Текст книги "Охота пуще неволи"

– Можете ли предоставить те фотографии, что сделал Болохин?

– Можем.

– Откуда у вас дымовые шашки?

– Куплены в войсковой части номер такой-то по безналичному расчёту с разрешения тылового управления Министерства обороны.

– Где хранятся шашки?

– В специальном помещении, где хранится оружие, используемое в лесном хозяйстве.

– Где путевой лист на маршрут автомобиля?

– В диспетчерской, как полагается.

– Спидометр опломбирован?

– Да!

– Список рейдовой бригады утверждён приказом?

– Вот он, при мне.

– Во сколько были на планёрке в колхозе?

– Около семи утра.

– Во сколько беседовали с колхозниками на лугу?

– Около десяти

– Во сколько стреляли по кабанам?

– По кабанам не стреляли. Стреляли вверх!

– Были ли с собой боеприпасы с пулями?

– Да.

– У кого?

– У всех.

– Основание есть?

– Да. Разрешение на добычу диких копытных животных.

– Можете показать?

– Внизу, в кабинете.

– Разрешение на оружие есть?

– У всех.

– Служебное оружие было?

– Да.

– Личное оружие было?

– Да, у милиционера.

– Основание?

– Приказ о проведении рейда по борьбе с браконьерством и вредными и хищными животными.

– Маршрут с руководством согласован?

– Нет. Это служебная тайна.

– Маршрут патрулирования инспекцией по охране природы согласован?

– Нет

– Почему?

– Инспекция свои маршруты держит также в секрете.

– В этот день протоколы составляли?

– Нет.

– Нарушителей задерживали?

– Нет.

– Обманываете!

– Нет.

– А дети?

– Дети не подвержены ответственности за данное нарушение.

– А родителей нашли?

– Мать в загуле, отец в тюрьме. А откуда Вы, товарищ прокурор, знаете о детях?

– Это моя служебная тайна. Давайте дальше. В машине инспекторов вы что-нибудь изъяли?

– Да.

– Что?

– Стреляные гильзы и пустые бутылки из-под спиртного.

– Акт изъятия писали?

– Нет.

– Почему?

– У нас нет таких полномочий.

– Тогда зачем изъяли?

– Мусор убирали, мешал сидеть.

– И где вы дели этот мусор?

– Выбросили.

– У меня другая информация!

– Меня это не интересует.

– Где, незаконно изъятые вами вещественные доказательства?

– Как Вы изволили выразиться «вещественные доказательства» будут переданы следствию.

– Следствие возглавляю я.

– Вам и отдадим.

– Когда?

– Будет видно!

– Что значит: будет видно? Что за самодеятельность? Действительно, что хотят, то и творят!

– Ко мне ещё есть вопросы?

– К вам пока нет вопросов, но вообще-то вопросов много, поэтому вот здесь распишитесь, это подписка о невыезде.

– Нифига себе, почему?

– Вы силой завладели оружием, избив инспекторов, находящихся при исполнении служебных обязанностей. Мы готовим материал о возбуждении против Вас и членов вашей… бригады, уголовного дела. Сразу по нескольким статьям: злоупотребление служебным положением, грабёж, незаконное обращение с оружием, хулиганство. Достаточно?

Алексей побледнел, сжал кулаки, беспомощно взглянул на полковника милиции, на директора лесхоза:

– Что вы хотите?

– Мы хотим справедливости.

– Какой?

– Это отдельный разговор. А пока хорошо подумайте, может, это была обыкновенная бытовая разборка на трезвую голову? Ну, перепутали друг друга в темноте, подрались, но с нашей помощью помиритесь, и дело ограничим хулиганством по первой части. Получите штраф, взыскание по работе и будете впредь умней работать, слаженней, а не бить друг другу морду. Дело на контроле в Генеральной прокуратуре. Именно последний, бытовой вариант стычки мы представим первоначально вверх. Теперь дело за вами. Решайте. Сутки на размышление. Вот повестка на завтра к девяти утра в прокуратуру.

– А Вы, товарищ полковник, зря записываете. Дело в прокуратуре ввиду его особого значения и особой важности. Лучше займитесь оружием. Вон, охотовед служебное оружие хранит дома, не так ли, Алексей Алексеевич? За это Вы лишитесь права на ношение оружия на три года. А какой охотовед без оружия? Смех, да и только.

– Теперь всё в Ваших руках и Ваших покровителей, – он недвусмысленно кивнул в сторону полковника, встал и, не прощаясь, вышел из кабинета.

Телефон у полковника зазвонил неожиданно вызывающе, он громко рявкнул:

– Говорите.

Ему доложили, что в крови и моче задержанных следы алкоголя отсутствуют.

– Чёрт побери. Вы присутствовали при заборе анализов?

– Нет, их привезли в клинику из РОВД, а мы здесь контролировали…

Полковник нажал «отбой». Взглянул на Алексея, директора лесхоза, равнодушно наблюдающего за происходящим, глубоко вздохнул:

– Бери, Лёша, отпуск, отгул, как хочешь, дней на десять, не меньше… Встретимся завтра в прокуратуре, я буду сам.

– Так может…

– Не надо. Я в командировке, живу в гостинице, нам с тобой, Лёша, провокации не нужны. Разгребём это дерьмо, тогда приму приглашение… в рейд по борьбе с браконьерством. Возьмешь?

– Конечно, если в тюрьму не сяду!

– Сесть – не сядешь, но… есть какие-то заморочки. Будем разбираться, вот с товарищем начальником инспекции.

– Лёша! Сдай оружие в оружейную и назначь за себя кого-то. Кого? – Это уже директор лесхоза.

– Вместо меня пусть побудет Дмитриевич.

– Доверяешь? Не подсидит?

– Доверяю. Вижу, что «другие зубы» точат. Со стороны и со звездами покрупнее.

– Ну что ж, заявление отдай в приёмную. И держи меня в курсе. Счастливо, Алексей Алексеевич, отдохнуть. Шутка, держись, Лёша, ты нам нужен.

– Спасибо за доверие. До свидания.

Алексей спустился вниз, возле запертого кабинета ждут все его двенадцать егерей, Болохин и водитель, Он открыл дверь и пригласил всех зайти.

– Так, мужики. Я ухожу в отпуск за свой счёт. Это связано со вчерашними событиями. Скрывать нечего. Всех вас будут допрашивать, не поддавайтесь на провокационные вопросы, лучше промолчите лишний раз, а уж если будете говорить, говорите честно, чтоб потом могли ответить за свои слова. Отвечать, я имею в виду за слова, придётся всем. Это я не пугаю. Это жизнь такая, недаром предки говорили, что слово – не воробей. Об этом помните в первую очередь. Второе. Кто-то уже разболтал, что я вчера отпустил матёрых браконьеров. Болохин, не ты ли?

Болохин опустил глаза.

– Вот видите. Я отпустил двух детишек. Болохин успел доложить об этом в прокуратуру, а те уже мне ставят злоупотребление служебным положением. Ты, Саша, не прячь глаза. Ты сказал честно: так оно и было. Только сказал ли ты, что ты составил протокол, а я заставил тебя его порвать. Нет? А почему? Потому что такого не было. Тогда почему ты, Болохин, не составил на ребятишек протокол, на их мать? Почему, я спрашиваю, и там и тут ты захотел остаться хорошеньким, чистеньким, гладеньким? Погоны заставляют? Так вот здесь, в кабинете моём, люди без погон, и тебе, Петрович, есть смысл подумать о том, где тебе лучше: там в РОВД или со мной в УАЗе, прежде, чем своим честным в кавычках языком чужие сапоги лизать.

Болохин вскочил и что-то хотел сказать, потом махнул рукой и быстрым шагом, красный и потный от возбуждения и стыда, вышел из кабинета, хлопнув дверью.

– К чему я так сказал? Обосраться с помощью языка – плёвое дело. Думайте, о чём и как говорить, вот и всё. Но и врать не советую – запутаетесь сами и меня подставите. За меня остаётся Евгений Дмитриевич. Вот ключи от кабинета и сейфов. Запасные у меня есть дома, если мне понадобится, я воспользуюсь, ещё не уволили. Вопросы есть?

– Алексеевич, а что мы сделали незаконного? – Пырков возмущённо стукнул ладонью по столу.

– Миша, мы браконьеров отпустили, возможно, я взятку взял с них. Это раз. На кабанов охотились со служебным оружием. Это два. На инспекторов напали, оружие отобрали, машину отобрали, им морды набили. Это «три». Этого уже достаточно, мужики, чтобы меня привлечь к уголовной ответственности, а с работы выгнать – плюнуть легче.

Сейчас идёт следствие под контролем Генпрокуратуры. Сам Президент дал неделю на наведение порядка в инспектировании и охране угодий и через неделю примет правильное решение. Пока идёт следствие, я в добровольном порядке ухожу в отпуск, в котором не был четыре года. Вы в курсе. Я под подпиской о невыезде.

– Я тоже, – Миша поднял руку, как в школе.

– Я тоже, – Антонович встал, положил ключи, – я тоже под подпиской и пойду в отпуск.

– Антонович! Я ещё не в отпуске и заявление тебе не подписываю. Как Дмитриевич без тебя? Никак! Поэтому потерпи, пойдём по очереди!

– В тюрьму! – Антонович оскалил золотые коронки.

– Типун тебе на язык. Я, во всяком случае, не собираюсь, да и сухари мне некому сушить. Мы, хлопцы, правы на сто пудов, если надо – я сам дойду до Президента. Я его лично знал – толковый мужик, в обиду за правду не даст. Увидите, мы выиграем и эту схватку, а Болохину скажите, мол, извиняюсь я, пусть не обижается, погорячился. Но сердце защемило, когда он глазки в пол упёр. Му-жик! Каждый из нас – на острие ножа, шаг влево, шаг вправо – недопустимы. Так что я забираю «Волгу» свою домой, Миша, хватит, покатался. Помой хоть, бродяга.

– Алексеевич, она чистая, как с завода только сошла, честное слово. Ключи – вот. Правда, бензина там – на нуле, Алексеевич, виноват, не успел заправить.

– Ладно, Мишка, будешь должен. Поехал я оружие сдам и домой. Спать. Может, хотя нет, забыл, что под подпиской, хотел смотаться куда-нибудь. Всё, держитесь мужики, с вопросами не звоните, телефоны, наверное, у всех на прослушке. Если что-то неординарное, лучше приезжайте… Удачи всем.

Алексеевич захватил из сейфа пистолет, магазин и вышел из кабинета.

* * *

Сев в «Волгу», усмехнулся – полный бак. Мишка «на понт взял», проверил на вшивость, мальчишка. А вообще, молодчага! Куда ехать? Домой неохота. Может, на базу. Там тоже не дадут покоя. А в памяти, в глазах, почему-то Игорёшка, трогающий пальчиком клыки дикого кабана с восхищением и гордым взглядом за папку и, конечно за себя – такого смелого и взрослого. Так захотелось их увидеть, решил съездить в гости. Остановил машину у почтамта, купил жетонов, позвонил жене на работу.

– Привет, Таня, как дела?

– Лучше всех, а что?

– Так просто, хотел узнать.

– Узнал?

– Ну!

– Ну так и всё? Что ещё?

– Как дети?

– В порядке, как обычно. На практике.

– А ко мне когда?

– Кто?

– Ну вы все.

– А что я там буду, Лёша, делать? В магазин к твоей любовнице ходить?

– Какой любовнице?

– Лёша! Я узнала женщину на фото. Она из твоего магазина и не надо мне, Лёшечка, дурить голову. Я подаю на развод завтра.

– А что, ещё не подала?

– А откуда у меня лишние деньги? У меня же нет друга – директора магазина. У меня муж, объелся груш. И всё. Надеюсь, это поправимо!

– Что, Таня? Объедение грушами?

– Нет, дорогой. Это как раз неисправимо. Исправимо то, что у меня нет друга – директора магазина.

– Ах, вот как. Ну-ну, давай, дерзай, магазинщица!

– Это ты магазинщик. Это ты…

Алексей бросил трубку. Заехал домой, переоделся. Нашёл удочки, садок. Всё бросил на заднее сиденье. По пути заехал в магазин.

– Где заведующая?

– У себя, – ответили ему смущённо. Он, не заметив этого, пошёл в её кабинет, стукнул для приличия несколько раз и, не дождавшись ответа, толкнул дверь.

Лена стоит у стола, прижав руки к груди. Какой-то мужчина держит её грубо за плечи, и Алексей услышал его последние слова: «Ты меня милицией не пугай. Пуганый уже. Благодаря тебе, красавица!»

– Что здесь происходит? Лена Анатольевна, у Вас всё в порядке? – спросил с порога Алексей.

Мужик оглянулся, отпустил Лену, Алексей успел заметить наколки на его пальцах, злобно процедил сквозь зубы:

– Закройте дверь. Я с женой разговариваю. Зайдите через полчаса!

Алексей увидел заплаканные глаза Лены, сердце его сжалось:

– Лена, у тебя всё в порядке?

– Да, Лёша, иди, мне нужно договорить. Это мой бывший муж. Вернулся из тюрьмы. У нас разговор «по душам». Мы поговорим, и он пойдёт.

– Хорошо. Я пойду. Я пойду прямо сейчас, – бывший муж сжал кулаки, – оставайся с этим фраером и с его чёрной Волгой, что под окном. Но смотри, не пожалей потом. И не забудь – у нас дочь…

– Ты её видел, когда она только ходить начала. А сейчас она пойдёт в школу. Она тебе не дочь, так и ты ей не отец. Хочешь увидеть – смотри, но если ещё раз пьяный придёшь, я повторяю: вызову милицию. Хватит того, что она совсем маленькая, и то помнит все твои дебоши и выходки. Мы тебе пять лет не нужны были, а теперь ты нам не нужен. Ясно?

– А почему ты не отвечала на мои письма?

– Я тебе написала, что читать твои письма не буду, не пиши. Писала? Так вот. Все твои письма я, не читая, рвала на кусочки, как и всё прошлое, что у нас с тобой было. Кроме дочери у нас нет прошлого. Уходи и лучше уезжай отсюда. И на работу ко мне больше не приходи.

Алексей растерянно стоял у порога. И уходить-то, вроде, не хочется, вдруг он её обидит. И слушать откровенный разговор разведённых бывших супругов – тоже не хватало сил.

– Может, я поеду, – всё же высказался Алексей.

– Тебе давно сказали, вали отсюда к своему катафалку, пока цел, фраер задрипанный.

– Что ты сказал, страдатель, конь облезлый? Ну-ка, пошли, – Алексей завёлся с «пол-оборота» – сказалось напряжение последних дней.

– Кто конь? – заревел «бывший», – пошли, сучонок, пошли. Ленка, я ещё зайду, щас этого полупокера на его машину заброшу, пусть там гавкает…

Они вышли в склад, ближе к закрытым изнутри на запоры металлическим воротам.

– Здесь тебя устраивает? – спросил Алексей, увидев, что из кабинета выходит Лена с платочком у лица, первым ударил. Ударил сильно, в челюсть. Откинувшись на какие-то мешки, мужик зарычал, достал из кармана выкидной нож, выкинул лезвие:

– Ну, гнида, возьму за тебя червонец, но кишки тебе размотаю, иди отсюда!

Алексей попятился, упёрся спиной в ящики с бутылками. Не разглядывая, что за бутылки, швырнул одну и попал прямо в лицо нападающему. Бутылка разбилась, только упав на пол, но в это время Алексей уже выкручивал руку очнувшемуся пртовнику, периодически «накачивая» его коленом под дых и в грудь. Наконец, тот упал на колени, Алексей уже двумя руками вывернул ему руку так, что затрещало что-то в плече и в локте у экс-мужа. Он заорал звериным криком и, обомлев, повалился на пол. Алексей встал. В проходе склада собрались трое продавцов и с искренним уважением глядели во все глаза на Алексея. А он подошёл к бледной Лене, приобняв её, провёл в кабинет, усадил за стол, налил из чайника воды и молча вышел. Подойдя к лежащему на бетонном полу и стонущему мужику, скомандовал, толкнув того носком кроссовки под рёбра:

– Вставай, не в камере. Нехрен «косить», здесь это не пройдёт. Пошли на улицу – договорим.

– Руку, руку, скотина, сломал. Я ж тебя за это…

Алексей уже сильней ударил его по боку:

– Вставай, или начну рёбра ломать…

Тот, скрипя зубами, встал и, пошатываясь и держа правую руку за локоть, медленно двинулся через зал к выходу.

Алексей подобрал нож, сунул себе в карман, предварительно сложив лезвие. Вышел на крыльцо и окликнул уходящего от магазина мужика:

– Стой, бродяга, подожди.

– Что надо?

– Если хочешь, подвезу на своём «катафалке».

– Куда? В ментовку?

– Зачем в ментовку? Мы разобрались по-мужски. По-честному. Садись в машину, довезу, куда скажешь.

Тот, охая, сел в машину, Алексей тронулся:

– Куда везти?

– На Заречную. Знаешь?

– Знаю.

Довезя его до Заречной, остановился по его просьбе. Выйдя из машины, тот обошёл спереди, подошёл к открытой форточке:

– У тебя что с Ленкой?

– Не знаю, но я не дам её в обиду никому, ясно?

– Что значит «не знаю». Трахаешь её?

– Это тебя, мужик, пусть не беспокоит. Это наше дело. И никого вмешиваться в эти дела я не просил. Ты сам напросился, а в следующий раз, если будешь грубить, я тебе башку отверну, как руку, веришь?

– Нормальный ты, наверное, мужик. В хорошие руки Ленка попала. Не полезу больше к ней, зуб даю. Но к дочке буду приходить, это ты мне не запретишь.

– Приходи, сколько хочешь. Только не бухой, не надо девочку обижать и себя перед ней позорить, ты же отец.

– Ладно, я понял. Тебя Лёхой звать?

– Да.

– А я Денис. «Дёня» то есть. Меня здесь в городе все знают, если что – обращайся.

– Не обращусь, я тут сам себе живу волком, меня здесь тоже многие знают.

– А ты кто есть?

– Охотовед я.

– Дак это ты Костю-барыгу упрятал?

– Не я, он сам себя упрятал.

– Я знаю за тебя. Уважаю, нормальный ты мужик, на зоне за тебя базар шёл, когда Костю ты первый раз прижучил. Костя в общак уже давно деньги не даёт – поделом ему, сейчас, говорят, сидит?

– Не знаю, поехал я.

– Слышь, Лёха! Ты бы «выкидняк» мой сломал бы, что ли. Или отдай.

Алексей достал нож, «выбросил» лезвие, засунул в щель порога, переломал, а рукоятку выбросил в форточку в небольшое озерцо у дороги.

– От души, мужик, Лёха! Правильно делаешь. Встретимся ёщё. Не, ты не понял. Не огорчаюсь я на тебя, при встрече поздороваюсь. Молодец, Ленка, нормального хахаля пригрела. Ладно, Лёха, не кипеши, вижу, брови хмуришь. Ништяк, всё будет путём. Ленка – твоя, за просто так отхожу, уважаю силу и мозги. Такой ты и есть. Пока…

Он хлопнул левой ладонью по крыше «Волги» и пошёл по улице, хромая и придерживая правую руку.

Алексей развернулся и поехал на речку. По дороге купил хлеба на наживку: лень было червяков искать. Просидел часа два – ни одной поклёвки. Да и рыбак из него никакой. Почувствовав голод, съел хлеб, предназначенный рыбам и поехал домой, смотав удочки, вспомнив с теплотой, сколько всего вкусного у него дома. Возле магазина остановился, увидел взволнованное лицо Лены в окошке, улыбнулся – беспокоится. Интересно за кого? За него или за меня? Но, когда она выбежала из магазина, стремительно сбежав по ступенькам и, уже не стесняясь, обняла и прижалась к нему, переходящему дорогу прямо посреди этой дороги, он понял: за него!

– Я так боялась! Зачем его повёз? Он – бандит. Его весь город боится. Я думала – он убьёт тебя…

– Всё, всё успокойся. Он больше не будет к тебе приставать, он пообещал.

– Пообещал? Но почему?

– Я ему сказал, что ты – моя.

– Твоя? Кто? Как?

– Ну, об этом разговор не шёл, не дошёл. Он спросил, есть ли между нами что-то. Я ответил, что это не его дело, но чтобы он больше к тебе не приставал, потому, что ты – моя.

– Но я ведь не твоя, Лёша!

– Я знаю, Лена. Ты извини, что я влез, я не хотел, так получилось…

– Ты не оправдывайся. Я его очень боюсь. Боюсь и за дочку.

– И за дочку мы поговорили. Он пообещал, что будет помогать дочери и приходить только трезвым.

– Лёша! Неужели он так сказал?

– Ты мне веришь?

– Да!

– Ну и всё, если будет что-то не так, ты мне скажешь. А, может, у вас всё сложится, будете жить вместе. Долго и счастливо.

– Ты хочешь бросить меня?

– А ты – моя?

– Твоя, Лёша, ещё как твоя.

– Спасибо, Лена, – он поцеловал её и только сейчас они заметили, что их объезжают машины и не сигналят, улыбаясь, что в окна уставились продавцы и покупатели, что уже вечер, что комары и мошки, что пахнет цветами… Что им хорошо стоять, прижимаясь друг к другу. К крыльцу подъехала инкассаторская машина.

– Мне надо идти, – опомнилась Лена. – Ты меня подождёшь немного?

– А у вас ещё покупать можно?

– Сколько угодно, мы закрываемся через полчаса. Ты войдёшь, а я пока разберусь с выручкой. Дождись меня.

– Конечно. Я буду в машине.

Она быстро упорхнула в магазин. Он вошёл следом, накупил сладостей, мороженого, сигарет. И большую булку «Бородинского» хлеба, вспоминая чёрствый кусок, который они распаривали над чайником.

Она вышла через десять минут вслед за ним.

– А магазин? – Алексей показал на не включенную сигнализацию.

– Сегодня закроют без меня, – она села на заднее сиденье за ним, обняла его голову руками и уткнулась в его шевелюру лицом.

– Ты сегодня не так пахнешь, как раньше.

– А как?

– Не знаю. Я ещё ничего о тебе не знаю, хотя раньше думала, что знаю о тебе всё.

Они плавно тронулись, Алексей спросил:

– Ко мне сразу, или покатаемся?

– А твоя «Волга» проедет там, где мы были в прошлый раз?

– Конечно, она проедет везде, где мы захочем.

– Давай опять туда поедем соловья слушать!

– Поехали. Тебе понравилось там?

– Мне всё нравится, если с тобой. Ты разве этого не видишь? Лёша?

Алексей прикусил губу, вспоминая сегодняшние ночные размышления на кухне.

– Слышу. Задумался.

– О чём?

– О соловьях. Они уже не поют.

– И что. Ты ведь о другом подумал? Скажи!

– Не скажу!

– Почему, скажи, пожалуйста.

– Нам хорошо вместе, Лена?

– Мне кажется, что мне никогда в жизни так не было хорошо, надёжно, спокойно, как с тобой. А тебе?

– Мне очень хорошо, Лена, с тобой, но, а сколько так будет продолжаться?

– Ой! Я ждала этого вопроса. Я сама сегодня об этом, Лёша, думала всю ночь; тебя вспоминала, думала о нас, о тебе, о себе.

– И что же?

– А как ты думаешь, Лёша?

– Лен, я думаю, что одиноким волком я живу, таким и помру, это – моё.

– Лёша, милый мой, хороший! Я ни грамма не покушаюсь на твоё одиночество и на твоё неодиночество. Я только хочу, чтобы в твоём, да, твоём одиночестве иногда появлялась я. Иногда, Лёша! Можно так?

Он затормозил. Заглушил машину, вышел, открыл дверцу:

– Лена, я хочу тебя поцеловать прямо сейчас, вот на этом месте. Я сколько буду ездить мимо, буду вспоминать твои слова. Ты моя, ты такая… внезапная, неожиданная; ты такая, которую я искал, искал долго. Мне везёт в жизни. И сейчас, Лена, когда у меня вот-вот потеряется всё, или почти всё – у меня появилась, нет, у меня материализовалась та, о которой только можно мечтать грешному, простому мужику. Я понял, ты и раньше была со мной. Ну, не удивляйся и не смейся. Ты была в уме, в ожидании. И вот, я уже немолодой, повидавший жизнь, нашёл ту, которую искал, хотя и потерял ту, которую берёг всю жизнь.

Лена благодарно поцеловала его в щёку, потом в губы, отстранив его от себя, смущённо прошептала:

– Ну что ж мы стоим, Лёша, посреди города? Давай поедем на речку, поехали, а?

– Конечно, конечно, – он смутился, обошел машину и, подкурив сигарету, сел за руль. Они выехали из города.

– А давай я тебя на другое место увезу, где много разных зверей…

– И комаров? Я же в юбке.

– А если я тебя переодену?

Она засмеялась:

– И винтовку дашь?

– Не-ет! Тут у самого скоро последнюю заберут, – с горечью уронил он и тут же пожалел. Остановил машину.

– У тебя неприятности на работе? Ты такой задумчивый.

– Нет, я наверное, всегда такой, хотя проблемы есть, но это ерунда. Я взял отпуск на десять дней.

– Отпуск? Уедешь? – огорчение в голосе Лене скрыть не удалось.

– Нет. Не уеду. Есть причины, потом как-нибудь расскажу.

– Что, всё так серьёзно?

– Я ж говорил, пустяки, – открыл дверцу с её стороны.

– Ну, улыбнись тогда!

– С удовольствием, и только для тебя.

Он улыбнулся и открыл багажник:

– Сейчас я буду не только улыбаться, но и смеяться. Бери – одевай. Это, конечно, не Карден или как там…, ну не знаю, но мне сказали, что НАТОвский, одевай…

Лена с ужасом взглянула на камуфлированный комбинезон и тельняшку, которые Алексей разложил на заднем сиденье «Волги».

– А ты отвернёшься?

– Нет, я закрою глаза и одним глазом буду подсматривать.

– Так не честно, пожалуйста, не подглядывай, пока я не скажу!

Алексей закрыл себе глаза руками, но она повернула его к себе спиной, и он услышал своеобразное шуршание одежды переодевающейся женщины.

Наконец она вышла из машины:

– Мне нужен ремень! И зеркало!

Алексей повернулся и с улыбкой стал оглядывать скромно улыбающуюся Лену. Хоть комбинезон был ей велик по размеру, но распущенные роскошные её чёрные волосы поверх камуфляжа, соблазнительно и непривычно выдающиеся бугорки груди под тельняшкой и яркая, озорная, кокетливая улыбка, обнажающая белоснежные зубы, делали ее просто восхитительной.

– Ну как, Лёша? Похожа я на охотницу?

– Ты похожа на богиню охоты – Диану.

– Ты льстец! Одел меня в пятнистый мешок и …, – она не успела договорить. Она утонула в его объятиях и поцелуях…

Через час они сидели на той самой вышке, где год назад он сидел со своим маленьким сыном. Только без оружия, с одним биноклем. Рассматривали окрестности, тихо перешёптываясь.

– Лёша! Ты такой… ну… строгий, серьёзный. Как ты мог согласиться на встречу со мной? Это же флирт, авантюра!

– Ты мне давно нравилась.

– А почему молчал?

– Боялся! Я серьёзно! Мы такие разные, а нам так хорошо вместе, правда? Почему? Мы очень разные, да! А хорошо нам потому, что мы умеем мечтать. Ведь мы романтики! Правда? Ты и я!