Текст книги "Основы ораторской речи"

Другой не менее популярной работой первой трети XIX века была «Краткая риторика, или Правила, относящиеся ко всем родам сочинений прозаических» А.Ф. Мерзлякова, выдержавшая четыре издания (I – 1809, II – 1817, III – 1821, IV – 1828) и предназначенная для воспитанников Московского университетского пансиона. Риторические наставления, по мнению ее автора, относятся к хорошему слогу вообще и к различным родам прозаических сочинений: письмам, разговорам, рассуждениям (или учебным книгам), историям истинным или вымышленным, собственно так называемым речам. Сообразно этому порядку он и рассматривает эти роды, давая риторические наставления для каждого из них. Нас интересует последняя часть – «Речи ораторские» (Мерзляков, 1821, 91-108). Автор считает: «Слово, речь в тесном смысле означает рассуждение, составленное по правилам искусства и назначенное к изустному произношению. Сие рассуждение заключает в себе одну какую-нибудь главную мысль, которая объясняется или доказывается для убеждения слушателей» (Мерзляков, 1821, 91).

Он дает классификацию речей, которая несколько, лишь по терминологии, отличается от классификации Рижского, выделяя речи духовные («…в которых предлагаются истины и обязанности религии»), политические («о выгодах, отношениях и обязанностях общества»), судебные («где защищается невинно притесненный или обличается преступник»), похвальные («заключающие в себе похвалу заслуг»), академические («касающиеся до ученых предметов»).

Мерзляков пишет о трех намерениях оратора: научении, убеждении и искусстве тронуть слушателя. Все эти намерения взаимосвязаны. «Оратор… старается не только убедить разум, но особенно хочет действовать на волю. Убеждение рассудка служит ему средством к достижению цели, – к сильнейшему воспламенению страстей» (Мерзляков, 1821, 93), Убеждение в речи производится посредством доводов и ясного представления предмета речи, разбора возможных мнений и объяснения понятий, доказательств. «Оратор должен действовать не на один только разум человека, но и на все его душевные силы. Он старается особенно воспламенить воображение слушателя, дабы таким образом привязать к себе все его внимание» (Мерзляков, 1821, 99). «…Чем подробнее, полнее и, так сказать, существеннее изображение предмета, тем легче можно понять его и долее удержать в памяти» (Мерзляков, 1821, 99-100). Но самое главное дело оратора – возбуждение страстей.

Он отмечает, что риторика «подает правила к последовательному и точному изложению мыслей, к изящному и пленительному расположению частей речи, сообразно с видами каждого особенного рода прозаических сочинений» (Мерзляков, 1821, 5). Риторика заключает в себе полную теорию красноречия, которое понимаем как способ выражать свои мысли и чувства письменно или устно в соответствии с целью говорящего или пишущего. Древние понимали под красноречием искусство оратора, а под риторикой – правила, служащие для образования ораторов. Оратор так же, как и писатель, имеет свою цель научать, занимать, трогать, доказывать. Мерзляков очень высоко ставит красноречие, отмечая, что красноречие, как и изящное искусство, пленяет наши сердца, воспламеняет воображение, способствует распространению познания, открытию новых истин, при его помощи прошлое становится достоянием настоящего. Оно должно обязательно иметь благородную цель.

Он считает, что политическое красноречие используется не столь обширно, как в древние времена, но оно требует больших знаний о своем отечестве; судебное красноречие – гражданского права, законов; духовное красноречие – христианских истин и всего, что связано с религией.

«Российская риторика, основанная на правилах древних новейших авторов» (1817) А.Г. Могилевского представляет собой учебник с традиционными разделами и традиционным осмыслением риторики как науки. Можно отметить лишь широкое попрание автором фигур. «Фигура в нашем языке значит вид или образ, слово, введенное в грамматику, логику и риторику через подражание /…/. Фигуры, или все то, что имеет характер оных, мы разделим на три класса: одни из них переменяют значения слов и называются тропами; другие, оставляя слова в собственном их значении, состоят или в некотором особливом расположении слов, или в особом образе мыслей; в первом случае называются фигуры слов, в последнем фигуры мыслей» (Могилевский, 1817, 216–217). Через всю риторику проходит идея о том, что истоки красноречия находятся в общенародном языке, «когда уже оно приняло выражения и обороты возвышеннее обыкновенной речи и показалось в виде искусства» (Могилевский, 1817,1).

В 1822 г. вышло «Краткое начертание теории изящной словесности» в двух частях А.Ф. Мерзлякова. К изящным искусствам Мерзляков относит стихотворство, красноречие, музыку, танцы, театральные зрелища, живопись, резьбу, ваяние, зодчество и изящное расположение садов. Предметы, способные к изображению посредством изящных искусств, по мнению автора, могут быть или чувственные, или не подлежащие чувствам. К первым относится вся видимая нами природа; к другим принадлежат понятия, мысли, духовные и нравственные качества, движения духа и страсти. «Главная цель изящных искусств есть удовлетворение вкусу или возбуждение непосредственного удовольствия, в котором равно участвуют сердце и разум» (Мерзляков, 1822, 10). Эта книга посвящена поэтическим и прозаическим жанрам, но она связана и с другой книгой А. Мерзлякова – «Краткой риторикой». Красноречие, по мнению автора, входит в состав изящных искусств. Эта работа еще раз подчеркивает необходимость изучения красноречия как искусства в системе других искусств.

Изучением теории военного красноречия занимался профессор С.-Петербургского университета Я. Толмачев. Он написал книгу, посвященную военному красноречию. Третья часть (1825) этой книги – хрестоматия, в которой приводятся образцы военного красноречия (иностранные и отечественные), речи и отрывки из речей военных деятелей древности и Средних веков. Выступления государственных и военных деятелей России (Суворова, Кутузова, Петра I и т. д.) представлены приказами, воззваниями, манифестами и другими письменными источниками, а также несколькими обращениями к войску по ходу сражений или маневров.

«Теория красноречия для всех родов прозаических сочинений» А.И. Галича традиционно делится на общую («Часть общая, или чистая») и частную («Часть особенная, или прикладная») риторику (Галич, 1830). В общей части рассматриваются свойства ораторского языка, периоды, фигуры, свойства и роды слога, ораторское изобретение и расположение. «Общие свойства совершенного или, что все одно, ораторского языка, суть его: а) чистота, b) правильность, с) ясность, d) определительность и точность, е) единство, f) сила и выразительность, g) благозвучие» (Галич, 1830, 7). Он подчеркивает, что слог состоит из двух главных родов – чистого и прикладного. Первый основывается на соблюдении общих всем сочинениям правил; второй изменяет общие начала по требованиям каждого рода сочинений. Общие начала – грамматические, основывающиеся на выборе, размещении и связи слов, психологические, происходящие от влияния духовных сил человека на его слог, логические, основывающиеся на общих законах мышления, эстетические, имеющие в виду красоту формы (Галич, 1830, 56).

Говоря о низком (простом), среднем и высоком стиле, автор подчеркивает, что их употребление определяется особенным характером и талантом писателей или ораторов, свойством предмета речи, особенной целью прозаических сочинений.

«Стиль ораторский занимается постановлением законов для торжественной речи, которая, как произведение словесности, назначается для изустного предложения или для провозглашения, – на тот конец, чтобы или 1) научить и убедить, или 2) тронуть и потрясти, или же 3) соединением обеих сих целей произвести тем сильнейшее впечатление» (Галич, 1830, 141–142).

Галич анализирует духовные речи (проповеди) и светские речи. «Те и другие либо а) наставляют нас в известных истинах – общих (догматические) и частных (исторические, то повествующие о событиях, то описывающие состояние явлений), либо b) возбуждают сердечные чувствования, либо с) подвигают волю к желаниям и начинаниям. Сверх того к разряду светских речей относятся судебные, забавные и смешанные; далее – приветствия, школьные речи, похвальные слова и пр.» (Галич, 1830, 158–159). Судебные речи произносятся в судах и бывают обвинительные или защитительные. Государственные речи произносятся в торжественных случаях (при восшествии на престол, на конгрессах и т. д.). Исторические речи изображают происшествия с их последствиями. Речи догматические (поучительные) имеют своей задачей непосредственно действовать на ум (сюда же относятся школьные и похвальные речи), ибо они изображают общие, отвлеченные истины. Он выделяет также речи забавные и приветственные.

Во «Введении» он дает интересное определение риторики: «Теория красноречия, риторика научает систематически обрабатывать сочинения на письме и предлагает изустно так, чтобы они и со стороны материи и со стороны формы, т. е. и по содержанию и по отделке, нравились читателю или слушателю, производя в его душе убеждение, растроганность и решимость удачным выбором и размещением мыслей, а равно и приличным выражением мыслей с помощью слов и движений телесных» (Галич, 1830, 1). Это определение несколько отличается от определений, даваемых в предыдущих риториках.

Галич выделяет четыре главных момента, на которых основывается наука красноречия: счастливое изобретение мыслей, приличных предмету, – это задача гения; благоразумное расположение мыслей и умение воздействовать на слушателей так, чтобы они могли легко воспринимать идею в целом и по частям; изложение или выражение мыслей словами; провозглашение, то есть произнесение ораторской речи. «Итак, красноречие есть искусство мыслить и говорить, в котором должно столько же прилагать старания о выражении, сколько и об умственном запасе. Но, поелику для сообщения мыслей оратор имеет, с одной стороны, слово, с другой, телодвижения, то и витийство мы разделим на словесное и телесное» (Галич, 1830, 2).

Относительно тропов и фигур Галич пишет: «Несобственных выражений два рода – тропы и фигуры. Там настоящий, прямой предмет умалчивается, а вместо него ставится другой, близкий к нему по природе; здесь употребляется особенный, от языка общежитейского уклоняющийся, оборот выражения для высших целей красоты» (Галич, 1830, 29). Он выделяет три типа фигур, что было ново для риторики: грамматические, собственно ораторские и поэтические. К грамматическим относятся анаграмма (перестановка букв: мир – рим), бессоюзие, многосоюзие, усугубление (повторение слова или двух-трех в предложении), единозначение, возвращение (эпанафора), наклонение, окружение (повторение слова в начале и в конце периода), перемещение (перестановка слова в предложении), умолчание, соответствие (расположение слов в двух или нескольких предложениях, одно другому отвечающих либо подобными звуками, либо подобными грамматическими окончаниями). К фигурам ораторским относятся совещание (со слушателями), сомнение, поправление (оратор поправляет себя), предупреждение (вопрос – ответ), прехождение (делает вид, что хочет коснуться вещи слегка, а на самом деле подробно говорит о ней), вопрошение, уступление, умедление, отступление, возвращение (отходит от предмета речи и возвращается к нему), остроумие, противоположение. Звукоподражание, эпитет, метонимия, синекдоха, метафора, аллегория, сравнение, ирония, гипербола, описание, олицетворение, обращение, восклицание, заклинание, благословение – это фигуры поэтические. Галич подчеркивает, что при выделении этих фигур он руководствовался следующими положениями: грамматик в своих фигурах играет словами, оратор – мыслями, поэт – картинами. Речь ораторская представляет себе право пользоваться всякими украшениями.

Психологические начала, считает автор, – это духовные способности, имеющие влияние на изложение: память, фантазия, смысл, рассудок, разум, остроумие, ощущения и хотение, или воля.

Что же касается эстетических начал стиля, то они связаны с изяществом формы, основывающейся не на отдельных словах и фразах, а на целом способе изображения, «ибо эстетические законы научают отливать в приятную форму то, что есть правильного и в мыслях и в языке. Сии свойства стиля основываются либо а) на способности представлений, либо b) на способности ощущений, либо с) на способности воли» (Галич, 1830, 61). Сюда относятся логическая и грамматическая правильность, ясность, полнота выражения, грация, разнообразие, живость, простота, сила, соответствие, оригинальность, приличие слога.

Выделяя низкий, средний и высокий стили, он подчеркивает, что в зависимости от предмета речи, цели речи и личных качеств оратора выделяются и другие стили: сухой, простодушный (безыскусственный), цветущий (кудрявый), растянутый (обильный, слабый), сжатый, пылкий (страстный, патетический).

Несомненным культурным явлением представляется труд Н.И. Греча «Учебная книга русской словесности» в четырех частях (1830), в которой объясняются правила риторики и поэтики. Первая часть посвящена кратким правилам общей риторики, и автор выделяет в ней такие прозаические произведения, как письма, разговоры, описания, исторические сочинения. Во второй части дается описание учебных сочинений (книга была предназначена для гимназий, военных, горных, коммерческих, медицинских институтов), деловых бумаг, различных речей. Части третья и четвертая посвящены поэзии и драматическим жанрам.

Ораторскую речь ученый определяет следующим образом: «Речь, или Слово (в тесном смысле), есть сочинение, написанное по правилам риторики, назначенное для изустного произнесения и имеющее целью убедить слушателей в какой-либо истине, действуя на ум, воображение, чувство и волю их всеми средствами красноречия» (Греч, ч. II, 1830, 172).

В каждом сочинении автор выделяет предмет и форму. К предмету он относит изобретение (или выбор предмета речи), расположение материала. К форме – выражение мыслей на бумаге (или выражение мыслей речью).

Интересно замечание Греча о единстве речи: «В речи, как и во всяком сочинении, должно господствовать единство. Оратор выбирает тему, или предмет, о котором ему надлежит говорить исключительно. Иногда вдается он в мнимые отступления, но единственно для того, чтобы вновь обратиться к главному предмету и подкрепить частными доводами силу господствующей мысли» (Греч, ч. II, 1830, 173).

Он несколько по-иному классифицирует принятые роды красноречия. В частности, он выделяет речи духовные и светские (политические, судебные, академические и похвальные). В словах духовных предлагаются истины, касающиеся веры (проповеди) или относящиеся к каким-либо особенным случаям (речи надгробные). Духовное красноречие, требующее основательного познания во всех частях богословия, преподается особенной наукой – гомилетикой. Это, пожалуй, первое упоминание гомилетики как науки. Речи политические и судебные, как отмечает автор, заключают в себе изложение предметов, касающихся управления государством или обвинения преступника и оправдания невинного. Академические или учебные речи сочиняются и произносятся в ученых сословиях при особенных случаях или относятся к каким-либо предметам наук и литературы. Особого внимания заслуживают слова похвальные (панегирики), произносимые в честь знаменитых особ, живых или умерших. В сочинениях этого рода проявляется вся сила красноречия. Автор не обязан изображать всю жизнь прославляемого им героя: он предполагает, что она известна его слушателям, и старается только возвысить и достойным образом восхвалить его добродетели и отличные качества, представив точную, живую картину его характера и украсив истину всеми цветами философии и красноречия. Выделяются также поздравительные речи, которые называются приветствиями. Чувство, живость, новость и естественность оборотов придают им особую цену.

В этом сочинении автор рассуждает и о стиле отдельных родов речей. Он считает, что стиль речей духовных должен быть торжествен, благороден, величествен, язык их преимущественно заимствует выражения славянские. В речах политических и судебных господствует благородство, краткость, торжественность, допускаются и простые выражения. Академические речи допускают возвышенность только во вступлении и заключении, остальная часть произносится в стиле рассуждения. Как видим, здесь намечается стилевая дифференциация по родам речей. В некоторых риториках зачатки такой дифференциации уже можно наблюдать.

Сквозь призму психологии воздействия рассматривается ораторское искусство в книге А. Глаголева «Умозрительные и опытные основания словесности» в четырех частях (1834). Он отмечает, что «ораторская речь не что иное есть, как ум в действии, – ум, постепенно раскрывающийся и облекаемый в слово» (Глаголев, ч. III, 1834, 73). Глаголев выделяет лишь две главные части речи: предложение и рассуждение, состоящее из доводов. «При сем надобно заметить, что ораторская речь в расположении своем следует порядку не простого логического силлогизма, но превращенного, т. е. заключение ставится напереди и занимает место предложения; меньшая посылка скрывается в рассказе и в частных доводах; большая служит связью частных доводов с предложением или темою» (Глаголев, ч. III, 1834, 89).

Он отмечает, что «все фигуры, украшающие речь оратора, бывают трех родов: одни из них имеют целью убеждение разума и в особенности приличествуют способу выражения повествовательному, как то: противоположение, сравнение, разделение и т. п.; другие пленяют воображение и дают движение способу выражения драматическому, например: одушевление, изображение, обращение и диалог; наконец, все прочие, в которых говорящий и повествует и действует, преимущественно принадлежат ораторскому выражению; к ним могут быть отнесены: восклицание, сомнение, занятие, вопрошение, повторение, перерыв и пр.» (Глаголев, ч. III, 1834, 98).

Автор считает, что тропы можно разделить на три разряда: синекдоха и метонимия принадлежат к действиям разума; метафора и аллегория рождаются от игры воображения; гипербола и ирония выражают внутренние движения или чувства.

Для нас представляет интерес третья часть, которая посвящена ораторскому искусству. Вот как автор определяет красноречие: «Из согласия помянутых трех предметов (истина, красота, нравственность. – Н.К.) со внешними формами ораторского выражения образуется изящество, как главное единство, к которому ум оратора должен стремиться. Без сего согласия все усилия искусства тщетны; ибо там нет красноречия, где нет истины и нравственности; не действительна истина, не одушевленная движениями и картинами, и теряет силу сама нравственность, чуждая доводов, убеждающих ум, и украшений, пленяющих воображение» (Глаголев, ч. III, 1834, 81–82). Здесь выделена новая категория речи – изящество, в состав которого входят истина, красота и нравственность. В эти понятия входят логическая сторона речи и язык. Автор соглашается с древними, которые делили ораторское искусство на совещательное, описательное и судебное, таким образом, он не дает новой классификации.

В четвертой части Глаголев, делая обзоры риторик, отмечает большое значение «Риторики» Ломоносова как первого опыта подобного рода, которая впитала в себя опыт древнегреческих и древнеримских риторик и в частности Аристотеля. Отмечает он и «Краткое руководство к оратории российской…», сочиненное иеромонахом Амвросием; по этому руководству получили образование многие из духовных ораторов. В расположении этого сочинения, подчеркивает Глаголев, автор следовал древним и новейшим риторам, хотя примеры приводил только из одних российских писателей. «Самые речи разделяет на два рода: на показательный и советовательный, включал в сих двух и третий род судебный. Автор заплатил дань своему веку подробным исчислением речей поздравительных с браком, днем рождения, чином и пр.» (Глаголев, ч. IV, 1834, 42–43). Интересно суждение о «Риторике» Рижского: «Появление риторики Рижского, которая в первый раз издана в свет в 1796 году, составило новую эпоху в истории русской литературы, по части теории красноречия. До сего времени русская риторика, ограничиваясь одним механизмом, сооруженным древними риторами, оставалась как бы в бездействии и в усыплении; Рижский, следуя за ходом просвещения европейского, распространил ее пределы, и сближая красноречие с основами эстетики, старался дать оному новое направление и душу. Предложенные им правила о строении периодов, о разных родах и качествах слога, об источниках высокого, о вкусе и изящном, как предмете вкуса, всегда будут иметь свою важность и цену» (Глаголев, ч. IV, 1834, 44–45). О риторических изысканиях Толмачева он отзывается так: «Правила словесности г. профессора Толмачева также заслуживают внимания. Он основывает свою теорию на трех способностях души: рассудке, воображении и страстях. Отсюда происходят три рода слога и три рода фигур. Рассудок, рождая понятия, делает слог ясным, точным и верным; картины воображения также должны быть ясны, красивы, точны и сообразны предмету» (Глаголев, ч. IV, 1834, 45–46).

Глаголев выделяет духовное, академическое и деловое красноречие. Это была новая классификация. Впервые выделялось деловое красноречие.

Приведем суждения К. Зеленецкого в книге «Опыт исследования некоторых теоретических вопросов» (1835) о риторике: «Риторика имеет предметом своим показать условия, по коим строится речь, т. е. полное развитие мысли посредством других, с нею соприкосновенных и ей подчиненных. Законы ума нашего определяют взаимные отношения между нашими мыслями, и, как направляется само мышление наше, так по всей очевидности должно направлять и его выражение в мире слова» (Зеленецкий, 1835, 78). Цель речи – склонить к известным действиям слушателей. Автор подчеркивает роль воли в жизни человека. Отсюда и его суждение: «Если в каком-либо словесном произведении воля духа человеческого проявляется самостоятельным деятелем, то это в речи оратора» (Зеленецкий, 1835, 83). Первое место в теории ораторской речи, по мнению автора, занимает учение о свойствах и условиях ораторской речи, которые сводятся к способу, по которому излагается речь и располагаются ее части. Второй предмет теории – исследование различных родов речей. Зеленецкий дает свою классификацию речей, выделяя 1) торжественные речи (похвальные слова, академические речи, надгробные слова и пр.), 2) судебные, 3) воззвания (поучения духовных отцов, воззвания к народу – манифесты и воззвания полководцев).

В 1836 г. вышла книга профессора словесности при Демидовском лицее А. Зиновьева «Основания риторики по новой и простой системе» в двух частях. Риторика, как стилистика и поэтика, по мнению автора, разбирается по жесткой схеме (эта схема действует для всех наук): общая риторика – правильность: 1) качество (ясность, основательность, очевидность), 2) количество (полнота, краткость, сила), 3) отношение (порядок, связь, соразмерность); частная риторика – изящество: 1) образность относительно предметов представления (история, наука, дидактика), 2) образность относительно состояния мыслящих способностей (чистая проза, пиитическая проза, эстетическая проза), 3) образность относительно представляющих лиц и представляемых предметов (монолог, беседа, приветствие, речь, письмо и разговор). По этой же примерной схеме рассматриваются и стилистика и поэтика.

Итак, Зиновьев делит риторику на общую и частную. «Общая риторика учит рассматривать и выражать мысли, как чистое произведение разума, без отношения к особенным предметам и другим силам душевным… Свойство речи, по которому она соответствует сему общему назначению, мы называем правильностью» (Зиновьев, 1836, 20).

Вот как он пишет о качестве: «По качеству мысли относительно их формы, т. е. развития признаков и доводов, должны сообразоваться с законами мышления, а относительно содержания – с предметом (материей); другими словами, должны заключать наружную (формальную) и внутреннюю (материальную) истину» (Зиновьев, 1836, 20–21). Ясность он связывает с логичностью изложения, а основательность – с правильными логическими доводами, очевидность – правильное соотношение мысли с предметом.

Вот его определение количества: «По количеству мысли относительно объема должны заключать все однородное; относительно содержания должны соединять важнейшее, т. е. образовать совершенное целое» (Зиновьев, 1836, 25).

И третье понятие – отношение: «Отношение требует, чтобы мысли, как члены речи, по соответствию с целым заключали единство (в расположении и соединении); а по взаимной связи – многоразличие, т. е. должны быть в системе» (Зиновьев, 1836, 29).

Частная риторика, считает автор, учит рассматривать и выражать мысли сообразно с предметами представления, состоянием духа и с соотношением объективным и субъективным. Образность он понимает как представление предмета или объекта мысли слушателям.

П. Георгиевский в «Руководстве к изучению русской словесности» посвящает вторую часть (из четырех) теории красноречия.

Автор, как и некоторые его предшественники, считает страсти основанием красноречия. Совершенно необходимы оратору сильное чувствование и живое воображение. Он определяет красноречие как «дар потрясать души, переливать в них свои страсти и сообщать им образ своих понятий» (Георгиевский, ч. II, 1842, 2). Из этого определения ясно, что оратору необходимо иметь блистательное воображение и сильный ум, но природный дар можно усилить знанием правил, чтением образцов и упражнением в сочинениях. Истинный оратор соединяет в себе глубокий и проницательный разум философа с воображением и чувствительностью поэта. Один разум без пламенного воображения и чувствительности никого не сделает красноречивым.

Во второй части работы Георгиевский так определяет ораторскую речь: «Под словом, или речью, в тесном смысле, разумеется сочинение, назначенное к изустному произношению и имеющее целью научить ум, возбудить чувства, воспламенить воображение и склонить волю слушателей, действуя всеми средствами красноречия. – Завидный талант составлять такого рода сочинения, соединенный с способностью произносить их приятно и убедительно, называется вообще красноречием; обладающий всеми дарованиями, для того потребными, именуется оратором или витиею» (Георгиевский, ч. II, 1842, 65). Ораторскую речь он делит на следующие части: вступление, изложение предмета и его объяснение, доказательства, возбуждение страстей, заключение. Возбуждение страстей получило самостоятельный статус в композиции речи.

Георгиевский выделяет речи духовные (проповеди, надгробные слова) и светские (академические, судебные, политические, похвальные речи), а также воинские (обращение к воинам) и народные (обращение к простому народу), которые «при естественности своей должны как бы отзываться теми народными звуками, которые всегда найдут отголосок в сердцах поселян» (Георгиевский, ч. II, 1842, 79).

Большим культурным событием был выход книги М.М. Сперанского «Правила высшего красноречия» (1844 г.). Этот курс Сперанский читал после 1792 г., когда окончил С.-Петербургскую Духовную Академию и был определен в это же учебное заведение преподавателем словесности.

«Основания красноречия суть страсти, – писал он. – Сильное чувствование и живое воображение для оратора необходимые совершенно» (Сперанский, 1844, 5). И далее: «Красноречие есть дар потрясать души, переливать в них свои страсти и сообщать им образ своих понятий» (Сперанский, 1844, 7).

Сперанский много пишет о духовном красноречии, что вполне естественно, так как данная книга явилась изложением лекций, читанных в Духовной Академии. Автор предлагает отличать кафедру философскую от кафедры церковной: с одной говорят уму, с другой – сердцу. Но говорить уму и говорить сердцу, по мнению Сперанского, два случая очень между собой различные, различные как по выбору самого предмета, так и по образу его представления, хотя часто мы приходим к сердцу через ум, а к уму через сердце.

Он подробно разбирает части ораторской речи. Вступление должно быть простым и связанным с темой выступления. Истинное основание вступления состоит в том, что оно «есть введение или преуготовление души к тем понятиям, которые оратор ей хочет внушить, или к тем страстям, кои в ней он хочет возбудить» (Сперанский, 1844, 15). И в связи с этой основной посылкой он выдвигает правила вступления: оно должно быть простым, вводя слушателей в образ ваших мыслей, приучая их следовать за вами; слушатель, войдя в образ ваших мыслей, будет лучше понимать вашу речь; оно должно быть соразмерным содержанию, ибо высокое и многообещающее вступление может быть гибельным для оратора; оно должно лишь слегка касаться содержания, не раскрывать в нем всей «материи». Что касается доказательств, то доводы должны поддерживать друг друга, и дело оратора, по словам автора, найти точку их соединения и поставить так, чтобы казалось, что один непосредственно следует за другим. В классической триаде заключение – последняя, третья часть слова (речи). В заключении повторяют основные идеи выступления, причем «делать заключения сухие и холодные значит терять плод своего слова» (Сперанский, 1844, 42).

Много внимания уделяется учению о страстях: «Под страстным в слове я разумею сии места, где сердце оратора говорит сердцу слушателей, где воображение воспламеняется воображением, где восторг рождается восторгом… Оратор должен быть сам пронзен страстью, когда хочет ее родить в слушателе» (Сперанский, 1844, 23). Изучение правил красноречия, чтение, размышление, анализ лучших речей не дадут должного результата, если страсть «не дышит» в ораторе: такой оратор никогда не воспламенит воображения слушателей.

Сперанский считает, что страстное должно занимать главное место в доказательствах, то есть логические доказательства подкрепляются эмоциональной речью. Доводами начинается убеждение, а завершается оно потрясением сердца. Основу страстей составляют чувствительность и воображение. «Отсюда происходит главное и единственное правило для возбуждения страстей: чувствуй, ежели хочешь, чтоб другие с тобою чувствовали» (Сперанский, 1844, 37).

Сперанский много размышляет о вкусе. «Вкус есть способность чувствовать изящное в вещах… Чувства изящного можно разрешить на сии теории: на чувствие высокого, красивого, тонкого и естественного (Сперанский, 1844, 71). Изящное автор делит на три рода: высокое, красивое и простое. Размышляя о высоком, он пишет: «Через высокое в слове разумею я то, что возвышает душу и заставляет ее о самой себе принять высшее мнение…» (Сперанский, 1844, 72). Он говорит о высоком в мыслях, высоком в страстях, считая источником высокого твердость в душе, возвышенный образ мыслей, силу воображения и чтение, которое «поддерживает душу на высоте ее понятий».