Текст книги "Великий Ван"

В пылу борьбы и сопротивления тигрица глухо рычала, и кровавая пена выступала из ее пасти.

Держа за концы веревок, охотники подтащили отчаянно бившегося зверя к стволу ближайшего дерева и прикрутили к нему лапы. Затем, им уж не представляло никакого труда окончательно связать тигрицу и вставить ей в пасть обрубок дерева, который был зажат зубами зверя.

Покончив с этим делом, охотники присели тут же передохнуть. Вытирая потные лбы и приводя в порядок разорванную одежду, они делились впечатлениями и вспоминали различные перипетии смертельной борьбы со зверем.

Собаки лежали возле них на снегу, косясь на связанную тигрицу, прикрученную к дереву. Потеряв окончательно силы в борьбе, зверь лежал неподвижно у ствола старого дуба и тяжело дышал. Глаза его были закрыты и он, казалось, дремал. Но это не был сон, это было забытье, граничащее с потерей сознания.

Помимо напряжения физических сил, ему пришлось израсходовать свои духовные силы. Теперь им овладела апатия от переутомления. В голове его бродили неясные мысли и кошмар пережитого вставал перед ним в багрово-красном тумане.

Только упругий, постоянно напряженный, хвост зверя шевелился и вздрагивал, конвульсивно извиваясь.

«Ну, ребята! Айда прокладывать дорогу для саней, а то в такую трущобу их не протащить! – произнес старик, затягивая пояс на своей стройной талии. – Солнце уже низко! Времени осталось мало, дорога долгая! К ночи еле управимся!»

С этими словами старый Кузьма зашагал вниз, спускаясь по косогору через бурелом и заросли.

За ним двинулись собаки, во главе со Змейкой. Сыновья отстали от отца, так как заняты были перевязкой ран, нанесенных тигрицей.

XXXII. Последний бой

Зловещий, недобрый сон снился Вану.

В полузабытьи он слышал глухой рев и призывные крики тигрицы. Чуткое ухо Вана проснулось раньше его самого.

Не открывая глав, он стал прислушиваться. Крики то усиливались, то ослабевали. Ван поборол свою слабость и сел, чтобы лучше слышать. Звуки борьбы доносились явственно с того хребта, где осталась тигрица. Что бы это значило? Ван недоумевал и долго еще оставался в прежней позе ленивой апатии, не решаясь двинуться с места. Неясные, смутные подозрения стали закрадываться в его мозг. Он знал, что там остановились охотники. Рев тигрицы указывал на борьбу. Оставить ее одну, в смертельной борьбе с человеком, Великий Ван не мог.

Он ре шил выручить ее во чтобы то ни стало. Потягиваясь и зевая, он размял свои могучие члены и, не спеша, двинулся по направлению каменистого хребта. Голоса тигрицы уже слышно не было, только издалека доносились крики сорок и постукивание дятлов. Поднимаясь на соседний хребет, заросший орешниками и виноградом, Ван слышал отдаленные звуки топора и гул падающих деревьев. Он знал, что это работа человека и уверенно шел вперед, чувствуя что-то недоброе. Выйдя на свои старые следы, Ван достиг подножья скалы, где, по предположениям, должна находиться подруга.

Везде много человеческих следов, еще больше следов собак. Где же подруга? Ван остановился в раздумье и весь обратился в слух.

В тайге было тихо. В вершинах кедров попискивали рябчики. Где-то, в глубине пади, стучал топор. Но вот, чуткое ухо Вана уловило звуки тяжелого дыхания зверя.

Невдалеке отсюда, прикрученная к стволу дерева крепкими веревками, лежала тигрица. Она услышала привычным ухом его знакомые шаги и жалобно застонала. Во мгновение ока Великий Ван был возле своей подруги. Он не ожидал ничего подобного! Его мозг был подавлен и угнетен невиданным зрелищем! Его могучая подруга, накануне свободная и прекрасная в своей дикой красоте, связана как жалкий теленок! Он не верил своим глазам! Он обнюхивал ее со всех сторон и все больше и больше убеждался в могуществе человека.

Тигрица открыла свои прекрасные большие глаза и с тоской и любовью смотрела на своего Повелителя. Во взоре ее светились мольба и отчаяние. Голова ее и все четыре лапы были круто притянуты к стволу дерева. Она не могла пошевелить ни одним членом, только выразительные глаза ее вращались и длинный пушистый хвост извивался, нанося удары по сыпучему снегу и по стволу старого дуба.

Горя неукротимою местью и злобой, Великий Ван пришел в ярость и стал наносить могучие удары когтями по веревкам, связывавшим тигрицу. Но они не поддавались и только скрипели, и натягивались еще туже, врезаясь в тело несчастной пленницы. Чувствуя свое бессилие, могучий зверь приходил в бешенство, шерсть на его спине и загривке стала дыбом; из раскрытой пасти вылетали клубы пены и пара. Его грозное рыканье гремело в тайге, наводя панический страх на всех обитателей.

Таежные птицы и звери спешили спастись бегством, и только неугомонные сороки суетились в вершинах деревьев и кричали без умолку.

«Никак тигрица освободилась от веревок! Слышь, как ревет!» – произнес старый охотник, прислушиваясь к звукам, доносившимся с вершины хребта.

«Надо идти узнать, в чем дело! – ответил Никита, прочищавший топором заросли. – Неровен час, уйдет! Тогда не поймаешь!»

«Батька! Я сбегаю мигом и прикручу ее крепче, а если отвязалась – дам знать выстрелом, тогда поспевай!» – крикнул Роман, стоявший в отдалении с трубкой в руках.

«Ладно! Иди, Роман! Да поскорее! Сдается мне, что она освободилась!» – приказал отец, смотря вслед удалявшемуся сыну.

Грозные звуки звериного рыканья не прекращались. Роман шел быстро, продираясь через чашу. Рев тигра становился слышнее. Собаки бежали впереди охотника и скоро достигли места, где привязана была тигрица.

Они окружили тигра со всех сторон и неистово лаяли, но держались от него на большом расстоянии.

Ван не обращал на них никакого внимания, стараясь освободить из плена свою подругу.

Не видя тигрицу и предполагая, что она освободилась от веревок, Роман подошел ближе и выстрелил в воздух, как было условлено.

Тигр не заметил приближения человека, но оглянулся на звук выстрела.

Перед ним стоял ненавистный пришелец и смотрел на него смело и вызывающе. Вот он, виновник всех бед и разочарований! В голове Вана, как молния, мелькнула эта мысль и двумя гигантскими прыжками он был уже возле охотника, успевшего пустить в него меткую пулю, попавшую в грудь. Но это было последнее сознательное действие человека.

Одним ударом своей могучей лапы зверь сорвал с Романа шапку, а вместе с ней снес половину черепа. Как подрубленный могучий дуб, свалился молодой богатырь к ногам Вана, обагрив горячею кровью снег. Упал он навзничь, во весь свой рост, раскинув руки. Кисть правой руки сжимала ствол карабина. Вместе с черепной коробкой отлетели в сторону и мозги. Лицо и высокий белый лоб не были задеты когтями зверя и сохранили свою красоту.

Мертвые прекрасные глаза молодого охотника были открыты и спокойно смотрели в вышину тёмно-синего неба. Сгоряча Ван бросился на труп человека, предполагая найти в нем искру жизни, но инстинкт зверя подсказал ему, что смерть наступила.

Обнюхав лицо мертвеца, Ван отошел в сторону и лег возле тигрицы.

Он смотрел на свою подругу. Тоска и жалость закрадывались в его сердце. Он чувствовал невыносимую боль в груди. Из раны его сочилась темная кровь и капля по капле стекала на снег, просачиваясь до земли. Шершавым, колючим языком своим он зализывал темное пулевое отверстие в левой стороне своей груди и вздрагивал нервною дрожью.

Солнце заходило. Вечерело. В тайге протянулись длинные угловатые тени. Услышав выстрел, охотники спешили на выручку. На этот же выстрел спускался с хребта Тун-Ли, в поисках Великого Вана. Собачий лай не умолкал. Остервенелые псы, после гибели охотника, окружили тесным кольцом залёгшего хищника и не давали ему покоя. Но Вану было не до них. Его мучила тоска, а осколки разрывной пули жгли все его внутренности. Среди звуков собачьего лая он уловил человеческие голоса. Этого было достаточно. Забыта боль, забыты страдания. Он поднялся во весь рост и увидел фигуры приближающихся охотников. Жажда борьбы и крови зажглась в нем с неудержимою силой, и он прилег на снег, готовясь к роковому прыжку. Старый охотник заметил припавшего хищника и вскинул свой карабин. Но, что это? Фигура зверя исчезла перед его глазами, а вместо нее явилась другая, заслонившая собою первую. Между Ваном и старым траппером стоял Тун-Ли.

Он пришел сюда выполнить свой обет и принести себя в жертву, как требовал того закон тайги. Он не опоздал. Великий Ван здесь. Старый зверолов стоит на коленях и просит исполнить волю Великого Горного Духа.

«Великий Ван! – говорил Тун-Ли. – Я здесь, стою перед тобою с чистым сердцем и помыслами! Исполни волю Горного Духа и освободи меня от бренной земной оболочки!»

Хищник, готовый броситься на свою жертву, был поражен и озадачен. Появление Великого Старика подействовало на него, как удар молнии с безоблачного неба. В мозгу его мелькнули мысли и образы давно прошедшего. Он вспомнил свою первую встречу со стариком звероловом и образ его воскрес в его памяти. Этот бесстрашный старик, с огненным взором немигающих глаз, опять стоит перед ним на его пути! Великий Ван всегда уступал ему дорогу, подчиняясь его несокрушимой воле, и теперь он должен уступить ему и сойти с его пути. Подавленный и угнетенный всем пережитым за последнее время, чувствуя нестерпимую жгучую боль в груди, Ван опустил свою голову и медленно пошел в гору, направляясь на битую тигровую тропу, идущую по гребням хребтов и увалов. В глазах его померк огонь жизни, и он двигался вперед, как автомат, стремясь поскорее достигнуть вершины Татудинзы, Тун-Ли стоял не которое время на коленях, а затем убедившись, что Ван уходит от него в тайгу, быстро поднялся на ноги и отправился за ним вслед.

Долго еще в тишине наступившего вечера слышался его голос, призывающий Вана.

Старый охотник, под впечатлением всего виденного и слышанного, долго стоял с поднятым карабином, пока сын Никита не потряс его за плечо, со словами: «Батько! Очнись! Что с тобой?»

«А где Роман? – произнес, приходя в себя, отец. – Чует мое сердце недоброе!» В это время Змейка вертелась у ног старика, как бы приглашая его следовать за собой. Отец и сын пошли за собакой и наткнулись на труп Романа. Он лежал на снегу, как богатырь, сжимая в руке оружие.

«Роман! Роман! Зачем ты нас оставил?» – произнес старик, припав к трупу любимого сына и остался неподвижен. Никита стоял возле него, всматриваясь в знакомые близкие и в то же время такие далёкие черты брата и крупные слезы катились по щекам его, падая в снег.

Ночь приближалась. Полная Луна выплыла из-за лесистого гребня гор, бросая свои бледные лучи в чашу.

XXXIII. Эпилог

Всю ночь шел Тун-Ли по следам Вана и к утру уже был у своей фанзы. Все в ней оставалось по-прежнему; никто в нее не входил и никаких следов в ее окрестностях старый зверолов не заметил. Подойдя к кумирне, стоящей у фанзы, Тун-Ли поставил несколько курительных благовонных свечей на ее алтарь и стал на колени.

Сложив руки на груди, он молился Великому Духу гор и лесов. По окончании каждого моления, Великий Старик ударял палочкой в чугунный колокол и густые металлические звуки его, колыхаясь и вибрируя, неслись в глубину тайги, нарушая мертвую тишину пустыни.

Долго молился Тун-Ли, пока не погасли огоньки благовонных свечей и на месте их образовались кучки серого пепла. Затем, обратив лицо к востоку, он беседовал с душами своих умерших предков и кланялся им до земли. Совершив обряд поклонения, старый зверолов вышел на следы Вана и стал подниматься в гору.

Глубокий снег мешал идти хищнику; он часто останавливался и ложился на выступах утесов. По этим признакам Тун-Ли убедился, что Ван ослабел от раны и напрягает последние силы, чтобы добраться до вершины. Чем выше подымался старый зверолов, тем труднее становилось идти.

Отвесные скалы, глубокие трещины и кручи преграждали путь. Снежные наносы и ледяные поля затрудняли движение, угрожая падением в каменную щель, или бездонную пропасть.

С великим трудом и невероятными усилиями, к вечеру того же дня Тун-Ли вышел из полосы лесов на горные луга.

Здесь снег лежал ровным слоем и покрывал белой пеленой крутые скаты.

Следы Вана вели на южную сторону горы, где возвышались утесы гранитных обнажений и каменные россыпи гольцов. Здесь, в трещинах скал, среди кварцевых обломков, лепился приземистый и корявый кедровый сланец, вперемежку с кустами можжевельника и рододендрона. Пучки седого мха покрывали все камни и гранитные выступы сплошным налетом. Следы Вана, огибая утесы, терялись среди россыпей.

Тун-Ли остановился на краю пропасти и зоркие глаза его искали знакомую фигуру зверя на одном из выступов горы, возвышающихся над бездной. Старик не ошибся. Могучий зверь лежал на вершине утеса. Прекрасная голова его покоилась на вытянутых лапах. Длинный пушистый хвост не шевелился. По-видимому, Ван спал. Тун-Ли стоял зачарованный и смотрел на Великого Вана, не смея потревожить его сон.

Солнце багрово красным шаром опускалось в туманную марь горных далей. Косые лучи его бросали кровавые блики на утесы, скалы и голову хищника, неподвижную, как гранитное изваяние.

Великий Старик ждал пробуждения Вана. Сел на корточки и вперил свой острый немигающий взор в его могучую фигуру, возвышающуюся над хребтами гор. Наступила ночь. Заискрились звезды. Из-за зубчатого гребня выглянула полная луна. Тун-Ли застыл в своей позе и казался спящим. Но он не спал. Он думал свою глубокую думу и старая голова его, под тяжестью этих дум, склонялась на грудь.

Безмолвие пустыни царило вокруг. Но вот, где-то далеко-далеко, прозвучал колокол: В далекой фанзе зверолова совершалось моление.

Тун Ли очнулся и встал. Тихая таежная ночь плыла над землей. Ван лежал той-же позе и был неподвижен.

Тун-Ли подошел к нему, стал на колени и, скрестив на груди руки, произнёс:

«Великий Ван! Проснись! Я пришел издалека! Сердце мое открыто! Воля Горного Духа должна быть исполнена! Проснись, Великий Ван!»

Но Ван не дрогнул; его могучее тело оставалось в покое и застывшие круглые глаза по-прежнему смотрели в даль.

Он был мертв.

Тун-Ли долго не вставал с колен, надеясь, что Великий Ван проснется. Напрасно. Великая смерть коснулась Вана своим белым крылом.

Старик поднялся с колен и положил свою худую костлявую руку на широкий лоб зверя. Издалека доносились мерные удары чугунного колокола. Пустыня безмолвствовала.

Всю долгую ночь оставался Тун-Ли у тела Великого Вана и только когда первые лучи восходящего солнца озолотили гранитную вершину Татудинзы, он спустился с горы и исчез в дебрях тёмного Шу-Хая.

Предание тайги говорит, что Горный Дух, Великий Ван, заснул глубоким сном на вершине древнего Лао-Э-Лина.

Тело его окаменело и слилось в одно целое с гранитным выступом утеса, гордо возвышаясь над застывшими волнами горных хребтов.

Настанет время, когда Великий Ван проснется и могучий голос его прокатится по горам и лесам, рождая многократное эхо.

Небо и земля содрогнутся и пышно расцветет прекрасный цветок священного лотоса.