Текст книги "Охота пуще неволи"

* * *

Старый лесник Михаил Сидорович, проезжая по своим делам вдоль поля, заметил на краю поля, на верхушках елей, скопившихся воронов. «Не иначе учуяли падаль», – сам с собой разговаривая, повернул коня. Крумкая и громко хлопая крыльями, вороны неохотно взлетали с деревьев, отяжелённые обильной пищей. Сидорович привязал коня, закинув за спину одностволку, прошёлся по дороге вдоль поля. Ездил УАЗ, вот его свежие следы. Вот здесь что-то тащили с поля. Не иначе дикого кабана. Точно. Кое-где на положеных в одном направлении стеблях овса бурые пятна. Дед растёр пятно меж пальцев – кровь. Прошёл по потаску и вышел к останкам, растерзанным лисами и вороньём. Постоял, покряхтел, обнаружив рядом следики копытиков поросят. «Эх, гады. Матку привалили. Надо ехать на ферму, там телефон. Срочно звонить Алексеевичу. Что-то давно он ко мне не приезжал, а тут вот кто-то на УАЗе нашкодил».

Лесник вернулся к коню, погнал коня в деревню. Телефон Алексея не отвечает, позвонил Болохину – то же самое. «Ну что ж, надо вечером будет позвонить. Видать нет никого дома» – решил он, и сам поехал в соседнюю деревню. Есть там один «аматар». К нему частенько приезжают городские браконьеры в баньке попариться, машины оставить на время охоты. Авось, что и узнать доведётся. Первым делом зашёл в магазин…

– Здорово, Петровна. Эх, вот смотрю на тебя – и налюбоваться не могу. Мне б годков сколько-нибудь скинуть, я бы тебя увёл от твоего хозяина!

– Здравствуйте, Сидорович! – крепкая белозубая продавщица приветливо улыбнулась леснику – Вы и так, слава Богу, жених хоть куда! Да и Александровна Вас на поводке держит ого-го! Попробуй, сунься – враз космы повыдирает! А я не хочу в парике ходить, так что лучше мы с Вами платонической любовью будем жить, – заливисто засмеялась, видя недоумённый взгляд старика.

– Это, что любовью – так это здорово! Но вот всякие «камасутры», мать не по мне. Это вы видиков-шмидиков понасмотрелись, ишь ты: любовью, да ещё платоновской. Дай-ка мы лучше по-нашему: на сеновале, али на воздухе у меня, на природе. Вот это – любовь, а то – «платоновской».

– Да не платонской, Сидорович, – платонической. Это значит, просто так дружить. Без сексу.

– Что ж это, Мариночка Петровна за любовь без сексу? Уже, вроде, и жизнь прожил, да не знаю дружбы помеж бабы с мужиком, да ещё без сексу!

– Так это Платон этот так придумал.

– Этот Платон, Петровна, не нашей породы будет, значит… этот… Как его, мать его в душу… недоразвитый мужик, разве что?

Петровна опять расхохоталась, а Сидорович не на шутку разощелся:

– Короче, я хочу сказать, что он никто, и звать его никак. Дай-ка лучше мне, Мариночка, бутылку водочки, давненько я её не пробовал. А вот же пьют и «чарнила» и «максимку», и никто ещё не помер, а пьют с утра до утра. Вот тебе и платоновская любовь и платоновское питьё-пойло. Это точно. Такого «чернила» с «максимкой» пить каждый день – и взаправду платоном станешь.

– Это ты, Сидорович, точно говоришь. А что они могут нонче, мужики-то? Пьют эту гадость, и ни на что уже не годны. Как ты, дед говоришь, никакой «ринтации».

– Во-во, я ж тебе и говорю, Петровна, «старый конь борозды не портит»!

– Сидорович! А глубоко ли пашет? – опять зашлась смехом Мариночка Петровна.

– А я хвалиться не буду. А вот доказать могу – только глазом моргни мне!

– Ладно, Сидорович, я подумаю. А ты водку берёшь-то?

– Так и быть, ты мне бутылку водки «на вексель» дай. А то у меня только и есть на хлеб и сигареты с собой. А я с пенсии отдам. Или вон к Панкрату заеду, одолжу.

– Сомневаюсь я, Сидорович, что б ты у Панкрата одолжил! Гости у него уже второй день. Баню топит – дым коромыслом. Так что вряд ли, что тебе стоит туда ехать. Бери водку и не обижайся – я тебе ещё в придачу три банана положу. А то их привезли, а никто не берёт. А мне потом плати за порчу. А ты своей Александровне подарок из леса привезёшь!

– Хорошо, хорошо, ложи. А кто это к Панкрату наехал?

– А это племяш его с города. Костя Алексашкин. А с ним наш участковый и ещё кто-то, я не знаю этого человека. Они у меня сегодня десять бутылок водки взяли. Говорят, «под шашлычок». Видать, из города барана привезли, Панкрат же не держит хозяйства, ни кур, ни баранов.

– Ого, пол-ящика водки закусить – и вправду барана надо. Ладно, Мариночка Петровна, спасибо за бананы. По дороге придумаю, на какой ёлке они у меня растут, обрадую своюСан-ну. А с конторы на неделе буду ехать, завезу должок, Мариночка, и медку тебе привезу. В сотах. Беленького, сеголетнего. Специально для тебя, сладенькой, нарежу.

– Ой, спасибо Сидорович, заезжай! Я всегда рада, когда ты к нам приезжаешь из своей глухомани.

Сидорович быстро вышел из магазина, прошёлся якобы ненароком возле дома Панкрата. Так и есть, из-за неплотно закрытых дверей сарая виден бампер Алексашкиного УАЗа с блатным красным номером.

«Они, твари. Больше некому. Надо срочно дозвониться в лесхоз, а лучше лично Лёше. Он не спустит им греха: матку с поросятами бить».

Лесник уехал к ферме и решил там дожидаться, когда появится Алексей или Болохин у себя дома. Больше инкогнито позвонить было неоткуда. Поехал домой уже в темноте: на том конце провода никто не брал трубку. Выпив полбутылки водки, закусывая бананами, он вполголоса ругал на чём свет стоит и охотоведа, и Болохина: «Ну, только попадитесь мне на глаза, ну только приедьте – получите по полной программе». Не знал, Сидорович, что в это же самое время и Алексей и Саша разрабатывают план задержания восьмерых браконьеров, устанавливающих сети и бьющих рыбу электротоком. Злой на весь белый свет и на треклятую «платоновскую» любовь, приехал он в темноте домой, распряг коня, не забыв положить ему овса и налить воды и сел на скамеечку у калитки. Александровна тихо выглянула в окно и, по-видимому, пошла спать, убедившись, что всё в порядке, хозяин дома. Кот запрыгнул на колени, настойчиво мурлыкая, требуя к себе внимания и немного ласки. В хлеву конь хрустит овсом, вздыхает корова, а вокруг тишина опускающейся ночи. Где-то в лесу ухнула сова, тявкнула лисица и опять тишина, лишь дрозды неугомонно с криком перелетают с дерева на дерево, да запоздалый майский жук на берёзовых ветках над головой усаживается на листок.

В глазах у старого лесника – стоптанные, окровавленные стебли овса и маленькие отпечатки копытиков осиротевших поросят. «Ведь погибнут поросятки: собаки, лисы, волки – всяк для них сейчас хозяин и царь, всяк норовит сожрать. Вот беда, вот горе», – вздыхает старик, поглаживая мурлыкающего кота.

ГЛАВА 2

Алексей проснулся от прикосновения к лицу. Сквозь сон почудилось – Таня! Открыл глаза, смущенно улыбнулся… На кровати рядом с ним сидит Лена и задумчиво смотрит на него. Увидев, что он проснулся, резко убрала руку и так же смущенно улыбнулась!

– Я не хотела тебя будить. Ты так сладко спишь, и я уже засобиралась домой…

– А ты давно здесь?

– Уже десять вечера, а я пришла сразу после работы.

– Ну, дела! А что ж ты сразу меня не растолкала, – он приподнялся на локти, потянулся к ней, приобнял за плечи, – да еще домой собралась!.. А что это так вкусно пахнет?

– Я разогревала ужин. Только что. Может, пойдешь, поешь? Ты же уже вторые сутки так ничего почти не попробовал, что сам и готовил.

– Конечно пойдем, – он вскочил с кровати, обнял ее, тоже вставшую, притянул к себе, – ты такая хорошая, ты просто молодчина, что пришла! Я так хотел этого, я так ждал этого!

Стал осторожно целовать её в шею, за ухом, в кончики губ. Она не сопротивлялась, потихоньку расслабляясь, закрыв глаза, обняла его:

– Не надо, не надо. Потом, у нас времени много. Я опять отпросилась у мамы. Ну что ж ты? – и она сама стала отвечать ему сначала робкими, а затем и более смелыми и страстными поцелуями, – пойдем вниз, пошли же!

И все же Алексей бережно уложил ее на смятую кровать, зарылся лицом в ее роскошные черные волосы, закрывающие грудь под расстегнутыми им пуговицами блузки…

Уже совсем стало светло за окном, уже перестали кукарекать соседские петухи, когда Лена чуть ли не силой заставила Алексея хоть немного поспать. Она уютно умастилась у него на плече, закрыла ладошкой ему глаза.

– Засыпай, хоть чуточку поспи – вон уже и утро, и мне на работу. Я так хочу, чтобы ты немного поспал, а я буду смотреть на тебя, гладить, может, и целовать. Только так, чтобы ты не проснулся, – ласково шепчет она ему, убаюкивая и завораживая своим шепотом. Алексей уснул и не увидел, как по щеке Лены покатилась и упала на подушку слезинка. Лена прижалась щекой к плечу Леши, закрыла глаза, продолжая поглаживать его по курчавым волосам на груди. Алексей говорил, что у него сегодня отгул и на работу не пойдет. Она вздохнула, взглянула на его часы. Шесть утра. Тихонечко встала, набросив его рубашку, прошла в ванную. В семь утра она всегда уходила на работу, и в это утро хоть так и не хотелось, но она все же, переселив и сон, и слабость, приняв душ, подвела ресницы, скептически углядев в зеркало синеву под глазами. Долго держала ключ в руках. Со вздохом положила его на кухонный стол, предварительно убрав с него посуду, вымыв и поставив ее в шкаф. Достала из сумочки блокнот ручку, написала несколько строк и, улыбнувшись, поднялась в спальню. Алексей безмятежно спал. Она положила записку на его одежду, поцеловала его в припухшие губы и, улыбнувшись, тихонько ушла.

Алексей, проснувшийся ближе к обеду, прочитал записку, улыбаясь, порвал ее и, приняв душ, занялся завтраком и обедом одновременно: благо вкуснятиной заставлены все полки в холодильнике. И только сейчас обнаружил, что телефонный провод отключен от розетки. Подсоединив телефон, позвонил на работу, передал, что сегодня у него отгул, будет завтра с утра. Секретарша пыталась узнать, чем он там занимается, так и забыла сказать, что звонил старый Сидорович с самого утра уже несколько раз. Алексей забросил в стиральную машину скопившуюся одежду, улегся на диване, притащил с собой телефонный аппарат и тарелки с едой на подносе, который поставил прямо на пол у дивана.

Лена сразу подняла трубку:

– Леша? Ты уже проснулся? Чего ж ты? Спал бы да отдыхал. У тебя же отгул!

– Я так хорошо отдохнул! Мне так хорошо давно не было. Спасибо тебе, Лена.

– За что Леша? Это тебе спасибо. Я весь день на крыльях летаю, представляешь?

– Представляю! Скоро обед у тебя, прилетай ко мне!

– О-о! Нет, Леша. Я не смогу, да мне сегодня пораньше домой. Ты не обижайся, родной. У меня тоже есть дом, дочь, мама. Мне и так сегодня выслушивать нотации и от мамы, и от дочери. Так что сегодня – никак.

– А когда?

– Леша! Мне очень хорошо с тобой. Я потом тебе все-все расскажу. Только давай не будем торопить события, ладно?

– Ладно, Лен, тогда до завтра. Но если передумаешь, звони.

– А звонить обязательно? А если я так приду?

– А зачем ты ключ оставила?

– Я же тебе написала, ты читал?

– Конечно, читал. Со смеху чуть не упал. Хорошо, я сделаю, как ты пишешь – ключ будет под кирпичом у порога; конспиратор ты мой!

– Все, Лёшечка, мне надо работать. Я целую тебя крепко в твою небритую щеку!

– А чего ж так мало?

– А ты меня?

– Мне нравиться с тобой целоваться, приходи, докажу.

– Нет, нет. Не соблазняй бедную женщину, а то я опять все брошу и прибегу.

– Так ключ я все-таки кладу, имей в виду!

– Всё, Леша, – она чмокнула в трубку, и они оба положили трубки, и телефон зазвонил почти сразу же.

– Алексеевич! Здорово! Это Болохин. Звонили лесники из Подречья. Так волки задрали дикого кабана на краю болота. Может, поедем, посмотрим?

– Здорово, Петрович. Ты откуда звонишь?

– Я из конторы.

– Ну, жди, я перезвоню тебе через десять минут. Вообще, Саша, собирай человек пять, едем. Я буду через час!

– Вот это дело! А то я сразу испугался, «перезвоню», – передразнил он, – ждем. Я беру станции, флажки, звоню в лесничество, чтоб кто-то ждал. Так, Алексеевич?

– Да, да, Петрович. Собирайтесь, и я по пути заберу Антоновича, позвони и ему, пусть собирается!

– Я уже позвонил! Он едет сюда на своей машине!

– Хорошо. Еду. Ждите, – Алексей положил трубку, минуту молча сидел глядя на невключенный телевизор. Взяв с подноса остывший голубец, съел его за два приема, с сожалением глянул на так и неначатую бутылку водки. Вздохнув, поднялся и уже через полчаса его УАЗ остановился у гастронома. Издали заметил табличку «закрыто».

«Наверное, обед уже, ладно» – успел подумать, как двери открылись и на крылечке магазина появилась Лена в фирменном магазинном халатике. «Как же она хороша!» – с удовольствием разглядывал приближающуюся Лену, подумал и вышел навстречу из машины.

– Ты куда, Алексеевич? – Лена озабоченно оглядела его камуфляж, а он вспомнил о включенной стиральной машинке в ванной.

– Ах, черт, – пробормотал про себя.

– Ты чего, Лёша?

– Я забыл в машинке шмотки, неохота возвращаться, а придется.

– А ты куда? На охоту? В рейд? – глаза её широко открытые и удивленные, смотрели по-детски наивно и по-взрослому беспокойно.

– Я еду на работу. Позвонили. Ночь буду в лесу, а там машина, я забыл.

– Леша, может… если хочешь… ну, я схожу.

– Там у меня автомат. Тряпки только достать надо, а то я не знаю, когда приеду – затухнут.

– А ключ?

Алексей заулыбался, взял ее за плечи:

– Ключ под резиновым ковриком. Я кирпичи не нашел.

– Я прямо сейчас схожу, разберусь. Едь, если так надо.

– Я ж тебя звал. А ты что сказала? Не могу. Говорила?

– Ну, а сейчас у меня причина!

– А то, что я просил – не причина? Вот сейчас поцелую при всех – что будешь делать, причина?

– И не вздумай! И так они уже шепчутся.

– А мы, что – дети? Или у кого-то спрашивать буду?

Лена потупилась:

– Ты женатый. Не надо, Леша! Не надо!

А он все же прижал ее к себе, поцеловал прямо в губы, сел в машину и уехал, оставив ее в изумлении у крыльца.

Болохин, Антонович, Пырков уже ожидали в полной готовности. Загрузили флажки, забрали рюкзаки и через полтора часа прибыли в лесничество, где лесник-охотник рассказал, что выследил следы волков, которые где-то на болоте живут, видимо там логово, потому, что он уже несколько раз слышал в той стороне вой, и на днях волки загрызли подсвинка, и следы опять ведут в болото. Алексей развернул карту, лесник быстро сориентировался, показал на карте кварталы, о которых только что говорил. Алексей карандашом стал чертить линии, подробно расспрашивая лесника обо всем, что только могло представлять информацию: во сколько слышал вой и где; какая была погода; где видел следы и какие они: круглые или продолговатые, видел ли, может, следы волчат; видел ли подранный когтями мох, землю; пугают ли волки домашний скот; где были и пропали, ушли косули, кабаны? Опрос занял почти час, в результате у Алексея сложилось картина, относительно места логова волков. Это участок около десяти квадратных километров в моховом болоте на границе его хозяйства, куда егеря редко наведываются. Егеря молча и сосредоточенно слушали разговор охотоведа и лесника, изредка курили и перешептывались.

– Ну что, мужики? По коням? – Алексей еще раз оглядел карту, сложил ее в планшет.

– Едем, Антонович, прямо на Глиницу. Помнишь то урочище?

– Чего бы я его не помнил? Сколько раз там висел «на мостах».

– Погода сухая, может, прорвемся. Все берите по станции, буду вабить сегодня ночью. На месте разберемся, кто и где будет сидеть на подслух.

– Меня возьмите, – запросился лесник, – я еще ни разу логова не брал.

– Поехали, Дмитрич, поехали. Тесновато будет, но ладно, лишним не будешь, – Алексей похлопал по плечу обрадованного лесника, – только давай, быстро собирайся – десять минут тебе и не забудь сало захватить.

– А сало навошта? Хиба волков манить?

– Нет, Дмитрич. Сало для других целей. Бери и не жалей.

– Добра, добра – подтвердил Дмитрич, подставив ухо что-то хитро шептавшему ему Антоновичу, – ага, понял, понял, зраблю!

– Антонович, ты что там уже вымышляешь? За рулем сегодня и завтра ты, имей в виду! – Алексей уловил хитрый взгляд шофера.

– А я что, Алексеевич? Я всегда готов, да вот комары жару дают, грызут, противоядие надо бы! А до утра прочухается!

– Никаких сегодня «противоядий», – открыто оборвал охотовед, – завтра, другое дело, и то – будет видно. Поехали!

Пыля по песчаным дорогам, разбрызгивая невысохшие лужи, нагруженный УАЗ ползет к намеченной цели. Солнце уже начало скрываться за верхушками деревьев, когда бригада охотников прибыла на место. Дальше на машине уже не проехать, а время поджимает. Захватив с собой катушки с флажками, бригада двинулась вдоль болота. В одном месте лесник показал на кабаньи лежки недельной давности и место, где волки загрызли подсвинка. Об этом свидетельствовала только рассыпанная по изодранному мху рыжая и черная щетина кабана и недоеденный копыт.

Здесь Алексей достал свою карту, сориентировал ее по компасу, оглядываясь по сторонам, задумался на минуту, подошел к кромке болота и, постояв там в тишине и в одиночестве минут десять, вернулся к ожидающей его бригаде.

– Так, мужики, – полушепотом начал он инструктаж и указывая рукой точку на карте, – мы находимся вот здесь. Вон там, – он указал на островок деревьевв болоте – остров. За ним есть еще один. Я полагаю, что логово на втором острове. На первый остров пойдет самый опытный – Болохин Саша. Сядешь так, чтобы ветер был на тебя со второго острова и на болото не выходи из-за деревьев. Сидишь тихо до четырех утра. В четыре я буду вабить второй раз. Первый раз завою около полуночи. После четырех ты, Саша, в любом случае останешься на острове, но перекрой путь от леса ко второму острову. Если будут идти отсюда волки, они тебя не увидят, не учуют! С номера я тебя сниму лично около шести утра. Все включают радиостанцию только в пять утра ровно. Кто не включит, мы будем знать, что у него что-то на виду. Всем сидеть тихо, стрелять только в исключительном случае, на сто процентов добычи.

В полночь я буду вабить с поляны на Микитовом лугу. У меня ПНВ, если волк самец где-то будет близко, он обязательно придет на поляну меня прогнать. Там я его и замечу. Если выстрелю, волчица сразу уйдет на логово, она далеко сейчас не уходит. А в четыре я завою волком. Должна коротко отозваться волчица или волчата. Если никто из взрослых волков утром не отзовется, я дам вабу волчицей, тогда точно отзовутся щенки. Саша ты их обязательно услышишь. Вот и весь расклад. Сейчас ветер с болота на нас. Значит, волки на охоту пойдут на ветер, т. е. отсюда в сторону железной дороги и реки. А обратно кругом будут возвращаться здесь. И пойдут на «Сашин» остров или на Мишу, которого я усажу отсюда метрах в трехстах. Антонович сядет на перекрестке квартальных линий, где они отмечают свою границу. Тоже смотри ветер! А я и Дмитриевич пойдем по полукругу на поляну, Микитову, как ее здесь называют. Там их, волков, путь где-то в середине их маршрута, то есть они там будут около часу ночи. Флажки бросаем здесь. Рации давайте проверим. Патроны, документы, оружие…

Все молча и сосредоточенно выполнили указание. Проверили оружие, патроны, документы, фонари, рации. Всё, как всегда, в порядке. На месте остался один Болохин, все остальные бесшумной цепочкой скрылись в подлеске. Болохин, постояв несколько минут, откатал сапоги и по воде меж кочек пошел к первому острову, предварительно зарядив и поставив на предохранитель ружье. Вскоре вышел на край острова и по кромке обошел остров справа до выступа в болото, выбрался на сушу, осмотрелся. Второй остров находился в полукилометре и угадывался по верхушкам старых елей, торчащих над чахлым сосняком верхового мохового болота. Пройдя метров сто вглубь острова, наткнулся на старый волчий помет: черная, с шерстью косули, «метка» говорила о близости логова. Волки у логова не гадят, уходят на двести – триста метров. Болохин это отметил в уме, вернулся на свой клочок и приготовил место себе для засидки на всю ночь. Для этого пригодился старый пень с пышной моховой шубой, окруженный густыми зарослями папоротника. Убрав из-под ног сучки и шишки, достал бинокль, фонарь из рюкзака, глотнул крепкого кофе из термоса. Рюкзак поставил на пень. Сел, встал несколько раз, тихонечко сломал несколько стебельков рябины, мешавших обзору, особенно в сумерках. Решив кемарнуть, пока суть да дело, лег прямо на траву у пня, засунув руки в рукава бушлата и накинув наглухо капюшон на голову: до полуночи еще больше двух часов; ветер на второй остров от него – зверь не пойдет оттуда; а с леса не должен: там много следов и запахи еще от их присутствия остались. Можно смело поспать час-два, сбить сон на ночь. Вездесущие дрозды весело и задорно обозначили заход солнца, одинокий бекас «проблеял» несколько раз и стих. Что-то мелкое прошуршало совсем рядом – мыши обеспокоены появлением нежданного гостя. В полудреме Болохин жестко терся щеками о стенки капюшона: комаров он жестоко ненавидел, в отличии от последних, которые норовили пролезть в каждую щелку, чтоб не только укусить и насытиться его драгоценной кровью, но и хотя бы позлить его своим ужасным писком… Мазаться или опрыскиваться каким-либо репеллентом категорически запрещено. Где-то далеко громко треснула ветка. Наверное, лось мечется. Над головой просвистел крыльями селезень кряквы. Самке сейчас не до полетов – утята. Незаметно пролетело время, и Болохин сквозь щель капюшона заметил, что уже совсем стемнело – пора вставать. Тихонечко встал, всполошив дремавших на рябине пичуг. Огляделся в бинокль – все тихо. Снял с предохранителя ружье и затих. Сидеть придется долго. Очень долго: всю ночь до рассвета. Опять в лесу треснула ветка, а где-то совсем далеко раскатисто рявкнул самец косули. И вновь тишина. Совсем стемнело и уже в десяти шагах ничего не видно. Вдруг со стороны второго острова явно донеслось злобное тявканье-подвзвизг. Сначала подумал, что показалось, но снова явно и отчетливо послышалось повторное взвизгивание. В ночном лесу, среди болота, на острове! Сразу стало жарко, руки вспотели. Болохин ни разу не искал логова, не забирал волчат. А сейчас, дважды услышав тявканье и взвизг не-то собачат, не-то волчат, опешил. Тревога, волнение, мелкий озноб пронзили и тело, и мозг одновременно. Сон, как рукой, сняло. Ох, это таинство дикой природы! Где-то цивилизация, где-то войны, где-то свадьбы, любовь. А тут! А тут дикая жизнь: как была сотни тысяч лет, так и осталась. Волчата, оставшиеся без опеки родителей – голодные напуганные, холодные. И грызутся меж собой, кусаются и визжат. Вот они! Болохин в очередной раз удивился и порадовался прозорливости, интуиции, опыту и чутью охотоведа Алексея. Не ошибся, хотя здесь был, может, раз, может, и два. Вот молодчага. А раз волчата грызутся – они одни. Взрослых волков с ними нет. Они на охоте! И здесь не проходили. Пошли по кругу под ветер, как и предполагал Алексей. Значит, они где-то у реки по пути к Микитовой поляне, где сидит с карабином Алексеевич.

Вдруг ночную тишину леса пронзил далекий протяжный высокий вой. Так воет переярок: молодой одинокий и голодный волк. «Мурашки» побежали по телу у Болохина. Он знал, что это Алексеевич, но совсем оторопел от услышанного воя в ночном лесу. Спустя секунд десять, где-то в той же стороне завыл еще один волк, потом еще. Завыли, запищали, затявкали волчата. Болохин думает, что сердце сейчас выскочит из груди от этой ночной симфонии. Внезапно волчата смолкли, и до Болохина донесся низкий голос волка, резко оборвавшийся на подъеме. Все затихло в ночном лесу. Видимости – ноль даже в бинокль. Лягушки, и те затихли.

Выстрел заставил Болохина вздрогнуть. Хоть и ждал он его. Резкий, раскатистый, издалека отраженный эхом от тысяч деревьев, он показался оглушительным, хотя и прозвучал в нескольких километрах от охотника. И вновь тишина.

«Ну, Алексеевич! Начал!» – думал Болохин, не переставая дрожать от возбуждения и волнения. Через полчаса возобновили свою монотонную песнь лягушки, где-то ухнула сова, и вот явно Болохин услышал всплески на болоте. Всплески легкие, ночные, бесшумные приближались к острову со стороны леса. И дрожь, и учащенное сердцебиение, и дыхание: все исчезло, превратилось в слух. Тьма июньской ночи не позволяла видеть чуть дальше вытянутой руки. Шаги приближаются, и Болохин замер с ружьем у плеча, не зная, как быть. Светануть фонарем нет смысла, брать бинокль – тоже. Он замер, пропуская мимо себя буквально где-то в пятидесяти шагах осторожное и быстро передвигающееся животное. Он представляет, как волк или волчица прыгает с кочки на кочку, изредка попадая в воду, он сжимает ружье, но, сколько не вглядывается, ничего не видно; зверь уходит ко второму острову. В стволах картечь: сыпануть на звук, и все дела – зверь ляжет! Но нельзя. Табу стрельбы на звук уже в крови, при любой ситуации. Даже по неясно видимой цели Болохин стрелять не будет. Дисциплина и строгое выполнение инструктажа по техники безопасности побеждают азарт, волнение, охотничью страсть. Сердце вновь возвращается на место, появились пропавшие куда-то комары. Шаги, прыжки, плеск стихли. И вдруг ясно услышал с острова грызню волчат и одинокое тявканье; так же все и стихло. Болохин точно понял, это мимо прошла волчица. А, может, и волк. Он знал, что Алексеевич не промахнется из карабина с прицелом ночного видения. Сразу стала ломить спина, заболели ноги в резиновых сапогах, еще больше «загорелись» руки и лицо от укусов комаров. Но нужно сидеть до утра. Она, если это была именно волчица, может вернуться, может своим же следом повести волчат. А может, по ее или его следам пойдет еще один волк. И Болохин сидит, вглядываясь в непроглядную темень. И вот уже забрезжил рассвет, появились очертания деревьев на болоте, протянул вальдшнеп где-то на опушке леса. Наступило утро. Рацию не включил, знал, что где-то в пять утра будут вызывать, а раз он не отвечает, значит у него «что-то есть». А есть – еще как есть! Настроение улучшилось. Не отрывая глаз от болота, осторожно глотнул уже остывающий кофе. Все внимание сосредоточил на соседнем острове. Вот глухарь-одиночка мелькнул черной тенью среди деревьев острова, вот сойки затрещали на соседнем острове. Очень хочется включить рацию, послушать как там дела. Но сейчас ничем нельзя выдать свое присутствие. Вот бы догадался Алексеевич сразу с флажками прийти. Обтянули бы весь остров, а потом занялись бы поиском логова.

Словно откликом на его мысли, послышался всплеск шагов со стороны леса. И тут же он увидел цепочку охотников, быстрым шагом идущих к нему. Он встал на затекшие ноги, и охотники сразу заметили его издалека. Замыкающий колону егерь Пырков махнул ему шапкой, а вот у Алексея на шапке Саша разглядел еловую веточку: «Все-таки добыл Леша волка», – немного ревниво подумал, разглядывая его сосредоточенное лицо в бинокль. Где-то недовольно «зачуфыкал» самец тетерев, явно не одобряющий появление здесь, в его вотчине, людей. В лесу кукушка начала кому-то наивный отсчет чего-то.

– Ну что? Можно поздравить? – Болохин, протягивая руку, спросил у охотоведа.

– Да, Саша! Матерый есть. Волчица не показалась. Ты не видел?

– Слышал, Леша! Я тут такого наслушался, – и он подробно рассказал Алексею о проведенной ночи.

– Все почти ясно, – так же шепотом объявил собравшимся кругом охотникам Алексей. – Будем вслепую обкладывать флажками вон тот остров. Опять я с карабином останусь здесь. Мне будет удобно стрелять на открытом пространстве. А вы быстро обходите слева и справа остров и развешивайте флажки. Снега нет, потому высота нитки – пояс. Тяните больше по открытому, траву притаптывайте. Начинайте с торцов этих двух мысов, а проход ко мне загородите последним. Волчица напугана. Услышит вас – сразу уведет волчат. У нее два пути отхода: под ветер к реке и своим следом через меня. Сразу отрезайте ей от реки, если пойдут на меня, я их не пропущу; здесь как в тире. А когда обложим, я подойду, и все вместе будем решать, как брать логово. Всё мужики, время против нас. Вперед…

Охотники также максимально бесшумно направились к острову и, не дойдя метров сто до него, разделились и двумя парами, с катушками за плечами, стали обходить остров с разных сторон. Дойдя до острых углов острова стали растягивать флажки и скоро исчезли из вида. Алексей забрался на вывороченный корень старой ели и стал всматриваться в противоположный остров через увеличивающий прицел карабина. Пока все идет по плану. Волчица у логова с волчатами. Наступающий день на руку охотникам: она, в случае чего, неохотно будет срываться днем от логова. Через час охотники вернулись к началу размотанных флажков и затянули последнюю прореху. Оклад закрыт. Нужно идти.

Алексей слез с дерева и, не таясь уже, пошел к острову. Вспотевшие, явно уставшие охотники улеглись на сухом взгорке, пригрелись в лучах взошедшего солнца. Выглядят все уставшими, опухшими от укусов, разомлевшими. Лесник Дмитриевич вообще храпит и сопит во сне. Алексей подошел, улегся на траву. Тело действительно ноет от усталости. Рабочий день впереди. И до машины еще топать километров пять отсюда. Но… Надо вставать. Волчица уже точно ищет выход из флажков, волчата еще не боятся: просунуться под флажками, и ей ничего не останется делать, как, млея от страха, лезть под бесконечно страшные, смертельно опасные для ее сознания флажки, пахнущие человеком. Проверять, правильно ли егеря развесили флажки, уже нет ни сил, ни желания.

– Подъем, мужики, – негромко скомандовал Алексей. – Ну, что? Где у нас настойка допинга?

– Так, Алексеевич, в машине, я не брал своего рюкзака! – Дмитриевич, как и не спал, растерянно развел руками.

– Ну и ладно. Вот мой термос. Здесь чай с чабрецом и зверобоем. Давайте по глотку, а я пока подумаю, как лучше нам сработать…

Егеря по очереди хлебнули из крышки термоса горячего чая, и Алексей уже принял решение.

– Я и Болохин пойдем внутрь искать логово. Если найдем – потрубим в стволы, тогда всем включить рацию. Я скажу, что делать дальше. А пока, Антонович, расставьтесь на номера. Вы вдвоем с Мишей прикрывайте отход здесь у болота на первый остров, а Дмитриевич, знающий эти места, пусть идет в тыл и станет там где-нибудь на пути к реке, где волки шли сегодня, то есть вчера с вечера. Ясно? Оружие зарядить картечью. В первую очередь стрелять волчицу. Пошли, Петрович, лопатка у тебя с собой?

– Да, я всегда ее ношу.

– Ну и хорошо. Пошли.

Они углубились в островную чащу. Бурелом, ветровалы, непролазные заросли малинника, высокая трава с папоротником на более или менее открытых участках, по колено и даже выше кустики черничника, вперемежку с багульником: остров встретил их неприветливо. Кое-где все же опытный глаз следопыта находил примятую траву на тропе, кое-где своеобразный помет, кое-где конкретный отпечаток волчьей лапы. Вдруг раз за разом раздалось два выстрела в противоположной стороне острова и какой-то крик.