Текст книги "Великий Ван"

XXIX. Незнакомые песни

На следующий день многочисленные дозоры солдат наводнили леса концессии. Выстрелами из винтовок и песнями людей, хищники были отогнаны в глубь тайги.

К звукам выстрелов и хлопушек хищники уже привыкли, но звуки песен впервые еще нарушили тишину дремучих лесов. Эти звуки, могучие и властные, гремели в отрогах Лао-Э-Лина и далекое эхо вторило им, отражаясь многократно в падях и распадках Хамихеры. К ним прислушивались обитатели дикого Шухая и грустные думы тревожили Великого Вана, стоявшего на выступе высокого утеса, венчавшего один из отрогов Кокуй-Шаня. Перед ним расстилалось бесконечное море лесов и скалистых сопок. Вековые кедры качали своими темными вершинами и шептали ему о прошлом и невозвратном, а внизу, у подножья гранитных гор, разливалась и ширилась незнакомая песня, заглушая тихую печальную песню дряхлой тайги.

Эти звуки наполняли бесконечные пространства дикой пустыни.

Великий Ван понял, что какая-то новая непреодолимая сила, уничтожая все на своем пути, движется вперед.

Он почувствовал в себе необычайный прилив гнева и полный злобной ярости, направился вниз, к подошве Кокуй-Шаня, где звучали эти ненавистные неведомые песни.

Там, пробираясь по лесной тропке, шел дозор из трех солдат.

Их дружная тягучая песня, в такт медленных шагов, звенела в чаще кедровника и неслась в даль, замирая в глубине узкого ущелья.

Солдаты двигались гуськом, с винтовками за плечами.

Сзади всех шел Архипов.

Вспомнив, что давно не курил, он отстал от своих товарищей, закуривая на ходу трубку.

Теперь только он заметил, что над ним летают сороки.

Крики их раздавались в чаще и где-то в стороне, в полугоре небольшого хребта, на гребень которого вилась тропа. Не придавая значения этим крикам, неопытный в таежных делах охотник мало обращал на них внимания; между тем лесные кумушки стрекотали на все лады, стараясь предупредить хищника и дать ему знать, где находится добыча.

Они смотрели на человека, как на будущую добычу Вана, который скрывался в ближайших зарослях и следил оттуда за всеми движениями Архипова.

Песня затихла. Ушедшие вперед солдаты остановились, в ожидании подхода товарища. Прошло минут пять. Ни звука в тайге.

«Куда запропастился Андрей! (Архипова звали Андреем), – проговорил старший дозора, – уже не сцапал ли его Ван?».

«Ого! Ого! Андрей! Где ты?» – крикнул во все горло солдат, но вместо ответа раздался звук близкого винтовочного выстрела и гулко прокатился по тайге, вслед за тем прогремел, как из пустой бочки, рев зверя и все стихло. Даже сороки на время прекратили свою трескотню.

Первое мгновение ошеломленные солдаты стояли, как вкопанные, но затем, сообразив в чем дело, сорвались с места и, с криками: «Скорей! Скорей!» – бросились назад по тропе, на ходу снимая винтовки и ставя курки на боевой взвод.

В это время Ван, подкарауливший свою жертву, бросился на нее сзади и подмял под себя.

Когда дозорные увидели хищника и под ним барахтающегося Архипова, стрелять было нельзя, из опасения убить человека.

Вынув на всякий случай охотничьи ножи, солдаты быстро приближались к месту катастрофы. Слыша приближение людей и пораженный их бесстрашием и смелостью, Ван поднял голову и забыв о поверженном враге, лежащем у его ног без движения, медленно отошел в сторону и остановился в зарослях. Отсюда он с любопытством рассматривал новых людей, не проявлявших перед ним страха.

В трех шагах от тропы, весь засыпанный снегом, лежал Архипов. Грудь его вздымалась. Он тяжело дышал.

Освободив его от снега и вытащив на тропу, дозорные убедились, что он жив, но потерял сознание. Шапки на голове его не было, но не было также и ран. Сняв с него полушубок, изорванный в клочья на спине, и мундир с рубахой, они обнаружили зияющую рану на месте левой лопатки. Алая кровь струилась ручьем и стекала на снег.

Промыв кое как снегом рану и перевязав ее туго остатками рубахи, они начали искать другие ранения, так как кровь сочилась из многих мест тела.

Осмотр обнаружил еще перелом ребер, левой руки в локте, левой ключицы и вывих левой голени. Многочисленные глубокие царапины и рваные раны от когтей зияли на спине, плечах и пояснице.

Через полчаса, после усиленного оттирания снегом, Архипов пришел в себя, глубоко вздохнул, осмотрелся и, не веря своим глазам, что он жив, спросил: «Где тигр?».

Но голос его был так слаб и положение так серьезно, что товарищи замахали на него руками, заставляя молчать.

Пока мастерили из жердей носилки, раненый в полузабытьи все твердил: «Я доказал им, что не трус!» Через часа два раненого на дрезине отправили на станцию, а оттуда в больницу в Харбин, где он, находясь между жизнью и смертью, пролежал около полугода и вышел оттуда калекой, лишенным левой руки.

Раны, наносимые тигром, чрезвычайно опасны по своим последствиям, так как серповидные когти его загрязнены остатками крови, которые, попадая в рану, нередко производят заражение сначала местное, а потом общее.

Кроме того, самая слюна тигра считается ядовитой.

По выздоровлении, Архипов рассказал, как было дело.

«Я был в дозоре, – повествовал он собравшимся вокруг него слушателям. – Мы шли по тропе и пели песни. Закуривая трубку, я отстал от товарищей и остановился. Вдруг слышу сзади меня шорох кустов. Оглянулся и вижу, шагах в двадцати ползет на меня тигр. Огромный, как лошадь. Я почувствовал, как сердце у меня упало задрожали ноги и руки. Но это был один только миг. Я видел перед собой смерть и понял, что необходимо стрелять. Вскидываю винтовку и не целясь стреляю. Одновременно слышу страшный рев и что-то тяжелое навалилось на меня сбоку. Я упал в снег, лицом вниз, и чувствовал, как зверь рвал своими когтями мою спину. Не будь полушубок-задрал-бы на смерть. Потом и уже не помню, что было. Пришел в себя только в больнице. Я понимаю теперь, почему все звери боятся тигра! Один взгляд его желтых глаз может лишить сознания. Когда я тогда увидел этот взгляд на себе, мне большого усилия воли стоило поднять винтовку. Раньше я видел тигров в зверинце, в Москве, но зверь в клетке – это одно, а зверь на воле – другое. Здесь он хозяин, а не ты. Китайцы говорили, что это был Ван, т. е. начальник всех тигров. Кто их знает, врут они, или нет, а только скажу, что не хотел бы встретиться с ним вторично. Ну его к лешему! Один раз попробовал и довольно! Я не бежал от него и доказал, что не трус! И хватит! Вот только жалко руки, хоть левая, а все же работница. Сапоги стачать не сумею. Но не беда! Займусь чем-нибудь, авось не пропаду!»

«Да! Дело такое! – рассуждали в толпе слушателей, – одно слово тигр! Он тебя не помилует! Не то, что наш брат, ведьмедь! Ен дюже смирен и добер. Не тронет! Не замай только его, а ен не поворушит. Это наш зверь, рассейский! A тигр не наш, да и обличье у него не наше!»

«Не даром у китайца он заместо бога! – говорили другие. – К примеру, у нас Николай Угодник, а у них Ван! Видно так уже положено! Каждому свое! Да, дела! Чего только на свете не бывает!»

XXX. О чем думал Тун-Ли

Полежав немного на мягкой кабаньей постели и отдохнув от пережитых впечатлений, Ван встал и медленно пошел в гору, в поисках надежного убежища.

За ним неотступно следовали сороки, с целью узнать его дальнейшие намерения. На самой вершине Кокуй-Шаня он нашел уютное место под нависшей скалой. Здесь были старые лежки горалов и пласты их помета покрывали гранитные плиты мягкой и теплой периной. Здесь он лежал в течение недели, думая свою глубокую думу.

Отсюда, с вышины, он смотрел на мир, прислушивался к далеким звукам свистков паровоза и неясным отголоскам работ на лесной концессии. В голове его никак не укладывались впечатления последних дней. Он не мог примириться с мыслью, что слабый человек не только может ему сопротивляться, но и побеждать. С молоком матери он впитал в себя идею превосходства над всеми тварями, четвероногими и двуногими. Голоса далеких предков говорили ему о том же и требовали крови, горячей крови. Он горел мщением и в глубоких круглых зрачках его вспыхивали зеленоватые огоньки. Нападение тигра на дозор произвело потрясающее впечатление. Все только и говорили о том, что необходимо положить конец владычеству хищников и обезопасить концессию.

Хотя после этого случая тигры и были отогнаны за становой хребет Лао-Э-Лина, но не исключена была возможность повторения нападений. Старый Тун Ли слышал от звероловов о делах на концессии. Суровое лицо его было по-прежнему бесстрастно и загадочно. Он добывал свою пушнину, курил трубку и молчал. Соседи не были довольны этим молчанием. Они ожидали от него выражения радости по поводу происходящих событий, но молчаливый ответ Великого Старика не предвещал ничего хорошего. Радоваться было еще рано. Великий змей, живший в его фанзе испокон веков, на днях умер. Горе старика было велико. Он сжег его тело на алтаре кумирни, на перевале Цун Лин, и пепел развеял по ветру. Смерть змеи, по мнению Тун-Ли, также была знаменательна. Великий Старик знал, что дни Шухая сочтены. Пройдет один, другой десяток лет и от его прекрасных девственных лесов не останется ни одного пня. Исчезнет красота, свобода и воля. Так думал старый таежник Тун-Ли. Наступили праздники Нового Года. Работы на концессии прекратились. Купцы, рядчики и рабочие, закончив свои личные, денежные, коммерческие и другие дела и получив расчет от конторы, гуляли и веселились, т. е. проводили время в праздности, ели и пили всласть, курили табак и опиум; играли в карты и банчок, ходили в гости и опять курили. Днем и ночью раздавался треск, хлопанье и выстрелы ракет и хлопушек. Звероловы и охотники кончали свои промыслы и уходили из тайги. Солнце днем припекало по-весеннему, a ночью мороз сковывал всю природу своими железными клещами.

Лесная пустыня, в предчувствии весны, делала попытки освободиться от ледяных цепей суровой старухи зимы. Ha солнопеках и лесных полянах, где снег стаял уже давно, покрикивают дятлы, пищат синицы и стрекочут таежные кумушки, сойки и сороки.

«Слышали новость? – тараторили кумушки на все лады. – Наш Великий Ван ранен и лечится у старого Барсука целебными травами. Старый ворчун кабан, с восточной Хамихеры, задрал трех собак у русского охотника и ранил его самого. Потеха была смотреть, как охотник улепетывал от Ворчуна на дерево!»

«Это еще ничего! – перебила голубокрылая сойка, по прозванью Рыжая, – а вот я вам расскажу, что пришельцы собираются взять нашего Вана живьем! Я сама видела все приборы и страшные инструменты, которыми ловят зверей. Кроме того, у них есть порошок, похожий на снег, одна крупинка порошка может убить, не только любую из вас, но и самого большого зверя! Они закладывают эти пилюли с порошком в мясо. Тот, кто не знает, поест такого мяса с отравой и тут же протянет ноги!»

«Смотрите, будьте осторожны! Не доверяйте этим хитрецам! Не трогайте мяса, которое они вам предлагают! Моя кума, Красная шубка, лисица из-под Гаолинзы, покушала таких пилюль и отдала свою ротонду на выделку! Но это даром не прошло! Ее тушку покушали глупые огородники и лежат теперь в фанзе кверху носом, мертвые как колоды. Так им и надо! В прошлом году они переловили моих детей, еще не оперившихся, и съели, а теперь сами протянули ноги! Поделом! Поделом!»

«На днях я встретила старого Рябого леопарда, с верховьев Хайлинхэ, – возразила ее родственница, бесхвостая сорока, – он сказал мне, что тигры, по повелению Вана напали на людей, а по тому все эти полосатые господа ушли из лесов бывшей Императорской охоты к северу. Теперь леопардам там лафа, так как тигры не позволяли им жить в своих владениях и прогоняли. Теперь там, к югу от Татудинзы, много леопардов. Так, по крайней мере, говорил мне Рябой. Это тот самый, подруга которого сбежала с Длиннохвостым амурским барсом. Так он теперь все рыскает по Шухаю, в поисках беглянки. Куда там! Ему не найти! Она уже давно вывела детей в Суйфунских кедровниках».

Так гуторили между собой таежные всезнайки. Невдалеке от них проходил старый козел со своей козой.

Они слышали краем уха пересуды и сплетни лесных кумушек и остановились.

Козел неодобрительно покачал головой и замотал рогами, но заметив, что это не действует, затопал ногами и рявкнул несколько раз.

«Смотрите, смотрите! Какой нахал! – закричали наперебой сороки. – Еще смеет кричать здесь и распоряжаться! Вот мы тебя сейчас выдадим головой красным волкам! Будешь тогда знать, свое место!»

При одном напоминании о своих смертельных врагах, бедный козел взбрыкнул задними ногами и большими размашистыми прыжкам пошел в гору. За ним поскакала его кроткая покорная подруга. Белые платочки их замелькали на желтом фоне дубовых кустов и скрылись за увалом.

XXXI. Тигроловы

Весть о появлении тигров быстро облетела тайгу. Немедленно приняты были меры предупреждения нападений на мирное население и организованы команды, «долженствующия обходить окраины» поселков и концессий и производить стрельбу, с целью устрашения.

Местные охотники, вооружившись надежными винтовками, ушли в тайгу, в надежде добыть дорогого зверя. Некоторые же, не надеясь на свою смелость и искусство, закладывали стрихнинные пилюли в мерзлое мясо битых коз и собак и разбрасывали его по тайге, в тех местах, где замечены были свежие следы хищников. Но это мало помогало, так как не прошло и нескольких дней, как получены были сведения, что тигры начинают уже «пошаливать.» В первую очередь поплатились собаки, которых хищники таскали походя, не обращая внимания на людей. Затем перешли на скот, главным образом лошадей, таская их не только с коновязей, но и из закрытых сараев, для чего ломали крыши, двери и стены убогих построек. У разъезда Казанцева, тигр напал на обоз, состоявший из двадцати саней, запряженных попарно. Хищник знал, где проходит обоз и залег на дороге; когда передние сани с ним поравнялись, он бросился на одну лошадь, сбил ее с ног ударом лапы по загривку и перекусил шейные позвонки у затылка. Китайцы возчики в это время, лежали ниц возле саней и не шевелились, пока тигр не унес лошадь. Тогда они всполошились и погнали обоз что есть духу обратно нa разъезд. Тигр оттащил лошадь на полкилометра и там жрал ее в течение нескольких дней, пока хватило хорошего чистого мяса. Воспользовавшись этим случаем, один из местных охотников начинил стрихнином мясо другой убитой лошади, и положил его на тигровой тропе.

В это время Ван покончил уже с одной лошадью, отдохнул, как следует, в непроходимой чаще и поздно вечером вышел на лесную дорогу. По небу катилась луна. Белое полотно укатанной дороги искрилось и, сияло под ее яркими лучами. Ван увидел впереди, на дороге, какую-то темную массу. Зоркие глаза его сразу определили, что это мертвая лошадь. Он подошел к ней и, не сколько раз обойдя вокруг, лег возле нее в раздумье. В голове его роились мысли и подозрение закрадывалось в мозг. Для чего она лежит здесь? Почему не увезли ее на станцию? Он узнал животное, которое сам умертвил несколько дней тому назад. Соблазн был велик, но какое-то предчувствие подсказывало ему, что это одна из хитрых уловок человека. Полежав еще не которое время на дороге, Ван встал, потянулся и зевнул так громко, что филин, сидевший над ним, на вершине ели, шарахнулся и, защелкав клювом, отлетел в чащу. Через, минут десять после ухода Вана, к трупу лошади явились красные волки и слышно было издалека, как они дрались, визжали и выли, раздирая замерзшее, как кость, мясо своими сильными челюстями. На следующее утро охотник собрал около лошади восемь мертвых волков, отравившихся стрихнином. В это время погибли от яда не только водки, присяжные могильщики тайги, но и другие звери и птицы, не только питающиеся мясом, но и растениеядные. Лисицы, вороны, сороки, сойки, синицы и поползни становились жертвами коварства человека.

Нередко случалось, что местные огородники, не зная страшного действия «белого порошка», погибали от отравления, плотно закусив мясом животного, убитого ядом. Тигры как будто чуяли опасность и не трогали приманки с «белым порошком», так что, в конце концов, охотники оставили этот способ добывания; но из Уссурийского края появились здесь тигроловы, добывающие зверя живьем, не ловушками, не капканами, а голыми руками, вооруженные желанными мускулами и крепкими веревками.

Прослышав, что в районе Кокуй-Шаня появилось много тигров, они приехали сюда с собаками и со всеми приспособлениями, для поимки гигантских кошек.

Это были богатыри в полном смысле слова. Огромного роста непомерной силы, они производили впечатление первобытных людей. Они как будто специально были приспособлены для перенесения невероятных трудностей борьбы с дикой первобытной природой.

С такими врагами пришлось встретиться в открытом бою Великому Вану.

Прежде, чем начать свою работу, ловцы провели разведку, при чем обнаружилось, что падеж кабанов, вследствие болезней, уменьшил их число и многие стада откочевали в далекие регионы.

Это обстоятельство послужило причиной перемещения хищников. Не находя для себя пищи в достаточном количестве, тигры перешли на домашний скот поселенцев и производили набеги на таежные хутора, отдельные фанзы и лесные концессии.

Не встречая сопротивления и отпора со стороны населения, хищники начали похищать людей. От нападения их никто не был застрахован, ни одинокий зверолов в тайге, ни дровосек, ни рабочий концессии. Дело дошло до того, что по ночам никто не выходил из своего помещения. Но и днем хищники появлялись вблизи поселков, угрожая жизни и имуществу людей. Таежные обитатели видели в этом указание свыше. Единственный выход из положения – умилостивить Горного Духа, Великого Вана, принесением ему человеческой жертвы. Так решили на совещании старейшины Шухая, во главе которых стоял зверолов Тун-Ли. Но кто должен быть принесен в жертву? Подходящего человека не было и старейшины решили, для ускорения дела бросить жребий – кому добровольно отдаться в лапы Великого Вана. Пока шли эти совещания, Тун-Ли усердно молился в кумирне, на перевале Цун-Лин, и, после многократных собеседований с пришел к окончательному и бесповоротному решению, пожертвовать собой, для общего блага.

На общем собраний всех выборных старшин, происходящем под открытым небом, в одном из ущелий горы Татудинзы, Тун-Ли объявил о своем решении. Никто из присутствовавших не обмолвился ни словом, только по окончании совещания, каждый из старшин подходил к старику и кланялся ему в ноги. Совершив свое последнее моление, с поминанием предков, Тун-Ли вернулся в свою фанзу, привел все в порядок, подмел, припер дверь снаружи колом и, с небольшой котомкой за плечами, отправился на север, в район Кокуй-Шаня, где, по слухам, находился в то время Великий Ван, ставший для него символом проявления воли Горного Духа…

Трое суток, безостановочно шли охотники за тигрицей с двумя тигрятами. К тигрице иногда присоединялся тигр, огромных размеров, мешая своим присутствием охотникам. Судя по следам, тигр-самец понял намерение охотников и старался увести тигрицу, путая следы и направляя ее в недоступные дебри. Тигрица, лишенная возможности питаться и отдыхать, вследствие постоянного преследования, изнемогала и готова была броситься на охотников, но Ван принуждал ее идти дальше. Тигрята совершенно отощали и постоянно ложились на отдых, отставая от матери все больше и больше. Молодой матери было не более пяти лет, и она была неопытна. Так как поймать тигра живым можно только пока он не достиг известного размера и возраста, охотники все свое внимание сосредоточили на тигрице и тигрятах, а большого тигра игнорировали совершенно. Был ясный и теплый зимний день. Ни ветерка. На солнопеках снег обмяк и стаял. Издалека доносился многочисленный лай собак, преследовавших тигров. По их следам, широко шагая, идут три человека. У двух за плечами карабины. Впереди старик, с белой окладистой бородой. Он безоружен и только на боку виднеется короткий финский нож. За ним бредут его сыновья, такие же косматые великаны, как отец. За плечами у всех котомки, на ногах сибирские унты из кожи оленя. Куртки из кожи косули, шерстью вверх. Вид у них сосредоточенный и серьезный. Идут молча, без слов понимая друг друга. Собаки заливаются на разные голоса. Издалека доносятся звуки таёжного хора и эхо вторит им в горных палях и ущельях. Тигрята отказались идти дальше, забились в заросли аралий и дикого винограда. Стая, с лаем и воем, окружила их кольцом. У многих собак кровавые раны, последствия борьбы с малышами. Некоторые старые опытные собаки легли на снег, тяжело дыша и высунув розовые языки, в ожидании хозяев. Вскоре появились охотники. Обойдя вокруг зарослей и узнав, что тигрята окружены, старик распорядился набросить сеть и прижать зверей к земле вилами. Став в одну шеренгу, сыновья его вошли в заросли. Один из тигрят, услышав приближение людей, бросился на ближайшего – Никиту, который одним ловким неуловимым движением набросил ему на голову сеть и придавил шею к земле. Тигренок перевернулся на спину, для защиты когтями, но не успел опомниться, как лапы его были скручены крепкой кокосовой веревкой. В рот звереныша был вставлен кляп из мягкого кедрового дерева. Когда с первым было покончено, приступили ко второму, который забился в пустую колоду дерева. Его оттуда не вынимали, а только забили наглухо входное отверстие отрезком пня. Собаки во время всей этой процедуры лежали вокруг зарослей кольцом и не принимали никакого участия в поимке. Дело их было окончено. Они отдыхали, зализывая полученные в бою раны. Во всех движениях охотников видна была большая опытность и сноровка. Они действовали спокойно и уверенно.

Оба тигренка пойманы были в течение часа. После этого, отец с сыновьями отдыхали у костерка, на котором шипел и бурлил чайник. Закусывая черным хлебом и свиным салом, они вели между собой тихую беседу и высказывали предположения относительно ушедшей тигрицы, при чем, говорил преимущественно отец, сыновья же почтительно слушали и отвечали на его вопросы. Собаки лежали тут же, на снегу. Большинство спало, свернувшись калачиком и уткнув морду в пушистый хвост.

«Вот подкрепимся чайком и айда за тигром! – произнес отец, отхлебывая чай из эмалированной кружки. – Ты, Никита, покрепче затягивай голову, а то неровен час вырвется и беды не оберешься! А ты, Роман, возьми веревку вдвойне, матка то здоровенная, почитай до 10 пудов! Если самец будет мешать, придется его пристрелить, а то как раз кого-нибудь задерет. Тигрятам-то, однако, дайте снежку, кабы не запалились, сердешные! Вишь, как дышут тяжело! Что-то наши запоздали с лошадьми! Надо уже быть давно! А вот и они! Легки на помине!» – воскликнул радостно старик, указывая на приближающийся обоз, из двух саней, запряженных парой коней в унос.

Возчики шли с боков, понукая усталых лошадей.

«Иван! – обратился старик к одному из возчиков, молодому видному парню, как две капли воды похожему на него, только без усов и бороды. – Живо грузите тигрят и отступайте! На станции дайте им воды! А завтра, чуть свет, обратно сюда! Мы сейчас идем за маткой. Она тут недалече! Однако повозиться с ней придется! При ней кавалер! Китайцы говорят Ван! Следы дает знатные! Почитай в полторы четверти! Весу в ем однако не менее 20 пудов! Ну, живо! Собирайтесь, детки! И по своим местам!»

Старый тигролов встал. Вытряхнул чай из своей кружки и положил ее в котомку. Молодежь между тем занялась погрузкой тигрят на сани и сборами в поход. Через полчаса все было готово.

Обоз с тигрятами по старой своей колее отправился к линии железной дороги, на северо-восток, а охотники по следам тигров – к юго-западу.

Собаки шли по следам и вскоре их лай послышался в отдалении. Хищники направились в скалистые хребты Лао-Э-Лина, темневшие своими кедровниками в вершине пади.

«Однако, самец идет с маткой, – проговорил Кузьма Вергасов (так звали старика), рассматривая следы хищников. – дело дрянь! Если собаки не отобьют матку, нам не миновать с ним битвы! Много собак пропадет! Да ничего, однако, не сделаешь! Ну-ка, наддай! Как бы этот самый Ван не увел матку дальше!»

«Ты опять табачище свое запалил! – продолжал старик, обращаясь к сыну Роману. – Когда ты его бросишь окаянного? Смотри, добра не будет! Где табак, там и нечистый!»

На замечание отца, красавец Роман добродушно улыбнулся, сплюнул в сторону, вытряхнул табак из трубки и спрятал ее в боковой карман.

Солнце перевалило за полдень. Поднялся легкий ветерок, предвещавший ночью снегопад. Тайга зашумела. Собачий лай доносился с высоты каменистого хребта. Судя по всему, звери засели в скалах. Охотники прибавили шагу и почти бежали. Впереди шел старик, за ним сыновья, которые едва поспевали. Тигры залегли на вершинах утесов, подымавшихся отвесными стенами на гребне хребта. Собаки стояли внизу и неистово лаяли, подняв морды кверху. Увидя приближающихся людей, псы заволновались, делая бесплодные попытки залезть на скалы.

«Оставайтесь здесь! – сказал старик сыновьям. – А я пойду в обход. Нет ли выходного следу!»

Никита и Роман обошли всю местность под утесами, с целью выяснить, откуда хищники взобрались наверх. Судя по следам, тигрица одна пошла на скалу, а самец уклонился вправо и направился вдоль хребта, очевидно с целью обойти их.

Вскоре с противоположной стороны утесов вышел старик и объявил, что тигрица наверху, а тигр ушел вверх по хребту.

«Живее, ребята, за дело! – проговорил внушительно отец, обращаясь к сыновьям. – Надо покончить с маткой, пока не явился Ван, тогда у нас будут руки развязаны, и мы возьмем его, мертвого или живого! Никита, бросай на скалу хлопушки! – приказал старик, – а ты, Роман, держи ухо востро и не зевай! Ну, табачник, поворачивайся и приготовь на всякий случай карабин! Не ровен час, вернется ейный кавалер! Тогда беда!»

Приказания старого охотника были немедленно исполнены. На вершине скалы, с треском и шумом, рвались хлопушки, наполняя чашу смрадом и дымом. Собаки визжали и выли от нетерпения и азарта.

Среди собак роль вожака исполняла поджарая большая белая сука Змейка. Ей подчинялась вся свора собак и она же руководила всеми их действиями. Неповиновение влекло за собой жестокую трепку, а сопротивление-смерть. Змейка слушалась только своего хозяина, старика Вергасова, и от него получала все приказания.

Падеж кабанов продолжался и Ван чувствовал недомогание, после плотного обеда из нездорового заражённого мяса. Ему впервые пришлось питаться чумными животными; это причиняло ему нестерпимые боли в области живота. Он ослаб и настроение его было подавленное. Сонливость и желание отдыха и покоя одолевали им, когда охотники начали свое преследование. Он мог бы уйти от них, но чувство привязанности не позволяло ему бросить тигрицу и он, заставляя ее двигаться, уводил все дальше и дальше в глубину тайги.

К тигрятам он был равнодушен и не обратил никакого внимания на их отсутствие, к тому же, они были настолько велики, что мать не беспокоилась о их судьбе, предоставив им самостоятельность.

Вану надоело, наконец, это неотступное преследование со стороны человека, а неугомонный собачий лай раздражал его тонкий слух. Он решил избавиться от всего этого и уйти подальше, отдохнуть в тишине и спокойствии. Положение тигрицы его не беспокоило. Он был уверен, что на вершине утеса она будет находиться в полной безопасности. Перейдя глубокую падь, заросшую густыми орешниками, он поднялся на ближайший хребет, где залег на выступе скалы. Отсюда открывался ему хороший обзор во все стороны. Вдали виднелись утесы, куда скрылась тигрица от своих преследователей. Солнце стояло еще высоко в синем безоблачном небе и бросало свои горячие лучи на скалы и утесы. Положив голову на лапы, Ван задремал и страшный сон приснился ему. Он видит себя окруженным со всех сторон людьми-великанами. Они душат его своими длинными могучими руками. Ему тяжело дышать, он задыхается. Великий Ван спал и не знал, что творится около него.

«Змейка! Отведи свою команду от скалы, вон туда! А то собаки не дадут нам работать!» – отдавал распоряжения старик, указывая место, куда должны были отойти собаки. Умное животное вильнуло хвостом, в знак согласия, и грозный лай его заглушил голоса всей стаи.

Собаки поняли его значение и безропотно отошли от скалы на место, указанное хозяином. Сделав свое дело, Змейка села вблизи старика и уставилась на него своими выразительными карими глазами.

«Однако, тигр пойдет сюда! – сказал Кузьма Вергасов, указывая на узкую расщелину в скале. – Остановитесь против нее. Никита, брось хлопушку вон туда, за куст! Ну так! Теперь она пойдет! Идет! Идет! Держи!» – с этими словами старик стал на одно колено и выставил вперед левый локоть руки, обернутый в сыромятную свиную кожу.

Судя по шуму и грохоту падающих камней в расщелине скалы, тигрица быстро спускалась вниз. Все трое охотников застыли в ожидании зверя и взоры их пронизывали заросли у устья каменной щели. Сначала показалась голова тигрицы. Уши ее были прижаты к затылку, пасть открыта и дикие желтые глаза метали молнии. Одно мгновение она стояла неподвижно, рассматривая своих врагов. Старик поднял руку кверху, защищая свою голову и плечи. Первый удар зверя он должен был принять на себя и движением этим возбудил его внимание. Тигрица зарычала и бросилась на старика. Ударами лап она сбила его с ног и насела на него всей своей тяжестью.

Рыча и фыркая, она наносила ему быстрые удары лапами по левой руке, которую старик выставил кверху. Невероятная сила спасла старого охотника от гибели. Рука его гнулась, но не поддавалась, и сыромятная кожа летела клочьями под ударами острых когтей разъяренного зверя.

Момент был критический и старик изнемогал. Заметив это, Роман, размахнувшись, ударил тигрицу по плоской голове своим крепким тяжелым кулаком. Удар был настолько силен, что могучий зверь низко опустил свою голову, в то же время нанеся ответный удар по правому плечу охотника. Роман пошатнулся, но устоял на ногах, Тигрица оставила старика и обрушилась всей своей тушей на его сына. Удары лапами сыпались на него. Воспользовавшись этим моментом, отец поднялся на ноги и вместе с Никитой набросили на зверя сеть. Голова и одна лапа тигрицы захвачены были тонкой, но крепкой сеткой. Молодой богатырь боролся со зверем, стоя на ногах. Руки его и плечи покрылись кровавыми пятнами, но он не выпускал веревок, которыми должна быть связана тигрица, Концы сетки все сильнее и сильнее стягивали шею тигрицы и она, оставив Романа, когтями старалась освободиться от душивших ее веревочных пут. Израненный и разгоряченный борьбой, Роман бросился на тигрицу, катавшуюся по снегу, c целью сбросить с себя коварную сеть. Поймав свободную лапу зверя, он надел на нее веревочную петлю и затянул. Этим воспользовались другие охотники и помогли Роману накинуть такие же петли и на задние лапы. Зверь был уже во власти охотников, но он не сдавался и делал отчаянные усилия освободиться и порвать веревки.