меня лично проза – это во многом поэзия.

Достоевский великий драматург, но убежден совершенно, что если вы знаете фабулу романа Достоевского, то наслаждения от его перечитывания вы получаете меньше, нежели если вы перечитываете «Мертвые души», «Тараса Бульбу» или «Евгения Онегина».

Избави бог, как же я мог сказать, что Достоевский не писатель, я бы в жизни не мог такого сказать! Я высказывал свою точку зрения просто о том, как я воспринимаю Достоевского. И если Белинский был в полном восторге от «Бедных людей» и по прочтении сказал, что родился новый Гоголь, я лично не могу с этим согласиться. Я понимаю – авторитет Белинского! Куда мне до Белинского? Но у каждого человека есть своя точка зрения. Я с Белинским не согласен. Я не считаю «Бедных людей» великим произведением русской литературы. В социальном смысле да, для того времени это было бомбой.

Что касается литературы, то Бунин с этой точки зрения мне ближе, чем Белинский и Достоевский, но это моя субъективная точка зрения. (XV, 40)

ДРАКА

(1994)

Интервьюер: Легко ли Вы вступаете в драку?

Нет, я пытаюсь сделать все, чтобы избежать столкновения, последствия которого трудно предсказать.

Драка – это очень конкретно.

Один бьет в морду за то, что оскорбили его или его жену, другой – за то, что ему не уступили место, третий – просто потому, что ему не нравится морда, по которой он бьет… (I, 65)

(2006)

Интервьюер: А Вы в морду кому-нибудь давали?

Давал! У меня все руки разбиты, и нос тоже.

Ну это в юношестве, да?

И совсем недавно, к сожалению.

Я не сторонник мордобоя, но есть ситуации, когда малой кровью можно предотвратить большую.

А как Вы чувствуете такие ситуации?

Это вещь интуитивная…

То, о чем я рассказываю, произошло на борту самолета, который уже выруливал на взлетную полосу. Я понял, что если вот сейчас не остановить одного из пассажиров – абсолютно невменяемое животное, то три с половиной часа полета превратятся в пытку, и все равно столкновения не избежать. В результате самолет возвратился, чтобы высадить пассажира – редчайший случай в Шереметьеве.

А посмотри, что происходит в стране! Часто возникает точно такое же внутреннее ощущение: если сейчас сделать немного больно, то можно приостановить нечто такое, что может превратиться в бесконечную боль для бесконечного количества людей.

Это очень страшная штука, очень ответственное решение, потому что никогда не хочется быть непопулярным. (II, 53)

ДРУЗЬЯ (1994)

Я не выбираю друзей по их должностям.

Александр Сергеевич Пушкин (я не сравниваю никого ни с кем) в разговоре с императором Николаем Павловичем на вопрос государя, был бы он на Сенатской площади, ответил: «Не разделяя преступных замыслов товарищей моих, я был бы там, ибо там были мои товарищи». Более полно ответить на этот вопрос невозможно… (XI, 1)

(1994)

Друзья… конечно, они есть.

Актер Женя Стеблов, с которым мы можем сутками разговаривать, перебивая друг друга, хлопая друг друга по коленям, обливаясь слезами неизвестно почему…

И Леша Артемьев – композитор, совершенно изумительный, с которым мы можем не видеться месяцами, но для меня достаточно осознания того, что он где-то сидит со своей бородкой и мычит себе под нос какую-нибудь мелодию…

Для меня понятие «друг» определяется очень точной репликой, не помню чьей: «Не тот друг, кто с тобой, когда ты прав, а тот, кто с тобой, когда ты не прав…» (I, 65)

(2002)

Интервьюер: Ваши друзья – это в основном знаменитые люди?

С известными людьми я общаюсь постольку-поскольку. Светская жизнь мне неинтересна.

А что касается друзей, то в основном это моя охотничья компания – егеря, охотоведы. Другом может быть и губернатор, если он охотник.

Вообще у меня нет разделения: вот эти люди со мной на работе, а эти – на отдыхе.

Друзья всегда рядом.

И я с ними люблю посидеть за столом. Мы выпиваем. И в нашем общении не существует никакого табу. Происходят такие встречи обычно до или после съемок.

Ну как еще расслабиться?

Сегодня посидели, обсудили, отрепетировали, решили завтра снимать. Общение с людьми за рюмкой – это великая вещь.

И, слава богу, здоровье пока позволяет. (II, 41)

(2011)

Интервьюер: Вам привычнее со старыми друзьями или впускаете в свой круг и новых?

Наверное, со старыми.

Есть некая атмосфера, которую нельзя нарушать…

Я сделал такой вывод: человек зависимый и неталантливый живет тем, что о нем думают другие, а человек независимый и небездарный существует тем, что он сам думает о других. Я предпочитаю, чтобы вокруг меня были такие люди.

Совсем близко к себе допускаете людей?

Наверное, к сожалению, я сейчас в этом не очень нуждаюсь… (XV, 52)

Александр Адабашьян

(1988)

С Александром Адабашьяном мы дружим лет с четырнадцати, когда о кино оба всерьез не задумывались.

Он окончил Строгановку, я – ВГИК.

В какой-то момент решили работать вместе. Сначала как художник и режиссер. Потом стали писать и сценарии.

Тут сразу многое сошлось: и то, что много лет хорошо знаем друг друга, что у нас схожие вкусы, что оба имеем определенный литературный дар. (II, 16)

(1989)

Лишь очень немногие любят меня по-настоящему: прощают, строго оценивают, не боятся сказать правду… Это Рустам Ибрагимбеков, Роман Балаян, Толя Ермилов, до последнего времени Саша Адабашьян, пока мы с ним не разошлись, что было для меня событием, вторым по значению потери после смерти матери.

Я не хотел бы вдаваться в подробное объяснение: оно очень личное. Но думаю, что главную причину назвать вправе, ибо в данном случае я считаю себя брошенным, а не наоборот.

Саша сейчас сам собирается снимать картину.

Я много лет подряд предлагал ему это. Первый раз в 1975 году. Мы приступали к работе над «Неоконченной пьесой для механического пианино». Уезжал мой брат. Я не знал, как все повернется. Могло быть очень худо для всех нас. И предложил Саше возглавить собственный фильм, заняться режиссурой.

Но он сказал тогда: «Никита, не валяй дурака. Я первоклассный оркестрант, но никогда не собирался и не хочу быть дирижером».

Теперь, наверное, могу рационально понять какие-то причины, которые столь сильны, чтобы разрушить двадцатипятилетнее братское общение. Обидно и печально другое: такая простая вещь – перейти из одной профессии в другую – потребовала жестоких, таких кровоточащих санкций для осуществления.

Надеюсь, что время должно поставить все на свои места… (I, 28)

ДТП

(2004)

Интервьюер: Сильно разбили машину?

Сильно…

Но слава богу, что хоть так обошлось.

Представьте: ночь, метель, страшный гололед… И в этой ситуации фура, перекрыв своим хвостом всю трассу, решила сделать разворот. А за ней, оказывается, пряталась вторая фура, делавшая тот же маневр. И когда мой водитель обошел первую фуру, перед ним метрах в пятнадцати вырос хвост второй. Мы обошли и эту фуру – и все бы ничего. Но тут нас потащило и ударило боком о машину, которая разворачивалась следом за ними и тоже была не видна.

Жалко парня! У меня-то машина застрахована на полную сумму, а у него оказалась только автогражданка…

То есть в этой ситуации ни он, ни Вы не были виноваты?

Нет, абсолютно.

Парень Вас узнал?

Еще бы не узнал, когда мы четыре часа провели в метели, разбираясь с автоинспекцией. Но вот эти два подонка, которые уехали… А чего им не уехать, если они никого не зацепили – к ним формально претензий нет… (I, 103)

ДУМА ГОСУДАРСТВЕННАЯ

(1996)

Нигде, никогда и никому я не сказал, что собираюсь занимать депутатское место.

Прийти в избирательное движение «Наш дом – Россия» – это был мой поступок, и он связан с тем, что я не видел иной возможности быть услышанным…

Не став парламентарием, поступил в соответствии с теми принципами, по которым живу…(I, 66)

(1999)

Что касается Думы, то российская история показывает: ни одна из них хорошо не кончила.

Но я глубоко убежден: ну не могут там сидеть только идиоты и преступники. Там должны быть нормальные люди.

Да, в эту Думу, безусловно, будут рваться и за иммунитетом, и за привилегиями. Но ведь будут там и совершенно другие люди, к мнению которых будут прислушиваться, и таких нормальных людей будет гораздо больше, чем четыре года назад. Главное, что это не один человек, и это вселяет в меня надежду… (I, 78)

ДУХОВНОСТЬ

(2011)

Интервьюер: Последние лет пять мы перестали говорить о душе, духовности – и Вы, в том числе, что-то замолчали…

Я очень рад, что перестали говорить о духовности, потому что о ней болтали, как правило, вполне бездуховные люди. Само слово «духовность» поблекло, истрепалось, потеряло свой истинный смысл. Сегодня мне кажется, что духовное – это не то, что ты говоришь, а то, что ты делаешь. Если пишешь книги или занимаешься живописью, ставишь спектакли или снимаешь кино, то духовное значение имеет только результат – влияние на тех, кто слушает, смотрит или читает тобою сотворенное.

Поэтому для меня сегодня разговор о духовности совершенно девальвирован. Если говорящий не может предъявить что-то им сделанное, что действительно является свидетельством жизни человеческого духа, то слова, произносимые им, не имеют никакого значения.

А есть кому делать-то?

Конечно! Таких людей много в русской провинции – умных, тонких, деятельных, веселых и самоотверженных… (II, 69)

ДЫХАНИЕ ОТЕЧЕСТВА

(2005)

Я совершенно убежден, что нам всем необходимо ощутить единое дыхание этого огромного пространства – дыхание нашего Отечества.

К сожалению, опыт показывает: чтобы это случилось, России необходимы были катаклизмы – войны, нашествия.

Понимание огромности страны и ее дыхания приходит не ко всем. И у многих, от кого сейчас зависит происходящее в стране, этого дыхания нет.

Это проблема довольно серьезная.

Я давно предлагал хотя бы раз в квартал заседания правительства проводить в разных местах: в Новгороде, в Иркутске и так далее…

Без ощущения этой атмосферы поднять страну невозможно. (I, 114)

ДЫХОВИЧНЫЙ

(1998)

Интервьюер: Дыховичный в одном интервью сказал: «Я знаю, как Михалков на съезде Союза кинематографистов все срежиссировал. Они же за него проголосовали, как болванки…» И о вашей родне: «Михалков доказывает, что он происходит от какого-то постельничего какого-то царя. От холуя то есть…».

Не верю.

Ваня мало что режиссер талантливый, так еще и человек умный.

Во-первых, как он мог назвать болванками четыре тысячи своих коллег, среди которых были его учителя и товарищи? А во-вторых, Иван человек образованный. Он должен ведать о том, что во времена царя Михаила Федоровича постельничим мог стать только царский родственник.

Да и потом, думаю, Иван человек дальновидный, зачем ему оскорблять чужих предков?

Ну ладно, берем другое интервью: «Мы с Никитой произошли из одного мира. С пяти лет нас пытались подружить. Но он к этому не способен. Это человек, который людей воспринимает как вещи, как свой фон. Он – дрессировщик, а не друг. Я про него все понял, когда умер мой отец и он позвонил мне и сказал: «Приезжай, Ваня, я хочу выразить тебе соболезнования…»

Видимо, это тоже журналистская выдумка.

Кто поверит в сказанное, если узнает всего один факт: когда умер отец Вани, чудесный, замечательный человек Владимир Дыховичный, мне было лет восемнадцать-девятнадцать, а Ивану соответственно шестнадцать-семнадцать. В этом возрасте позвать друга, чтобы выразить ему соболезнования в подобной форме – да это клинический случай! Я и в свои пятьдесят с гаком лет пока не дошел, надеюсь, до такого жидкого маразма.

Кстати, тогда, после смерти Ваниного отца, я испытал одно из первых душевных потрясений, столкнувшись с жизнью взрослых: на панихиде обратил внимание на очень удрученного и подавленного Константина Симонова, а буквально через пару часов увидел его же, оживленно рассказывающего что-то смешное. Сейчас понимаю, что в этом не было ничего аморального или кощунственного – такова жизнь, в ней все рядом, но тогда поведение Симонова казалось мне верхом лицемерия.

В день похорон мы с Ваней сидели у меня дома и пили водку, сокрушаясь из-за того, сколько в людях фальши, лжи и неискренности.

Так что давайте закончим всю эту канитель. Не хватало еще нам с Дыховичным очные ставки проводить.

Повторяю, я Ваню считаю человеком талантливым, жаль только, что в своем уже достаточно солидном возрасте он все еще почему-то считается молодым, начинающим режиссером… (II, 30)

ДЯДЯ МИША

(2001)

Мой дядька, родной брат отца, Михаил Владимирович Михалков, прожил за пять лет войны все, что ему было отпущено прожить за жизнь. Ни до, ни после он никогда не испытывал тех пиков жизни, которые он испытал на войне.

Его расстреливали три раза, он двенадцать раз бежал из плена. Он был в Бресте в первый день войны, а потом он все четыре года шел к своим…

Интервьюер: Расстреливали-то наши, смершевцы?

Нет. Расстреливали немцы, когда он был в лагере…

Однажды, когда он вел меня из школы домой, мы с ним обходили яму. Он мне говорит: «Пойдем, пойдем быстрее». Я ему: «А что такое?» А он отвечает: «Яма мусорная, видеть ее не могу…»

Тогда, в Германии, когда он понял, что его будут расстреливать, он рыл яму для мусора…

А случилось вот что: он со своим другом-однокашником, грузином, чистили тупыми ножами столы обеденные, вдруг вошел какой-то фельдфебель и начал говорить по-немецки, а дядя Миша ему автоматически по-немецки ответил (в отцовской семье с детства хорошо говорили по-немецки). А в лагере было категорически запрещено скрывать то, что ты умеешь говорить по-немецки. И тогда фельдфебель доложил об этом нарушении дежурному офицеру, а тот приказал: «Расстрелять обоих!»

И им приказали рыть в густом мягком черноземе яму. Они стали рыть, вырыли уже по грудь. И дядя Миша сказал своему другу: «Знаешь, нас сейчас расстреляют». У того почти истерика началась.

Тут подходят офицер с фельдфебелем и говорят им: «Ну что, вырыли яму?» – «Вырыли». – «Ну хорошо, а теперь – марш на обед. Это яма для мусора».

Когда дядя Миша это перевел, его напарник, решив, что он специально его разыграл, кинулся на него с лопатой. И фельдфебель застрелил его…

«После этого ужаса, – вспоминал дядя Миша, – для меня понятие страха вообще перестало существовать, это был рубеж…»

Поразительно… Уже потом в России, после того как он попал в одиночку, а затем в лагеря, и отец разыскал его, он написал ему: «Я бежал из немецких лагерей, а куда мне бежать сейчас? Мне нетрудно убежать отсюда, потому что немцы охраняли лучше, но куда бежать?!»

Вот такая семейная «частная история», а сколько в России было таких историй?.. (V, 6)

Е

ЕВРАЗИЙСКОЕ ПРОСТРАНСТВО

(1998)

Мы все должны понять одну важную вещь: есть единственное образование на Земле, которое является реальным мостом между Востоком и Западом. Это – Евразийское пространство с центром в России.

Можно сколько угодно шутить, что Евразия – это то же, что Азиопа. Но это единственное пространство, которое пропускает через себя степные ветры Востока, благодаря 270-летнему «татаро-монгольскому игу» (в кавычках, согласно Льву Гумилеву, с которым я согласен), и в то же время полной грудью воспринимает европейскую культуру.

Это – мост, соединяющий в себе одно и другое. (I, 76)

ЕВРАЗИЙСТВО

(1991)

Под идеей евразийства я понимаю консолидацию всех желающих вокруг России, которая является евроазиатским континентом. Я не то чтобы увлечен идеями евразийства, я просто не вижу иного выхода на сегодняшний день.

Россия всегда была тем балансом, тем институтом, включающим в себя и культуру, и историю, который вносит равновесие между Востоком и Западом.

Россия всегда была Евразией.

Нужен Союз суверенных евразийских государств, который и поставит Россию в центре. Как это уже и было, в силу того что Россия и есть центр. (I, 41)

ЕВРАЗИЙЦЫ

(1991)

Мы, россияне, в глубинной своей сути не славянофилы и народники (как принято думать) и не западники (как бы того ни хотелось многим).

Мы – евразийцы. Люди, для которых священно творческое значение самодержавной личности, в том числе и в области хозяйственной; люди, которым чужд уравнительный экономический коллективизм; люди, которые помнят свою историю, любят свою землю, для которых всегда служила опорой Русская православная церковь.

Мы не задворки Европы, мы – ворота в Азию… (I, 41)

ЕВРАЗИЯ

Евразия-Россия

(1992)

Мы единственное в своем роде государство, определяемое геополитическим пространством, – не Европа, не Азия, а Евразия, которая включает в себя все, свойственное и тому и другому.

Поэтому я считаю, что единственная организующая центростремительная идея – это движение национального самосознания к континентальному евроазиатскому самосознанию. Центростремительность этой идеи я вижу в том, что она ведет к соединению в Союз суверенных евроазиатских государств.

Это избавит другие народы от набившей оскомину идеи «старшего брата», а с другой стороны, это опять же поставит в центр ту самую Россию, вокруг которой собирались государства, искали у нее защиты, хлеба, возможности развивать свою культуру и при посредстве русского языка вливаться в общемировое единство и мировую культуру… (II, 25)

ЕВРЕИ

(1998)

Недавно меня в очередной раз назвали великорусским шовинистом, сиречь – антисемитом.

Прикажете доказывать, что это ложь, ерунда?

Прежде чем писать, задумались бы: если я такой ярый антисемит, стал бы приглашать на IV съезд Союза кинематографистов главного раввина России, да еще и давать ему слово?

Давно понял, что наиболее действенный способ борьбы с хулой и клеветой – не реагировать на провокации. Я никого не вызываю в суд или на дуэль.

Это страшно распаляет моих критиков…

Предпочитаю разговор открытый, прямой.

Если же спор идет на уровне: «Вы не любите евреев», то… не стану же я бить себя в грудь и доказывать, что я обожаю их!

Для меня нет национальностей, я любого назову братом, если человек чувствует, любит, хочет понять мою страну, готов помочь ей. А Иван Иванович Иванов окажется полным говном, если равнодушен и высокомерен к России.

Дело отнюдь не в фамилии или в пятой графе. (I, 71)

(2001)

Я никогда не ставил мои отношения с людьми в зависимость от их национальности.

Любой, кто любит, ценит и уважает мою страну, ее культуру, историю и традицию – мой брат, кто бы он ни был.

Исаак Левитан был евреем, но я не знаю, кто бы еще из русских художников мог так слиться с русским пейзажем, так его почувствовать, так полюбить, так передать эту любовь зрителям.

Марк Шагал тоже был великим художником и тоже был евреем, тоже жил в России, на его холстах отображены образы его снов, его ощущений. Шагала я чувствую меньше, чем Левитана, но это вовсе не значит, что я против евреев.

И вообще, есть смешная шутка: «У каждого русского есть свой еврей, за которого он любому голову прошибет».

Я не люблю излишества и дурновкусия, не люблю крикливости и ложной многозначительности, не люблю вызывающего всезнайства и всеразъедающего сарказма.

Меня раздражает хамство и упивание безнаказанностью за него, но эти качества присущи не народам, а отдельным особям, причем независимо от их национальности. (II, 36)

(2009)

Интервьюер: Говорят, Вы евреев не любите – это так?

Вопрос замечательный!

Мне это Марк Рудинштейн поведал и еще несколько человек…

Рудинштейн не любит меня, а я не очень жалую его, но не потому, что он еврей, а потому что жулик. Этот деятель должен был отдать мне денежный приз за какой-то из его фестивалей – уж не помню, какой, и не отдал, но дело не в этом, я не потому отношусь к нему достаточно иронично.

Знаете, для меня русский – любой, кто любит и чувствует мою страну, кто знает ее и хочет быть вместе с ней и в горе, и в радости. Любой!

Вот Левитан – еврей?

Как посмотреть…

Да вот так, как Вы меня про евреев спрашиваете.

На холсты бросишь взгляд – русский…

Вот и ответ на ваш вопрос.

Глупо пытаться доказывать, как некоторые, что у меня куча друзей-евреев, – это идиотизм полный! Для меня такого понятия нет вообще, как и внутреннего отторжения, свойственного антисемитам. Но это же существует, и не зря в России поговорочка такая гуляет: «Нос горбат, живет Арбат, много зарабат». Это же из народа идет. А ругать евреев за то, что они умнее, глупо, лучше самому учиться.

Понимаете, разрушать мечеть вместо того, чтобы рядом построить храм, нелепо. Меня созидание интересует, а не возможность занять чье-либо место, и если человека берут на работу потому лишь, что он еврей, или не берут по той же причине, это одинаково глупо и пошло. Все-таки если он может выполнять поставленные задачи, работать на дело, которым занимается, и на страну, нет разницы, какой он национальности.

Проблема в том, что это для определенной категории людей как раз самое удобное оправдание. Вот, допустим, Вы говорите, что меня многие ненавидят.

Почему?

Да потому, что я, Михалков, якобы не люблю евреев, а доказательств никаких нет. Если я дал по морде хаму, а тот оказался евреем, это не значит, что мне евреи не нравятся Я терпеть не могу хамов, и тут ничего не поделаешь. С тем же успехом могу дать и киргизу, и русскому, но кое-кто сразу же под свою ненависть некую базу подводит: «Аа-а! Ну понятно…»

Посмотрите картину «12» и поймете, люблю я евреев или нет. (I, 137)

ЕВРОПА

Европа и Россия

(1994)

Дело в том, что сегодня многие, если не большинство, из наших политиков с радостью (я не сомневаюсь в их наивной искренности) оперируют неким стандартным набором политико-исторических постулатов, оправданных на уровне европоцентристского мышления.

Короче говоря, проводится мысль о том, что в перспективе мы должны и обязаны жить как в Голландии, Англии, Финляндии, США.

В этом нет ничего предосудительного, если бы не одно обстоятельство – мы никогда не будем жить, как в Голландии, Англии и так далее.

Мы будем жить как в России.

Между тем иллюзия европейской модели существования нашего государства становится сегодня государственной доктриной, и я предвижу очередной грандиозный крах и грядущий коллапс, когда российский организм «переварит» это очередное заблуждение нашей увлекающейся интеллигенции.

Все это уже было в нашей истории, и, откровенно говоря, наш опыт социалистического преобразования страны был, по сути дела, процессом переваривания российским организмом европейских догм эгалитаризма и утилитаризма, идей «свободы, равенства, братства»…

То, что сегодня нас подталкивают к еще одной европоцентристской схеме общечеловеческого счастья, некой единой модели, меня, во всяком случае, тревожит. Я мог бы вспомнить немало предостережений, произнесенных на сей счет (Ф.М. Достоевский, К.Н. Леонтьев, Н.Я. Данилевский, Ю.Ф. Самарин), но из множества сошлюсь на Ф.И. Тютчева: «Нам известно идолопоклонство людей Запада перед всем, что есть форма, формула и политический механизм. Идолопоклонство это сделалось как бы последней религией Запада»… (I, 62)

Единая Европа

(2005)

Европа думает, что если пятнадцать стариков объединятся, то получится один молодой. Это будет хороший дом, но для престарелых.

Почему у них не проходит референдум по объединению? Потому что сопротивляется культура…

Интеллектуальный Макдоналдс – не лучшее место для общения. Индивидуальность есть основа всего – культуры, народа, истории. (I, 118)

ЕДА

(1992)

Обратите внимание – люди перестали красиво есть.

Они, как правило, не знают, что это такое. Они в течение многих лет настолько заняты поисками собственно еды, что уже не стоит вопрос о том, что это за еда, как она приготовлена, как подана – в кастрюльке и на кухне или с салфеткой и в столовой.

Эстетика и форма, а в результате и содержание потеряли свой смысл.

Важно – не быть голодным… (I, 45)

(2005)

Надо признаться сразу – поесть я люблю. Как всякий русский, который не может обойтись без доброго застолья так же, как и без быстрой езды. Однако трудно сказать в двух словах почему…

Конечно, наша трапеза не лишена гурманства. Что может сравниться с удовольствием перекатывать во рту нежнейшую сёмужку или вдыхать аромат молодого картофеля, густо сдобренного петрушкой и зеленым луком.

Но все же главное в русской трапезе – это радость собрать за столом, вкруг себя «чад и домочадцев», родичей и друзей и просто гостей, пусть даже и незваных – тех, кого послал Господь отобедать под твоим кровом.

Наш застольный разговор беспорядочен и шумен, и чреват подчас нешуточным спором. Заграничные визитеры видят в этом небрежение к еде. У них, быть может, и да. Но у нас – отнюдь. Потому что в глубинных недрах нашей культуры более чем где бы то ни было еще сохранился изначальный смысл трапезного обряда, не имеющий ничего общего с чопорным «застольным этикетом».

У нас обед, как и тысячелетия назад, сплочает души, близит сердца, единит нашу жизнь.

Замечательно сказал когда-то Чехов: «Люди обедают, только обедают, а между тем строятся их жизни и разрушаются их судьбы». Как точно и тонко. Вся чеховская драматургия в этих словах. Вся ее потаенная глубина и изысканность. (XV, 17)

ЕЛЬЦИН

(1991)

Интервьюер: Что Вы думаете о Ельцине и его команде?

Мое отношение к Борису Николаевичу Ельцину складывалось по-разному, причем не в силу того, выигрывал он или проигрывал…

Во-первых, во всех своих поступках – он мужик, что очень важно. Я чувствовал, как в моменты опасности адреналин у него срабатывал отнюдь не в сторону быстрого свертывания своих идей и тихого ухода в сторону.

Во-вторых, он хорош собой, что немаловажно для политика такого ранга, и красив в своих поступках, которые вызывают огромное уважение. (I, 38)

(1994)

Я Борису Николаевичу Ельцину, когда мы с ним встречались по поводу Фонда культуры, сказал:

«Борис Николаевич! Я – не кузнечик. Я не прыгаю с одной стороны дороги на другую. Я хотел бы Вам сказать, что не любить большевиков – это еще не значит любить Россию. Вы собираете вокруг себя людей по принципу: ты их не любишь – иди сюда. Но когда кончится время «не любить», может выясниться, что не любили-то вы все вместе одно и то же, а вот любите вы совсем разные вещи. И тогда неизвестно – чем же эта всеобщая нелюбовь закончится, ибо в России объединяться по принципу «нелюбви» – это самый пагубный путь для страны».

Только хаос может родиться из всеобщей «нелюбви». (XI, 1)

(1996)

Сегодня я буду поддерживать Ельцина. И только.

Это его крест. Ему нет альтернативы. Ни один государь в России не отдавал страну тем, кто громче кричит. Ельцин обязан готовить себе замену. Он многое сделал, но не могу сказать – хорошо. Да, ему разрушать интереснее, чем строить. Но сейчас мне кажется, он начинает многое понимать, на своих же ошибках учится.

Я убежден, что он не может уходить со своего места, пока не завершит того, что начал. Иначе все рухнет и развернется обратной кровавой стороной…

Это его крест.

Значит, нужно помочь ему донести его до конца… (I, 66)

(2001)

Про Ельцина можно говорить разное, но очень многие ошибки можно ему простить за одно лишь последнее выступление в новогоднюю ночь.

Потому что как раз этот поступок Ельцина и был реальной тенденцией к преемственности власти. Он не позволил подкинуть страну на «орла-решку» – кто поймает.