Текст книги "Рука Одиночества"

Никас хотел спорить, оправдываться, жестикулировать, приводить примеры и всячески сваливать вину на. Но сама абсурдность ситуации ввела его в состояние близкое к сонному параличу. Возможно, распрямилась одна из пружин, которые Никас сдавливал, пытаясь не обращать внимания на… некоторые ситуации.

Меня доконали контрасты, – подумал журналист глядя на поникший роман. Бег от этих жутких существ был чем-то почти объяснимым. Там я, хотя бы, знал, что нужно делать. Улепетывать со всех ног. Это не так уж и сложно. Пожалуй, если б все мое паломничество состояло из бега от временных неприятностей, я бы справлялся с ним на твердые три с плюсом. А что делать со своим… детищем? С некоторым количеством электронных страниц, ужасным каламбуром из драк, перестрелок, погонь и путешествий по древним гробницам.

Бедный, замученный правками роман, который начинал писаться как сборник мемуаров. Ты явно никогда его не закончишь и не уделяешь этому большого значения, тем не менее, ощущая особое место творчества в своей жизни. Перечитываешь, время от времени, избранные фрагменты, и говоришь: я творец. Выше. У меня есть перспектива. А что у других? Может и допишу. Надо только поесть.

А он, оказывается, страдает. Его гнетут эти холодные земли, хрупкое тело засыпано шершавыми «может быть» и колючими «подождет».

Кому такое может прийти в голову?

Никас Аркас, может быть тебе?

– Я не знал.

Роман не обернулся.

– И никто этого не знает! – твердо добавил Никас. – Ну, сам посуди, кому такое может прийти в голову? Нужно быть немного повернутым, чтоб верить в это, не побывав здесь.

– Ага, – равнодушно бросил Роман. – Просто у нас здесь у всех психология гибнущего. Гибнущему безразлично, почему его не спасают. Он просто отчаян. Отчаян и зол на всех, лично на каждого, кто не протянул ему руку. А когда… Когда видишь как другие воспаряют. Как к ним возвращается искра. Как крылья, длинные, во все стороны… Два, четыре, восемь. Белые перья. И они летят. И тогда, всего на мгновенье, – но мы видим! – тьма наверху расступается. И там есть что-то! Что-то светлое, крикливое! Хаос, тепло, гигантское количество энергии…

Роман трясся от возбуждения. Речь его стала неровной, накидка зашевелилась, пошла волнами. Он разразился знакомым Никасу смехом. Смех знакомый, но чей, и в каком мире услышанный, быстро утих.

– Это место как раз для меня, – прошептал Роман одержимо.

Никас хотел отмолчаться, но как-то само собой вырвалось:

– Мне жаль.

Роман вдруг обернулся. На мальчишечьем лице снова была улыбка.

– Это уже кое-что, – произнес он смиренно. – Знаешь, это ведь один шанс на миллион. У меня, во всяком случае, появилась возможность сказать что-то своему создателю. Лично! Кто еще может похвастаться этим? Создатель!

– Да?

– Ты – тупой осел.

– Очень похоже на правду.

Роман вздохнул с видимым облегчением.

– Не поверишь, сколько из наших мечтают хотя бы об этом, – с гордостью добавил он.

Журналист усмехнулся.

– Как думаешь, есть у нас еще с тобой шансы? – спросил роман с деланной сухостью в голосе.

– Я здесь в очень неудобном положении, – поделился Никас. – Меня хотят принести в жертву. Не думаю… Не думаю, что у меня прямо сейчас есть время на наши отношения.

– О.

– Да.

– Значит ты здесь не ради меня?

Аркас задумчиво мял пальцы, держа посох подмышкой.

– Извини, но нет. Меня затащили сюда обманом, если быть честным. Дважды обведя вокруг пальца.

– Ты здесь первый, – сказал роман, поглядев на Никаса. – До тебя создатели никогда не попадали на Дно.

– Так это место называется?

– Да. Здесь собираются заблудшие идеи. Те, о которых забыли авторы. Некоторые спасаются. Некоторые… Ну, ты их видел. Большинство спят. Я тоже спал. Я долго думал и пришел к выводу, что меня разбудило твое появление в Многомирье. Так говоришь, тебя забрали?

– Так и есть.

– Это очень необычно. Хотя мне трудно сказать наверняка. У нас здесь очень мало информации о том, что творится снаружи. В основном шепотки… Из-под камней.

– Там сейчас довольно напряженная обстановка, – поведал журналист. – Смысл в том, что людей похищают регулярно. Они нужны, чтобы сдерживать древнюю злую страсть под названием Одиночество. Иначе орды негативных сущностей и страстей нахлынут на Многомирье и уничтожат его.

Роман остановился. В глазах его читалось восхищение. Никас поймал себя на мысли, что смотрит на собственное отражение пятнадцатилетней давности. Он списывал образ Адама с самого себя.

– Это же просто потрясающе! – воскликнул роман. – И там всегда так весело?

– Я бы не сказал, что это весело, – сдержанно возразил Никас. – Меня постоянно пытаются то застрелить, то сожрать.

Ужасные испытания! – некстати вмешался внутренний голос Никаса. Особенно лучший секс за последние тридцать четыре года. Ох уж эта садистка Мишель.

– Обалдеть! – экзальтированно пропел роман. – Прямо как в наших путешествиях! Поверить не могу, что ты лишил меня всего этого.

Он снова приуныл.

Журналиста вдруг кольнул отцовский инстинкт. Он начал проникаться любовью и сочувствием к этому потерянному ребенку. К чему-то близкому, столь непривычно родственному.

На ощупь роман был теплым и воздушным. Аркас обнял его, не жалея ласки. Детище ответило. Оно уперлось макушкой Никасу в живот и обиженно засопело.

– Прости меня, – прошептал Никас.

И добавил уже в полный голос:

– Скажу тебе по секрету, я здесь оставаться не собираюсь. Должен быть способ попасть обратно в мир Материи!

– Ты хочешь бежать? – удивленно спросил роман, подняв голову.

– Конечно. Но сначала наподдам Одиночеству. Вспомни Адама. Он никогда не сдавался. И профессор Грей. И даже Атилла, в этой ситуации, не стал бы мирно дожидаться гибели!

Роман широко улыбнулся.

– Тебя зовут Свет Ригеля, – сказал вдруг Никас и сам заулыбался. – Я вспомнил! Так называется артефакт, из-за которого все закрутилось.

Они оба засмеялись от радости. И как необычен был этот сигнал здесь, посреди мира погибших надежд. От того их, наконец, услышало Охлаждение.

В Теополисе царило необычное оживление. Поедая жертвенный огурец, Альфа шел по улицам, то и дело снисходительно пропуская мелких идолов и перебегая дорогу неповоротливым тотемам. В небе сверкали золотистые крылья и шелестели чешуи. Гремели воздушные колесницы. Трафик был сумасшедший. Даже под землей явственно ощущалось направленное движение. Прим подошвами сандалий чувствовал толчки и вибрацию мраморных плит.

Храмы дрожали от низкого гула песнопений. По белым ступеням струились масла. По черным – кровь. Над суетой веяли разноцветные шарфы благовоний. Пахло замечательно. Наверное. Альфа заранее заткнул себе нос патронами.

Слышались металлические удары и глухие раскаты грома. Облетали цветущие деревья, и лепестки забивались в архаичные тела глиняных истуканов. Альфа игривым поклоном поприветствовал Венеру Виллендорфскую, одну из первых женских фигур на Земле. Он плотоядно оглядел ее красноватые бедра, широкие и шершавые как валуны, и завел откровенный разговор на тему современных представлений о красоте.

Все было чудесно. Женщина раскатисто и гулко смеялась, Альфа чихвостил тощих ангелов, которые смели называть себя эталоном новой сексуальности. Улыбчиво светило солнце. Добродушное, но грозное на вид в своей алой мантии.

Через некоторое время Альфа обнаружился в районе Эротизма. Прим слега пошатывался и смахивал с себя кусочки красной, как кровь, глины.

– Вот это, – сказал сам себе Альфа, – настоящая баба.

Он возбужденно вздохнул и встрепенулся. Что-то ему мешало.

– Мать моя, фантазия, – пробормотал он, вытащив изо рта осколок груди. – Обожаю это место!

Слегка опьяненный произошедшим, он фланировал между фаллическими обелисками и откровенными изваяниями, изображающими процесс, которому стоило поклоняться. Время от времени.

Пританцовывая, Альфа дирижировал стонами и криками, которые наполняли квартал прекрасной музыкой любви и раскрепощенности. Из окон алых дворцов ему улыбались прекрасные нимфы и рельефные аполлоны. Они томно призывали его голосами сладкими как нектар. В этом мире Альфа обзавёлся телосложением Геркулеса и платиновой гривой. Так что из-за него начинались драки.

– Прошу простить! – отзывался Альфа. – У меня миссия! Но я обязательно вернусь! А, черт побери, не забыть бы тогу надеть.

Ловко затягивая пояс на черной бархатной ткани, он вылетел на проспект Шествий.

Здесь активность достигала апогея. Толпа сгорбленных фигур бесновалась по обе стороны дороги. На их смазанных лицах вспухали волдыри страха и, одновременно, ликования.

По гранитным плитам, скрипя как рессоры, двигались колонны латников. Из-под доспехов сыпался песок. В руках они сжимали иззубренные мечи, покрытые копотью и окалиной. Между ними метался какой-то смуглый тип в восточном халате и предлагал воинам холодный шербет с лотка. А так же удобные тюрбаны и руководства по выживанию в пустыне.

За ними следовали суровые ребята в красных одеждах. Лица их были из железа и клацали в рукавах страшные клешни. От них веяло невыносимым жаром, от которого теснилась толпа. Некоторые образы начинали тлеть, возгорались яростными вспышками пламени. Ребята в красном реагировали на эти эксцессы латынью и смехом.

Как оказалось, они сопровождали одну единственную клетку на колесах. Внутри, пригорюнившись, сидела бледная женщина в черном. Кожа ее отливала серебром. Она враждебно скалилась и плевалась в толпу. Следом за клетью шел тяжело груженный обоз с высокотехнологичными приспособлениями из чугуна и кожаных ремней. Чугун, в основном, был остер, ремни – выдублены и крепки. Пленница поглядывала на это великолепие желтыми кошачьими глазами и бормотала угрозы.

Потом поднялось белое Облако. Оно укрывало. Укрывало то, о чем нельзя говорить вслух. Неприкосновенность его была несомненна. И поплатиться любой, кто осмелиться задеть, оскорбить или воспротивится. Из недр его доносилось степенное многоголосье.

И поднялось следом еще одно Облако. Грозовое. Било молниями. Черное как ночь. Кричало оно и гремело. Рык его был, что взрывы. Говор –непонятен и резок. И была его агрессия.

И тогда вышло еще одно Облако. Золотое. Молчаливое и мирное. Не голосило оно, только тихо гудело. Покой и смирение окружали его.

Когда облака прошли, прошли поборники и соглядатаи, настал черед небольших групп. Пестрых и разных. Они проповедовали и несли свои полотна и знаки отличия. Шествие было грандиозным. Все больше образов сходилось, чтобы бы посмотреть на него. В небе появлялись и исчезали великие знамения: яркие кометы, прекрасные лица. Удивительные существа реяли над идущими, разрезая крыльями эфир.

И тут на дорогу выскочил Золотой Телец.

Альфа надеялся, что тот появится. Заметно оживившись, он сиганул сквозь толпу. Телец тем временем принялся мычать и бодаться. Он гонялся за проповедниками, жевал гобелены, задиристо носился вокруг трех Облаков. Разогнал парней в красном и опрокинул их драгоценный обоз. Женщина выскочила из разбитой клетки и затерялась в суматошной толпе.

Альфа, тем временем, догнал рыцарей. Их тылы уже были атакованы Тельцом. Пустые латы разлетались в разные стороны. Брызгал песок, тяжелый дух вырывался из разбитых воинов. Телец довольно замычал и начал брыкаться на месте от наслаждения. Его золотые копыта высекали из мостовой монеты.

Альфа бежал, перепрыгивая через кучи искореженных доспехов. Уцелевшие рыцари окружали Тельца. Толпа грозилась снизу, одновременно подбирая блестящие кругляши. Сверху на него пикировали серафимы в полицейской форме. Они жалили его световыми копьями и хлестали крыльями. Черное и белое Облако метались, распугивая малые конфессии. Золотое тихонько ждало в сторонке.

Шума-то было.

– Эй, дружище!

Рыцарь обернулся, и в этот же момент в шлем ударила нога, обутая в сандалий. Альфа оттолкнулся от одного воина и прыгнул на другого. По мостовой почти неслышно загремел отлетевший наплечник. Лязг, бом-к, скрип. Крестоносцы вздрагивали всем телом. Прим прыгнул вверх и схватился за копье серафима.

– Именем… – начал было страж.

– Я знаю, знаю, – перебил Альфа, раскачиваясь из стороны в сторону. –Давай воздержимся от имен. Это скорее юмористическая сцена. Будет лучше, если мы не будем задевать чувства людей, которые относятся к этому исключительно серьёзно!

Серафим прикрыл рот.

– Спасибо! – гаркнул Альфа напоследок.

Телец не сразу поверил, что кому-то достало наглости оседлать его. Он изумленно застыл на месте, шевеля ушами. И начал скакать, брызгая золотом. Толпа совершенно обезумила. Кутерьма стояла такая, что парни в красном закрывались в железных девах, чтобы спастись. Альфа держался за длинные полированные рога и весело ругался, ударяясь задом о твердый горб.

– Клянусь фантазией, если есть способ сбросить меня, так это бежать до квартала Пушистых богов! – проорал прим так, чтобы Телец услышал.

Как же он рванул!

Альфа выл от восторга. Мимо проносились смазанные очертания храмов и дворцов. Кто-то отлетал в сторону, что-то разбивалось в щепки. Лопались, как скорлупа, высокие стены. Отлетали углы зданий. Дробились колонны. Телец срезал дорогу.

Наконец, он влетел в дивный бассейн, и выплескал его почти досуха. Потом оскользнулся и упал на дно, совершенно обессиленный.

Мокрый Альфа лежал на вздымающемся золотом боку. Вокруг собирались любопытные. Через них пытался пробиться некто, поминающий святую воду. Которая, в данный момент растекалась по окрестностям мутнеющими ручейками.

– Му-у-у! – жалобно воскликнул Телец.

– Святотатство! – едва не срываясь, верещал неизвестный.

Его белая хламида была забрызгана с левой стороны. Лицо кипело и вспучивалось.

– Мужик, – прошептал Альфа тельцу, – мне придется свалить все на тебя и бросить. Бросить здесь. Задержи этого крикуна в белом. Я могу на тебя положиться?

– Му-у-у-у!

– Тысяча проклятий на вас!

Прима-образ вскочил на ноги и бросился наутек, растолкав зевак. Миновал парк Статуй, побродил немного в лабиринте Догматов и вышел на дорогу, ведущую к цели.

Через короткое время он уже уверенно шагал мимо многоэтажных картонных коробок. В Пушистом квартале планировка улиц была несколько вольной, так что пробираться приходилось скорее интуитивно, то и дело пролезая в прогрызенные дыры, протискиваясь в трубы и взбираясь по маленьким полочкам.

Здесь были и другие дома, хорошие, с мягкими матерчатыми стенами и увлекательными игрушками. Но в них почти никто не жил. Пушистые боги считали их оскорбительным намеком на свою одомашненность, что, как известно, было ложью.

В отличие от остального Полиса, в квартале пушистых богов, сегодня было несколько пустовато. Прима-образ это насторожило. Ему срочно нужна была информация.

– Мрр-ау!

– Ага, – Альфа как раз выбирался из очередной дыры в картоне. Он весь измазался в сметане и волочил за собой шлейф бумажек на ниточках. – Будь позитивен, о, Пушистый владыка! Не подскажешь ли, где сейчас находиться достопочтенная Котожрица? Мне нужно с ней повидаться. Это дело всего Многомирья.

– Мррр-ууу? Рьяу!

– А за это? – Альфа подмигнул полосатому гражданину, и протянул ему крохотный коробочек. – Свежая. Сам собирал.

– Мммррроу! Мрряу! Мру.

– Благодарю, – счастливо кивнул Альфа. И добавил громким шепотом: – приятного времяпрепровождения.

Он выбрался из дыры и аккуратно обошел извивающегося кота. Урчание владыки было до того страстным, что прима-образ почувствовал укол зависти. Эх, сейчас неплохо было бы заняться чем-нибудь похожим. Но он и так извел преступно много времени, когда зарывался лицом в глиняные ягодицы.

И скромное путешествие продолжилось. Единственное, что позволил себе Альфа, так это приобрести себе колбасную мышь в автомате, возле большой груды подушек. Больше половины лакомства пришлось отдать снующим вокруг подросшим котятам. Котята цеплялись за тогу, карабкались вверх и неуклюже терлись мордочками о лодыжки образа. Их маленькие чистые глазенки выпрашивали ласку.

– Нет, ребята, – сдержанно говорил Альфа. – Я слишком крут, чтобы возиться с вами. Ну… Разве что… Совсем чуть-чуть. Ну ладно, вот ты, рыжий, иди к папе на ручки!

Он очнулся через несколько часов, с жутким котеночным похмельем. Вся его тога была в шерсти, пальцы искусаны, а грудь устлана крохотными спящими клубочками.

Клянусь фантазией, – отчаянно подумал Альфа, – я не могу пошевелиться. Ведь тогда мне придется разбудить их! Проклятье, ну как я умудрился так влипнуть?!

Но не зря Альфа был воплощением ловкости. Через некоторое время он продолжил поиски Котожрицы, оставляя позади тогу, на которой сладко дремали не потревоженные котята.

Как и предсказывал любитель мяты, Альфа нашел жителей на главной площади.

Площадь была застелена половиками, и украшена мебелью. Порядочно подранной когтями. Кошки лежали на диванах, вскарабкивались на столы, и уютно щурились со спинок кресел. Многие валялись на половиках. Слышалось негромкое урчание: кто-то выяснял отношения. Между спящими проносились вскинутые хвосты и вздыбленные спины. Жалобно скулили пленные собаки. Их согнали в острог из опрокинутых табуреток и держали там, неумолимо кусая. В клетках нервно щебетали птицы. Кошки лениво поглядывал на них, время от времени принимаясь тереться мордами о прутья. Вдалеке несколько сгорбленных человеческих образов чистили общественные туалеты, вытряхивая из лотков. Другие меняли корм в мисках, рассыпая его вокруг и доливая молоко в кружки. Пушистые боги относились к ним со смесью терпеливого презрения и неожиданных приступов агрессии. Тогда они подбегали к людям, злобно кусали их за икры и убегали прочь.

В центре площади возлежал огромный трёхцветный кот. Было в нем рыжего, черного и белого. Глаза его были закрыты, уши подрагивали. Кустистые усы мирно свисали до земли. Полосатый хвост едва заметно шевелился. На голове покоилась красная картонная шапочка.

Рядом с ним Альфа, наконец, обнаружил Котожрицу. Та старательно полировала бубенчик на ошейнике бога. На голове ее, прямо на густых серебристых волосах, лежала маленькая, длинношерстная кошечка.

– Котожрица! – крикнул Альфа. – Подруга! Будь позитивна!

Кошки слегка навострили уши, поглядев на чужака, и снова вернулись к созерцанию бубенчика. Образ в полосатой рясе, обернулся. Личико служительницы было острым, красивым с нежными розовыми губами и маленьким носиком. Большие зеленые глаза высматривали гостя.

– Альфа, забияка! – девушка радостно помахала руками. – Будь и ты позитивен!

Архикот раскрыл благостный прищур. Он с неудовольствием поглядел на Котожрицу и яростно зевнул, да так, что хрустнули хрящики. Все остальные кошки, как по команде повторили это движение. Площадь накрыла растущая волна позевываний. Альфа быстрым шагом добрался до подруги, и они крепко… Нет, объятий не вышло. Служительница Пушистых богов отстранил прима-образ жезлом Управления.

– Почему ты опять голый? – спросил она укоризненно.

– Этот вопрос ранит меня, – воскликнул прим. – Неужели в этом прекрасном мире неограниченных возможностей и совершенного могущества, так важны штаны?

– Мы уже говорили об этом, – вздохнула жрица. – Стоит тебе попасть в наш мир, как одежда слетает с тебя как интрига со старого анекдота. Мне не нравится, что ты расцениваешь наш величественный Полис как публичный дом.

– Да здесь каждая вторая идея шепчет: грех! – апеллировал Альфа. – Темные его проповедуют, белые от него защищаются, и у всех он на устах. Мне даже кажется, что здесь присутствует маленькая фиксация. Клянусь фантазией, все здесь помешаны. Кроме тебя, – быстро добавил он, глядя как сузились зрачки Котожрицы. – Чего нельзя сказать о Пушистых богах.

– Что дозволено Юпитеру…

– Ты серьезно?

– Абсолютно. Не сравнивай свою страсть к глиняным задницам…

– Что?!

– Я говорю, не сравнивай свою порочную страсть к глиняным задницам со священными ритуалами воспроизводства. Кроме того, распущенность не дает тебе права завялятся сюда, в чем Многомирье родило. Ты оскорбляешь Пушистых богов.

– По-моему, фигура голого человека, это первое, к чему привыкает домашний Пушистый бог…

– Святотатство! – вскричала жрица. – Нет, и не было домашних Пушистых богов! Это ересь! Ересь и хула!

Она выглядела очень возбужденной и расстроенной. В этот момент Архикот снова зевнул, и кивком сбросил картонную шапочку. Альфа поглядел на нее с проблеском понимания в глазах.

– Ничего не выходит, да?

Служительница помолчала.

– Нет, – подтвердил она, бережно поднимая головной убор. – Все уже провели служения. Только мы до сих пор, – она перевел взгляд на Архикота, и повысила голос, – не можем разобраться с церемониалом!

Кот отвернулся, прищурившись.

– Одень шапочку!

– …

– Я кому сказала?!

– ?

– Ах так! Тогда преклонись перед Красным Пятном!

С этими словами жрица сорвала с пояса жезл Управления. На ковре рядом с Архикотом появилась красная точка. Она резко двигалась, словно бы дразня и призывая.

– Сейчас он пригнет голову, и дело будет в шляпе, – задорно прошептала девушка на ухо Альфе, встав на цыпочки. – Точнее, он будет в шляпе. Каков каламбур, а?

– Не говори гоп, – посоветовал прима-образ.

Точка описывала круги. Архикот выглядел несколько озадаченным. Он навострил уши и провожал ее эволюции взглядом. Потом прижал гулким ударом лапы. Точка сбежала и остановилась в отдалении.

– Ха-ха! – прыснула жрица. – Вот остолоп. Сейчас пригнется.

И тот действительно прижал морду к половикам.

– Пора! – азартно выпалил Альфа.

Они бросились вперед, придерживая шапочку с двух сторон. Усатая морда подалась вверх, подхватив друзей вместе с головным убором. Котожрица сорвалась и скользнула по лопаткам Пушистого бога куда-то вниз. Альфа схватился было за ухо, но его стряхнули и прижали лапой.

– Полегче, полегче, – просипел он. – Только без когтей!

– Шапка на нем?! – тоненько прокричала жрица из глубоких тылов божества.

– Да!

– Отлично!

– Не совсем! Он меня поймал!

– Облизывает?! – тревожно уточнила жрица.

– Пока нет!

– Тогда все в порядке! Главное не шевелись, и он потеряет к тебе интерес! Наверное!

– Что, наверное?!

– Пятьдесят на пятьдесят!

– Какого безобразия ты орешь оттуда?! Иди сюда и помоги мне выбраться!

– Тихо! Я пытаюсь повязать ему ленточку на хвост!

«По-моему это уже слишком», – хотел крикнуть Альфа, но тут Архикот разбушевался не на шутку. А именно: упал на бок, выгнувшись трёхцветной радугой, и явил всей площади голое египетское пузо. При этом он раскидал лапами коробочные обелиски, обрушил полевой алтарь и… конечно же, снова уронил шапочку.

Когда появилась жрица, Альфа сидел на ковре, привалившись спиной к теплому пузу, и курил палочку благовоний. Служительница устало присела рядом, обхватив коленки.

– Я не повязала ленточку, – сообщила она безнадежным тоном. – Он постоянно метет хвостом.

– Лапа, просто отстань от него, – посоветовал Альфа, выдыхая ароматный дым. – Все равно половина паствы уже разбежалась. Вторая половина спит. Кое-кто воспроизводится. Не думаю, что сейчас они настроены на проповедь.

Котожрица робко приняла предложенные благовония и коротко затянулась.

– Ох, и крепко, клянусь полосками, – закашлялась служительница. – Понимаешь, Альфа… Иногда мне кажется… Кажется…

– Ну?

– Я думаю, может им и не нужен жрец? Ведь что это за профессия? Это, по сути, рекламный агент. Менеджер по связям с общественностью. А Пушистым богам не нужна реклама и поиск аудитории. Их и так все любят. Я здесь словно за воздух проповедую. И без моих стараний, все дышат им двадцать четыре часа в сутки. Прославлять их тоже не требуется. Пушистые Боги всегда уверены в себе и горды за свое происхождение. По-моему… По-моему я просто училась не в той семинарии.

– В какой еще, стрелять, семинарии? – откликнулся Альфа со смешком.

– Это фигура речи! – раздраженно пояснила Котожрица. – Я хочу сказать, что занимаюсь ерундой. Может быть, боюсь серьёзного служения. Например, у Локи, или у Люцифера, Лахаму, Лахму. У всех этих больших «Л».

– Слушай, я не понимаю, в чем проблема, – просто сказал Альфа. – Тебе нравятся Пушистые боги?

– Да.

– Ты ведь все о них знаешь, так?

– Знаю.

– И они тебя любят?

– Ну… Скорее всего. Просто иногда, они выказывают свою любовь сомнительными способами.

– Так в чем тогда проблема? Разумеется, им нужен жрец. Кто-то ведь должен следить, чтобы богохульники вроде меня не распускали гнусные слухи об одомашненности. Руководить действиями образов. Гладить Архикота, наконец. Разделять его мудрость полной безмятежности и гениальной лени! Ты только посмотри на этот остров истинного спокойствия. Неужели он не заслуживает, чтобы ему чесал за ухом опытный специалист, а не эти горбатые образы?

– Мумрм, – вдруг пробасил Архикот. – Мрам.

Котожрица сияла. Ее мягкие щечки порозовели. Она с обожанием приникла к розовой коже и ласково почесала ее.

– Спасибо, – девушка чмокнула Альфу в щеку и тот приобнял ее за талию. – Ты настоящий друг. Между прочим, я веду себя вовсе не как товарищ. Тебе нужна помощь, Альфа, или ты зашел просто, чтобы послушать мои жалобы?

– Всего понемногу. Вообще-то я собирался посетить Только Воздающего, но как только попал к вам, понял, – мне срочно необходимо узнать отчего тут так весело. Вот и решил, что навестить тебя будет вдвойне полезно. Так что происходит? Почему полис гудит сильнее обычного?

– Ты еще не знаешь? – искренне поразилась Котожрица. – По-моему об этом даже Дно судачит. Объект «Все» сбежал.

– Чего? – изумленно протянул Альфа, вскакивая. – То есть, как это, стрелять, сбежал?! Куда?

– Точнее откуда, – поправила жрица. – Он сбежал из своего мира. Это куда важнее. А находиться он может где угодно.

Альфа о чем-то сосредоточенно размышлял, расхаживая перед служительницей вперед-назад.

– Может, все-таки, наденешь штаны? – Котожрица смущенно теребила сосок Архикота, стараясь не смотреть на прима-образ мужественности. – Я слишком часто вижу твои Альфа-причиндалы. Могут пойти слухи.

– Плевать на штаны и на слухи! – проговорил Альфа себе под нос. – Почему сейчас? Кто его спровоцировал? Котожрица!

– А? Что? Извини, я немного…

– Как это случилось? Почему он сбежал?

– Точно не известно. Говорят, к нему кто-то проник. Кто-то из внешних миров. И не динозавры как обычно, а что-то похожее на человека.

– «Похожее» на человека?

– Ну да, – кивнула жрица, и кошка на ее голове заурчала. – Ты ведь знаешь, что к нему проникали только насмешки и критика. Всякая обидная дрянь. Динозавры, ракеты, атеистические буклеты. Бедняга.

– И тут вдруг человек… – пробормотал Альфа мрачнея. – То, чего он так жаждал и не мог получить. То, что могло его возбудить. Ввести в состояние эйфории. И особенного гнева. Если что-то вдруг пойдет не так.

– И что-то пошло не так, – подхватила жрица, подражая детективному тону образа.

– Именно! – согласился Альфа, ударив кулаком в ладонь. – Ставлю сотню своих интерпретаций на то, что это как-то связано с Неправильной яблоней.

И с Никасом, – добавил он про себя. Для чего Максиме эта интрига? Что она знает об объекте «Все», чего не знаю я? Объект не догадывается, что он образ, это всем известно. Но что это дает в перспективе? Предположим, что это позволяет ему симулировать физическое тело. Такое, как тело Никаса. А значит… Он может ранить его. Может быть даже убить. Но это бессмысленно, «Все» просто не сможет отыскать Никаса в нашей вселенной. Он ведь даже не знает, кого искать. Да что там, у него и мотива быть не должно.

Если только…

– Ах ты, тварь, – процедил Альфа тоном мгновенно уставшего человека.

– У нас проблемы? – испуганно спросила жрица.

– Еще какие. Мне нужно срочно увидеть Только Воздающего. Иначе мы можем навсегда лишиться наших бесштанных фиест.

– Наших бесштанных фиест?

– Седлай Архикота! – рявкнул Альфа. – Мы отправляемся в Администрацию!

Тем временем Никас, ничего не знающий о бесштанных фиестах, снова щурился.

– Понятия не имею, что это, – сказал он, наконец. – Сдаюсь.

Диковинная фигура из цветов, зефира и проволоки кренилась в сторону.

– И никто не знает, – вздохнул Роман.

Это было не первое поражение Аркаса в городе Актуального искусства. Роман привел его туда после долгого путешествия по свалке. При этом Никас не сразу понял, где закончилась свалка, и начался город. Он подозревал, что и Роман не знает этого наверняка.

Город состоял из выставочных залов, загадочных инсталляций, примитивных картин и самоотверженных образов. Образы чаще всего были приколочены к деревянным конструкциям за различные части тела.

– Это художники, – объяснял Роман. – Очень уважаемые здесь сущности.

Никас старался не комментировать. Пришитые к ушам художников апельсины вызвали в нем смешанные чувства. По большей части страх и отвращение. Он решил про себя, что людей способных вогнать гвоздь себе в мошонку лучше не злить. В конце концов, критика – это месть импотента.

Картины висели на стенах, торчали из мусора, болтались в воздухе, ворочались в огромных завалах такой же бессмысленной мазни. В основном они изображали… Цвета. Тут были картины посвящённые красному цвету. Синему и зеленому. И даже фиолетовому. Вокруг них толпились образы. Лица их дрожали от волн озабоченности и смущения.

Никас вспомнил, как Альфа травил очередь и подошел поближе.

– Мазок хорош, – сказал он одухотворенно. – А какая композиция брызг и простейших геометрических фигур. Это шедевр.

Образы взорвались аплодисментами. Затруднение мгновенно исчезло. Они хвалили и подчеркивали гармоничность случайно упавших капель красного, белого и черного.

Появился художник в длиннющем свитере.

– Начальная цена определяется автором, – сухо сказал он.

Тут уж Никас не выдержал. Он поймал его за оттянутый шерстяной ворот и повалил на землю. Потом сорвал со стены картину, смял ее, и запихал верещащему создателю в рот. Образ мычал и катался по земле, пока Никас обливал его краской из заляпанных банок.

– А ну замри! – скомандовал он.

Образ испуганно затаился.

– Пожажушта нинадо боглбше! – заскулил он. – Я пжосто взял тряпку, которую поджожил под ноги, штобы не жапачкать пол…

– Погоди-ка.

Чавк.

– А теперь продолжай.

– Клянусь фантазией, я не хотел ничего плохого, – образ отчаянно облизывал пересохшие губы. – У меня не шел мазок, поэтому я выставил тряпку, которую постелил под треногу, чтобы краска не запачкала пол. Я думал, все воспримут это как шутку. Посмеются. Юмор полезен… Ах. У меня еще есть пуки в баночках. Не жела-а-агрх…

Никас вернул кляп на место и вытер ладони о штаны.

– Какого эпитета ты делаешь? – вмешался Роман.

– Создаю свою инсталляцию, – поделился журналист. – Всегда об этом мечтал. Называется «Доля творца». Впечатляет?

– Это просто облитый краской мужик, – пожал плечами Роман.

– Как смеешь ты, сермяжная деревенщина, говорить такое? – подбоченился Никас. – Это выплеск чистого творчества.