Текст книги "Публичное одиночество"

На кого может стучать митрополит? Вы только вдумайтесь. Чем он занят? Шифровками? Слежкой?

Он служит утром и вечером по нескольку часов, издает массу прекрасной религиозной литературы, а между этим еще в поте лица своего работает на КГБ?

Ну тогда это просто гениальные люди… (I, 43)

КИНЕМАТОГРАФ

(1976)

Интервьюер: А как Вы попали в кинематограф?

Когда я учился в Щукинском театральном училище, меня пригласили сниматься в кинофильме «Я шагаю по Москве».

Дебют прошел, вероятно, удачно, потому что меня сразу начали усиленно приглашать другие режиссеры. Сейчас на моем счету более двадцати ролей.

Сразу же после «Я шагаю по Москве» решил, что моя жизнь должна принадлежать кино. Ушел из театрального училища во ВГИК к Михаилу Ромму…

После окончания института кинематографии у меня была задумка снять романтический фильм. Но пришлось отложить из-за службы в армии.

Ну, а потом был «Свой среди чужих, чужой среди своих», сценарий которого написал в соавторстве с драматургом Володарским.

И вот новое решение, вернее, уточнение к предыдущему: «Режиссура – для меня жизнь»… (I, 3)

Кинематограф советский и российский

(1989)

Сейчас в нашем кино жуткая сумятица: «Мосфильм» отделяется, приобретает независимость, внедряется новая модель кинематографа, жизнь между «да» и «нет» у Госкино.

Значительно смещен, на мой взгляд, и оценочный критерий. То, что раньше называлось безвкусицей, теперь может быть объявлено новаторством.

Выступишь против – прослывешь врагом перестройки.

Словом, проблем огромное количество, к сожалению, не идущих на пользу кинопроцессу. А с другой стороны, требующих решения. Известно, сколь болезненна, ранима натура художника. Но как часто эта ранимость не соответствует тому месту, которое данная личность занимает в искусстве.

Сядь я в руководящее кресло – пришлось бы многих обижать. А я этого не хочу. Мне вообще не нужна власть над людьми, мне нужна власть над моими произведениями. (I, 28)

(1992)

Кризис кинематографии – следствие общего кризиса, который переживает общество.

С каждым днем преобладает все более разрушительная тенденция снимать кино только о том, что было запрещено десять лет назад, или же слепо копировать Запад, теряя свое лицо, свои корни.

Для того чтобы выздоровел кинематограф, должно прежде всего выздороветь общество, выбраться из бесконечных споров между правыми и левыми, которые только заводят в тупик.

Нужно стабилизирующее начало. И им, как мне кажется, может стать единая власть и, не удивляйтесь, власть монархическая… (I, 44)

(1999)

У нас болеет вся страна, а соответственно болеет и кинематограф. У нас здоровые только олигархи. Но кинематограф переживает сейчас непростое время, и, самое главное, многие кинорежиссеры отказались от своих традиций.

Я считаю, что кино должно приносить доход, и именно поэтому родилась идея большого коммерческого кино, а не съемок кинобарахла про коррупцию, проституток и мафию.

Но режиссер должен задать себе вопрос: для чего он снимает кино? Кино должно помогать пережить трудности, а не запугивать народ… (I, 78)

(2002)

Россия во многом похожа на США – и масштабами, и имперским самоощущением.

Кинематограф такой страны не может существовать только на осколках того, что делают другие. Поэтому, когда мы пытаемся снимать так же, как в Голливуде, получается говно – ведь у нас нет ни их компьютерных технологий, ни финансовых возможностей, ни технической базы. И если все пойдет так, как сейчас, ничего этого и дальше не будет…

В России сегодня существует чудовищная практика: количество зарубежных картин в нашем прокате превысило все разумные пределы. В итоге у нашего собственного кинематографа просто рушится воля к жизни.

Посудите сами: вместо того чтобы снимать свои фильмы, создавать новые рабочие места и воевать за достойное место на международном кинорынке, российские прокатчики просто выкладывают деньги за третьеразрядные иностранные ленты.

Понятно, что так гораздо легче жить.

А ведь та ужасающая киномакулатура, которой до отказа забиты экраны наших телевизоров, пагубно влияет и на психику простых людей, и на самосознание всей нации. Это целлулоидное дерьмо, очень, кстати, притягательное дерьмо, завернутое в красивый фантик, как магнит тянет зрителя к экрану, мешает жить – прочитать хорошую книжку, побеседовать с друзьями или сходить в театр…

Я думаю, что в случае ввода российской стороной квот на количество закупаемых иностранных фильмов реакция американской стороны может быть жесткой. Зато мы сможем стимулировать производство добротной отечественной продукции.

Нам надо обратить внимание на опыт Франции, где снимается своя весьма качественная продукция и где все равно есть серьезные государственные квоты на показ по ТВ иностранных картин.

Уверен, что правильно и полезно было бы ввести налог на билеты в кинотеатры, где идут западные блокбастеры, а вырученные деньги пустить на производство российских фильмов. (I, 89)

(2002)

Огромное количество информации, которое сегодня люди черпают по телевидению и в Интернете, в определенном смысле вымывает интерес к кинематографу.

Но все равно будут люди, для которых кино не может быть заменено ничем. И когда приходишь в кинотеатр «Пушкинский» в двенадцать ночи и видишь практически полный зал, это удивляет и одновременно очень радует.

Сейчас интерес растет, потому что растет прокат. Растет производство отечественных фильмов.

Это дает мне надежду, хотя, может быть, мы и не доберемся до прежнего ажиотажа. (II, 40)

(2002)

Почему я довольно спокойно отношусь к нынешним перекосам в нашем кинематографе – натурализму, жестокости, безыдейности?

Тут болезнь роста. Кислородное отравление – хватанули излишку, голова закружилась, и понесло!

Но дело в том, что есть камертон.

Камертон этот – зритель, сиречь народ. А народ устал от того, чем его кормят в последние годы. И это естественно. И не хочет он больше этого кушать. Он хочет другого. И кинематографисты это почувствовали. И потому Филипп Янковский, молодой режиссер, снимает картину «В движении». Кроме всего того, что является модным в кино, в его картине возникает и прослеживается желание человека понять: а что со мной происходит? а почему так? а кто я такой?

Рогожкин снимает знаменитую «Кукушку», а Валерий Тодоровский – блистательного «Любовника».

Сегодня среди кинематографистов наступает понимание того, что самый важный критерий успеха – отклик и сочувствие зрителя. Без зрителя, что бы мы ни делали, труд наш бессмыслен. Живописец может писать холст и класть его в чулан, писатель может писать в стол. В кино так нельзя. Только через прикосновение с теми, кто сидит в зале, происходит как бы оплодотворение твоего творчества. Если они тебе плюют в лицо за твои «искания», а ты высокомерно отвечаешь: «А я так вижу!» – что ж, тогда тебе скоро будет просто-напросто нечего кушать. Потому что теперь только зритель может оплатить твой труд. А зритель тебе будет платить только за то, что ему интересно смотреть, что ему близко и дорого.

В кинематографической державе существование замечательной Киры Муратовой, Алексея Германа возможно только тогда, когда существует тело большого кино. Представьте себе, что кино состоит только из фильмов Сокурова, Германа, Муратовой, Иоселиани…

И что?

Невозможно питаться каждый день только устрицами – вы сойдете с ума. Зрителю нужны и комедии, и мелодрамы, и приключения, и исторические ленты.

Так что я возлагаю надежды на зрителя. В конце концов, он заставит тех, кто снимает кино, снимать то, что надо зрителю, а значит и стране.

Великое итальянское кино, откуда оно возникло?

Разрушенная, униженная, нищая страна, войну проиграла… А посмотрите картины тех лет – черно-белые, маленькие, дешевые, с непрофессиональными актерами. Люди валили на них по одной простой причине: это было про них. Они себя узнавали.

Как только зритель начнет узнавать себя на экране, это и будет выход из кризиса. (I, 92)

(2003)

Интервьюер: Сколько Вы смотрите в год российских фильмов?

Почти все.

Поэтому могу с уверенностью сказать, что русские фильмы, попавшие в конкурс последнего Московского кинофестиваля, сильные.

В этом плане я сам себя оправдываю. Помните, три года назад в конкурсе фестиваля не было ни одного нашего фильма? Тогда со мной много спорили, но, считаю, я поступил честно. Если нет достойного кино, зачем позориться? Многие обвиняют Московский кинофестиваль в том, что мы мало берем в конкурс своих картин. Но лоббировать надо все-таки кино, а не некое нанесенное на целлулоид изображение.

Есть такое чувство, как стыд. Я хорошо понял, что это такое, когда был президентом кинофестиваля в Сан-Себастьяне. Фильмы показывали ужасные, а я все ждал одну русскую картину. Сам ее не видел, но предполагал, что она наверняка будет лучше. Даже членам жюри недальновидно сказал: «Ребята, сейчас вы увидите, что такое русская школа»…

В результате показ закончился тем, что впервые на этом фестивале вместо аплодисментов люди топали ногами. (I, 95)

(2004)

Интервьюер: Как Вы оцениваете уровень российского кинематографа? В прошлом году много говорилось о том, что наметился подъем, появились одаренные дебютанты. Но на завершившемся в воскресенье Берлинском кинофестивале нашей картины опять не было в конкурсе.

Мне кажется, происходит самообман.

Мы заговорили о подъеме, почувствовав первые всплески после пустоты нескольких лет. И я тоже обрадовался, посмотрев «Коктебель», «Прогулку», «Возвращение» или «В движении» Филиппа Янковского, в котором есть поползновение поговорить о времени и поколении и попытаться понять, почему мы такие. Но ужас в том, что у нас пока не возродилась культура режиссера, ее основы, когда нужно уметь хотя бы репетировать – просто репетировать.

Посмотрите, как играют сегодня актеры. Они раскованны? Да. Пластичны? Да. Но они уже имеют свои штампы, из которых не могут вырваться, потому что им никто не помогает. Кторов, или старик Ливанов, или Грибов, или Пуговкин тоже обладали штампами, но таким их количеством, что на сто тридцать втором ты забывал, что у него был седьмой. Сегодня эти штампы плоские и мелкие, поэтому удачи, которые возникают от сценарного хода или особого режиссерского взгляда, столь пока редки.

Да, есть Рогожкин с Балабановым, снимающие фильмы, в которых ощущается наличие корневой системы, есть Хотиненко, Садилова… Талантливых людей много. Но средний уровень современной режиссуры, к сожалению, пока бескультурен и поверхностен.

Критики возмущались, что «Золотой Орел» обошел вниманием «Бумера». Но сами же критики, дав ему восемь номинаций на своего «Золотого Овна», вручили только одну премию – за музыку. Говорить о том, будто «Бумер» – новое слово? Господа, поезжайте в Белые Столбы да посмотрите давнего «Самурая» Мельвиля! Тема, считайте, та же, но до чего же вкусно сделан фильм! Какой класс, какая культура. (I, 103)

(2004)

Интервьюер: Если подводить итоги 2004 года, какие события в кино Вы назвали бы наиболее яркими?

Прежде всего я назвал бы не просто стабильным, а бумовым рост нашего кинопроизводства и кинопроката.

Когда мы выпускали «Сибирского цирюльника», в стране было тридцать шесть современных кинотеатров. Сейчас их более семисот. Еще три года назад на Московском международном кинофестивале не было ни одной отечественной картины качественного уровня. В этом году их три! И все они – очень разные, каждая демонстрирует невероятные профессиональные возможности. И каждая могла бы претендовать на участие в любом фестивале любого уровня! В итоге одна из них – картина режиссера Месхиева «Свои» – получила сразу три главных приза: за лучшую мужскую роль, режиссуру и главный приз!

Отечественная картина «Ночной дозор» собрала огромное количество зрителей и соответственно денег и тем самым побила все рекорды, существовавшие до этого, включая установленные американскими блокбастерами.

Еще бы я отметил, что рекордное количество теле– и кинопроектов и по качественным критериям приближается к европейскому уровню. Немаловажно еще и то, что на теле– и киноэкранах России к 60-летию Победы стали появляться полноценные картины о войне, рассчитанные не только на ностальгические чувства ветеранов. Судя по опросам, эти картины пользуются очень большим успехом у молодого поколения зрителей.

И все же самое главное, на мой взгляд, заключается в том, что нашего зрителя не удалось одурачить. Отрадно осознавать, что лавина третьесортных картин класса «В» и «С», которая обрушилась на нашу голову за прошедшие десять лет, не только не отвернула зрителя от настоящего кино и от отечественного в первую очередь, но и еще больше возбудила его желание смотреть качественную продукцию. И я считаю, что это очень важная победа нашего зрителя.

Но это вовсе не означает, что мы можем почивать на лаврах. Пока еще недостаточно высок культурный уровень режиссуры в массе. С куда большим вниманием нужно относиться к воспитанию молодежи. Я вижу здесь две проблемы: либо не совсем удовлетворяется жажда ребят и будущие режиссеры не находят ответ на все вопросы профессии, либо этой жажды нет. (II, 46)

(2005)

Интервьюер: В последнее время довольно много говорится о возрождении нашего кинематографа. А на премию «Золотой Орел» между тем номинировалось всего с десяток картин. Разве это возрождение?

А где Вы видели больше?

В борьбе за «Оскар», как правило, принимает участие шесть-семь картин. Проблема заключается не в количестве фильмов, а в качестве конкурентной борьбы между ними.

Если существует пять реально конкурентоспособных картин, это очень много!

А на этом «Орле» каждый из режиссеров тех лент, которые были представлены на главный приз – Валерий Тодоровский, Дмитрий Месхиев, Владимир Хотиненко, Владимир Машков, Павел Чухрай, – был серьезным претендентом на победу. Три года назад была одна «Кукушка» Рогожкина, а все остальное на три головы ниже.

Поэтому сегодня дела в нашем кинематографе обстоят неплохо.

Сегодня порой складывается впечатление, что и ТВ и кинематограф испытывают явный дефицит сюжетов. Стоит одному завести ток-шоу про семью, как другие каналы подхватывают это. И в кино то же самое. Сперва шла волна биографических фильмов, потом пошли фильмы про войну. Словно режиссеры друг у друга темы приворовывают.

Кино – это индустрия, хотите вы этого или нет.

Если выходит картина, которая имела успех, удачная тема, как золотая жила, вычерпывается до последнего, пока скребок по дну не зацарапает. После фильма «Я шагаю по Москве» сразу же вышла лента «Два воскресенья». Один к одному! Молодой парень, девушка, Москва… Но отработалась тема – и волна умерла.

Сейчас есть тема, которая дала бы мощный выброс хороших картин?

Не знаю. Лично я занят «Утомленные солнцем – 2»…

Что касается возможной темы, то, я думаю, скоро настанет черед исторических картин. У нас это может быть война 1812 года, Куликово поле, Александр Невский.

Можно сделать потрясающую серию ремейков, повторив картины, которые уже были сняты. Взять те же сценарии – «Адмирал Ушаков», «Суворов», «Кутузов», вынуть из них идеологию, актуальную для того времени, которой они были перегружены, и снять шикарные фильмы.

А русские сказки – «Конёк-Горбунок» или «По щучьему велению»! Если использовать новые технологии, компьютерную графику, это будет фантастическое зрелище! (I, 114)

(2005)

Рост кинематографа столь мощен, что рано или поздно кинематографическому сообществу вновь потребуется самостоятельная организация, не вмещающаяся в рамки Министерства культуры.

Пример тому – цифры: если в 1995 году в стране было всего тридцать шесть кинотеатров, а бокс-офис со всего проката составлял восемь миллионов долларов, то сегодня только одна картина «Статский советник» собрала эту сумму, а количество кинотеатров выросло до тысячи двухсот.

Что касается бокс-офиса следующего года, то ожидается, что он будет не меньше полумиллиарда долларов. Кстати, уже в 2004–2005 годах сборы отечественных фильмов почти в три раза больше, чем у всех иностранных фильмов (за исключением американских блокбастеров, бюджет которых составлял более ста миллионов долларов каждый). (XV, 20)

(2005)

Интервьюер: Во многом благодаря вашей деятельности российское кино поверило в себя, и теперь фильмы режиссеров-дебютантов у нас в стране собирают кассу большую, чем мировые хиты.

Я заслугу свою чувствую в том смысле, что мы (Хотиненко, я, Герман) для этого многое сделали.

А самое главное, что мы сделали, – мы не развалили то, что стало разваливаться. А соблазн был. Вы помните мгновенные деньги, которые пятнадцать лет назад приносили чернуха и порнуха? Но деньги кончаются, а стыд остается.

Вот сейчас мы остались в русле традиции. Я считаю, что тут честь нам и хвала, потому что сколько сгинуло, сколько исчезло тех, кто думал, что теперь-то уж мы рванем.

Ни фига, ни фига! Без школы и традиции никуда не рванешь. То есть ты, может, рванешь и заработаешь, но потом-то куда?

Там уж дальше бесконечная пропасть. (V, 21)

(2005)

Интервьюер: Что Вы думаете о выделении отдельного ведомства, отвечающего за кинематограф, из общей структуры Федерального агентства по культуре и кинематографии?

Вопрос об этом поднимался на правительстве, я говорил с вице-премьером Жуковым и министром культуры Соколовым.

Жизнь потребует выделить кино в отдельную структуру. У него бюджет в полтора миллиарда долларов – не надо замешивать это с библиотеками, музеями…(I, 120)

(2006)

Интервьюер: Можно сказать, что российский кинематограф становится на ноги?

Да…

Сегодня, с одной стороны, кинематограф рождает нашу жизнь, а с другой стороны, это ощущение помогает кинематографу.

Какой фильм Вы назвали бы лидером отечественного кинематографа?

«Космос как предчувствие». Это более зрелый фильм, чем «9-я рота».

Можно оценивать качество фильма по кассовым сборам, как принято сейчас у нас?

Можно, но это не окончательный критерий. Успех зависит от раскрутки. Но я бы сказал, это эфемерный успех.

Но! Мне кажется, сейчас наступает момент, когда и серьезное кино начинает быть востребовано зрителями.

Что такое серьезное кино?

Серьезное – то, которое ставит серьезные вопросы и ищет на них ответы…

Мы пойдем в сторону голливудского кино?

Не дай бог, если будут считать, что хорошая картина та, которая приносит много денег… (I, 122)

(2007)

Я перед «Золотым Орлом» посмотрел двадцать восемь отечественных картин.

Ё-моё…

И ужас заключается в том, что артисты же это играют!

И потом это монтируется, как-то называется и выпускается… Как в казарме: входишь со свежего воздуха ночью – голова кружится. А потом побудешь двадцать минут, да вроде нормально все. Или как в анекдоте: стоит человек у станка, к нему подходят, спрашивают: «А ты после стакана водки сможешь работать?» – «Смогу». – «А после двух?» – «Смогу». – «А после трех?» – «Ну а я что делаю». (XIII, 3)

(2009)

Интервьюер: Ясно, что без помощи государства наше кино в ближайшие годы не выживет. Но вот о принципах этой помощи, насколько я понимаю, пока не договорились. Старая схема, когда бюджетные деньги расползались мелким, но бескрайним потоком, и финансировались фильмы, которых потом никто не видел, мало кого устраивает. Новой схемы пока не выработано. Хотелось бы услышать вашу точку зрения.

Я считаю, что выход – в создании госкорпораций. Партнерство частного бизнеса и государства. Пятьдесят процентов вкладывает государство и столько же – инвесторы. Этот институт должен закольцевать процесс от начала до конца: сценарий, производство, прокат картины. Идея, многих возмутившая, что вот существуют шесть-семь крупных студий, и деньги надо раздавать им, она в действительности имеет смысл и может приносить реальную пользу.

Да, кризис – это всегда определенное очищение, и о многих студиях-однодневках жалеть не стоит, они только распыляют кинопроцесс, более того – дискредитируют его, однако надо спасти людей работоспособных. И вот есть такие «ноевы ковчеги». Кого-то несет мимо селем, ты кричишь ему: цепляйся, вместе переждем. Денег на съемки не гарантирую, но разрабатывай пока идею, пиши сценарий, а там посмотрим…

Что касается глобальной стратегии построения киноиндустрии, тут я не беру на себя ответственность делать громкие заявления. Не хочу шифровать пустоту. Это, кстати, свойственно сегодняшнему нашему киносообществу: я крикнул, а дальше – как хотите.

И несут такую ахинею! Вот что я вам скажу: «Надо всем встать в четверг рано утром и хором крикнуть: «Мама!» – «Хорошая идея!» – «Да ты с ума сошел!!» – «Кто, я?!»

И понеслось… (I, 134)

(2009)

Интервьюер: Возможно ли с помощью бюджетных средств поднять отечественный кинематограф?

Тендеры – крайне несовершенная система, лишенная, так сказать, чистоты воспроизведения. Абсолютно не ясно, кому и за что при такой системе дается госзаказ. Если человек говорит, что снимет картину дешевле всех, и ему дают госзаказ – это бессмыслица! Нельзя искусство приравнивать к уборке мусора. В процессе отбора картин для участия в кинопремии «Золотой Орел» я с большим интересом и изумлением посмотрел практически восемьдесят процентов того, что снимается в стране за государственные деньги. Эти фильмы просто за гранью добра и зла!

Вот мы говорим про государственные деньги. Я сейчас пробиваю отчисления от «чистого диска» для кино. Эти деньги будут идти в Союз кинематографистов, и на них станут снимать документальное и студенческое кино, проводить различные фестивали. Из них мы должны помочь нашим старикам. То есть это будет финансирование своего рода творческой лаборатории. Кроме того, существуют бюджетные деньги, данные Министерством культуры на кино. Механизм их распределения никогда совершенен не будет.

Если государству нужно с помощью кино поднять, скажем, конкурс в летные училища, то оно должно полностью финансировать агитационную картину, не влезая в деньги Госкино…Если у государства есть проблема и оно хочет ее посредством кино решить – нет никаких проблем, не скупитесь на деньги. Если мы желаем поднимать отечественное кино еще и с помощью частных инвесторов, мы должны честно отдавать себе отчет в том, что частники будут давать деньги только на быстро окупаемые проекты. Какого качества будут в результате таких проектов сняты фильмы и будут ли они в реальности поднимать наш кинематограф – большой вопрос…

Вы упомянули о том, что подавляющее количество картин молодых кинематографистов «просто за гранью добра и зла». Но есть все же таланты на Руси, можете назвать фамилии?

Есть, конечно, таланты. Они на слуху. Очень хорошая картина «Юрьев день» Кирилла Серебренникова с прекрасно написанным сценарием. Талантлив Борис Хлебников, Коля Лебедев. Много хороших молодых и немолодых профессионалов, которые понимают и знают кино. Люди есть, но в общей массе их количество тонет, скажем так. (XV, 44)

(2010)

Сверхзадача в том, чтобы возникла киноиндустрия, то есть безостановочный процесс. Чтобы возник самостоятельный действующий механизм.

Интервьюер: Но индустрия возможна только тогда, когда ее товар приносит прибыль.

Согласен, но, чтобы это происходило, параллельно должен развиваться рынок, должно увеличиваться количество экранов. Где кинотеатры в маленьких городах? Инвестору невыгодно их строить. Ему важно в миллионнике построить мультиплекс с восьмью залами, они отбиваются.

Путин сказал: «Михалков мне плешь проел миллиардом». Причем я говорил про миллиард долларов, и не с тем, чтобы его дали Михалкову. Миллиард долларов – это тот стартовый механизм, который, как в самолетостроении, в любых градообразующих или государствообразующих организациях, дает толчок. И в него надо вложиться. Вот здесь и появится конкуренция в борьбе за кинотеатры, за зрителей. Ну невозможно сидеть с пятнадцатью копейками и думать про конкуренцию: как бы нам поконку-рировать, у меня пятнадцать копеек, а у него десять, я заработаю еще две копейки, а он – семь…

А если мериться не деньгами и бюджетами, а идеями? Где конкуренция смыслов?

Замечательно! Приходит ко мне человек и приносит идею. А может прийти не ко мне, а к кому-нибудь другому. Тут как раз возможностей открывается больше.

Кто решал в Министерстве культуры, кому давать, а кому не давать? Приходишь ты, приносишь сценарий о войне и говоришь: «Мой сценарий будет стоить пять миллионов долларов». Прихожу я и говорю: «А мой сценарий тоже о войне» – «Хороший сценарий?» – «Хороший! И он будет стоить десять». – «О, понятно». И дают тебе, потому что твой стоит дешевле.

Это нормально?

Это конкурс режиссеров, которые просто грозятся меньше потратить и поэтому получают постановку, а потом становятся раком, потратив все свои деньги, и говорят: «Не хватило, я не знаю, что делать». Ну, творческая неудача – списали.

Другое дело, что в погоне за тем, чтобы быть впереди планеты всей, как раз и будут шлепать и бахать «Любовь-морковь». Но это другой разговор. (II, 64)

(2011)

Интервьюер: Десятка русских классических фильмов, которые нужно было бы изучать в школе, если бы в программе вместе с литературой появился бы и кинематограф?

Конечно, «Броненосец «Потемкин»! «Земля» Александра Довженко, «Андрей Рублев» Андрея Тарковского, «Девушка с коробкой» и «Окраина» Бориса Барнета, «Война и мир» и «Они сражались за Родину» Сергея Бондарчука, «Начало» Глеба Панфилова, «Жил певчий дрозд» Отара Иоселиани, «Сорок первый» Григория Чухрая, «Мой друг Иван Лапшин» Алексея Германа, «Я шагаю по Москве» Георгия Данелия, «Тихий Дон» Сергея Герасимова. (XV, 51)

КИНО

(1977)

Я считаю, что главной проблемой является вопрос: кто имеет право снимать кино и кто этого права не имеет. Проблему эту надо ставить остро и абсолютно бескомпромиссно.

Есть один критерий: талант и точка зрения. Талант отстаивать свою точку зрения, я бы сказал.

Чем снисходительнее относиться к людям неталантливым, профессионально неграмотным, тем катастрофичнее будет расти количество серых картин, порожденных серыми режиссерами. Картин, которым можно поменять титры, и при этом ничего не изменится, потому что у этих картин нет лица.

Потому что за ними нет личности… (I, 4)

(1998)

Да, я мечтаю встать у миллиардных потоков. Причем так, чтоб их распределять. И на нормальное здоровое кино, и на эксперименты, и чтоб Овчаров работал, и Паша Чухрай, и оба Тодоровских. И молодым.

Если б эти потоки возникли, мы бы организовали в Екатеринбурге пункт обучения и производства, чтобы люди с Дальнего Востока не рвались в Москву и не сидели тут безработными, а работали на Урале, где мощная студия, ей только надо помочь. Чтоб было свое кино в регионах… (I, 70)

(2001)

Раньше кино кормило. Оно было третьим в СССР делом после водки и табака, которое приносило в бюджет страны гигантские деньги.

Сегодня этого нет.

То, что сегодня кинотеатры растут, как грибы, это очень отрадно. Проблема только в том, что в этих кинотеатрах не показывают наших фильмов.

А американская киноиндустрия никогда не упустит возможности иметь такой рынок – сто тридцать миллионов потенциальных зрителей. Каждый по доллару один раз в год – сто тридцать миллионов долларов. А билет стоит не доллар, а больше, и не по разу люди ходят в кино. Американцам не выгодно, чтобы поднималось производство наших фильмов.

Правда, стали и наши кинематографисты понимать, что без зрителя кино нет. Если то, что ты делаешь, нужно только тебе одному и никто за это не платит денег, как ты будешь существовать?

Телевизионщики это поняли. Те сериалы, которые сегодня идут, железно рассчитаны на тех, кто их будет смотреть…

Как много появилось режиссеров, которые хотят быть похожими на Тарковского, Киру Муратову, Сокурова!.. Кино Тарковского, Киры Муратовой, Алексея Германа – это артхаусное кино, которое может быть востребовано тогда, когда существуют Гайдай, Данелия, Бондарчук, Озеров.

Но если такая авторская картина выйдет на всех тридцати тысячах киноэкранов – это немыслимо, потому что это личный взгляд художника, который не требует того, чтобы он был разделен.

Кто-то выговаривается так, как Тарковский, и становится классиком. А кто-то пытается выговориться, но у него не получается, и он становится не классиком, а становится спивающимся человеком, который мучается из-за непонимания.

Кино интеллектуально-эстетствующее может быть только тогда, когда есть серьезная киноиндустрия, умноженная на профессию, на ремесло, на технологию и на осознание того, для кого ты снимаешь это кино. (I, 83)

(2005)

Кино – это категория и количество вопросов, а не категория и количество ответов… (XIII, 2)

(2005)

Кино делю на хорошее и плохое, неважно – боевик это или нет.

«Бонни и Клайд» – боевик, при этом замечательная картина. «Крестный отец» – блокбастер с кровью, интригой, но это великое кино. «Пролетая над гнездом кукушки» – не боевик, но держит, как боевик.

Я не сторонник того, чтобы выступать против того или иного жанра. Я против того, что плохо сделано.

Когда режиссер, не имеющий права снимать кино и не знающий профессии, берется за дело только потому, что дали денег, тогда, кроме наспех сляпанного кровавого месива, ничего не будет. (I, 118)

(2007)

Кино – это та энергетика, которая не видна. Как радиация.

Магия кино – это то, что нельзя потрогать руками. Или она есть, или ее нет. Не бойтесь выстраивать отношения в кадре, подолгу репетировать, говорить с актером, не слушать продюсера, который кричит: ты что, с ума сошел, какие репетиции, нам еще столько надо за день успеть снять… (XIII, 3)

(2009)

Вопрос: Каждый человек видит кино по-своему. Каков ваш взгляд на кино?

Их два: один из зала, другой из-за камеры. И они не всегда совпадают. (XV, 41)

(2011)

Интервьюер: Какие фильмы из недавно вышедших на большой экран Вас наиболее впечатлили?

Это, конечно, «Король говорит» – замечательная картина. Кстати, провалилась в нашем прокате полностью… Это волнует, это настоящее национальное кино.

А до этого картина «Повелитель бури». Это военная драма, которую сняла Кэтрин Бигелоу. Я считаю, что это выдающаяся картина. Это не просто фильм про войну, их много, это картина не столько о самой войне, сколько о том, как война для человека становится наркотиком. Эта тенденция серьезная, когда для человека война – это образ жизни. И когда он возвращается домой целый и невредимый, вместо того, чтобы благодарить Бога и начинать жить нормальной жизнью, он рвется обратно «на войну», ища риска и постоянного адреналина, в эту атмосферу постоянного напряжения и опасности. Это очень глубокая картина.

А из наших картин, я думаю, что из недавних это «Как я провел этим летом» – драма Алексея Попогребского.

Мне очень понравилась картина Виктора Шамирова «Упражнения в прекрасном» с Гошей Куценко в главной роли, которую я видел на «Кинотавре».