Текст книги "Неудержимые демоны, или История женской войны. Книга первая"

Марта стремительно пересекала пустующие площади, усеянные устрашающими следами от упавших снарядов. Так как все мужчины, старики, большинство детей и женщин ушли на фронт, некому было убирать город. Тела погибших могли лежать непогребёнными в течение нескольких недель, источая трупное зловоние. Неудивительно, что в это тяжёлое время в Кеблоно чума и холера стали столь частыми гостями, а крысы и мухи – завсегдатаями горячих точек оборонительной линии. Пока Марта шла, горечь и ярость накатывали на её душу с усиливающейся яростью, как пенистые волны во время сильного шторма. Вот что содеяли войска Гая Фолди с её городом! Интересно, что сказал и почувствовал бы Ноули Виллимони, если бы увидел здесь, на дне глубоких воронок, изломанное тело своей «милой» сестры?! А он с яростным, даже каким-то фанатичным остервенением сражается на передовой под личным командованием министра, будто не зная о том, что следствием его воинского мужества может явиться смерть Байны. Всё-таки первое впечатление, сложившееся у Марты о нём, было обманчивым – у Виллимони нет сердца. И почему-то от этой мысли ей стало немного грустно. Она до последнего верила, что не только в Кеблоно сохранились порядочные люди, имеющие честь и совесть. А оказалось, они, ложно обвинённые во всех смертных грехах, встали на противоположную сторону шахматной доски со своими согражданами…

Марта торопливо перебежала через обломки разрушенного моста, стараясь не наступать в прозрачные, холодные водные ручейки, сочившиеся сквозь нагромождения битого кирпича и патину пыли. Всего в паре сотен метров от этого места жила её семья… Чтобы вновь не травить себе душу, она опустила голову как можно ниже и быстро забежала в один из узких кривых проулков. Отсюда ей не увидеть своего дома, здесь она не сможет причинить себе боль. Хотя боль уже причинена, она сидела внутри Марты и грызла её внутренности, как голодный лев. Что толку было утаивать от самой себя свои переживания?

Толк, конечно, был: пока она в бесчисленный раз занималась бесполезным самоистязанием, последние часы её короткой и бестолковой жизни стремительно пролетали мимо. Надо было жить, жить, ведь это – в последний раз! И мстить Империи до последнего своего вздоха! И исполнять свои обещания… ведь они уже был даны. Ноули Виллимони не заслуживал снисхождения, это верно, но Марта не знала его сестру, которой требовалась помощь. Байна Санна тоже жила под градом постоянных бомбёжек, в осаде у нескончаемого страха и отчаяния. В чём-то Ноули действительно не ошибся: Марта долгое время была рабой своих глупых табу и убеждений. Но в этот, последний, день своей жизни она поклялась поступить так, как не поступила бы в иное время.

Вздохнув, Марта пристально осмотрела близлежащие дома. Улица Серебряных Колоколов, на которой она сейчас находилась, считалась одной из самых старых в городе, здесь проживали только бедняки, неудачники и отщепенцы приличного общества, представители иных разумных рас этого мира. Девушка безмолвно ухмыльнулась: неужели родство со знатной фамилией Виллимони не могло дать Байне Санне возможности купить себе дом в богатейших кварталах Кеблоно? По всей видимости, нет. Марта презрительно фыркнула и подняла взор от выщербленной грязной мостовой. На её удивление, она стояла у дверей нужного ей дома, точно небесные помощники, украдкой окутав её своим невидимым плащом, перенесли её на место.

Глядя на это строение, нельзя было и на минуту представить, что здесь живёт сестра человека, обласканного высшим светом общества. Байна Санна ютилась в небольшом двухэтажном домике, выстроенном настолько бестолково, что, казалось, планировкой занимался пятилетний ребёнок. Узкие, чисто вымытые квадратные окошки печально поглядывали на военный мир, а окружавшие их старые ставни тихо поскрипывали, качаясь на ветру. В отличие от своих соседей, Байна была редкостной аккуратисткой: Марта не заметила на территории её дома ни пылинки, точно она всё свободное время занималась уборкой. Узкие невысокие ступеньки, ведущие к изящному крылечку, потемнели и ссохлись от старости, но, несмотря на это, стараниями своей хозяйки выглядели на зависть красиво. Рассматривая дом Санны, Марта почувствовала к ней родственную симпатию: обеих девушек можно было смело назвать чистюлями. Это идеально выскобленное крыльцо было даже жаль пятнать следами своих грязных сапог. Но, тем не менее, Марта быстро взошла по ступенькам, взялась за круглый медный молоточек и требовательно постучалась им в хлипкую дверь.

Тишина. Отойдя назад, Сауновски внимательно прочесала взглядом второй этаж домика, нависавший над первым, будто старое дерево, молча грозящееся упасть. В единственном окошке под самой крышей неуверенно зажёгся желтоватый свет, и на фоне тонких серебристых занавесок показался тоненький девичий силуэт. Девушка немного постояла у окна, затем отбросила назад свои длинные волосы и быстро скрылась в глубине комнат.

Не успело пройти и нескольких быстротечных мгновений, как Марта услышала дробный перестук чьих-то летящих шагов. Девушка подбежала к двери, звякнула ключами и, даже не взглянув на улицу, тенью выскользнула из дома.

«Узнаю сестру Виллимони, – про себя усмехнулась Сауновски. – Эта девчонка тоже ничего и никого не боится».

Однако внешность юной Байны Санны недвусмысленно указывала на её нежность и робость – те качества, которые по каким-то непонятным причинам ценились в девушках превыше всего. Хозяйка развалины на улице Серебряных Колоколов застенчиво подняла на Марту кроткий взгляд больших карих глаз, стыдливо покраснела и нервно сжала в крошечном кулачке прядь блестящих каштановых волос. Нежданная гостья тотчас подметила, что тоненькие пальчики Байны пестреют следами от игольных уколов, точно она проводила над шитьём долгие бессонные ночи.

– Кто Вы, милая госпожа? – тихо спросила Санна. – Я не знаю Вас. Быть может, Вам нужен кров, под которым Вы смогли бы провести спокойную ночь?

Голос у девушки полностью соответствовал её внешности: снисходящий до шёпота, подчас неуверенный и подрагивающий, с проскальзывающими в нём изредка ребяческими интонациями. Её уважительная речь в одно мгновение разнесла в пух и прах все представления, что Марта успела составить о ней. Кажется, Санна вовсе не такая самоуверенная нахалка, как её брат. Значит, она всё же заслуживает помощи… хотя Марте и не хотелось её оказывать.

– Госпожа? – громче повторила Байна.

– Ведь ты, насколько я понимаю, сестра старшего офицера пятого королевского полка, Ноули Виллимони? – Марта предпочла сразу перейти от слов к делу.

Приторная, слащавая в своей вежливости Байна казалась в разы противнее, чем её грубый и бесцеремонный брат. Марта начала жалеть о вдруг проснувшейся в ней справедливости. Ей уже не терпелось отдать Санне имперский пропуск и сбежать отсюда.

Личико девушки, круглое, как яблоко, побледнело в то же мгновение, когда её ушей коснулся холодный официальный тон Марты. Привалившись к дверному косяку, Байна прижала тонкую девчоночью ручку к груди и испуганно закатила глаза. Из её горла вырвался единственный хриплый вопрос:

– Что случилось?

Этот фальшивый спектакль не мог вызвать в душе Марты уважения. Если бы Ноули действительно был дорог Байне, она не стала бы вести себя так глупо. Испытывая жгучее во вредности желание испугать девушку, Сауновски заговорила медленно, смакуя каждое слово с цедящим садизмом:

– Ноули Виллимони, старший офицер пятого королевского полка, вчера вечером был задержан под стенами нашего города и, как особо опасный преступник, поспешно доставлен в подземную тюрьму. Сейчас Вест Айрен и Венис Упульма, должно быть, уморили его пытками.

– О, не надо… – простонала Байна, обхватывая себя за плечи дрожащими руками.

– Несколько часов назад, – с убийственным спокойствием продолжала Марта, – я побывала на допросе этого человека. И он, предчувствуя скорую смерть, попросил меня передать Вам, госпожа Санна, имперский пропуск, чтобы Вы смогли выбраться из города. Не знаю, зачем я исполняю последнюю волю своего злейшего врага, однако я стою здесь и отдаю Вам этот мешочек…

Она вложила в оледеневшую ладонь Байны туго завязанный фиолетовый свёрток. Побелевшие губы девушки задрожали, сжимаясь в узкую полоску, глаза переполнились слезами, а из горла едва слышно полился сдерживаемый вой, исполненный бесконечной тоски. Марта смотрела, как Санна трепетно прижимает последнюю память о брате к своей груди, как беспомощного младенца, и в приступе бессознательной одержимости начинает целовать каждую тонкую верёвочку, образующую нить. Нет, она не лгала и не пробовала себя как драматическую актрису, она действительно страдает… Марта начинала ощущать себя грязным чудовищем. Тогда, когда Ноули ещё жив, она уже хоронит его… Она чувствовала себя такой же, как и имперцы, вставшей на одну доску с ними.

– Забирайте этот пропуск! – закричала Байна, бросая бумажку в лицо Марте. – Забирайте, я хочу умереть в одном городе с братом!

– Это была его последняя воля, – тихо возразила Марта.

– А мне всё равно! Его уже нет! Вы его уморили, на вас будет лежать пятно позора! – выкрикивая эти слова, Байна заливалась яростной краской от кончиков ушей до основания шеи. Марта всерьёз опасалась, что эта полномасштабная истерика может довести Санну до смерти…

Впрочем, её уже не волновало, сколько она проживёт. Сколько бы лет она ни промучилась бы, ей уже не довелось бы встретить на своём пути второго такого человека, как Ноули. Потеряв дорогого брата, она потеряла часть самой себя. Марта знала глубину и отчаяние этой боли, ведь два месяца назад она переживала нечто подобное. Как она могла, как она вообще смела лгать? Ненависть к Империи не должна отравлять жизнь тех, кто и без родства с нею вынес немало горя. Всматриваясь в то бледнеющее, то краснеющее личико Байны, Сауновски испытывала неимоверное желание признаться в обмане. Но зачем? Виллимони всё равно умрёт: его прикончат не Вест и Венис, но кто-нибудь иной. Уже завтра стены Кеблоно падут, и вражеские легионы окружат каждый дом и каждое дерево. Защитники гордого города либо погибнут на его защите, либо попадут в плен и подвергнутся таким унижениям, что мучительная смерть по сравнению с ними покажется блаженством. А те, кому чудом удастся сохранить себе жизнь в яростном пылу войны, постараются сделать всё возможное ради того, чтобы Империя ещё не раз вспомнила их недобрым словом. Группа озлобленных диверсантов убьёт Виллимони, если он ещё будет каким-то чудом жив. У Байны не было шансов увидеть брата рядом вновь. Не стоило обнадёживать её. Поэтому Марта подняла с грязной мостовой пропуск офицера и протянула его рыдающей девушке:

– Возьми.

– Не хочу, – по-детски капризные нотки просквозили в голосе Байны. – Ведь Ноули умер. Для чего теперь я должна спасаться?

– Он хотел этого, – осознавая, насколько глупо и неубедительно звучат её слова, Марта всё же произносила их. – Он попросил меня, чтобы я передала тебе эту вещь, – она осторожно коснулась мешочка, который Байна всё ещё прижимала к своей впалой груди. – Ты будешь помнить о нём.

– Он… ведь он действительно хотел? – доверчиво спросила Санна, на мгновение приподняв голову. – Ноули хотел, чтобы я трусливо сбежала из города, который долгие годы был моим настоящим домом?

– Он хотел, чтобы ты была в безопасности, – твёрдо сказала Марта, потрепав приободрившуюся Санну по её острому плечику. – Ты должна выполнить его предсмертную волю. Когда имперские войска ворвутся в город, они не станут щадить никого: ни стариков, ни женщин, ни детей. В это страшное время даже пропуск не сможет обеспечить тебе стопроцентную безопасность. Беги, пока есть шанс!

Большие карие глаза Байны Санны ещё несколько бесконечно долгих секунд внимательно изучали то лицо Марты, то развязанный фиолетовый мешочек офицера. Марта лениво гадала, что же выберет сестра такого человека, как Виллимони: славную смерть от рук своих союзников в павшем городе «предателей» или же бегство в иную, лучшую жизнь? Если бы этот выбор стоял перед нею, она, не колеблясь ни минуты, осталась бы под прикрытием стен Кеблоно, тех самых, что были для неё колыбелью детства. Они же станут для неё могилой. Ей хотелось верить, что Байна предпочтёт красивую гибель, а она…

Она с видимым сожалением в детском писклявом голоске проронила:

– Ни за что не ушла бы отсюда. Но Магия может покарать меня. И поэтому я исполню волю брата.

Стиснув крошечные ладошки в кулачки, она решительно тряхнула головой и сунула пропуск в карман своего скромного коричневого платья. Байна затворила ветхую дверь, ведущую в её старый домишко, улыбнулась на прощание окошкам. Занавески на них прощально качнулись, будто они тоже были живыми и могли ощутить боль расставания – возможно, вечного. Санна нежно погладила широкие подоконники, одарила теплым взглядом каждую доску и каждый кирпичик того строения, в котором провела лучшие годы своей жизни. И затем, обернувшись к Марте, спросила:

– Вы пойдёте со мной?

– Что?

Марта была настолько удивлена этим неожиданным предложением, что её глотка самовольно выпалила глупый односложный вопрос. Байна Санна раздражённо нахмурила изящные дугообразные бровки:

– Вы хотите уйти? Я могу провести Вас…

– Это исключено, – оборвала её Марта. – Имперский пропуск является действительным только для родственников Ноули Виллимони, а я не вхожу в их число.

– Но я хотела бы…

– Не только в этом дело, Байна, – покровительственно улыбнулась Марта. – Кеблоно – моя родина, я не брошу её, что бы ни случилось с нею. Я буду стоять на страже Дебллских ворот! Я слишком люблю свой дом. За эти годы Кеблоно сделался частью меня самой. Потеряв его, я потеряю себя. Я благодарю тебя за твоё предложение, но я вынуждена отказаться. Я не предательница, я не слабая. Я не дрогну.

Таинственный золотистый свет неба, на востоке которого медленно начинало подниматься солнце, на секунду озарил их лица. Решительная Марта смело глядела на растерянную Байну Санну, и в глазах у обеих горело пламя любви. У одной: к погибающему городу, у другой – к потерянному навсегда брату. Как бы ни разнились эти чувства, суть они имели общую, и эта суть объединяла их. Поэтому Марта не испытала презрения к уходящей Байне. У неё был шанс начать жизнь сначала. Она знала, что в жизни ей открыто ещё множество разных дорог. А Марта жила и дышала лишь одним – не увядающей мечтой о мести.

– Прощай, Байна Санна, – улыбнувшись, сказала она на прощанье.

– Прощайте, госпожа, – с робким почтением ответила девушка и медленно пошла вниз по крыльцу.

Марта окликнула её тогда, когда она уже торопливо засеменила по улочке, пересечённой первыми золотистыми полосами восходящего солнца.

– Постой!

Санна покорно обернулась, сунув руки в глубокие карманы своего платья.

– Что, госпожа? – с непередаваемой детской наивностью спросила она.

– Неужели ты пойдёшь так? Налегке?.. – удивилась Марта.

– Мне нечего брать с собой, госпожа, – тень полуулыбки осветила личико девушки. – Всё, что мне нужно – имперский пропуск и память о брате. Одно, – она похлопала себя по карману, – я несу здесь. Другое, – она нежно дотронулась до фиолетового шнурка у себя на шее, – хранится и вне моего сердца, и в нём самом. Для меня Ноули жив, пока жива я. Я никогда не забуду его.

– Прощай, – повторила растерянная Марта.

– Прощайте, госпожа, – тем же тоном, что и в прошлый раз, отвечала Байна Санна.

Хрупкая фигурка девушки стремительно удалялась, а Сауновски, как загипнотизированная, ещё смотрела ей вслед. Вот сестра офицера Виллимони скрылась за поворотом извилистой улочки, незаметная, как призрак. Хотя её давно не было рядом, Марта неустанно слышала в своих ушах отзвук её слов:

«Для меня Ноули жив, пока жива я».

«Значит, моя семья тоже здесь, рядом, ведь я ещё стою на земле и помню о них», – осознала Марта. Жаль, что эта истина открылась ей чересчур поздно: ведь уже через пару ничтожных часов грядет её последний бой.

– Я иду туда, где сейчас я нужнее всего, – твёрдо улыбнувшись, Марта надела шлем и рысью припустила к Дебллским воротам.

* * *

Ноули Виллимони, старший офицер пятого королевского полка, с видом мрачного торжества изучал сырую тюремную стену напротив себя. На самом деле он чувствовал себя вовсе не так уверенно и непоколебимо, как вам могло бы показаться. Когда мысль о сестре: беспомощной наивной глупышке, застрявшей в стане у врага – касалась его памяти, ему казалось, что в приступе гнева он способен разбить унижающие его кандалы вдребезги!

Но это было не так. Закалённая сталь была во много раз сильнее него. Как бы он ни ёрзал и ни извивался, как бы он ни колотил оковами о покрытые плесенью кирпичи, ему не удалось добиться иного эффекта, кроме ноющей боли в сломанных запястьях. Почему он был так жалок и бессилен? Почему?! Ведь он – лучший воин на передовой, в полку о нём ходили легенды! И что толку от его талантов? Его схватили какие-то грязные простолюдины – его, аристократа и доверенного человека Королевских особ!

Но сегодняшний кошмарный день нёс в себе ещё немало новых неприятностей.

Решётка, закрывавшая выход из его камеры, поднялась вверх, и в проходе в качестве нового препятствия возник палач. Как внимательный Ноули выяснил из подслушанных разговоров своих тюремщиков, этого его мучителя звали Вест Айрен. Из всей четвёрки наглых повстанцев он был самым нетерпеливым и самым кровожадным. Казалось, ему доставлял удовольствие процесс пытки как таковой. Потоки льющейся крови, ругань и крики жертвы только подбрасывали дров в костёр его пылкой радости. Ноули сумел выбрать правильную стратегию: во время истязаний он стоически молчал, даже если причиняемая ему боль казалась невыносимой. Вест был бы безмерно счастлив, если услышал от строптивого пленника хоть звук, а в планы последнего не входило исполнять вражеские желания. Поэтому, едва взор Виллимони остановился на массивной фигуре Айрена, губы его выработанным рефлексом крепко сжались, а каждая клеточка тела внутренне напряглась, готовясь к боли.

Палач-великан с неторопливой грацией пустынного льва подступил к Ноули ближе. Неровный свет факела, который здоровяк сжимал в мясистой руке, разгонял жирных тюремных крыс по тёмным уголкам камеры. Шурша голыми хвостами, гадкие твари поспешно прятались, но иногда Виллимони успевал различить их уродливые тени и даже очертания их тел. Вспомнив, что голодные крысы могут за несколько часов обглодать человеческое тело до костей, Ноули непроизвольно вздрогнул, и кандалы незамедлительно отозвались эхом его движения.

– Ну, молчишь? – грозно спросил Айрен.

Виллимони предпочёл даже не смотреть на палача: это гарантированно вывело бы того из себя.

На удивление, Вест остался тих и спокоен. Некое подобие мрачной ухмылки пробежало у него по губам, спрятавшись в густой белокурой бороде.

– А я на твоём месте заговорил бы, парень, – пророкотал он.

«Да как этот вшивый деревенщина смеет воображать себя на моём месте?»

– Ты заговорил бы потому, что у тебя душа такая же продажная и слабая, как и у отверженных!11
  Отверженными в период 3000 – 3170 гг. авалорийской эры назывались представители иных разумных рас: Дарихаки, гибриды, демоны, оборотни, ищейки и проч. (П. – П.)


[Закрыть] А я верен своим милостивым правителям, и я не скажу тебе ни слова о формуле, даже если ты попытаешься вытянуть из меня информацию раскалёнными клещами!

Окончив свою страстную обличительную речь, Ноули поднял голову и с искренней радостью победителя оглядел свою жертву. Его не смущало, что на самом деле он – пленник, а Вест – триумфатор, ведь это было несущественно и являлось действительным лишь в физическом плане. В плане же моральном Виллимони считал себя много выше своего палача, о чём он не преминул сообщить в гулкой тишине тюрьмы.

По губам Веста, теряющимся среди густой растительности, как человеческая дорога – в диких джунглях – вновь скакнула улыбка. Но на сей раз она дышала мерзостью и подлостью. Ноули настороженно вгляделся в громадный, громоздкий тёмный силуэт своего мучителя.

– Как ты смеешь смеяться надо мной? – гневно спросил он. – Надо мной, над Ноули Виллимони? Тебе известно, кто я и кто – ты?!

– Ага, – грубо и просто подтвердил Вест. – Ты – подлый душепродавец, а я – верный защитник своего города. Будешь ещё хамить?

– Буду, – с вызовом ответил Ноули.

Отчаянная уверенность в том, что он уже потерял всё, отключила в его душе сигнал самосохранения. Его не волновало, на сколько лишних секунд продлится его жизнь.

Тюремщики не намерены были церемониться с ним. Они убьют его при любом раскладе. Это значило, что перед смертью он должен максимально насолить им, сделать так, чтобы впоследствии в своих беседах они ещё не раз вспомнили о нём! Надо было делать хоть что-то, пусть даже такое ничтожное, если выполнить свою главную миссию – освободить Байну – он не мог! Ноули сердито прикусил губу. Внутри его сердца ещё жила слабая надежда на то, что эта девушка, Марта Сауновски, выполнит его предсмертную просьбу… Она казалась справедливой и честной. Впрочем, кому, как не ему, знать, насколько обманчиво порой бывает первое впечатление, что мы составляем по чужой внешности!

«Марта, во имя Всесильной Магии, спаси мою сестру», – подумал Ноули и опасливо прикрыл глаза: мрачная фигура Веста очутилась рядом с ним.

– Говори то, что знаешь о формуле, – резко рыкнул он, и офицер даже сквозь темноту сырой темницы увидел, как в его глазах загорелось адское пламя.

Но никакие, даже самые злые взгляды и изощрённые пытки, не заставили бы его открыть доверенный ему секрет. Вскинув голову, Ноули дерзко бросил:

– Не скажу! Твой дружок, кажется, его звали Бирр, утверждал, что вы справитесь и без меня! Докажите же мне, что у вас имеются хоть зачатки разума!

Язвительная реплика Виллимони не пришлась великану по душе. С наслаждением затягивая кандалы у пленника на ногах, Вест с оттенком сумрачного удовлетворения прошипел:

– Ну, ну, кричи же! Я вижу, что тебе больно!

Да, Ноули действительно было больно, но он скорее бы умер, чем признался в этом врагу. Он должен терпеть, должен терпеть ради Короны и ради того доверия, которым его осчастливила венценосная чета! Ради Байны, ради своей незапятнанной чести!

Хруст! Омерзительный звук, похожий на резкий хлопок, разнёсся в мертвенной тишине темницы. Ноули уже было знакомо это отупляющее болевое ощущение – нечто подобное он испытывал тогда, когда ему ломали руки. Но в то трудное время рядом стояла Сауновски, он чувствовал её сострадание и переносил пыточные муки легче. Сейчас же её здесь не было. Только он, Ноули Виллимони, и этот простак, Вест Айрен. Это – испытание на мужество. Нельзя даже взглядом выдать свои чувства.

– Нравится, мальчишка? – злорадно осведомился палач.

Сквозь зубы офицер выдавил несколько отборных проклятий, которые берёг на худший случай в своей жизни. Он был уверен: сейчас настала пора употребить их.

Кустистые брови Айрена приподнялись в фальшивом подобии изумления:

– Я не представлял, что имперский офицеришка может знать такие выражения!

– Я – старший офицер пятого королевского полка, находящегося под личным командованием Гая Фолди, министра внутренних дел Авалории! – выкрикнул задетый его пренебрежением Ноули.

– Что-то это ничего мне не говорит, – хмыкнул Вест. – Может, отбросим формальности и побеседуем спокойно и по существу того вопроса, который меня интересует?

– Нет, – непреклонно ответил Виллимони и сдержанно фыркнул сквозь зубы от боли: блестящий кинжал, вдруг появившийся у Айрена в свободной руке, полоснул его по плечу. Кровь медленно закапала из глубокой раны.

– Неужели?

Вест склонился к Ноули так близко, что тот мог видеть остервенелую ненависть в его глазах, озарённых сумасшедшим светом неверного факела. Та фанатичная бездна, которая сквозила в узких чёрных зрачках палача, могла бы впечатлить кого угодно, но только не Виллимони. Он равнодушно хмыкнул:

– Можешь угрожать мне, можешь пытать, можешь убить меня, но я ни слова не скажу о формуле.

– Ты не знаешь, что я – прирождённый палач, – похвастался Вест. – Я ещё не пытал тебя со знанием дела. Я могу жечь тебя вот этим огнём, – он махнул факелом у Ноули перед носом, – я могу делать глубокие надрезы у тебя на коже и потом заливать туда кипящую смолу… Могу бросить тебя вариться в чан с обжигающе горячим маслом… Или… ты не слышал о старинной пытке «уголёк в ухо»? Всё это и не только я могу пустить в ход… Неужели ты не боишься?

Ноули презрительно смотрел в безумное лицо Айрена. Нет, ему не было страшно, ведь он знал, ради чего умирает в медленных дьявольских муках. Сердце офицера грела надежда на то, что однажды Их Величества удостоят его посмертного ордена мужества, и имя его будет вписано на страницы истории Авалории…

Мечтательная улыбка, тронувшая его губы, рассердила Веста Айрена.

– Ах, ты ещё смеешь ухмыляться! – взревев, как раненый зверь, палач замахнулся своим кинжалом…

– Отойди, Вест, – твёрдо приказал знакомый Ноули голос.

Это был Бирр Кавер, один из друзей Марты Сауновски. Стоя на пороге камеры, он с неодобрением смотрел на палача и на его жертву. На невыразительном, как у многих потомков гибридов, лице молодого человека трудно было прочесть хоть какие-то эмоции, однако Виллимони чувствовал исходящий от него гнев.

Айрен медленно опустил нож, но его исказившиеся черты не разгладились, его дыхание не стало тише.

– Его надо убить, Бирр, – страстно заговорил он, указывая в сторону Ноули рукояткой кинжала. – Он – мерзкий, подлый, грубый скот. Он должен умереть!

«Куда больше это краткое, но информативное описание подходит к тебе», – злорадно подумал Ноули.

– Я согласен с тобой, дружище, – устало улыбнулся Бирр, – но мы, тем не менее, не имеем права кончать с офицером.

– Почему?! – яростно рыкнул Вест.

– Потому, что мы пообещали это Марте, – убеждённо произнёс Кавер и сложил руки на груди, точно пресекая все дальнейшие споры.

Но Вест Айрен проигнорировал и характерный жест, и запрещающие слова друга. Обретя волю в глубинах подземных уровней города, этот человек провозгласил сам себя законом, судьёй, Королём и божеством. Он не мог поверить, что на его территории кто-то смеет указывать ему, как следует поступать.

Смешно копируя Бирра, Айрен сложил могучие волосатые руки на груди и презрительно хохотнул:

– Пообещали? Я не помню об этом. Сауновски, наверное, уже тоже. Или ты, Кавер, грешным делом подумал, что нашей подруге есть дело до какого-то там имперского офицера?

– Да, я так думаю, – смело сказал Бирр. – Марта не пустоголовая дурочка; если она заступалась за эту скотину, – он пренебрежительно указал в сторону злобно фыркнувшего Ноули, – значит, она имела на то веские причины. Она ничего не забудет, Вест. Но, даже если ты оказался прав, и она уже ничего не помнит, мы-то знаем, что давали обещание.

– Обещание, обещание, – раздражённо протянул Вест. – Кому вообще нужны эти обещания? Мы уже не жильцы! Зачем нам нужно сохранять жизнь пленнику, который после нашей гибели будет вальяжно разъезжать по городским улицам в золотых каретах?

– Обещание, – железным голосом напомнил Бирр.

– Но ты хочешь убить его! – громовой призыв Веста, казалось, сотряс стены подземной тюрьмы. – Я знаю, ты хочешь!

– Хочу. Но не могу, – твёрдо отрезал Кавер. – Я не стану обманывать свою старинную подругу; это было бы неправильно.

– Никто не пытается склонить тебя к обману! – горячо заговорил Вест. Кажется, его пустую голову озарила некая идея. – Марта запретила НАМ убивать пленника, но она не говорила, что это не может сделать кто-нибудь другой…

Ноули прерывисто вздохнул: его палачи нашли-таки выход из создавшегося неудобного положения. Он не мог сказать, что счастлив встречать свою смерть, но в то же время погибнуть было лучше, чем терпеть череду бесконечных садистских пыток. «Байна, – с отчаянием подумал он, – вот и пришёл конец твоему брату! Хоть бы ты помнила обо мне! Хоть бы ты знала, что я умер так, как полагалось истинному подданному Короны!»

Он уже ничего не боялся – блаженная волна ледяного равнодушия нахлынула на него, утопив в себе и его душу, и его разум. Он с честью выполнил свой воинский долг – он не сказал врагам ни слова о формуле, несмотря на мучительнейшие пытки, которым его подвергали в этой крошечной камере. Кеблонские повстанцы лишают его жизни, не найдя иного способа сломить его дух. Один этот факт доказывает то, что Виллимони знал с первых минут своего заключения: он намного выше и сильнее столпившихся здесь мучителей.

Одаривая врагов последним взглядом, офицер постарался вложить в него всю ненависть и всё презрение, на которое только был способен. Он не ожидал, что Вест и Бирр ухмыльнутся ему в ответ.

– Думал, ты один умеешь корчить зверские рожи, да, мальчишка? – с радостной злобой спросил палач. – Мы тоже мастаки по этой части.

– Ты ожидал, что мы убьём тебя собственными руками? – задумчиво спросил Бирр Кавер. Его скользящий взгляд был обращён к стене, точно он разговаривал с нею, а не с Виллимони. – Ты обманулся.

– Тебя казнят крысы, – хрипло протянул Вест Айрен.

Тебя казнят крысы. Садизм этого выражения отозвался в душе Ноули мрачным холодным ветром. Он ничего не мог поделать с собой – его взгляд медленно выполз за пределы светового круга, в обитель мрака, где бойко шуршали в грязной соломе крысиные хвосты. Он вспомнил, насколько эти создания противны и кровожадны, во внезапной красной вспышке перед глазами увидел их острые зубы, круглые глаза и грязные когти, услышал, как издалека, сдавленное попискивание… Крысиная казнь считалась самой позорной в Авалории. Её применяли только к тем преступникам, злодеяния которых были столь ужасающи, что разумные создания не смели коснуться их. Теперь Ноули с готовностью признавал: Вест Айрен родился палачом.

– Что скажешь, парень? – кровожадно осведомился великан, с бесшабашной наглостью рассматривая поверженную жертву.

– Я так и знал, что у вас не хватит смелости казнить меня самим, – надменно заявил Ноули.

– Как бы то ни было, ты всё равно умрёшь, – вздохнув, произнёс Айрен. – Может, у тебя есть какие-то пожелания, которые мы с радостью передадим твоей семье или твоим товарищам, таким же свиньям, как и ты сам?

Ноули не ответил ничего: эти подлые люди не имели права знать о Байне. Он мог попросить спасти её только Марту Сауновски – ту самую бесстрашную девчонку, которая почему-то вызвала в нём уважение.

– Значит, ты будешь молчать, – угрюмо проговорил Бирр. – Что же, мы не заставляем тебя говорить. Думаю, крысы развяжут тебе язык.

– Идём, Кавер, – позвал его Айрен, отходя от пленника. – Если Сауновски узнает, что этого гада сгрызли крысы, мы скажем,… что забыли запереть камеру. Она не будет жалеть. О тебе никто, даже твои правители и твой командир, не пожалеют, парень, – насмешливо рассмеялся он Ноули в лицо.