Текст книги "Бог не играет в кости"

Глава пятнадцатая. Бестиарий

После небольшого совещания с командирами армейского штаба Голубцов вернулся в кабинет допивать остывший чай. Но и это ему не удалось. Капитан Горохов оповестил шефа:

– К вам генерал-майор Хацкилевич.

– Запускай.

Командир 6-го мехкорпуса Хацкилевич вошел. Всегда энергичный, подвижный, задиристый, он на этот раз понуро сутулился:

– Я по личному делу, Константин Дмитриевич.

– Весь внимание, Михаил Григорьевич! Садись. Да садись ты! Что стряслось?

– По великому недоразумению в Лиде арестован мой дальний родственник Хацкилевич Зольман Израильевич. Парню семнадцать лет. Он ничего не успел такого натворить, чтобы заинтересовать органы. Вместе с ним арестованы его отец Израиль Хальманович и сестры: Лея – ей пятнадцать лет. И Сара – ей всего десять лет. И мать их Рахиль Зельмановна. Они ни в чем не могли провиниться перед советской властью. Прошу вас вмешаться в это дело или как-то посодействовать.

Голубцов нахмурился, стал раскачивать стальное пресс-папье в виде танка Т-26…

Он очень не любил вмешиваться дела НКВД. Полагал, что и на него там тоже таится до поры «следственное дело». И на то были свои основания. В роковом 37-м году в академии имени Фрунзе шла глубокая кадровая чистка, и его, начальника кафедры, пригласил к себе секретарь парткомиссии на предварительную и весьма доверительную беседу.

– Товарищ Голубцов, вот такой сигнал мы получили. Читаю вслух:

«В годы Первой мировой войны, находясь в немецком плену, поручик Голубцов был завербован немецкой разведкой, и теперь ведет вредительскую работу на кафедре войсковых операций, пропагандируя буржуазные теории ведения войны, в частности, французского генерала Дуэ…»

– Константин Дмитриевич, что вы можете сказать по этому поводу?

– Могу сказать, что это малограмотная чушь… Во-первых, я находился не в немецком, а в австро-венгерском плену, на территории современной Чехословакии. И если поручика Голубцова завербовала иностранная разведка, то это была не немецкая, а австро-венгерская. Где теперь Австро-Венгрия и где ее разведка? Их уже не существует в природе. Убежден, что современная немецкая разведка за эти десятилетия навербовала себе новые кадры…

Во-вторых, я могу представить конспекты своих лекций, и вы убедитесь, что теория Дуэ изложена мною с позиций марксистко-ленинской критики. И вместе с тем я подчеркивал возросшую роль авиации в боевых действиях, что никак не является вредительским криминалом.

В-третьих, генерал Дуэ, вовсе не французский, а итальянский генерал.

Голубцову тогда удалось отбиться от навета. Больше всего секретаря парткомиссии убедило то, что Голубцов назвал фамилию автора «сигнала» и объяснил, почему тот это сделал. Тогда все обошлось легким испугом. Но «сигнал» наверняка остался в его личном деле.

Рассказывать Хацкилевичу эту историю он не стал. И вместе с тем отказывать командиру лучшего корпуса своей армии не хотелось. Не хотелось выглядеть в его глазах человеком, который робеет перед всесильным тайным ведомством.

– А ты к Лосю не обращался? Это ведь по его теме… Давай с ним поговорим. Две головы хорошо, а три… Семен Львович? Загляни на минутку.

Начальник третьего отдела не заставил себя ждать. Он был в хороших отношениях с Хацкилевичем и потому выслушал его сообщение с выражением искреннего сочувствия. Выслушав, тяжело вздохнул.

– Право, вы меня ставите в неловкое положение, дорогие товарищи. Я – военный контрразведчик, мое дело – шпионы и диверсанты. А там епархия территориальных органов НКВД. Понимаете, там чистая «гражданка», и мы, военные чекисты, для них не совсем свои… У них есть много поводов послать меня подальше. Вежливо, конечно. Да еще взять на заметку, как сочувствующего врагам народа. Да и вас, Михаил Григорьевич, тоже возьмут на карандаш, если начнете на них давить. Но я все же попробую вам помочь. По какой статье они проходят?

– Как социально вредные элементы.

– О, так их просто выселяют, то есть перемещают в другую местность! Ничего страшного в этом нет, хотя, конечно, и это очень неприятно. Покидать свой дом, уезжать в неизвестность. Как я им сочувствую, Михаил Григорьевич! Эти «территориальники» иногда перегибают палку и очень не любят, когда им говорят об этом. Но я, конечно же, вмешаюсь. Не волнуйтесь. Все выясню и вам доложу.

– Спасибо, Семен Львович, вся надежда на вас! – посветлел Хацкилевич.

– Вот посмотрите, у нас из Белостока выселяют двенадцать человек по фамилии Гурман. Вся их вина, что они занимались при поляках торговлей. А кто не занимался? Ко мне пришла старая женщина Блима Шмульевна Гурман и плакала у меня в кабинете. Как будто это я их арестовал. Спрашиваю: «Почему вы пришли ко мне?» Отвечает: «Потому что вы еврей». Я ей говорю: «Я прежде всего коммунист. В партии нет ни евреев, ни русских, в партии только большевики». И вы знаете, что она мне сказала? Ох, не буду повторять!

Лось проводил Хацкилевича к машине, поджидавшей его у парадного подъезда.

– И я вам так скажу напоследок: что ни делается, все к лучшему. Пусть ваши уедут пока из Белостока. Целее будут. Страшно подумать, если сюда вдруг нагрянут немцы. Еще страшнее то, что они сделают здесь с вашими родственниками и другими евреями. Это же бандиты! Зоологические антисемиты!

Хацкилевич понял, что Лось ничем не поможет. Молча пожал ему руку и уехал в расположение перебравшейся в Белосток из Слонима 29-й моторизованной дивизии имени Финляндского пролетариата.

* * *

Если Брест польские евреи называли между собой «Польским Иерусалимом» (там была самая большая в Восточной Европе синагога и, наверное, самая крупная диаспора), то Белосток претендовал на роль Хеврона – второго города в древней Иудее. И в Бресте, и в Белостоке две трети всех горожан исповедовали иудаизм и чтили субботу. В начале 1900-х годов в мире не было такого города, где бы была такая концентрация еврейского населения – свыше сорока тысяч человек.

Поначалу белостокские евреи горячо приветствовали советскую власть, надеясь, что ее многочисленные представители в «Кресах всходних» отнесутся к своим соплеменникам если не по-братски, то, по меньшей мере, сочувственно. Прошло несколько недель и эти добрые надежды улетучились, как роса с полуденной травы. Это было непостижимо: советские евреи преследовали польских евреев, закрывали торговлю, национализировали многочисленные магазины, лавки, фабрики, мастерские. Хуже того – стали арестовывать ни в чем не повинных потомков библейских царей и пророков, жрецов и учителей, сажать их в товарные вагоны и отправлять невесть куда – на восток, за Урал, в Сибирь… Впрочем, такой же участи подверглись и многие поляки – бывшие чиновники, полицейские, профессоры… Но о них в синагогах не говорили. Ребе Маршак вещал в узком кругу: «Это точно – конец света: евреи ополчились против евреев! Где это видано? Это гражданская война времен Израиля и Иудеи. Хеврон восстал на Иерусалим! И чем все это кончилось?! Где Моисей, который нас выведет из этого плена красных египтян?!»

Но плен «красных египтян» с каждым месяцем становился все жестче и жестче. Ханайка полнилась тревожными слухами. Гурманы, соседи Агнессы, ужасаясь, читали ей вслух письмо из Москвы, где сообщалось, что их швагер[12]12
  Швагер (нем.) – брат жены, шурин. (Примеч. ред.)


[Закрыть] Борис Лазаревич Гурман, товаровед «Снабтекстильтяжа» Главснаба Наркомата тяжелой промышленности СССР, расстрелян вместе со своей русской женой Екатериной Ивановной. И теперь, наверное, приходит их черед – в одном только родном Белостоке уже арестовано двенадцать Гурманов и даже старика Менделя Мошковича взяли.

Агнесса сочувствовала им на словах, но в душе считала, что рано или поздно это должно было бы произойти. Нельзя же, в самом деле, чтобы Белосток стал Хевроном? А с каким трудом она пробила себе место в плотных рядах евреев-стоматологов, сделавших эту профессию своим клановым ремеслом?

При всех своих неудовольствиях она не считала себя антисемиткой, тем паче, что второй муж ее был евреем, и о нем у нее остались самые приятные воспоминания.

* * *

Слухи и толки о многочисленных арестах в Белостоке не могли пролететь мимо ушей командующего армией. Единственный человек, который мог расставить все точки над «и», был начальник областного управления НКГБ майор госбезопасности Сергей Бельченко. Как-то под чаек в комнате отдыха Голубцов осторожно расспросил его об арестах, столь нашумевших в Белостоке. Бельченко заговорил поначалу резко, привычно выбрасывая казенные формулировки одну за другой:

– Мы все делаем в соответствии с решением правительства, ведем большую работу по очищению от враждебных элементов Западной Белоруссии. Да, мы высылаем из Белостока враждебные элементы из числа местных жителей. Вчера была проведена большая операция по их аресту, всех погрузили в вагоны и отправили на восток. И я с полной уверенностью скажу – эти выселенцы, начнись война, стреляли бы нам в спину…

Голубцов налил по рюмке грузинского коньяка. Бельченко сбавил пафосный тон.

– Константин Дмитриевич, вы же сами все видите… Чужой город, и все еще очень враждебный, хотя прошел уже год, как мы тут работаем. Были случаи, когда враждебные элементы жестоко мстили местным активистам за помощь нашим войскам и органам. Убивали их из-за угла, сжигали их дома и хозяйственные постройки. Знаю немало случаев, когда националисты бросали гранаты в помещения, где проходило собрание членов только что организованного колхоза или в кабинеты местных руководителей. И самое интересное, что их использует втемную фашистская разведка, руководит ими через своих эмиссаров из числа поляков.

Наибольшую активность эта братия развернула в Августовском, Граевском, Ломженском и других погранрайонах. Всего по области мы веселили более тринадцати тысяч осадников и лесников.

– Осадники – это кто такие?

– Осадники – это польские колонисты, которых направили на ополячивание белорусских земель, дали им на льготных условиях землю, инвентарь, подъемные…

– А лесников-то за что выселять?

– Лесники прекрасно знают все тропы в своих пущах, проведут по ним и укроют в чащах любой бандитский отряд аковцев.

– А аковцы кто такие? – спросил Голубцов, повторно наполняя хрустальные рюмки.

– Аковцы – это Армия Крайова, вооруженное подполье. Они действуют по всей бывшей Польши, но больше всего их у нас. Хотя и в Бресткой области их тоже хватает… Вот данные, которые озвучил недавно секретарь Брестского обкома Киселев.

Бельченко заглянул в блокнот: «10 февраля 1940 года было выселено более тысячи семей осадников и лесников, 9 апреля 1940 года состоялось массовое выселение проституток, а 13 апреля 1940 года выселили сотни семей репрессированных и офицеров, полицейских, жандармов, помещиков, руководителей фашистских партий, провокаторов и шпионов».

– Объясни мне, серому солдафону, – а с чего это вдруг на местных евреев такие гонения начались?

– Да не вдруг и не только на евреев. Мы искореняем социально вредные элементы и социально опасные, а не просто идем против поляков, или евреев, или русских эмигрантов. Тут такой подход: чуждый ты нашему делу, опасный для нашей власти человек – отойди в сторону, уберись с глаз долой, не мешай нашей стройке! А тем более в приграничной области. Так ведь?! Мы своих «чуждых» на корню извели. А тут поле непаханое. Одних лавочников – пруд пруди. А лавочник, магазинщик, торговец частный – они же все спекулянты, на рабочем классе наживаются, с каждого покупателя копейку стригут. У нас рабочие все нужное через потребсоюзы получают. Со скидками. А здесь и слова такого не слыхали. В Белостоке же какого лавочника не возьми – еврей, вся торговля в их руках, все шинки, корчмы, трактиры, рынки… Какая тут советская власть может быть с таким частным сектором? А все мастерские, фабрики, мельницы, лесопилки – тоже в их руках.

У нас тут, вы же сами понимаете, особая территория – приграничная. Не сегодня-завтра – прифронтовая полоса, тыл армии. А здесь столько потенциальных пособников врагу – голова кругом! Все, кто недоволен нашей властью, все они будут помогать немцам – и разведданные им поставлять, и сигналы самолетам подавать, и по лесным тропам проводить, а главное – в спины будут стрелять. Будут! Те же бывшие полицейские или офицеры, осадники или лесники… Из них тут полк сформировать можно. Оружия сколько поприпрятали по разным схронам!

Ксендзы здешние – в глаза лебезит, а за глаза паству науськивает да еще схрон в костеле или склепе держит. Как в Августове.

А проститутки? Бордели разогнали, так они сами по себе работают, бойцов наших заражают. И потом, как показывает оперативный опыт, проститутки легко вербуются чужой разведкой. Им только злотые подавай, или рубли, или марки… Эх, да что там говорить. Тут даже в штабе кое-кто на нас косо смотрит, не понимают… А мы-то вам тылы чистим, бойцов от удара в спину сберегаем. Легко представить, что такое вражеский полк в тылу армии… А как соберешь все эту нечисть вместе, так на целый эшелон хватит. Вот и отправляем куда подальше.

Бельченко завел себя, разволновался, даже про угощение забыл. Но третью рюмку опрокинул, не дожидаясь хозяина.

– Вот излил душу, легче стало! Ну, ладно, мне пора!

– Пей чаек, Сергей Саввич… Остывает… Я тебе по дружбе так скажу. Между нами. Вот вы доброе дело делаете – тылы очищаете, чтобы в спину нам не стреляли. Но не слишком ли рьяно это делаете? Не озлобляете ли местное население? Вы уберете десять потенциальных врагов, а на их место встанут двадцать из их же родственников, и они все равно начнут стрелять нам в спину…

– Резон в твоих словах есть. Да, наши товарищи иногда перегибают палку и не всегда правильно все делают. Но ты пойми, это же не я придумал. Это политика партии, и она такая не только здесь, в Белостоке, но и в Гродно, и в Бресте, и в Вильнюсе, и в Риге, и во Львове, и в Таллине, и в Выборге… А еще раньше была такой и в Москве, и в Питере, и в Киеве, и в Горьком… Поэтому не будем обсуждать, а тем более сомневаться в политике партии. Сам понимаешь, чем это чревато. Есть центральный комитет, там заседают умы, не чета нашим с тобой. Поэтому не будем…

– Не будем…

– На всякий случай, прочти вот это. – Бельченко достал из черной кожанной папки листок.

– Что это?

– Информация по затронутому вопросу. Прочитай и верни.

Голубцов бегло пробежал глазами четкие машинописные строчки:

«ИЗ СПРАВКИ ТРЕТЬЕГО УПРАВЛЕНИЯ НКГБ СССР О СОСТОЯНИИ ОПЕРАТИВНОЙ РАБОТЫ ПО РАЗРАБОТКЕ ЕВРЕЙСКОГО НАЦИОНАЛИСТИЧЕСКОГО ПОДПОЛЬЯ

15 июня 1941 г.

С установлением Советской власти на территории западных областей Украины и Белоруссии и в Бессарабии большое количество существовавших ранее легальных и полулегальных сионистских организаций ушли в глубокое подполье и приступили к активной антисоветской работе. На протяжении 1939–1940 гг. произошло слияние ряда сионистских формирований в единые сионистские организации во главе с объединенными ЦК по трем направлениям:

а) сионисты „левого“ направления, куда вошли молодежные организации „Гордония“, „Гашомер Гацоир“ и „Гехолуц“;

б) общие сионисты (огульные), объединившие молодежные организации „Аниба“ и „Гехолу“;

в) „ревизионисты“, объединившие „Бейтар“, „Брит-Дхаяль“ и „Галиля“.

Практическая деятельность, например, сионистов „левого“ направления сводилась к:

а) широкой вербовочной работе среди наиболее проверенных сионистов и созданию из них в целях конспирации небольших групп по 4–5 человек;

б) проведению проанглийской и проамериканской агитации и ведению широкой агитационно-пропагандистской работы по внедрению в среду еврейской молодежи идей „палестинизма“ и отрыву ее от влияния комсомола;

в) изданию еврейской националистической литературы и выпуску антисоветских листовок, для чего имелись подпольные типографии;

г) организации нелегальной переброски сионистов в Палестину;

д) сбору денежных средств среди еврейского населения и через различные еврейские филантропические общества на подпольную работу и содержание руководящего ядра организации.

Существовавшее сионистское подполье на Украине, в Белоруссии, в Молдавии и в Прибалтийских республиках поддерживало между собой организационную связь, периодически посылало друг другу своих эмиссаров и курьеров для контактирования и оказания практической помощи в проведении вражеской работы;

е) использованию нелегальных резидентур и эмиссаров американской организации „Джойнт“ для установления связей с закордонными националистическими центрами.

Органы госбезопасности… вскрыли ряд сионистских организаций. Так, УНКГБ Львовской области в 1940 г. в результате агентурной разработки арестовало группу сионистов-ревизионистов „Иргун-цевей леуми“, которая имела в своем распоряжении радиостанцию, гранаты и взрывчатку, которую они использовали при совершении диверсионных актов на государственных объектах.

НКГБ Литовской ССР в процессе разработки сионистов, проходивших по делу „Неугомонные“, были получены данные о существовании в г. Вильнюсе подпольной сионистской типографии, которая изготовляла фиктивные документы, так называемые визы, будто бы выданные английским консульством для выезда в Палестину.

В 1940 г. УНКГБ Черновицкой области была ликвидирована сионистская организация „Гашомер-Гацоир’. В своем распоряжении эта группа имела шапирограф, который использовался… для нелегального выпуска воззваний и листовок.

В предвоенный период в результате активной разработки были вскрыты сионистские организации в Прибалтике, Белоруссии и Молдавской ССР (дела „Утописты“, „Жаботинцы-Украина“).

НКГБ Белорусской ССР в начале 1941 г. в результате реализации дела „Кочевники“ был арестован 21 человек, входивший в глубоко законспирированную сионистскую организацию, именуемую „Фрайгайт“ („Свобода“).

Каждый член организации перед вступлением принимал присягу, платил членские взносы. Организация выпускала нелегальную газету, имела множительные аппараты. Организация строилась группами по 3–5 человек. Руководство группами осуществлялось при помощи курьеров и связников.

Еврейские националистические формирования всех толков и направлений в предвоенный период наряду с лозунгом создания национального правоохранного убежища евреев в Палестине в своей борьбе с Советской властью использовали все существующие формы и методы подрывной деятельности. Имея широкие связи с американской организацией „Джойнт“, которая по существу занималась разведывательной деятельностью, они собирали и передавали американцам шпионские сведения. Широко использовала сионистов и английская разведка.

Официальная „Джойнт“ выделяла сионистам денежные средства.

Начальник Третьего Управления НКГБ СССР“.»

Голубцов молча вернул документ.

Бутону надоело сидеть под столом, и он высунул голову, требуя внимания. Бельченко усмехнулся:

– Что у тебя за собачка такая забавная?

– Тибетский водолаз или финская овчарка. Жена в Москве нашла. Сюда перевели, с собой взяли. Не бросать же тварь живую. Да еще такую лохматую. Да еще такую улыбчивую… Да еще такую понятливую… Прямо, как еврейская такса.

– А что, есть и такая порода? – удивился Бельченко.

– Нет, так выведем, правда, Бутоша?

* * *

И вдруг выяснилось, что лейтенант Черничкина живет в том же самом офицерском общежитии на Костельной, где квартировал и Горохов. Только на разных этажах – Галина на втором, а он на первом. В один прекрасный майский день они оба столкнулись у входа в большое двухэтажное здание с высоким мезонином. (В начале прошлого века там размещалась масонская ложа). Оба обрадовались, как будто сто лет не виделись и случайно встретились в незнакомом городе. Галина жила в комнате с тремя соседками – девушками-связистками, а Василий занимал угловой апартамент один, и, конечно же, пригласил Черничкину на братский ужин.

– А с подругой можно?

Горохов надеялся на беседу тет-а-тет, но не подал виду, что слегка разочарован таким предложением.

– Ну конечно!

В ожидании гостей он быстро привел жилище в порядок, сбегал в лавку и накрыл стол: вокруг бутылки «Муската» расположились тарелки с нарезанным сыром, краковской колбасой, помидорами. Были открыты шпроты. Приведен в боевую готовность маленький дорожный патефон. Девушки пришли с пирожками и грушевым вареньем. Галину, успевшую переодеться в тонкую белую сорочку и такую же белую юбку, сопровождала черноволосая и черноглазая бурятка с петлицами младшего лейтенанта войск связи.

– Дарима! Улан-Удэ! – И, засмеявшись, добавила: – Байкал! В наших краях не бывали?

– Нет. Восточнее Урала не выезжал.

– Приезжайте! Приглашаю!

– Спасибо, обязательно приедем! Да, Галина?

– Приедем!

Девушки просидели в гостях допоздна. Горохов танцевал с каждой по очереди. Из дворца он перенес к себе более сотни грампластинок. Почти все они были заграничного выпуска. Бывшие их владельцы слишком спешно покинули город и оставили фонотеку на разбор. Тут было немало песен Марлен Дитрих, польских шансоньеток, подборка танго. Горохов несколько раз ставил новомодный фокстрот «Гольфстрим» – тревожную быструю музыку. Темп и мелодия рождали предчувствие некой смутной беды, да и сам танец походил скорее на бегство от этой беды, бегство вдвоем, безо всякой любовной истомы. Капитан трижды ставил эту пластинку и трижды приглашал на «Гольфстрим» только Галину. Тончайшую блузку колыхал молодой жар ее глубоко открытой груди. Танцуя с ней, он проникался двойным волнением – от торопливой нервной музыки и от близости молодого разгоряченного женского тела.

В первые дни знакомства он принял Галину за смазливую простушку-веселушку, не более того. Но приглядевшись, понял, что лейтенант Черничкина намного серьезнее, чем он себе представлял, что под маской, которую она так умело носит, есть своя тайна и своя глубина. И теперь он был просто счастлив, что они живут под одной крышей и ходят на службу в одни и те же стены, и что в их окна сейчас заглядывает одно и то же солнце, по-закатному алое и бесформенное, как раскаленная поковка.

Девушки ушли к себе заполночь, разрешив на прощанье поцеловать себя в щечку…

* * *

Отец Николай ехал верхом в деревню Огородники. Его пригласили знакомые землекопы-колодезники освятить начало работы – копать колодец на выбранном месте. Верная кобылка Понька, поекивая селезенкой, то взбиралась на косогор, то спускалась с холма по пастушьей тропе, разгоняя нестриженным хвостом оводов.

Обычно колодцы копали на Федора Стратилата – в середине июня. Колодезники долго ходили с лозой, выискивая под землей водяную жилу. С вечера ставили на облюбованном месте чугунную сковороду. Если поутру набиралась роса, значит, точка выбрана правильно. Если же сковорода оставалась сухой, искали место для будущего колодца заново.

«Тутэйшие» говорили: «Федор Стратилат грозами богат. Где с зарей первый туман ложится, там и копай колодец». В этот день мастера-копатели привязывали к правой руке алый лоскут, а к левой – веревочку. По народному поверью, это приносило удачу. Но 8 июня землю не рыли, а только выбирали площадку для будущих работ. А вот 9 июня колодезники-копатели просыпались с первыми петухами, брали с собой одну из горластых птиц и шли к намеченному под колодец месту. Там петуха выпускали. Считалось, что тот начнет скрести землю когтями как раз там, где неглубоко есть вода.

Этих трех мастеров-белорусов – Никодима, Степана и Алеся – отец Николай знал давно. И они обращались к нему за благословением ни один год подряд. Верили, «без бати, землю не копати». Вот и сейчас они встретили отца Николая радостно, помогли сойти со стремян, попотчевали картошкой с салом, костровым чайком из медного чайника. Чайник висел над огнем на трех ломах, воткнутых в землю наподобие треноги.

Отец Николай осмотрел место, отмеченное крестом из дубовых веток, одобрил и, разложив походную утварь, раздув кадило угольками из костра, начал свое служение. Окропил место святой водой, и землекопы, поплевав на ладони, врубили лопаты-рыдлевки в землю. Только выбрали первый метр, как откуда ни возьмись появился капитан с черными инженерными петлицами.

– Кто вам тут разрешил копать? Это запретная зона. Здесь ведется военное строительство.

Только тут отец Николай заметил вдалеке растелешенных по пояс бойцов, которые бетонировали коробку дота.

– Вы бы с местными властями согласовали свой колодец, – сочувственно сказал капитан, глядя, как мастера безропотно собирают свой инструмент. Но тут, тоже как из-под земли, возник еще один инженерный начальник, перед которым капитан вытянулся в струнку.

– Товарищ генерал-лейтенант…

Худощавый генерал со скрещенными топориками на черных петлицах поинтересовался, что происходит.

– Да вот мужички решили рыть тут колодец…

– Ну и хорошо, пусть роют. Вода всегда пригодится – и вам, и уровским гарнизонам.

– Но у меня в плане работ ничего такого не значится.

– Давайте ваш план!

Генерал нарисовал на плане условный знак водоисточника и крупно расписался: «Карбышев».

– Давайте, ройте, ребята, никто вам мешать не будет. Святое дело делаете!

Колодезники поклонились генералу в пояс и снова взялись за лопаты. Поклонился ему и отец Николай.

Генерал уехал. Работа пошла споро. Сварливый капитан, чтобы загладить вину, предложил вместо дубовых колод бетонные кольца, которые они формовали для запасных выходов из дотов. Мастера обрадовались. Это намного ускоряло их дело. Кольцо ставили на кольцо, и под бетонной тяжестью ствол будущего колодца просаживался сам собой. Больше всего копатели боялись наткнуться на большой камень, и просили отца Николая, чтобы тот умолил святого Федора Стратилата посодействовать им. И отец Николай, поставив складенек на пень, истово молился, призывая на помощь небесного покровителя колодезников.

В шахте колодца орудовал самый маленький из землекопов Степан. Он наполнял ведра небольшой штыковой лопатой, и подручные вытаскивали влажную землю воротом. С каждым метром земля становилась все тяжелее и тяжелее от подземной влаги. Прошли песчаный слой, пробили ломом глиняную «крышу»…

Работали допоздна. Отец Николай сварил на ужин густой кондёр[13]13
  Кондёр (народ.) – простое, походное горячее варево. (Примеч. ред.)


[Закрыть], и усталые землекопы, молча поев, тут же завалились спать под телегой с инструментом и ненужными теперь колодами. Стреножив Поньку, отец Николай пустил ее в ночное вместе с мерином, который притащил телегу. Сам же, закутавшись в старую терскую бурку, которой сноса не было с порт-артурских времен, прикорнул возле кострища. А ранним утром, раздув угли и напоив колодезников горячим чаем с хлебом, обжаренным на углях, снова благословил их на работу. Степана опустили в колодец в бадье на вороте. Ее же, бадью, доставали потом с землей и, опорожнив, снова спускали к копателю. Пришел и вчерашний капитан, полюбопытствовать, как идут дела. Отец Николай и его угостил чаем. Спросил:

– Как вас звать-величать?

– Эмирзян Латыпович.

– Мудрено… Сразу и не запомнишь.

Чернявый капитан виновато улыбнулся.

– А знаете, доты тоже с колодца начинают строить.

– Как так?

– Сначала в котловане роют колодец. Затем вокруг него возводят бетонные стены. Вода идет на раствор, а потом на охлаждение оружия, на питье гарнизону. Говорят, местные старики-лозоходы помогали нашим саперам находить места для фортификационных колодцев. У нас в Узбекистане тоже колодцы роют – очень глубоко надо копать, пока до воды доберешься – пески кругом. Говорят, со дна такого колодца днем звезды на небе видны…

К вечеру на глубине шести метров открылась водяная жила, песок-плывун под ногами Степана поехал-поплыл, и мастера тут же подняли на поверхность. Намерзнувшись под землей, колодцекопатель жадно пил горячий чай.

– Без камней обошлось. Господь миловал!

Еще раз переночевали в поле. А утром Степан напоследок спустился на глубину, зачерпнул кристально чистой воды, которую все испробовали и оценили высшим баллом. Пришел и капитан с тремя бойцами, каждый захватил по два ведра.

Отец Николай бросил в колодец серебряный крестик и поблагодарил Бога за дарованную милость. А потом сел на коня и отбыл восвояси в Зельву.

Год назад в местной газете «Белостокский вестник» напечатали статью об отце Николае и назвали ее – «Рыцарь полесского православия».