Текст книги "Неудержимые демоны, или История женской войны. Книга первая"

Неправда! Вовсе ей не всё равно! Встряхнув головой, она вновь прикусила губу и присмотрелась к Виллимони внимательнее. Но он уже не наблюдал за нею. По финальному пению труб полки развернулись, и, гулко печатая шаги, двинулись к выходу с центральной площади. Знамена реяли в воздухе, музыка гремела, зеваки визжали от радости, а Марта тихо радовалась тому, что это мучение наконец-то окончилось. Аниссия, кажется, тоже ощутила прилив облегчения. Вместе с облегчением на неё накатила и волна необычной разговорчивости: подвинувшись к Марте ближе, она быстро заговорила:

– Как хорошо: теперь можно идти домой! Я боялась, что не выдержу этого унижения.

– Я тоже, – призналась Марта. – Больнее всего мне было смотреть не на ухмыляющихся имперцев, а на бедных оборотней! Аниссия, это несправедливо. В чём провинились оборотни, почему командиры могут издеваться над ними в своё удовольствие?

– Какая же ты бестолковая дура, – презрительно хмыкнула Аниссия. – Оборотней бичуют потому, что они – рабы. Рабы всё стерпят.

Это мерзкое суждение разбило уважение Марты к ней вдребезги. Ощущая, как внутри неё нарастает отвращение к Аниссии, она злобно возразила:

– А если бы ты родилась рабыней? Не думаю, что тебе понравилось бы каждый день становиться под хлыст!

– Сейчас ты говоришь бредовые вещи, – фыркнула Аниссия, отвлечённо изучая свои длинные ногти. – Я не рабыня, я – дворянка.

– Бывшая, – с ядовитым сарказмом вставила Марта.

Щёки Аниссии из бледно-розовых стали бордовыми от сдерживаемого гнева. Где-то в глубинах её глаз промелькнула ярость, пальцы заметно дрогнули, и Марте даже показалось, что сейчас Аниссия бросится на неё с кулаками. Но она вздохнула, опустила голову и прошипела сквозь крепко стиснутые зубы:

– Не смей напоминать мне об этом! Во всём виновен Фолди! Если бы не он, моя жизнь шла бы совсем иначе!

– Значит, тебе не было бы дела до народных страданий?! – в приливе внезапного яростного ужаса спросила Марта. – Ты спокойно прошла бы мимо, даже не оглянувшись?

– Да, – подтвердила Аниссия. – А зачем я должна рисковать собой и своим положением в обществе ради тех, кто через пару лет и не вспомнит обо мне? У меня есть мои проблемы, у тебя – свои, и никто из нас не обязан помогать решать их. Пусть оборотни и прочие отверженные и дальше ходят под хлыстом – это меня не касается.

– Ты… ты… – Марта была настолько возмущена, что у неё даже не находилось слов для того, чтобы выразить свои чувства. Наконец, подходящее выражение отыскалось в её взбудораженной памяти, и она процедила его с особой язвительностью и прожигающим презрением: – Ты – подлая безмозглая кукла, такая же пустая, как и те обожательницы Империи, с которыми ты пришла на парад! Мы должны жить ради Кеблоно, а не ради своих ничтожных выход!

– Мне не понятно, о чём ты говоришь, – с холодной усмешкой отрезала та. – Верная служба и помощь отверженным – это всего лишь пустые слова.

– Значит, у тебя нет ни совести, ни сердца, – отчеканила Марта. – Зря я посчитала, что сумела встретить родственную душу. На самом деле ты даже хуже Тайлы, Кали и их подружек. Ты хоть понимаешь, что от Империи не стоит ждать добра. Но ты остаёшься у неё под каблуком… жалкое создание.

– Послушай меня, наивная девчонка! – воскликнула Аниссия. – Разве ты не знаешь, что всякий, кто посмеет противостоять Авалории, будет повержен и убит? У тебя есть красочный пример в качестве твоего города, и неужели он не научил тебя старинной мудрости: «Сиди тихо и проживёшь долго»?!

– А зачем мне сидеть тихо, когда Кеблоно топчут подлые захватчики, у которых в жизни нет ничего святого? Разве ползучее существование под их пятой я имею право назвать жизнью?

Мимо них проносились смазанные цветные пятна: разноцветные мундиры марширующих воинов, и дикий гул восторженной толпы звучал в ушах, но теперь он не мог помешать Марте отчётливо услышать каждое слово Аниссии. Казалось, они продолжат свой спор, даже если мир вокруг них рухнет.

– Одна ты всё равно ничего не изменишь, – убеждённо заявила Аниссия. – Отверженных положено ненавидеть; они гораздо хуже и ниже нас. А ты защищаешься за них – почему?

– Потому, что они заслуживают нашего уважения! – выкрикнула Марта. – То, что они другие, не значит, что они монстры и должны жить в рабстве! Я сочувствую им, ведь я тоже знаю, каково это: повиноваться врагу, зная, что у тебя нет возможностей противостоять ему!

– Ох, маленькая идеалистка, – вдруг зевнула Аниссия, – оставь бестолковые рассуждения философам и покорись жизни. Ты мечтаешь отомстить Фолди, как и я, значит, мсти и не отвлекайся. Поверь, даровать отверженным свободу ты не сумеешь.

– А вот и сумею! – с детским упрямством заявила Марта. – И я поставлю отверженных наравне с людьми!

– Этим должны заниматься люди, у которых таланта в юридической сфере побольше, – отрезала Аниссия. – Но они не вздумали бы помогать тебе претворить в жизнь твои глупые фантазии. Они слишком хороши, чтобы однажды стать правдой. Занимайся своим делом и не лезь туда, куда тебе не требуется, иначе ты плохо кончишь!

– Плохо кончат те, кто даже не попытаются отстоять свой дом и свою честь! – выпалила разозлённая Марта. – Умереть червём намного позорнее!

Развернувшись так круто, что полы плаща стегнули её по щекам, Марта бросилась бежать сквозь толпу. Она прокладывала себе дорогу локтями, пытаясь не обращать внимания на крики Аниссии, что неслись ей вслед из далёких первых рядов зевак:

– Эй, подожди меня! Куда ты несёшься? Постой!

Марта не замедлила бега: ей было настолько противно и гадко от того, что пару часов назад она готова была уважать Аниссию, что остановиться у неё не выходило. Стражники проводили её недоумёнными взглядами, но не предприняли попыток задержать её, ведь парад уже кончился. Марте не впервые приходилось смотреть, как её надежды рушатся в прах, но с каждым новым провалом приниматься за дело снова становилось всё труднее. Ей начинало казаться, что весь Иной мир против неё! Если бы эта затея действительно имела право на существование, среди череды дурных знаков попадались бы и хорошие. Но хороших знаков не было – нигде! И это начинало убеждать её, что она в чём-то ошиблась.

Показавшись из-за громадной телеги, толпа ярко разряженных девушек преградила ей путь так неожиданно, что Марта не успела остановиться и врезалась в них. Выныривая из урагана воплей, визга и ахов, она не извинилась, не обернулась. Даже не оглянулась. И, не замедляя темпа движения, рванула дальше. Куда её ноги несут её тело, она не знала. Она остановилась только тогда, когда воздуха в лёгких не осталось, а ноги не начали заплетаться и гудеть от усталости. Приходя в себя после странной вспышки агрессии, Марта подняла голову и осмотрелась.

Хотя она стояла у Внутренних Арочных Ворот, ближайших к центральной площади, её ещё замутнённая память хранила информацию о том, как она, одинокая и неуправляемая, носилась из одного конца города в другой. Тяжело вздохнув, Марта уселась на мостовую на корточки и обняла себя за колени. Густая прохладная тень, отбрасываемая воротами, которая была так желанна и так приятна после несезонного зноя, укрывала её от любопытных чужих И это было ей в радость: тихая отрада, покой… то, чего она не имела, то, что она не могла обрести. Так она сидела довольно долго, словно в состоянии прострации, а между тем взгляды стражников, коротавших время у ворот, всё чаще останавливались на ней. Ей нужно было уходить, и как можно скорее.

Поднявшись, она мрачно взглянула на сверкающие оранжевые камни Арочных Ворот. Когда она была ребёнком, они считались самыми высокими в городе. Затейливые шпили, украшавшие их вершины, было видно из любой точки Кеблоно. Они, точно чьи-то тонкие шпаги, царапали небесный свод до тех пор, пока Империя не проломилась сквозь крепостные стены. Когда это случилось, шпили сломали, а ворота перестроили. Теперь они, низкие, крепкие и широкие, таращились на Марту, как будто ослепший старый великан, который чует рядом мясо, но из-за своей немощности не может найти его. Стражники, охранявшие ворота, словно были подобраны им под стать: такие же хмурые громилы со свирепыми лицами, на которых не подействуют ни слёзные мольбы, ни льстивые посулы. Рассматривая их, Марта пыталась отрыть в своей памяти приказание Бирра. Кажется, они договаривались встретиться за воротами… или около них? Впрочем, это не имеет значения: стражники, судя по сквозящей в их чертах тупости, не умеют ни читать, ни писать и не разбираются в юридических тонкостях требования документов. Следовательно, можно рискнуть. Марта давно уже не ощущала, как в её крови бурным динамитом взрывается адреналин, сейчас же её истосковавшаяся душа требовала острых ощущений. Она устала от бесконечной игры в прятки!

Подойдя к воротам стремительным размашистым шагом, она вдруг затормозила: тяжёлые пики караульных преградили ей дорогу. Один из них, отличавшийся от трёх своих товарищей шрамом на щеке, хрипло потребовал:

– Ваши документы, госпожа.

– У меня нет документов, господин караульный, – мило улыбнулась Марта. – Но ведь Вы видите: я всего лишь бедная, одинокая женщина, что во мне ужасного? Пропустите меня, пожалуйста! Я так хочу домой!

– Нельзя, госпожа, – возразил стражник. Ни одна глубокая морщина на его обгорелом лице даже не дрогнула: её просьбы не смягчили его сердца. – Без документов нет прохода. Это приказ.

«Настало время отчаянной мольбы», – с ребяческим азартом решила Марта и заголосила, как будто отнятый от груди младенец:

– Умоляю вас! Сжальтесь над бедной девушкой, выпустите меня! Хотите, я встану перед Вами на колени? – воскликнула она, хотя вовсе не собиралась делать это. На её счастье, караульному тоже не хотелось заставлять женщину унижаться перед собой. Вздохнув с усталостью и даже каким-то призрачным оттенком сострадания, он повторил:

– У меня есть приказ: не выпускать никого за ворота, если у него нет при себе документов.

– Но…

– Приказ! – повторил караульный, будто припечатал. – Отойди, госпожа, и подожди своего отца или брата.

– Но я – сирота! – со слезами на глазах заявила Марта: одно напоминание о семье до сих пор причиняло ей нестерпимую боль. – Пустите!

Но и эта трогательная речь не сумела пронять стражника настолько, чтобы он отодвинул пику с её пути. Один из его товарищей, стоявших поблизости, вдруг оставил свой пост, подбежал к нему и что-то тихо шепнул в ухо.

– Ага… – протянул караульный. Впервые за всё то время, что Марта наблюдала за ним, морщины на его лбу слегка разгладились. Обернувшись к ней, застывшей в позе немой мольбы и страдания, он проговорил: – Слушай, девочка, если у тебя нет ни брата, ни отца, значит, у тебя есть муж!

– Но я ещё не замужем! – воскликнула она, совсем позабыв о легенде, выдуманной Бирром. – Клянусь, рядом со мной нет ни одного мужчины! Пустите меня, пустите домой!

Кажется, стражник уже готов был поверить ей и освободить дорогу: она видела, как его лицо светлеет, а в потускневших под бременем лет глазах проскальзывает некая искра. Но тут, словно по закону подлости, из-за его спины показался некий тощий сутулый субъект с аккуратно причёсанными мышиными волосами и неуверенной, шаткой походкой. Длинные бледные руки субъекта крепко сжимали большую синюю папку, гусиное перо и чернильницу, как пойманную добычу. На носу у него красовались внушительные прямоугольные очки. Марта ощутила, как бесшабашная наглость оставляет её, и тревога сжимает сердце в железное кольцо. «Секретарь», – с холодным страхом поняла она. Запудрить мозги ему она не сумеет. Но это неважно: в крайнем случае, её запрут в тюрьме на несколько дней за «проявление дебоширства».

– Я слышал, Вы просили отпустить Вас домой, госпожа, – тихо сказал секретарь. В его словах ей почудилась ядовитая издёвка: затаённая, но такая острая, что она невольно вздрогнула.

«Кажется, сейчас я совершаю чудовищную ошибку, но другого пути у меня нет», – решила Марта, дрожащим голоском отвечая секретарю:

– Да, Вы не ошиблись, господин.

– При этом Вы не имеете ни родственников, ни опекунов, ни мужа, ни жениха? – нетерпеливо спрашивал он.

Понимая, что она сама захлопывает перед собой ловушку, Марта признала:

– Да.

– Но это невозможно, – с ехидной улыбкой возразил секретарь, – ибо, согласно Указу об использовании документов, удостоверяющих личность, безмужняя девушка-сирота, при которой нет опекунов, не может посещать торжественные церемонии в одиночестве…

– За мной шли мои подруги, но они отстали от меня, – торопливо пропищала Марта.

Но эта очередная ложь сделала ей только хуже. Улыбаясь ей натянутой злой улыбкой, секретарь заявил с презрительным торжеством в голосе:

– Это не объясняет того, как Вы, госпожа, сумели попасть на центральную площадь, ибо для входа туда требуется предъявить удостоверение личности…

«Вот я и попалась!» Вздрогнув, Марта попятилась назад, но смертельно холодное древко солдатской алебарды упёрлось ей в спину. Ей вовсе не хотелось ни оборачиваться, ни поднимать голову, чтобы увидеть схватившего её стражника. Грубый холодный голос, раздавшийся где-то в вышине, заявил:

– Не вздумай двигаться, госпожа.

– А если двинусь, то что? – дерзко спросила Марта, зная, каков будет ответ.

Громкие, рокочущие, точно гром, слова стражника всколыхнули волосы у неё на затылке:

– Мне придётся убить тебя.

– Убивайте, – нагло заявила она, топнув ногой. – Наместник и начальник войск внутреннего охранения вас за это не похвалят. Вы пожалеете!!

– Вы считаете, за Вас, никчёмную сироту, станут заступаться господа Гевала и Виллимони? – исполненная сарказма усмешка искривила губы тощего секретаря. – Что-то сомнительно… Ваша смерть не станет потерей для нашего государства, так как официально Вы даже не появлялись на свет.

– Жаль, что вместо меня не можешь сдохнуть ты, гадкая кабинетная крыса! – в сердцах выругалась Марта. – Давайте, что вы на меня смотрите? Убивайте меня, ведь это так легко – я же безоружная женщина, самый подходящий противник для четверых мужчин!

Скосив взгляд в сторону ближайшего к себе стражника, Марта заметила, что её слова наталкивают его скорбные мозги на некие размышления. Но он не успел додумать: на это потребовалось бы слишком много времени, которого не было в арсенале у королевского секретаря, как она поняла, главного в компании. Равнодушно махнув папкой, он заявил:

– Это нарушает статью номер 122 Указа номер 56 Его Величества Кларка об отношениях: формальных и неформальных – между различными слоями населения страны. Ваше поведение, госпожа, расценивается как «неуважительная и недопустимая фривольность» и карается… немедленной смертной казнью через повешение. Сед! – повелительно промолвил секретарь. – Ведите её на виселицу.

В глазах у Марты словно что-то помутнело, потемнело и затем снова прояснилось, а кровь тяжёлым молотком ударила в уши. Вот и всё – конец! Она умрёт на позорной виселице, в окружении бессердечно смеющихся людей, не успев сделать ничего, что ей хотелось бы! Лучше бы уж её убили на Дебллских укреплениях в прошлом году! Та смерть была во множество раз почётнее, её совесть и честь перед нею самой остались бы чисты! Взяв её в кольцо, патруль неумолимо быстро зашагал к ближайшей виселице: Марта угадывала её зловещие чёрные контуры на безоблачно чистом небе. Она чувствовала на себе недоумённые и злорадные взгляды восторженных новым красочным зрелищем зевак, но не опускала под ними головы. Ей уже было безразлично их внимание: пусть думают о ней, что только захотят! Она не могла умереть, не исполнив своей клятвы! Преисполнившись неожиданной силы и отваги, она принялась биться в руках стражников, тормозить ногами, рычать, кусаться и царапаться до боли в зубах, до ломоты в пальцах. А те даже не замедлили шагу: толстые железные панцири были бесчувственны к любым её атакам. Марта сопротивлялась до тех пор, пока её силы не иссякли, а любая воля к борьбе не показалась бессмысленной. Её великая цель оказалась недосягаема для неё. Она продолжала сопротивляться, но уже без одушевления, а, скорее, по привычке, влившейся в кровь на войне.

Мимо неё, окружённый толпой восторженно кричащих бездельников и небольшой группой стражников, прошагал новый начальник войск внутреннего охранения, Ноули Виллимони. Его популярность оказалась сильнее временной популярности Марты, и зеваки, прежде смотревшие на неё, на всех парах устремились к нему. Солдаты, ведущие её на казнь, молчаливо ухмыльнулись в свои длинные густые бороды, а мелкий вредина секретарь не сумел удержаться от того, чтобы не впрыснуть к ней в душу новую порцию яда. Подойдя к ней ближе, он торжествующе зашипел:

– Госпожа, мимо идёт тот, кто, по Вашим словам, защитил бы Вас. Почему же он до сих пор не приказывает нам остановиться?

– Своим злословием Вы, господин, – в тон ему отвечала Марта, – лишь ещё ниже опускаете свою низкую душу, если она уже не пала на самые глубочайшие уровни нравственности. Молчите; мне стыдно, что такой человек, как Вы, носит звание королевского секретаря.

Наградив её многозначительной ухмылкой, секретарь отстранился и бодро зашагал во главе патруля. Хотя никто на улице не замечал их, конвоиры держались с величественным достоинством. Вот они поравнялись с головой отряда Виллимони, остановились, отдавая ему честь. Новоиспечённый начальник войск внутреннего охранения, сияя горделивой улыбкой, удостоил их своим взглядом. Конечно, он, как и любой другой типичный представитель жадной до сенсаций человеческой породы, невольно обратил внимание на преступницу, которую стражники вели на казнь. И с ужасом признал в осуждённой Марту… Улыбка медленно сползла с его лица, глаза его перестали искриться радостью. Не сказав ни слова своей многочисленной свите, он решительно прошёл сквозь их колеблющиеся ряды и грозно обратился к секретарю:

– Что это?

– Осуждённая, Ваше Командирство, – с готовностью ответил тот.

Лицо Виллимони потемнело, и секретарь, осознав свою ошибку, поспешно растворился за спинами стражников. Ощутив воскрешение надежды, Марта на одну короткую секунду ощутила к Ноули прилив горячей благодарности. Если бы она сейчас была свободна, она незамедлительно выразила бы свои чувства так, как их не полагалось выражать врагам до гробовой доски. Она испытующе посмотрела на него, задавая немой вопрос: «Неужели ты действительно решился спасти меня? И зачем же ты делаешь это?»

Виллимони гневно воззрился на начальника конвоя:

– Как вы смели схватить эту девушку и без моего разрешения потащить её на казнь?

– Так предусмотрено законом, Ваше Командирство, – вдруг осмелевший секретарь высунул нос из-за спины растерявшегося стражника. – Помните? Статья №122 Указа №56 о…

– Замолчи, – махнув рукой, приказал Виллимони. – Я не слишком силён в законах, но один из них я, как и ты, наверное, знаю наизусть. Я – начальник войск внутреннего охранения, и все дела, касающиеся казни либо пыток, имеют ко мне непосредственное отношение. Ты помнишь, что Его Величество вносил изменения в закон, устанавливающий границы моих полномочий? Или ты уже успел забыть об этом?

Побледнев, секретарь затрясся и вновь спрятался за спину начальника конвоя. Тогда Виллимони обратился к стражникам:

– А вы, почему вы послушали этого никчёмного бумагомараку и отправили несчастную девушку на казнь?

– Мы не знали, что… – забормотал было начальник конвоя, но Виллимони не дал ему и крошечного шанса договорить свои оправдания:

– Вы должны были знать, – его колючий взгляд обратился к притаившемуся за стражниками секретарю, – что я утверждаю решение о применении к преступнику смертной казни! А теперь, раз уж мы заговорили об этом, утверждения вы не получите! Эта девушка не будет повешена, как бы вы ни пытались заморочить мне голову.

Секретарь боязливо втянул голову в плечи, стражники обменялись недоумёнными взглядами, а Марта, покусав губы, с усилием сумела убить даже слабый отзвук признательной улыбки. Несмотря на свой благородный поступок, Ноули – имперец, имперец и им же останется. Ей не за что было быть ему благодарной.

Ноули смерил конвой ещё одним обжигающим взглядом:

– Вы слышали? Отпустите девушку!

– Но, Ваше Командирство, она – преступница! Её поведение характеризуется как недопустимо фривольное! У неё даже нет документов! – слабо пискнул секретарь. Впрочем, его возражениям не суждено было быть услышанными: стражники уже покорно освободили Марту.

Слегка подтолкнув её в спину, начальник конвоя обернулся к секретарю и посмотрел на него настолько злобно и настолько презрительно, что тот не попытался повлиять на решение Виллимони.

– Преступница? – ядовито поинтересовался Ноули. – И её преступление, как я понял из твоих объяснений, заключается в том, что она пыталась пройти через ворота, не подождав меня?

– Но Вы… – озадаченно забормотал секретарь. Виллимони раздражённо кивнул:

– Эта девушка идёт вместе со мной! Она – моя невеста! И что, чёрт возьми, она должна была делать на параде, по твоей логике, секретарь? Она должна была взобраться в седло и проехать вместе со мной по площади? Она виновна в том, что растерялась и забыла законы, которые, кстати, даже ты не знаешь назубок?

– Ваше Командирство… – пролепетал секретарь, заливаясь краской. – Мы не знали, что это – Ваша невеста…

– Что, если бы она не имела ко мне никакого отношения, вы оттащили бы её на виселицу? – разозлился Виллимони. – Вот так вы исполняете свой долг перед Короной?

Смутившись и растерявшись, конвоиры нервно переминались с ноги на ногу. Кажется, они не ожидали, что однажды поведут на казнь невесту господина Виллимони. Как не ожидала и сама так называемая «невеста». Все её ощущения безнадёжно перепутались, она не понимала, какому следует доверять. Вздохнув, она повесила голову. Этот жест, жест покаяния, усилил ужас стражников и секретаря от совершённой ими непростительной ошибки.

– Клянусь, это больше не повторится, Ваше Командирство, – в один голос заговорили они.

– Поверю вам на слово: вы люди честные и ответственные. Что же до тебя, – Ноули вновь устрашающе глянул на совсем стушевавшегося секретаря, – ты сегодня же будешь понижен в должности и отправлен в один из офисов Кеблоно. Тебя не стоит допускать к таким ответственным постам, пока ты не выучишь свод законов наизусть.

Марта лениво усмехнулась про себя: «Надо же, как быстро Виллимони вошёл в командирский раж! А, казалось, ещё вчера он был смирённым подчинённым, которого не интересовало ничто, кроме слепого исполнения воли командира. Я и не знала, что люди так быстро могут меняться в худшую сторону».

Стоя между Виллимони и своими бывшими конвоирами, она чувствовала на своём лице прикосновение прохладной тёмной тени. Представив себе, как же она сейчас выглядит со стороны: одинокая и беспомощная девушка между четырьмя высокими, враждебными мужчинами, она горделиво выпрямилась, чтобы никто не посмел упрекнуть её ни в трусости, ни в слабости.

Рука Виллимони в белой парадной перчатке, расшитой золотом по верхнему краю, протянулась ей навстречу:

– Идём, Марта.

– С великой радостью, Ноули, – ответила она с возмутившей его наглостью, в три шага подходя к нему ближе. Но его руки она так и не приняла.

Впрочем, Виллимони не обратил внимания на её пренебрежение: ловко подхватив её под локоть, он стремительно зашагал куда-то по улице. Его свита тотчас рванулась к нему, засыпая его вопросами о Марте и связывающих их отношениях, но он ничего не ответил. Резко взмахнув рукой, Виллимони составил себе труд утихомирить их коротким заявлением:

– Я пойду один. Оставьте меня с госпожой Сауновски!

– Госпожа Сауновски? – удивлённо протянул кто-то из свиты. – А разве эта девушка числится при дворе?

– Эта девушка – невеста Его Командирства, – просветил самый любопытный и внимательный зевака своих товарищей.

– Почему Вы оставили свою невесту в одиночестве? – удивился кто-то из толпы.

– Почему Вы прогоняете нас? – общий гомон обиженных поклонников Виллимони странно контрастировал с угрюмой настороженностью воинов, которые молчаливо не одобряли решение своего начальника потому, что Марта не пришлась им по душе своим слишком самоуверенным видом.

– Уйдите прочь, – повторил Виллимони и ускорил шаги, надеясь смешаться с толпой.

Ему не удалось сделать это: парадный мундир и отличительная чёрно-белая ленточка на груди и вокруг воротника мгновенно приковывали к нему всеобщее внимание. Ему не нужно было расчищать себе дорогу среди спешащих по своим делам горожан, ведь его известность, будто трудолюбивый дворник, шагала впереди него. И Марте не нравилось это: проходя по восторженно визжащим людским коридорам, она ловила на себе недоумённые взгляды и начинала стесняться этого. Она никогда, даже в детстве, не любила бывать на публике. Рой людских голосов, носящийся в воздухе, точно пчёлы, быстрые неуловимые движения сковывали её. Особенно в тех случаях, когда не она была героиней дня. Это вызывало у неё затаённую злобную зависть, ту, которая ужасала и одновременно удивляла её.

А Ноули Виллимони с радостью проходил мимо восхищённых его явлением горожан: он ещё не знал, что популярность – коварная дама. Она капризна и непредсказуема: сегодня она прилетает к вам на крыльях, но завтра на них же улетает, и в последующие долгие годы вы стараетесь из последних сил, чтобы заставить её, точно тяжелораненую, нехотя и медленно приковылять к вам. Ноули Виллимони не знал. И Марта не знала. Жизнь, хоть она и любит порой шутить с нами злые шутки, не дошла ещё до этой крайности садизма.

Некоторое время она молча следовала за Виллимони, понимая, что сейчас ей лучше не стоит заговаривать с ним. Но, когда Ноули в очередной раз крепко сжал её руку так, что все кости в ней хрустнули, Марта разозлилась и остановилась.

– Что опять? – рассерженно спросил он, оборачиваясь.

Она взмахнула свободной рукой:

– Я понимаю, тебе хочется отомстить мне за то, что мои товарищи когда-то сломали тебе конечности, но, знаешь ли, лучше бы ты тогда позволил конвою повесить меня.

– Боишься боли? – хитрая усмешка осветила лицо Ноули.

– Нет, – надменно фыркнула Марта. – Я не так слаба, как твоя дражайшая сестричка Байна Санна.

Она заметила, как тень злости проскочила в его тёмных глазах, и ощутила, как его пальцы ещё крепче стискивают ей локоть. «Задело? – мысленно позлорадствовала она. – Тебе не нравится, когда то, что тебе дорого, оскорбляют? Теперь ты должен понять мою боль и обиду за Кеблоно… Если ты способен на это».

Выделив ей краткую передышку, Ноули взял её за другую руку и быстрее мысли полетел прочь с оживлённых улиц, в заброшенные Старые Кварталы. Марта почувствовала, как по лицу у неё протягивается широкая ностальгическая улыбка. В этих кварталах она и её друзья, многие из которых ныне уже мертвы, пробовали свои силы и свою ловкость, бесстрашно взбираясь на коньки прогнивших крыш и исследуя затянутые плесенью подвалы. В её памяти ещё хранились яркие, как будто вчерашние, воспоминания об одном походе в древнейший из домов Старого Квартала. Она и Бирр, оба – неразумные тринадцатилетние подростки, жаждущие экстрима и интересных приключений, обошли старую развалину с первого, ещё безопасного, этажа по девятый, где большинство половиц прогнили либо развеялись в прах, а опорные балки превратились в подточенные червями и жуками жалкие тонкие деревяшки. Она помнила, как в сыром и тёмном подвале, похожем на один из старинных фамильных склепов, которые так любят изображать на картинках в страшных книгах, Бирр вдруг наткнулся на покрытые временной ржавчиной цепи, и, вздрогнув, вскинул повыше фонарь, чтобы осветить свою находку. Перед их взорами – она до сих пор не могла забыть! – возникли старинные хитроумные кандалы, навеки приковавшие к стене мёртвого пленника, чьё тело под влиянием лет давно обратилось в хрупкий скелет. Она помнила, как их с Бирром сдвоенный вопль сотряс стены подземелья, как будто мощный обвал, и они, ни на мгновение не переставая кричать, помчались наверх. Помнила, как они оскальзывались и падали на узких крутых ступеньках под тихий плач падающих с потолка холодных капель, помнила, как в попытке подняться они хватались за хрупкие, ненадёжные нити паутины, рассыпавшиеся от дрожащего прикосновения их пальцев. Помнила, как они, вырвавшись в Кеблоно, с наслаждением вдохнули знакомый запах родных мест. С тех пор Марта и Бирр никогда больше не бывали в Старых Кварталах. Но сегодня ей страстно захотелось вернуться сюда… и увидеть в ржавых кандалах в древней развалюхе скелет не того несчастного, забытого всеми человека, но всенародного любимца Фолди. Странно, но представлять себе прикованные к стене кости Виллимони ей совсем не хотелось.

Ступив в мрачную черноту Старых Кварталов, она вдруг чётко вспомнила своё детство, своих погибших друзей. Наверное, атмосфера этого печального, безнадёжно отсталого от остального мира места подействовала на неё так, до боли затронув самые чувствительные струны её души. Здесь, в Старых Кварталах, всё дышало тоской и страданием: даже давно покинутые, полуразрушенные дома, казалось, смотрели на обезлюдевшие улицы с печальной одинокостью. Марте не хотелось продвигаться вперёд: она вдруг уверилась, что окружающая чёрная вуаль сейчас засосёт, проглотит, уничтожит её. Она нерешительно застыла в узком проулке, украдкой поглядывая назад, туда, где улицы освещало солнце и ходили люди. Пусть они и не вызывали у неё никакой симпатии, иногда ей всё же хотелось стать частью их.

Но Ноули Виллимони, видимо, собирался поговорить с нею о чём-то очень важном, настолько засекреченном, что полная изоляция от общества была допустимой нормой для этого дела. Прижавшись спиной к холодной стене, он с упрёком посмотрел на Марту:

– Зачем ты спорила со стражниками у ворот? Я же велел тебе молчать!

Слова Ноули вновь разбередили старую рану, ещё не успевшую затянуться. Взвившись на дыбы, она запальчиво ответила:

– Я не повинуюсь повелениям имперцев! Запомни, ты мне не указ! Мы – враги! Я хотела спросить тебя об этом всё время, что мы шли к Старым Кварталам: зачем ты спас меня? Я справилась бы и без твоей помощи!

Выждав, пока её речь иссякнет у неё в лёгких, Виллимони заговорил с кривой усмешкой:

– Я не сомневаюсь в твоих блестящих способностях к суициду. И о нашей вражде я осведомлён не меньше тебя. Но я спас тебя лишь потому, что ты заступалась за меня перед твоими друзьями и исполнила мою просьбу – передала пропуск Байне – когда я думал, что уже умираю. И потому, что я уважаю тебя.

– Я начинаю сожалеть о том, что сделала, – ядовито бросила Марта. – Ты ничем не заслужил моей помощи, и твоя сестра, кстати, тоже.