Текст книги "Непридуманные истории (сборник)"

Отчего курица спятила с ума?

Вот ты и попался, мой дорогой читатель! Признайся, что, прочтя название этого рассказа, ты уже заинтересован, а значит, не бросишь сразу мою писанину, невольно задавшись вопросом: отчего курица может спятить с ума? Или, наоборот, бросишь его, сказав: «Чепуха какая-то, чтобы спятить с ума, надо его иметь, а всем известно, что курица оным не обладает». Оно-то действительно так, но это только теоретические предпосылки, а в обыденной жизни все может случиться. А потому, если хочешь удовлетворить свое непомерное любопытство, прочти рассказ и в конце получишь ответ. Только не пытайся сразу заглянуть на последнюю страницу, ответ я бы мог тебе дать сразу, да не в нем суть дела. «А в чем?» – спросишь ты. Да в том, что, если ты никуда не спешишь, следуй за мной сквозь время и пространство.

Ты последовал за мной и правильно сделал, потому что прибыл в очень спокойное и стабильное время – «эпоху развитого социализма», или как сейчас принято называть – «годы застоя». Характерными приметами этого стабильного времени были пустые прилавки и длиннющие очереди за дефицитом. Прибыв в «застойное время», мы стоять с тобой не будем, а двинем прямо в один из провинциальных областных центров, в котором и начнется наша история. Назовем его городом N, какая разница, в эту эпоху города по своей сути мало чем отличались друг от друга. Главная улица любого из них обязательно именовалась улицей Ленина, а в центре – обязательно площадь с памятником вождю мирового пролетариата. Есть областной театр с колоннами, помпезное здание обкома партии, расположенное в бывшем особняке дворянского собрания или что-нибудь в этом роде, цирк, центральный крытый рынок и, конечно же, краеведческий музей. Но самое главное, вместо привычных для тебя рекламных щитов с разными пепси и сигаретами ты увидишь множество развешанных плакатов типа: «Партия – наш рулевой», «Народ и партия – едины», «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи» и т. д. и т. п.

Если у тебя завалялся червонец старого образца, то смело заходи в ресторан, днем там посвободней, можешь слегка перекусить да рюмашку пропустить. Я вижу, времени ты зря не терял, осмотрел все достопримечательности. Походил по краеведческому музею, где узнал, как плохо жилось трудовому народу в этом краю до семнадцатого года. Теперь я поведу тебя к другой достопримечательности этого города, которая не очень-то гармонично вписывается в эпоху развитого социализма. Это – православный храм, который теперь называют кафедральным собором. Настоящий-то кафедральный собор был в центре города. Но партия решила, что это вопиющая дерзость – красоваться архитектурой XVIII века прямо напротив здания обкома, напоминая о славной истории христианского духа нашего народа. Чтобы наказать за такую дерзость, партия динамиту не пожалела. Трах-бах – и теперь вместо собора скверик с памятником пионеру Павлику Морозову, чтобы граждане могли прогуливаться здесь с детьми в свободное от строительства коммунизма время и поучать детей на примере бессмертного подвига Павлика, который отца своего родного ради идеи не пожалел. Однако правящий архиерей не может быть без кафедры. Пожалуйста, сказала партия, берите другой храм. Правда, раньше это была кладбищенская церковь, но кладбища этого уже нет, все разровняли бульдозером, забили сваи и теперь на косточках наших предков возвышаются девяти– и шестнадцатиэтажные красавцы, плотным кольцом окружая храм. «Ничего, – утешались в стенах обкома, – религия скоро отомрет, и его снесем. А на этом месте построим банно-прачечный комплекс, чтобы трудящиеся грязные не ходили да помнили бы заботу о них».

Да простит меня читатель за это невольно растянувшееся вступление, только за державу обидно. Но ты, как я погляжу, не больно-то и слушал меня, уже в собор зашел. Ну, походи, посмотри. Благо служба закончилась, можно не спеша пройтись, осмотреть храм под цепкими взглядами старушек в темных халатах, которые до блеска надраивают большие медные подсвечники. Полюбовавшись на роспись и старинные иконы, ты остановился перед резным золоченым иконостасом. Воздух в соборе напитан ладаном и воском. Даже если ты неверующий человек, то все равно ощутишь что-то возвышенное в душе. Это чувство сродни робости перед чем-то неведомым и таинственным.

Неожиданно распахнулись боковые двери храма, ведущие во двор, и собор наполнился ревом и писком. На тебя надвигается толпа людей, только, ради Бога, не пугайся. Это не нашествие вандалов. Впереди толпы не вождь кровожадных варваров, врывающихся для разграбления храма, а один из его служителей – священник этого собора. На вид ему около сорока пяти лет, золоченый крест поверх черной рясы, окладистая борода и длинные волосы – все как положено. Вот только одно тебя смущает, он не вышагивает степенно и важно, что в твоем представлении соответствовало бы его сану. Нет, он прямо летит, походка быстра и решительна, так что развевающиеся полы рясы открывают брюки темного цвета. Вполне современные брюки, а что ты хотел увидеть под рясой: порты шестнадцатого века и хромовые сапоги? Нет, на нем полуботинки – черные, модельные. Толпа состоит из людей вполне современных, в большинстве своем это женщины, много молодых, есть даже в брюках, губы напомажены, глаза раскрашены. Короче говоря, наши обыкновенные советские женщины. А рев и крики исходят от младенцев, которых они несут на руках. Все очень просто, батюшка окрестил детишек, крестильня находится во дворе собора, а в храм ведут, чтобы воцерковить и причастить детей, а матерям прочитать молитву сорокового дня. Из алтаря вышел еще один священник, уже седой, шестидесяти – шестидесяти пяти лет, и спросил первого: «Какую партию ведешь?» Вот тебе и на, скажет читатель, что значит – «какую»? В то время, кроме коммунистической, никакой другой не было. «Седьмую, отец настоятель», – отвечает первый батюшка. И опять все очень просто. Крестильное помещение небольших размеров, и за один раз туда все желающие не поместятся, вот и запускают партиями по пятнадцать – двадцать человек. Значит, батюшка, по нашим скромным подсчетам, уже человек сто – сто двадцать окрестил за этот день. Ого, скажешь ты, мой дорогой читатель, а как же тогда насчет обкомовских мечтателей, неужто они не ведут статистику? Успокойся, они-то как раз статистику ведут. Но статистика статистикой, а жизнь все же сложнее. Из этих крещеных младенцев, дай Бог, чтобы хоть у одного родители не сняли крест сразу после крещения, как выйдут за порог храма. Думаю, что я надоел тебе, дорогой читатель, своими размышлениями вслух. Все, с этого момента перехожу непосредственно к рассказу. Итак, знакомься с его главным героем.

Слева от Царских врат иконостаса приоткрылась дверь, из нее показалась голова молодого человека с едва пробивающимися под носом усами. Голова повертелась в разные стороны, осматривая толпу женщин с младенцами на руках, стоящих около амвона. Затем дверь приоткрылась пошире и молодой человек небольшого роста, худенький, в сером костюме в полоску и клетчатой рубашке выскользнул на амвон и, протиснувшись сквозь толпу, направился прямо к центральному выходу из собора. На вид ему можно было дать не более двадцати лет. По дороге он раскланивался со старушками, убиравшими храм, те кивали молодому человеку в ответ, ласково улыбаясь. Одна старушка поспешила за ним.

– Отец Олег, батюшка, подождите, – молодой человек остановился, поджидая ее, – вот примите от всех нас поясок, вышитый золотыми нитками, на ваш подрясник. Это вам на молитвенную память. Вот записка наших сестер о здравии. Помяните нас, когда сможете, за службой.

Молодой человек взял бережно поясок и, поблагодарив, продолжил путь к выходу.

Молодой человек, названный бабушкой отцом Олегом, действительно был священником Олегом Дорофеевым, только в этом году окончившим Одесскую духовную семинарию и неделю назад рукоположенным правящим архиереем во священники. Это только на вид ему дашь двадцать лет, борода не растет, потому выглядит несолидно, как говорится, маленькая собачка до старости щенок, – а на самом деле ему двадцать пять лет. Всю эту неделю он проходил практику в соборе после рукоположения в духовный сан. Сейчас ему надлежало спешить в епархиальное управление для получения от владыки указа с назначением на приход. В епархиальное управление шел пешком, оно было недалеко от собора, всего в двух кварталах. Давно и с нетерпением ожидая начала своей пастырской деятельности, он был полон оптимизма и радужных надежд, раздумывая, куда пошлет его служить владыка. Но когда, придя в епархиальное управление, он получил от секретаря указ о назначении, его оптимизм значительно поубавился. В указе говорилось, что его назначают настоятелем в Казанскую церковь села Ухабовка. Мало того, что это село находилось в двухстах пятидесяти километрах от областного центра, так весной и осенью из-за дождей и разлива рек практически было отрезано от всего остального мира. Да и прихожан, по слухам, там было не больше двадцати-тридцати человек. Здесь же, в управлении, он повстречал одноклассника по семинарии, отца Николая Терихина, который получал указ быть вторым священником в райцентр Бровки. Подойдя к отцу Олегу и похлопав его по плечу, отец Николай с усмешкой сказал:

– Уж лучше быть пятым в Бровках, чем настоятелем в Ухабовке.

Отец Олег, не желая показывать своего разочарования перед отцом Николаем, как можно бодрее парировал:

– А древние римляне говорили, – и он произнес по-латыни поговорку, которая в переводе означает, что «лучше быть первым в городе, чем последним в Риме».

– Ну-ну, – покачал головой отец Николай, – ты еще и латынь помнишь, она тебе очень пригодится в Ухабовке, там бабушки только на латыни исповедуются, – и, довольный своей удачной шуткой, расхохотался.

Перед отъездом к месту служения отец Олег решил зайти в кафедральный собор попрощаться с протодиаконом, который за время практики очень помог ему усвоить все тонкости службы. Протодиакон отец Стефан, пожилой грузный человек, сидел в алтаре, отдыхая после окончания службы. Увидев отца Олега, он, добродушно улыбаясь, прогудел:

– Ну, отче Олеже, никак прощаться пришел, куда же тебя владыка посылает?

– Куда Макар телят не гонял, – пошутил отец Олег.

– Ну и куда же он телят не гонял? – прищурил глаза отец Стефан. – Я, почитай, уж четвертый десяток по епархии езжу, все приходы знаю.

– В Ухабовку, – тяжко вздохнул отец Олег.

– Ух ты, брат, вот как. За какие же грехи в ссыльный приход, у тебя их вроде пока нет? Ну, не вздыхай так тяжко. Владыка, наверное, твое смирение испытывает, а потом возвысит обязательно. Да не так уж там, между прочим, плохо. Последний раз, помню, с архиереем мы были там лет десять-двенадцать назад. Красота: лес, речка. Ты, кстати, рыбак?

– Нет, какой я рыбак, – ответил отец Олег.

– А я любитель с удочкой посидеть; пока владыка после службы отдыхал, я там на речке вот таких лещей, – протодиакон растопырил руки на ширине плеч, потом, подумав, сузил их наполовину, – веришь ли, штук пятнадцать натягал. Так что свежую рыбку будешь каждый день кушать. Да что там говорить, мы тут все в магазинах покупаем, а там бабушки и медку, и курочку, и яичек свежих принесут, и молочка из-под коровки, а то вон, посмотри на себя, кожа да кости, никакой солидности. Мы здесь, в городе, как в аду: шум, машины, выхлопные газы, заводы кругом коптят. А там, брат ты мой! Воздух, воздух-то какой! Дыши – не хочу. Ну, словом, отец Олег, не унывай, еще вспомнишь меня, скажешь: прав был старик.

Он обнял отца Олега и проводил его до дверей храма, по пути наставляя, как готовить рыболовную снасть, как делать подсечку во время клева.

Общение с протодиаконом несколько ободрило отца Олега. Когда он пришел домой, то стал своей жене Ларисе расписывать Ухабовский приход со слов протодиакона. Но матушка Лариса только недовольно качала головой:

– Туда я не поеду, пятый месяц беременности, а ну что случится, там же больницы нет, «скорую помощь» не вызовешь, до райцентра в непогоду только на танке доедешь. Нет, поезжай пока один. Плохо, что архиереи из монахов, не знают семейной жизни. Туда надо стариков на отдых посылать. Вот в кафедральном соборе ни одного молодого священника, уж митры на головах от старости не держатся, так ведь никого не спровадишь.

И рассерженная матушка стала собирать вещи отцу Олегу в дорогу.

Несмотря на то что отец Олег выехал утром, до Ухабовки добрался только к вечеру, сменив два автобуса, а от райцентра добирался на попутках. К храму, что стоял у реки, подходил уже в сумерках. Стучать в ворота пришлось долго, пока не приковыляла старуха.

– Кто такой? – подозрительно уставилась она на тщедушную фигуру отца Олега.

Тот звонким голосом прокричал:

– Ваш новый настоятель, священник Олег Дорофеев.

– Ну шутник, – засмеялась старуха, – разве такие священники бывают? Наверное, ты студент-практикант, так ваши живут возле клуба в школе.

Олег, понимая, что по его виду трудно признать в нем священника, молча вынул из портфеля подрясник, надел его. Затем достал подаренный ему поясок, расшитый золотыми нитями, подпоясал подрясник. С благоговением перекрестился, поцеловал свой священнический наперсный крест и надел его поверх подрясника, а на голову водрузил лиловую скуфью, сшитую матушкой. Старуха молча с удивлением наблюдала за превращением студента в батюшку, а когда отец Олег водрузил скуфью, как бы очнувшись, запричитала:

– Батюшки, батюшки родные, не признала сразу, вот старая, – и вместо того чтобы открыть калитку, опрометью бросилась в сторожку. Оттуда уже вышли вдвоем с другой старушкой и засеменили к калитке, охая и ахая на ходу.

Открыв калитку, вторая старушка подошла под благословение, представившись псаломщицей Марьей Ивановной. Когда подходила первая старушка, Марья Ивановна сама представила ее сторожем церкви. Пока шли по двору, Марья Ивановна успела рассказать, что она живет при церкви в сторожке. Дом священника здесь же, в ограде, все в нем прибрали в ожидании нового настоятеля. Она подвела его к небольшому домику в три окошка.

– Вот, батюшка, в этой избе будешь жить, тут завсегда священники жили.

Сразу при входе отец Олег очутился в небольшой, наполовину занятой печью, кухне. Между печью и кухонным столиком был вход в горницу, перекрытый пестрой занавеской. Горница была метров двадцать, в два окошка. Со стороны глухой стены от горницы были отделены занавесками две крохотные спаленки. В каждой из них помещалось по металлической кровати с горой подушек. В самой горнице стоял круглый стол, покрытый плюшевой красной скатертью, и большой сундук, покрытый ковриком, да три венских стула. Несмотря на то что домик был небольшой, отцу Олегу он понравился уютом и чистотой. На всех окнах – белые накрахмаленные занавески. Крашеные деревянные полы застелены чистыми домоткаными половичками. Через несколько минут зашла Марья Ивановна, принесла горсть чайной заварки, несколько кусков сахара и половину батона.

– Ну вот, батюшка, вечеряйте и отдыхайте с Богом; что понадобится, приходите в сторожку. – Пожелав спокойной ночи, старушка удалилась.

Отец Олег вскипятил чаю, достал заботливо уложенные матушкой котлеты и яички. Помолился и сел ужинать. Перед тем как разбить яичко, посмотрел на его фабричный штамп и с удовольствием подумал: «Хватит, с инкубаторскими яйцами покончено раз и навсегда. Завтра прихожане принесут яички, творог и сметанку: все домашнее, экологически чистое». С этими благими мыслями он и заснул под тиканье настенных ходиков.

Утром он проснулся поздно, в десятом часу. Никто его не тревожил, было тихо и спокойно. Он встал, прочитал утренние молитвы. Затем, вскипятив чайник, решил позавтракать. Доев остатки дорожного, задумался:

– Что же я буду готовить на обед? Что-то никто не идет.

Он пошел в сторожку. Там за столом, покрытым клеенкой, сидели псаломщица и сторожиха, ели картошку в мундире, запивая чаем с сухарями и вареньем. Отец Олег осведомился, почему никто не идет в церковь.

– Да что ты, батюшка, Бог с тобою, сегодня же еще только вторник, покойников в деревне нет, так что только в воскресенье придут на службу. У нас тут в селе народу мало, молодежь вся поразъехалась кто куда, одни пенсионеры остались. Правление колхоза находится в соседней деревне Федоровке, а здесь самое большое начальство – бригадир. Служба у нас совершается раз в неделю, да и по великим праздникам, – разъяснила Марья Ивановна.

– А где у вас магазин, чтобы купить продукты?

– Да что, батюшка, там можно купить? Только хлеб разве, и то через день завозят.

Отец Олег все же решил совершить ознакомительную прогулку по деревне. Вообще для городского жителя прогулка по селу представляется чем-то идеалистичным, навеянным романтикой советских кинофильмов. Для отца Олега открылась другая картина. Непролазная грязь, небольшие деревянные неказистые серые домики. Вся деревня Ухабовка представляла собой как бы одну улицу, вдоль которой стояли дома с большими огородами на задах. Храм был в начале этой улицы, ближе к реке. От храма улица спускалась к небольшому ручью, через который был перекинут деревянный мост, а далее поднималась вверх и заканчивалась пригорком, на котором находились магазин, школа и клуб. Тут же, рядом, стоял небольшой дом, бывшее колхозное правление, после слияния нескольких деревень в один колхоз в нем находилось управление полеводческо-овощной бригады. Весь этот культурно-административный центр также находился у реки, так как река делала излучину и русло ее как бы обнимало собой оба конца деревни. По этому деревенскому бродвею и зашагал отец Олег. Идти приходилось осторожно, иногда прижимаясь вплотную к заборам палисадников, так как вся улица была изъезжена вдоль и поперек большеколесными тракторами «Кировец». Колеи в них были до того глубокие, что по ним невозможно было идти. До противоположного конца он добрался, так и не встретив ни одного человека. Он зашел в небольшой деревянный дом, на котором висела вывеска «Магазин». В магазине с одной стороны был прилавок с промышленными товарами, а с другой – с продуктовыми. За продуктовым прилавком сидела грузная моложавая женщина лет тридцати и лузгала семечки. Хотя приход молодого священника и вызвал у нее непомерное любопытство, но она старалась делать вид, что ей все равно. Отец Олег молча стоял у прилавка, взирая на ассортимент товаров. Витрина за прилавком была заставлена консервами под названием «Завтрак туриста» и большими трехлитровыми банками с зелеными маринованными помидорами. Никаких других продуктов отец Олег, как ни старался, не мог узреть.

– Скажите, пожалуйста, а колбаса или сыр у вас есть?

Продавщица поднесла ко рту очередную семечку, но при этом вопросе рука ее так и застыла около рта, а глаза удивленно и испуганно вытаращились на отца Олега. Боясь, что ослышалась, она переспросила:

– Что вы сказали?

– Колбасы или сыра у вас нет? – неуверенно повторил свой вопрос отец Олег.

– Нет, – замотала головой продавщица, – такого мы давно не видели. Это надо в Москву ехать, там, говорят, все есть.

– А что у вас есть?

– Вот все, что видите на прилавке.

Отец Олег хотел уже уйти, но, помедлив, с улыбкой сказал:

– До свидания. Приходите в воскресенье в церковь, будет служба.

Продавщица осмелела и задала вопрос:

– А скажите, к чему покойники снятся?

– К тому, что надо в церковь сходить, исповедаться и причаститься. Вы давно были в храме?

– В прошлую Пасху. Надо пойти в церковь, свечку поставить, а то третий день свекровь покойная снится. Наверное, это не к добру.

Отец Олег вышел на небольшую площадь, поросшую травой, вокруг которой группировались клуб, школа и правление. Видно было, что все они закрыты. На клубе висела коряво написанная афиша, которая возвещала, что в воскресенье будет демонстрироваться новый художественный фильм «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо» с Леонидом Куравлевым в главной роли.

«Вот и я тут как Робинзон Крузо», – подумал отец Олег и побрел домой.

Не успел он зайти в свой дом, как в дверь постучали. Он открыл. На пороге стояла старуха в резиновых калошах на босу ногу, в ситцевом выцветшем платье, поверх которого был надет темный фартук. Один глаз у нее отсутствовал, но второй проворно оглядел отца Олега с ног до головы, заглянул мимо его плеча на кухонный стол, затем уставился ему прямо в лицо. Старуха прокричала каким-то каркающим голосом:

– Батюшка, тебе курица нужна?

– Нужна, нужна, конечно, – обрадовался отец Олег.

– А то она у меня нести яйца перестала, с ума спятила. Залезла на чердак и петухом кричит, прямо как есть с ума спятила. Так, значит, нести? Тебе как, батюшка, выпотрошить али целиком?

– Да-да, выпотрошите и несите.

– Не слышу, – прокаркала старуха, – потрошить или нет?

Отец Олег, поняв, что она глуховата на ухо, прокричал:

– Потрошите и несите.

– Ну, ладно, пойду ощипаю и попотрошу, а то совсем с ума спятила.

Бабка ушла. Отец Олег заметно повеселел и стал раздумывать, что ему приготовить из курицы. Решил сварить куриную лапшу. Через час пришла старуха и, подав отцу Олегу курицу, прокричала:

– С вас, батюшка, семь рублей, курица большая, кило на два потянет, даже потрошеная.

Отец Олег смутился, не ожидая, что с него потребуют деньги за курицу. Пошел за кошельком, отсчитал семь рублей и вручил их старухе. Курицу варил долго, вначале два часа, попробовал, не жуется. Потом еще варил час, курица все равно была как резиновая, не разжевать. Тут он догадался, отчего эта курица спятила с ума.

Думаю, и ты, дорогой читатель, догадался. Конечно, от старости, отчего же больше курице спятить.

1993–2001. Саратов – Волгоград