Текст книги "Полный курс русской истории Николая Карамзина в одной книге"

Но решение хана счастья Василию не принесло. Юрий начал против него войну. Тем более что вдруг созрела и причина ссоры: сыновья Юрия Василий Косой и Шемяка были обвинены в краже царского пояса. Юрий с войском вступил в Москву и пленил Василия. Себя Юрий нарек великим князем, а племяннику выделил в удел Коломну. Юноша плакал, но ничего поделать не мог. Но как только Василий оказался в Коломне, он стал созывать народ, который уже привык считать его великим князем. И народ из Москвы потек в Коломну. Столица почти опустела.

Юрий увидел, что власть его иллюзорна, велел Василию возвращаться в Москву, а сам вернулся в Галич. Туда великий князь послал свою дружину и город разорил. Юрий набрал войско из вятичей, выступил против московского и наголову разбил его. Василий не знал, что делать. Он бежал сперва «в Новгород, оттуда на Мологу, в Кострому, в Нижний; а Юрий, осадив [в 1434 г. ] Москву, через неделю вступил в Кремль, пленил мать и супругу Василиеву. Василий трепетал и думал бежать в Орду..»

Тем временем Юрий снова назвался великим князем. Других князей он обязал составить договорные грамоты. Но в качестве великого князя он пробыл недолго и в том же году скончался.

Наследство стали делить между собой его сыновья. Титул великого князя присвоил себе Василий Косой, но его в этом качестве не признали даже братья, которые тут же передались на сторону Василия Васильевича и согласились ему подчиняться. Шемяка за эту поддержку получил назад все прежде отобранные земельные владения. Удел Косого тоже благополучно перешел Шемяке. Косой вынужден был скитаться, набрал где-то войско и вдруг появился под Костромой. Трусливый великий князь тут же заключил с ним мир и дал в удел Дмитров. Но долго это счастье не продлилось: Косой взял Устюг и убил там наместника, которого посадил Василий.

Тем временем ничего не подозревающий Шемяка пришел звать князя на какую-то свадьбу. Рассерженный Василий приказал заковать того в цепи и запер в Коломне. Между тем Косой пошел на Москву. Великий князь тоже готовился к битве. Однако они заключили перемирие. Косой хотел неожиданно напасть на князя и схватить, но Василий упредил удар и сам захватил Косого. По его приказу двоюродного брата тут же ослепили, как некогда Василька Теребовльского. Шемяку он на радостях выпустил и наградил городами. Но сам Василий и не предполагал, как повернутся события.

Пока что великий князь прославился только новыми походами на Новгород, который упорно и изощренно обирал. С Ордой у него были самые теплые и приятные отношения. Хотя, как пишет Карамзин, «Василий старался жить дружно с Ханом и по верному свидетельству грамот платил ему обыкновенную дань, вопреки некоторым Летописцам, сказывающим, что Царь Махмет, любя его, освободил Россию от всех налогов».

Мало того: князя даже не заботило, что монголы то и дело ходят грабить и жечь Рязанское княжество. Может быть, это его даже радовало. Но тут в Орде случился очередной передел власти: хан Махмет бежал к другу Василию, сел в Белеве, но Василий послал войско его изгнать. Хан был человеком гордым: он оскорбился.

На Белев тем временем шел Шемяка с братом Дмитрием Красным. Хан разбил великокняжеское войско. Но из русской недружелюбной земли ушел через мордовские леса и около старого городища основал Казань. Население в Казани было смешанным: частью монголы, частью татары. Отсюда Махмет стал делать набеги на Русь. Пару раз они доходили до Москвы, а один раз сожгли Коломну. Зато теперь к Шемяке и Дмитрию Красному Василий стал относиться более чем прохладно. Впрочем, Дмитрий скоро умер. А Шемякой он был недоволен, одно время тот даже хотел уйти в Новгород, но остался в своем уделе.

Между тем на Русь то и дело ходили то монголы, то литовцы. Витовт уже умер, и после его смерти Русь и Литву мало что связывало. Тем более что московский князь сам виноват: это он посылал грабить и жечь городки от Брянска и Вязьмы до Смоленска. Причем это был совместный поход русской и монгольской конницы. Естественно, что литовское войско поступило по аналогии и с московскими крепостями.

Вскоре после этого рязанскую землю стал жечь и грабить ханыч Мустафа из Орды, но не рассчитал сил: его застали холода. Мустафа, по словам Карамзина, добрался до Переяславля и просил теперь не денег, а только убежища: его войско ожидала голодная и холодная смерть.

Но Василий выслал против него войска. «Граждане Переславские, не смея отказать им, – говорит историк, – впустили их в свои жилища; однако ж ненадолго: ибо Василий послал Князя Оболенского с Московскою дружиною и с Мордвою выгнать Царевича из наших пределов. Мустафа, равно опасаясь и жителей, и рати Великокняжеской, по требованию первых вышел из города, стал на берегах речки Листани и спокойно ожидал неприятелей. С одной стороны наступили на него Воеводы Московские с конницею и пехотою, вооруженною ослопами, или палицами, топорами и рогатинами; с другой Рязанские Козаки и Мордва на лыжах, с сулицами, копьями и саблями.

Татары, цепенея от сильного холода, не могли стрелять из луков и, несмотря на свою малочисленность, смело пустились в ручной бой. Они, конечно, не имели средства спастися бегством; но от них зависело отдаться в плен без кровопролития: Мустафа не хотел слышать о таком стыде и бился до изнурения последних сил. Никогда Татары не изъявляли превосходнейшего мужества: одушевленные словами и примером начальника, резались как исступленные и бросались грудью на копья. Мустафа пал Героем, доказав, что кровь Чингисова и Тамерланова еще не совсем застыла в сердце Моголов; другие также легли на месте; пленниками были одни раненые, и победители, к чести своей, завидовали славе побежденных».

Неудивительно, что отомстить за это бесчестие еще долго ходили монголы на рязанские и мордовские земли. Следом за этим ханом на Муром пошел Улу-Махмет, называющийся Казанским царем. Он желал отомстить за предательство, о котором говорилось выше. Василий выставил свое войско и даже сам его возглавил, но умный хан действовал точно по монгольской методике: он дал себя немного потрепать, воины сделали вид, что бегут, а потом вдруг монголы остановились и окружили русских. Великий князь не только был разбит, его самого взяли в плен. А ночью Москва вдруг вся погорела и частично развалилась. Сделался кошмар.

Тем временем монголы отступили к границам и срочно отправили гонца к Шемяке. Тот начал вести переговоры, чтобы Василия вообще навсегда оставили в монгольском плену, но Махмет рассудил иначе – он отпустил великого князя. Шемяка боялся, что тайна переговоров станет для Василия очевидна и тогда ему не жить. Он решил погубить великого князя хитростью. Для этого он распустил слух, что Василий собирается передать власть на Руси хану Махмету.

В это поверили. И когда Василий отправился в Троицк на богомолье, заговорщики захватили великокняжескую семью и Москву. На другой день прямо в церкви схватили и самого Василия. Шемяка нарек себя великим князем. Припомнив ослепление своего брата Василия Косого, Шемяка поступил с князем точно так же – приказал ослепить. Вот почему Василий Васильевич и получил именование Темного.

Шемяка как правитель оказался не лучше Василия. Он хотел, кажется, восстановить справедливость и вернуть то, что отняли московские князья, их прежним владельцам, но не знал, ни с чего начать, ни как это сделать. Это было невыгодно тем, кто получил земли от великого князя, так что в ответ на заговор Шемяки созрел заговор Ряполовских, и, хотя заговор был неудачным, Шемяка согласился освободить Василия из-под стражи.

Шемяка сделал роковую ошибку. Пару дней он считал, что Василий смирился со своей участью. Но стоило тому побывать в Кирилловом монастыре и послушать поучения старцев, как он сразу забыл о смирении и отправился к тверскому князю, которого прежде изводил. У него он попросил в помощь войско. Не правда ли, это наводит на размышление, что в своем княжестве у него было не слишком хорошо со сторонниками?

Князь согласился, но с условием, что его дочь Мария станет женой Ивана, сына Василия. Великий князь пошел на Москву. По пути войско встретило монголов и думало принять бой, когда оказалось, что и монголы идут на помощь Василию. С ратью Шемяки удалось справиться быстро. Сам Шемяка был в Угличе, так что поражение под Москвой оказалось для него полной неожиданностью. Пришлось снова мириться и договариваться. Захваченных членов семьи Василия он вернул, вернул все похищенное из Кремля, а также города, которые ему выделил Василий. В конце концов они как бы примирились.

Слепой Василий управлял Московской Русью жестче, чем Василий зрячий. Это благодаря его трудам на митрополитов была возложена государственная задача смирять князей и держать их в повиновении. Это он придумал переходную схему наследования власти, когда при живом великом князе назначается соправитель-наследник (похоже, по византийскому образцу), чтобы передача власти после смерти первого не вызывала никаких споров. И это он обвинил Шемяку в нарушении договора, чтобы решить его судьбу не так приятно, как могло показаться.

А дело вот в чем. Нужно просто всмотреться в пункты этих обвинений: «Епископы Российские от имени всего Духовенства писали к нему, что он не исполняет договора: не отдал увезенной им Московской казны и драгоценной святыни; грабит Бояр, которые перешли от него в службу к Василию; сманивает к себе людей Великокняжеских; тайно сносится с Новымгородом, с Иоанном Можайским, с Вяткою, с Казанью. Над Синею, или Ногайскою Ордою, рассеянною в степях между Бузулуком и Синим, или Аральским морем, отчасти же между Черным и рекою Кубою, господствовал Седи-Ахмет, коего Послы приезжали к Великому Князю: Шемяка не хотел участвовать в издержках для их угощения, ни в дарах Ханских, ответствуя Василию, что Седи-Ахмет не есть истинный Царь».

Пункты великолепны, особенно пункт о дани. И символично, что донос на Шемяку написан епископами.

Василий организовал против Шемяки поход, в котором тот и был разбит, а практически все его войско полегло при защите городка Галича. Сам Шемяка, как некогда собирался, бежал в Новгород. Вот это было тут же записано в вину новгородцам: приняли Шемяку и позволили тому ходить походами на северную часть московских владений.

Но Шемяка не усидел в Новгороде и ушел оттуда в Устюг. Туда же отправил свое войско Василий: он не мог оставить Шемяку в покое. Шемяке снова удалось ускользнуть, и снова в Новгород. Там его и настигла рука подосланного Василием убийцы: беспокойного князя отравили. А новгородцы погребли его с честью. Из этого можно сделать вывод, что не всему в рассказах о том, какой Шемяка плохой, можно верить. Новгородцы, конечно, охотно принимали противников Москвы, но при Василии среди таковых был не только Шемяка.

Новгородцы и поплатились за свою гостеприимность. «Великий Князь, провождаемый Двором, прибыл в Волок, куда, несмотря на жестокую зиму, полки шли за полками, так, что в несколько дней составилась рать сильная. Тут Новогородцы встревожились, и Посадник их явился с челобитьем в Великокняжеском стане: Василий не хотел слушать. Князь Оболенский-Стрига и славный Феодор Басенок, герой сего времени, были посланы к Русе, городу торговому, богатому, где никто не ожидал нападения неприятельского: Москвитяне взяли ее без кровопролития и нашли в ней столько богатства, что сами удивились. Войску надлежало немедленно возвратиться к великому Князю: оно шло с пленниками; за ним везли добычу. Воеводы остались назади, имея при себе не более двухсот Боярских детей и ратников: вдруг показалось 5000 конных Новогородцев, предводимых Князем Суздальским. Москвитяне дрогнули; но Стрига и Феодор Басенок сказали дружине, что Великий Князь ждет победителей, а не беглецов; что гнев его страшнее толпы изменников и малодушных; что надобно умереть за правду и за Государя.

Новогородцы хотели растоптать неприятеля: глубокий снег и плетень остановили их. Видя, что они с головы до ног покрыты железными доспехами, Воеводы Московские велели стрелять не по людям, а по лошадям, которые начали беситься от ран и свергать всадников. Новогодцы падали на землю; вооруженные длинными копьями, не умели владеть ими; передние смешались: задние обратили тыл, и Москвитяне, убив несколько человек, привели к Василию знатнейшего Новогородского Посадника, именем Михаила Тучу, взятого ими в плен на месте сей битвы.

Известие о том привело Новгород в страх несказанный. Ударили в Вечевой колокол; народ бежал на двор Ярославов; чиновники советовались между собою, не зная, что делать; шум и вопль не умолкал с утра до вечера. Граждан было много, но мало воинов смелых; не надеялись друг на друга; редкие надеялись и на собственную храбрость: кричали, что не время воинствовать и лучше вступить в переговоры».

Начались переговоры. Итог был кошмарен: «Новогородцы дали Великому Князю 8500 рублей и договорною грамотою обязались платить ему черную, или народную дань, виры, или судные пени; отменили так называемые Вечевые грамоты, коими народ стеснял власть Княжескую; клялися не принимать к себе Иоанна Можайского, ни сына Шемякина, ни матери, ни зятя его и никого из лиходеев Василиевых; отступились от земель, купленных их согражданами в областях Ростовской и Белозерской; обещали употреблять в Государственных делах одну печать Великокняжескую, и проч.; а Василий в знак милости уступил им Торжок».

После скрепления такого договора свободный Новгород становился практически неотличимым от московских городов. Только Вече да колокол еще оставались. Но не все же сразу! Василий понимал, как отнимать свободу. Даже Карамзин вынужден был воскликнуть: «Властолюбие его, кажется, более и более возрастало, заглушая в нем святейшие нравственные чувства».

И правда, к концу жизни он стремился успеть прибрать к рукам как можно больше чужих земель, посылал походы то на своих, то на монголов, то на литовцев, отнимал земли и свободу у князей, которые вдруг начинали ему казаться подозрительными, был томим подозрительностью и наконец умер в марте 1462 года.

Он считался великим князем, но его сын стал уже самодержцем всея Руси.

Часть третья
Портреты властителей московского царства
1462–1612

ПРИОБЩЕНИЕ К ВИЗАНТИИ

Государь, державный великий князь Иоанн III Василиевич

1462–1505

Всея Русь конца XV века была невелика: с востока она ограничивалась рекой Волгой, на западе прямо под Вязьмой утыкалась в Литву, Рязань и Тверь были соседние с этой Русью государства, а Новгород и Псков – самоуправляющиеся территории, куда московской роже в те времена было лучше не соваться. Или соваться только к своим же московитам или боярам с промосковской ориентацией. Если прежде московский великий князь был просто москаль, то есть отъемщик чужих денег, то теперь этот москаль легко превратился в палача – иногда в просвещенного, иногда в плохо просвещенного, иногда в параноидального, но страстно жаждущего единовластия.

Может, московские владыки и сидели бы себе дальше московскими великими князьями, что не мешало им ощущать себя замечательными рабовладельцами, но случилась одна вещь: на западе приказала долго жить Византия. Это случилось еще при Василии Васильевиче, но аукнулось в полной мере при Иване Третьем Васильевиче. Московская Русь превратилась в Московское царство и взяла претензии на наследство Византии.

Сам Карамзин о славном для него времени Ивана Васильевича писал так: «Отселе История наша приемлет достоинство истинно государственной, описывая уже не бессмысленные драки Княжеские, но деяния Царства, приобретающего независимость и величие. Разновластие исчезает вместе с нашим подданством; образуется Держава сильная, как бы новая для Европы и Азии, которые, видя оную с удивлением, предлагают ей знаменитое место в их системе политической. Уже союзы и войны наши имеют важную цель: каждое особенное предприятие есть следствие главной мысли, устремленной ко благу отечества. Народ еще коснеет в невежестве, в грубости; но правительство уже действует по законам ума просвещенного. Устрояются лучшие воинства, призываются Искусства, нужнейшие для успехов ратных и гражданских; Посольства Великокняжеские спешат ко всем Дворам знаменитым; Посольства иноземные одно за другим являются в нашей столице: Император, Папа, Короли, Республики, Цари Азиатские приветствуют Монарха Российского, славного победами и завоеваниями от прадедов Литвы и Новагорода до Сибири. Издыхающая Греция отказывает нам остатки своего древнего величия: Италия дает первые плоды рождающихся в ней художеств. Москва украшается великолепными зданиями. Земля открывает свои недра, и мы собственными руками извлекаем из оных металлы драгоценные.

Вот содержание блестящей Истории Иоанна III, который имел редкое счастие властвовать сорок три года и был достоин оного, властвуя для величия и славы Россиян».

Не более и не менее. 43 года для величия и славы России, которой, правда, еще и не существовало, но это детали. Какими же были эти годы?

Как положено, в 20 лет Ивана женили (по обещанию, которое дал Василий своему тверскому соседу) на княжне Марии. На 18-м году жизни княжич стал отцом сына Ивана, которого, чтобы не путать с отцом, стали называть Молодым. А в 23 года после смерти отца Иван Васильевич пришел к власти.

Государство при нем еще не было полностью стянутым вокруг Москвы. Хотя он и женился на тверской княжне, Тверь считала себя самостоятельной.

Таковой же была Рязань, что уж говорить о Новгородской и Псковской республиках. Все это обширное и чужое пока еще владение Иван Васильевич собирался намертво приторочить к Москве. На первых порах о Твери и Рязани князь даже не заикался, но в Рязани уже сидели московские наместники, а с Тверью был договор о едином политическом курсе.

Северные земли были гораздо менее управляемыми. Надо думать, что ни Пскову, ни Новгороду не хотелось добровольно отдаться на «всю волю» московского князя. Новгородцы привыкли к хищническим претензиям Москвы, они как-то пытались с этим ладить, надеясь решить неудовольствия денежными вливаниями, так что, хотя Новгород и роптал, дело обычно завершалось видимым смирением.

Псков, более бедный и более удаленный от Москвы, имеющий сложные отношения с соседями и самим Новгородом, испробовал сначала литовских князей, потом рассердился на Литву, что она ищет только выгоды для себя и не вникает в городские проблемы, и надеялся найти в московском управлении хотя бы военную помощь. Учитывая, что земли Пскова были пограничными, ему это было необходимо.

Еще при Василии началась псковская практика приглашения московских князей. Но с каждым разом Москва ставила наместника все хуже и хуже. Они обирали город, судили неправым судом, военную помощь давали редко. И это в конце концов горожан разъярило. Если прежде они могли хотя бы выбирать себе князя, которому доверяли, теперь Иван взял за правило назначать им князя и никаких нареканий на его деятельность слышать не желал. Псковичей это оскорбляло, но они терпели.

Словно специально в те годы, когда у псковичей были проблемы с московскими ставленниками, Новгород жил с Москвой в мире. Объединить усилия и бороться против Москвы города не могли: их разделяло больше, чем соединяло, – во всяком случае, так казалось псковичам и новгородцам.

Иван был осторожен. Начинать ужесточение порядков с Новгорода и Пскова он боялся. Сперва следовало провести хотя бы несколько удачных военных кампаний, прирасти землями. Поскольку с западной стороны лежала литовская граница, и это был противник серьезный, Иван обратил взгляды на восток, за Волгу, где лежали ордынские земли. Орда давно уже имела собственные болезни, от которых понемногу разваливалась.

Недалеко от Казани стоял Касимов городок, где правил верный слуга его отца царевич Касим. Этого Касима Иван прочил в цари соседней Казани, где как раз образовалась проблема с престолом. Касим вел тайную работу и почти склонил казанских бояр к своей кандидатуре. Для улучшения эффекта нужно было русскими полками посадить его на этот престол.

Иван отправил на Казань несколько полков, но татары выставили против княжеской рати собственную, чего уж никак не ожидалось. Защитники Казани готовились к битве. Объединенная русско-касимовская группировка сражение проиграла, мало того – потеряла коней, ела в великий пост конское мясо и кое-как вернулась домой.

Перепуганный князь поставил в граничные с татарами города Нижний Новгород, Муром, Кострому, Галич вооруженные дружины. Он боялся мести и набегов. Понимая, что Казань не взять, он отправил своих воинов укрощать черемисов, то есть на земли Казанского царства. Места были глухие, а жители дикие. Черемисов «присоединили», о характере присоединения даже Карамзин вынужден был заметить: «Россияне истребили все, чего не могли взять в добычу; резали скот и людей; жгли не только селения, но и бедных жителей, избирая любых в пленники».

Такая же участь постигла татар под Костромой, Муромом и Нижним Новгородом. Кочующие там отряды уничтожались, пленных не брали. Но цель все равно была еще не достигнута: Казань держалась. Так что Иван начал второй казанский поход. Он отправил воевод «к берегам Камы из Москвы, Галича, Вологды, Устюга и Кичменги с детьми Боярскими и Козаками. Главными начальниками были Руно Московский и Князь Иван Звенец Устюжский. Все соединились в земле Вятской, под Котельничем, и шли берегом реки Вятки, землею Черемисскою, до Камы, Тамлуги и перевоза Татарского, откуда поворотили Камою к Белой Воложке, разрушая все огнем и мечом, убивая, пленяя беззащитных».

Но идти на сам город он был пока не готов. Пока он тревожил земли Казани и не предпринимал решительных действий против царя Ибрагима, умер кандидат в цари Касим. Что делать? Княжеские шпионы стали налаживать отношения с казанскими оппозиционерами, таковых удалось найти даже в семье самого Ибрагима. Но то ли агитаторы работали плохо, то ли казанцы оказались хитрее, но когда князь все-таки отправил войско на Казань, вместо быстрой сдачи он получил тяжелую войну.

Второй поход был кровавым. Русские продолжали действовать небольшими отрядами, одному даже удалось ворваться на улицы спящего города и много пожечь и многих убить, но казанский царь выслал отряды встречать русских на подступах к своей земле, и бои шли у русских городов. Такой сценарий ведения войны мог порадовать только самоубийцу.

Иван предпринял третий поход. Русским удалось обложить город и отрезать его от источника воды. Ибрагим стал просить мира. Этот мир Иван заключил «на всей его воле».

Новгородцы тем временем надеялись вернуть утраченное – те земли, которые забрал еще Василий и которые город считал своими. Так что они стали перенимать у Москвы свои дальние пригороды. Ивана это разъярило. Он потребовал у новгородцев вернуть все отобранное. Он затеял войну против Новгорода, но вести ее желал руками псковичей. У новгородцев были отвратительные на тот момент отношения с соседями, но они стали просить псковичей вступиться за город. Псковичи отказали. Новгородцы в отчаянии приняли наместником воеводу от Казимира. Это была последняя капля.

В 1471 году Иван пошел на город. Оппозицию против великого князя возглавила вдова посадника Марфа Борецкая. О ней Карамзин сочинил даже литературное произведение. Сведения о жизни Марфы он почерпнул из жития Зосимы, о чем и писал следующее: «Марфа-посадница была чрезвычайная, редкая женщина, умев присвоить себе власть над гражданами в такой республике, где женщин только любили, а не слушались.

Обширные владения новогородские простирались на север до реки Двины и Белого моря. Бояре и вельможи сей республики имели знатные поместья в нынешней Архангельской губернии. Люди их часто бывали для рыбной ловли на острове Соловецком и наглым образом оскорбляли монахов тамошней новой обители. Зосима, начальник ее, приехал в Новгород и требовал защиты от Феофила.

Ответ сего архиепископа достоин примечания, изъявляя великое уважение духовных властей к тогдашнему, новогородскому правительству: «Я готов помогать монастырю твоему, но не могу ничего сделать без воли бояр начальных», – и святый муж, без сомнения, узнав о могуществе Марфы, великой болярыни града, просил ее заступления. Она имела деревни в земле Карельской: рабы ее, вместе с другими часто обижав соловецких монахов и боясь допустить Зосиму к строгой госпоже своей, оклеветали его перед нею, так что Марфа велела выгнать старца из дому: черта, которая не доказывает отменного ее христианского благочестия. Но бояре новогородские обошлись с ним ласковее, выслушали его справедливые жалобы, обещали покровительство Соловецкой обители и вывели Марфу из заблуждения насчет характера св. Зосимы.

Сия пылкая женщина, устыдясь своей несправедливости, решилась загладить ее блестящим образом – дала великолепный обед – пригласила знаменитейших бояр новогородских и Зосиму – встретила его с великими знаками уважения – посадила за столом в первом месте, угощала с ласкою и, желая превзойти щедростию всех бояр (которые одарили святого мужа богатыми церковными сосудами и ризами), отдала Соловецкому монастырю большую деревню на реке Суме.

Зосима получил от совета новогородского грамоту на владение островом, с приложением осьми оловянных печатей: архиепископской, посадничей, тысященачальнической и пяти концов города. Если сия грамота доныне сохранилась в архиве Соловецкого монастыря, то она должна быть драгоценна для историка России, который может найти в ней имена последних народных чиновников новогородских: ибо, скоро по возвращении угодника в Соловецкую обитель, князь Иван Васильевич объявил войну сей республике и навеки уничтожил ее.

Чудеса не принадлежат к истории; однако ж упомянем здесь о пророчестве св. Зосимы. Выгнанный в первый раз гордою Посадницею, он сказал ученикам своим: «Скоро, скоро сей дом опустеет и двор его зарастет травою!» – что и в самом деле совершилось. Род Борецких погиб с республикою; дом Марфин опустел, – но доныне еще показывают в Новегороде место его.

(Другое чудо, описанное в житии сего угодника, заставляет думать, что князь Иван Васильевич не простил тогда знатных новогородцев, как говорят наши летописи. Св. Зосима, взглянув на шесть главных чиновников, вместе с ним обедавших у Марфы, увидел их, сидящих без голов. Автор жития прибавляет, что сии шесть чиновников были после казнены московским князем.)»

Марфа организовала сопротивление Ивану и призвала граждан защищать древние свободы. «Новгород, оставленный союзниками, – пишет он в повести о Марфе Борецкой, – еще с большею ревностию начал вооружаться. Ежедневно отправлялись гонцы в его области с повелением высылать войско. Жители берегов Невских, великого озера Ильменя, Онеги, Мологи, Ловати, Шелоны один за другими являлись в общем стане.»

Но хотя Новгород собрал войско, первая же битва с силами великого князя показала, что городу не устоять. Потери были колоссальными. Многие погибли, многие были захвачены в плен. Иван, по старой традиции, привел с собой не только русские полки, но и татарскую конницу. Эта конница и решила дело: новгородцы бежали. Московское войско гналось следом и добивало бегущих.

«На пространстве двенадцати верст полки Великокняжеские гнали их, – пишет историк, – убили 12 000 человек, взяли 1700 пленников, и в том числе двух знатнейших Посадников, Василия-Казимира с Димитрием Исаковым Борецким; наконец, утомленные, возвратились на место битвы. Холмский и Боярин Феодор Давидович, трубным звуком возвестив победу, сошли с коней, приложились к образам под знаменами и прославили милость Неба.

Боярский сын, Иван Замятня, спешил известить Государя, бывшего тогда в Яжелбицах, что один передовой отряд его войска решил судьбу Новагорода; что неприятель истреблен, а рать Московская цела. Сей вестник вручил Иоанну договорную грамоту Новогородцев с Казимиром, найденную в их обозе между другими бумагами, и даже представил ему человека, который писал оную.

С какой радостию Великий Князь слушал весть о победе, с таким негодованием читал сию законопреступную хартию, памятник Новогородской измены. Холмский уже нигде не видал неприятельской рати и мог свободно опустошать села до самой Наровы или Немецких пределов. Городок Демон сдался Михаилу Верейскому.

Тогда Великий Князь послал опасную грамоту к Новогородцам с Боярином их, Лукою, соглашаясь вступить с ними в договоры; прибыл в Русу и явил пример строгости: велел отрубить головы знатнейшим пленникам, Боярам Дмитрию Исакову, Марфину сыну, Василью Селезеневу-Губе, Киприяну Арбузееву и Иеремию Сухощоку, Архиепископскому Чашнику, ревностным благоприятелям Литвы; Василия-Казимера, Матвея Селезенева и других послал в Коломну, окованных цепями; некоторых в темницы Московские; а прочих без всякого наказания отпустил в Новгород, соединяя милосердие с грозою мести, отличая главных деятельных врагов Москвы от людей слабых, которые служили им только орудием.

Решив таким образом участь пленников, он расположился станом на устье Шелони [27 июля]. В сей самый день новая победа увенчала оружие великокняжеское в отдаленных пределах Заволочья. Московские Воеводы, Образец и Борис Слепой, предводительствуя Устюжанами и Вятчанами, на берегах Двины сразились с Князем Василием Шуйским, верным слугою Новогородской свободы. Рать его состояла из двенадцати тысяч Двинских и Печерских жителей: Иоаннова только из четырех.

Битва продолжалась целый день с великим остервенением. Убив трех Двинских знаменоносцев, Москвитяне взяли хоругвь Новогородскую и к вечеру одолели врага. Князь Шуйский раненый едва мог спастися в лодке, бежал в Колмогоры, оттуда в Новгород; а Воеводы Иоанновы, овладев всею Двинскою землею, привели жителей в подданство Москвы».

Но сам Новгород взят еще не был. Иван Васильевич обложил его, довел народ до голода и вынудил новгородцев признать над собой власть московского князя. Вечевые грамоты были упразднены, вводилась судебная московская власть, сам вечевой порядок еще не запрещался, но без самостоятельности города он терял смысл.

Окончательно с новгородскими порядками и его свободами было покончено в 1478 году. Точно по предыдущему сценарию Иван Васильевич под предлогом передачи Новгорода Литве повел на него объединенное русское войско. Владыка Феофил явился просить мира, спрашивал, как великий князь хочет жаловать свою отчину. «Хотим государства в Великом Новгороде такого же, какое у нас в Москве, – отвечал Иоанн, – вечевому колоколу в Новгороде не быть, и государство все нам держать».

Именно этот новый порядок он и ввел, взяв город, а вечевой колокол увезли под крики и рыдания народа. Вече было отменено. Отныне все дела Новгорода решали только наместники князя. Народ голоса больше не имел. Кроме того, по распоряжению Ивана «Заволочане и Двиняне будут оттоле целовать крест на имя Великих Князей, не упоминая о Новегороде; чтобы они не дерзали мстить своим единоземцам, находящимся у него в службе, ни Псковитянам, и в случае споров о землях ждали решения от Наместников, не присвоивая себе никакой своевольной управы».