Текст книги "Новый нуар"

Глава 18
В заповеднике

Дома Колокольчиков не находил себе места. Душа была зажата, он ничего не чувствовал, как будто был под наркозом, и вся жизнь казалась какой-то умозрительной.

Что воля, что неволя, – все равно.

Марья-искусница

А через пару месяцев почтальон принес повестку из военкомата. Дело в том, что, уехав учиться заграницу, Колокольчиков не прошел военной подготовки, и теперь его призывали в армию. Закон о всеобщей воинской обязанности… Так Колокольчиков стал солдатом.

На столах – тарелки и бутылки, громко играет ВИА – гитара-соло, гитара-бас и ударник, вспыхивают и гаснут разноцветные мигалки. Приглашенные из юридического техникума девушки сбились в кучку у стены и дичатся.

– Интересно, что это за девицы, – говорит Колокольчиков. – Вообще, что за девицы сюда могут прийти?

– Ну, их можно понять, – возражает Подолян. – Что их ждет в общежитии? Собраться негде, пригласить никого нельзя. Новогодний вечер у них уже был. Что им остается – сидеть по комнатам и втихую красное распивать? Здесь они хоть потанцуют. Ведь они в этом городе чужие, как и мы.

Девушки выстроились вдоль стен, заботливо украшенных разноцветными гирляндами, плакатами с юмором, сосновыми ветками, и стреляют по сторонам глазами. В нашем заповеднике есть на что посмотреть.

 
Анаша, анаша,
До чего ж ты хороша!
 

– Ну, про это сельское хозяйство я не буду рассказывать, главное, что с одного куста он имел пять кусков – папироска шла по пять рублей, а с куста выходила в среднем сотня косячков.

– Да, доходец солидный. Он говорил, что денег у него хватает… Что же, он сам ее выращивал?

– Кардан работал шофером на турбазе. А там, в горах перегоны большие. С турбазы до города вниз можно ехать целый день. Вот он и ехал, а по дороге заезжал куда ему надо было, ну и приглядывал за своими плантациями.

– А как ее саму получать из растения? Трудно, наверное?

– Элементарно. Вот смотри: растет куст дряни. Как только цветы – такие серые мохнатые шарики – созреют, берешь марлю и осторожненько ссыпаешь на нее пыльцу с цветов. Это – первак, анаша высшего качества и крепости. Ее обычно не продают, а курят сами. Пыльцу эту мостыришь между пальцами и получается пластилин. Его заворачиваешь в папиросы и куришь. Затем мелко нарезаются цветы коноплюшки и мешаются с пыльцой, это – обычная хорошая анаша на продажу. С одного куста – сотня косячков, пять кусков.

Мы и сами пробовали здесь выращивать, но то была не настоящая конопля – дикушка. Эффект хотя и есть, но не то. А вот ему присылали из Ташкента, в конверте между двумя открытками размазан пластилин, – то совсем другое дело.

– Ну, и какие ощущения?

– Трудно описать. Ну, во-первых, надо уметь курить: делать вдох и задерживать. Если не умеешь, – ничего не получится. Потом надо привыкнуть, войти во вкус. Сначала вообще ничего не чувствуешь, потом становится приятно. Чувствуешь: тепло пошло по ноге, потом где-то еще…

Потом голова… У каждого что-то свое возникает. Геша говорит: «Поймал приход». У Кардана свои видения – ледоруб какой-то… Потом всего ломает. Тогда надо еще пару раз курнуть и отойдешь…

– Ну а когда вернешься домой, не захочешь попробовать еще раз, по всем правилам?

Ну и продрог же Подолян, когда ездил за девицами в юридический! Когда в дверях появилось его круглое бабье из-за подвязанных под подбородком клапанов ушанки лицо с пунцовыми щеками и выпученными глазами, моргавшими из-под обледеневших бровей, мы оценили его самоотверженность. Он полчаса отогревал окоченевшие пальцы между секциями батареи, прежде чем смог занять свое место за ударной установкой в нашем ВИА.

Ох уж эти танцы! Я всегда думал, что смысл их состоит в том, что танцующие – разных полов. Здесь же все прыгали беспорядочной толпой, либо вставали в круг, как в народном хороводе, либо парень приглашал парня, а девушка – девушку. Как ни старались музыканты расшевелить участников, атмосфера оставалась душной, движения новогодних танцоров – скованными, а их глаза – притворно-равнодушными. Но – какое-никакое, а все же веселье!

 
Мы слова найдем такие нежные,
Что завидовать начнут красавицы
Тем единственным на свете женщинам,
Которых любим мы.
 

– Он Гая в чайную водил, а тот за это писал письма его девушке.

– Письма!? Не фига себе! Но почему? Он что, сам не может?

– Не знаю… Наверное… Помню, иногда Гай напишет, а он прочтет, подумает и назад несет, для доработки.

– Здорово!

– Гай в чайной лопал от пуза, а в письмах буквально издевался, сочинял фразочки вроде: «Выраженье ваших глаз мои слова лишает выраженья»…

– И проходило? Они глупые что ли?

– Не знаю… Потом он на ней женился, получил недельный отпуск. Я слышал их разговоры по телефону, он ее называл «лапонькой», «рыбонькой», «котиком»…

– Интересно, знакома ли она с Гаем?

– А ты где работал, Олег?

– Я работал мясником.

– Хм, говорят, туда трудно устроиться.

– Да, но у отца связи были…

– И правда, это такое доходное место, как рассказывают?

– Как тебе сказать? У меня, например, никогда раньше столько бабок не было. Да и вообще трудно себе представить двадцатилетнего парня, у которого было бы столько бабок. А сколько вылетает на пьянки, на волов, на «ночёвки»… Сначала я был учеником, зарабатывал, конечно, меньше, потом вошел в круг на всех правах. Бабок стало больше, но и тратить пришлось больше. Хочешь не хочешь…

– На пьянки?

– На пьянки. Потом проигрываешь…

– А во что вы играете, в преф?

– Можно, конечно, и пулю расписать, но редко. Условия не позволяют. Да мне в карты и масть не хезала. А играли в чмэн, на пальцах… Ничего не надо, а проиграть-выиграть можно – ого-го! Рябчиков по триста оставлял…

– Слушай Олег, я понимаю, что у вас там есть левый приварок. А как вы его получаете? Ты же понимаешь, я не для чего-то там, мне просто любопытно…

– Хм, ну знаешь, когда вступаешь в круг, первым делом тебе говорят: «То, что ты здесь увидишь и услышишь, и родная мать не должна знать». Ну, а вообще как? С весами есть разные фокусы. Третий сорт за второй можно гнать, и так далее. Способов много…

Знаешь, когда еду домой с Борщаговки на трамвае, меня многие узнают. Некоторые здороваются, некоторые сторонятся. Интересно…

– Хорошо, но ты же не все время будешь мясником работать. Что ты потом делать будешь? Учиться не хочешь?

– Отец предлагал в какой-то институт устроить в Москве. Но я подумал и решил: рано. Вообще-то надо, конечно, что-то кончить, но сначала нужна база. Вот поднакоплю бабок, женюсь, устроюсь, тогда и в институт можно… А пока у меня есть такая мечта… Знаешь, бывают теплоходы для туристов, по Волге плавают или даже по Черному морю. Вот, хочу на таком теплоходе поработать барменом. Бабки там тоже приличные, и уже не мясник, а культурная профессия…

Удивительное место – наш заповедник. Совсем особый мир, со своими законами, нравами, обычаями, совершенно непохожий на мир за его пределами. А каждый из нас – уникальный экземпляр, достойный самого глубокого изучения. Но, увы! – изучают нас здесь лишь постольку, поскольку это необходимо, чтобы эффективно нами управлять, ибо предназначены мы всего лишь для «совместных действий в пешем порядке и на машинах».

Мы стояли по стойке «смирно» в ярко освещенной и разукрашенной казарме, когда быстрым шагом туда вошел подполковник Фриш. Он встал перед строем и, глядя прямо перед собой и ни на кого не глядя, заговорил отрывисто и твердо:

– Праздничные дни это – дни отдыха для нашего народа. Для нас это – дни напряженного труда, повышенной боевой готовности. Об этом ни один из вас не должен забывать ни на минуту. Вы будете трудиться, чтобы другие могли отдыхать. Придет время, за вас будут трудиться другие, а отдыхать будете вы.

С большим трудом нам удалось убедить командира пойти на приглашение в казарму девушек из юридического техникума. Поэтому вечер должен пройти строго по плану, без сучка и задоринки. Как только возникнет какая-нибудь шероховатость, девки будут немедленно отправлены назад, музыка свернута, а вы все ложитесь в койки. Хочу сразу предупредить, чтобы с девушками все вели себя, как подобает мужчине, джентльмену и солдату. Они ваши гостьи, а вы должны быть гостеприимными хозяевами. Быть предельно вежливыми и предупредительными. Форму одежды не нарушать, не расстегиваться. Если какой-то мерзавец вздумает нахамить девушке… Короче, как только я замечу что-то похожее на это, мероприятие моментально прекращается, девиц – в общежитие, празднику – конец. А мерзавца сгною на гауптвахте.

В любом доме признаком культуры хозяев служит чистота туалетов. К празднику готовились, выдраили туалет и умывальники. Во время вечера, чтобы ноги вашей там не было. Туалет и умывальник предназначены для девушек. Кому понадобиться в туалет, будете бегать напротив, через дорогу, записываясь у дежурного.

Если у кого-то возникнет особенная, повторяю, особенная необходимость проводить девушку, то мы можем разрешить довести ее до проходной, до КПП, не дальше.

Как только будет дана команда заканчивать танцы, сразу вежливо выпроводить девиц и строиться. Никаких просьб, никаких последних танцев, никакого нытья! Вопросы?

Все было предельно ясно, и подполковник Фриш вышел из казармы быстрым шагом, глядя прямо перед собой.

Стало грустно в празднично убранной казарме, где стояла довольно драная елка, на табуретах были разложены гитары нашего ВИА, а на столах стояли бутылки, которым не суждено было с двенадцатым ударом часов выстрелить в потолок, потому что в бутылках этих был лимонад.

Между прочим, гораздо хуже было в первые дни, когда совсем не знаешь, что тебя ждет. Помню, стоим на ГСП с Подоляном, – он еще был в такой белой велосипедной кепочке. Проверяют вещи. Сержант вынимает из мешка Подоляна одеколон.

«Что, – говорит, – выпить любишь?» Подолян удивился: «Разве его пьют? Как же его пить?» Сержант небрежным движением пальца смахивает колпачок, который летит на пол. «А вот так!» – и опрокидывает флакон себе в рот. Одеколон булькает и льется, вокруг распространяется густой запах. Подолян присел, вытаращив глаза, белая кепочка приподнялась над головой…

Спит заповедник, тихо в лесу. Сопение, храп, невнятные и беспорядочные разговоры во сне. Черетович ночью воет и оглушительно скрипит зубами. Все койки сдвинуты в угол казармы, повсюду мусор, объедки, осколки елочных украшений. Такого бардака стены казармы не видели ровно год. И, конечно, в суматохе новогоднего отбоя забыли закрыть форточку, так что бедные звери продрогли до костей, хотя и укутались в тонкие одеяла так, что из них торчали одни лишь холодные и запотевшие их носы.

Глава 19
Пейзаж перед битвой

Когда поутру в дверях появился Мунтяну, Василика был уже на ногах. Евродепутат вручил ему конверт с подъемными и ключи с биркой, на которой был написан адрес.

– Твоя бухарестская квартира, – сказал он. – Там есть все, что нужно, как в гостинице. Никто не знает, где ты живешь, – только ты и я. Так положено по протоколу. Ты – мой ассистент. Поехали.

У подъезда стояла новенькая «тойота», и Мунтяну сразу указал Василике на место водителя.

– Едем в парламент, там и позавтракаем, – сказал он.

По дороге Мунтяну показывал Василике удобные развязки, описывал причуды бухарестских водителей и полицейских, предупредил, что GPS-навигатор и радиоприемник нельзя оставлять в машине на ночь. Василика все схватывал на лету.

«Тойота» выехала на бульвар Объединения. Впереди медленно, почти угрожающе проступал из облаков силуэт огромного Дворца парламента, будто нависавшего над городом. Василика никогда не видел этого исполинского сооружения, хотя когда-то давно лазил по стройке вместе с другими беспризорниками.

Сравнимый по масштабу с Пентагоном Дом народа должен был отразить величие «золотой эпохи» Чаушеску. В нем планировалось разместить ЦК компартии, министерства и ведомства, банки и научно-исследовательские институты. По замыслу великого кормчего, здесь должна была быть сосредоточена вся власть социалистической Румынии.

Около тысячи залов дворца были украшены тонким слоем золота, уникальными скульптурами, резьбой по дереву. В его мраморно-зеркальных анфиладах можно устраивать футбольные матчи или кататься на автомобиле. 16-этажное здание включало противоатомное убежище, оно могло выдержать землетрясение до 8 баллов по шкале Рихтера, туннели связывали его с разными районами города. Для строительства, несмотря на протесты интеллигенции, были снесены три бухарестских квартала с многочисленными историческими памятниками, а ведущий к дворцу проспект Победа социализма был специально спроектирован на несколько метров шире Елисейских полей.

После краха режима Чаушеску революционные лидеры требовали стереть сооружение с лица земли, называя его «фараонской постройкой». Брезгливое отвращение к Дому народа стало в новой Румынии хорошим тоном. Несколько лет дворец пустовал, здание не отапливалось, по паркету поползли трещины. Разворовывалось убранство покоев: выносили мебель, срезали части гобеленов и кожу с кресел, отрывали литые дверные ручки и фигурные розетки.

Зато Дом народа привлекал журналистов со всего мира. Обвешанные фотоаппаратурой репортеры часами бродили по огромным коридорам, пугливо озираясь по сторонам и вздрагивая от гулкого эха. Скучающие охранники, наряженные в старинную военную форму с аксельбантами, вежливо помогали заблудившимся посетителям выбраться из фантасмагорических лабиринтов дворца.

В конце концов здравый смысл все же взял верх, и правительство решило использовать Дом народа по назначению, пере именовав его во Дворец парламента. Сюда переехали многие государственные учреждения, здесь теперь проходят международные форумы и престижные выставки. Таким образом, замысел Чаушеску был реализован.

Поднявшись по ступеням, вошли в просторный холл, где Мунтяну забрал в окошке регистратуры и отдал Василике именной бедж на ленточке. Затем двинулись к лифту по бесконечным коридорам с толстыми коврами, мраморными колоннами и высокими резными дверями.

В парламентской столовой было многолюдно и шумно. Мунтяну время от времени хлопал мужчин по плечу, чмокал женщин в щечку. У буфетной стойки набрали всякой снеди, уселись за столик и принялись за еду. Допив кофе, Мунтяну взглянул на часы и сказал:

– Ну, теперь на заседание.

– Какое заседание? – осведомился Василика.

– Актив партийной фракции, – лаконично ответил Мунтяну.

В коридоре Мунтяну столкнулся с плотным мужчиной с квадратным подбородком и издал радостный возглас. Обнялись так крепко, что пиджаки едва не лопнули у них на спинах.

– Богдан!

– Михай!

Зашли в зал с портретами средневековых воевод, где Мунтяну сел за длинный стол среди десятка других участников, а Василика – на стул у стены за его спиной. Заседание вел сухопарый мужчина в роговых очках.

– Все в сборе? – обвел он взглядом собравшихся. – На повестке один вопрос – информация о подготовке к выборам. Я сделаю сообщение.

Итак, в этом году наша задача облегчается – предвыборных митингов, встреч с избирателями, теледебатов лицом к лицу не будет. Прошу всех твердо это запомнить. Мы не будем легитимировать политику противников, вступая с ними в дебаты. Мы не участвуем в предвыборном состязании, а ведем с ними бескомпромиссную войну. Поэтому наши кандидаты будут посещать лишь постановочные мероприятия и встречаться только с собственными избирателями. Мы подготовим для них нужные тексты, отвечать на вопросы не придется.

Он говорил монотонно, без выражения, будто читал заранее заготовленный текст, даже смотрел при этом куда-то в сторону.

– Неправительственные организации проведут большой митинг протеста, социологические центры опубликуют опросы общественного мнения. Мы активно работаем в соцсетях и на телеканалах, нам помогают зарубежные друзья…

Чтобы успешно провести кампанию, нужно уметь три вещи: пожимать руки, спать во время переездов и как можно чаще пи́сать.

Мишель Альо-Мари

Главная тема кампании – борьба с коммунизмом, главный слоган —»Долой красную чуму!» Направления атак – антинародная политика противников, коррупция и бесстыдное обогащение, стремление увести Румынию с европейского и евроатлантического пути.

Мы должны максимально демонизировать противника, создать ему имидж «врага общества». Для нас это – шайка уголовников, их правительство – токсичное, а политика – антирумынская. Поэтому они уже находятся вне закона.

Противник должен быть уничтожен любой ценой – это главное! Не надо стесняться: чем безапелляционнее будет наш дискурс, тем ближе победа. Мы все должны усвоить инстинкт киллера, менталитет терминатора.

Данные о нововведениях в избирательном законодательстве, об организации голосования в диаспоре, об избирательных участках и списках вы найдете в полученных материалах. Это все, прошу остаться только членов комиссии…

Мунтяну обернулся к Василике и показал глазами на дверь. Тот поднялся и вышел вместе с некоторыми другими участниками заседания.

Василика пересек коридор и направился к кожаным креслам у большого окна, где решил дождаться Мунтяну. Он сел и уже протянул руку за глянцевым журналом на столике, как вдруг услышал:

– Привет вновь прибывшим!

В соседнее кресло усаживался широкоплечий мужчина с огромными усами, как у мексиканского бандита. Василика ответил на приветствие.

– Я знаю, ты с Мунтяну работаешь, – сказал тот. – Не пугайся – тут все друг друга знают. Мы с тобой коллеги, я – в команде Михая Попеску. Меня Панаит зовут.

В Бухаресте не существует секретов. <…>

Слухи распространяются в Бухаресте, подобно гриппу.

Поль Моран

Завязался разговор, и Василика рассказал вкратце свою историю, опустив наиболее деликатные подробности.

– Cool! – сказал Панаит. – Повезло же тебе! Я тоже одно время таксистом работал. И у меня не без приключений. Я ведь с четой Чаушеску был до самого последнего дня…

Василика поднял брови.

– Ну да! – продолжал Панаит. – Я тогда работал в милиции, и мы с напарником нашли их 22 декабря на окраине Тырговиште. После этого я с ними не расставался.

– А правда, что его били? – спросил Василика.

– Никто не знает, что там произошло, – пожал плечами Панаит. – Я тогда заснул на полчаса в соседней комнате… Мне рассказали, что по улице проходили демонстранты, и он бросился к окну. Офицер, который был в комнате, оттолкнул его. Чаушеску упал, ударился, потекла кровь, а Елена стала кричать: «На помощь, убивают товарища!»

После этого Чаушеску не сомкнул глаз, непрерывно ходил из угла в угол и бормотал: «Это предательство, я должен обратиться к народу». А она лежала в постели с руками на животе, как мертвая.

В последнюю ночь вокруг гарнизона началась стрельба, говорили, что его пытаются освободить террористы. Поэтому мы провели ее в БТРе, который стоял во дворе. Пули все время ударялись в броню, было страшно…

– А он не пытался бежать? – спросил Василика.

– Куда там! – усмехнулся Панаит. – Если хочешь знать, Чаушеску и до процесса-то дожил, только благодаря мне. Когда началась стрельба, мне сказали: с ним нужно покончить, иначе нас всех убьют, вот пистолет. Но кто мог тогда гарантировать, что у него нет поддержки? И я потребовал письменный приказ…

Никто не знал, что делать, все перебрасывали Чаушеску из рук в руки, как горячую картофелину. Все они пытались усидеть между двух стульев, чтобы не выглядеть предателями, если вдруг он вернется к власти. А этот маскарад с террористами был организован специально, чтобы мы в панике его убили…

На наше счастье прилетели вертолеты с десантниками, и генерал Стэнкулеску сказал: «Ну ладно, раз мы здесь, то все сделаем сами».

Два одиноких больных старика против всего мира! А умер он точно, как умирают герои-коммунисты в пропагандистских фильмах…

– А что потом? – спросил Василика.

– А потом я понял, что после всего этого мне нельзя оставаться в городе. Подошел к Стэнкулеску и доложил ситуацию. Он сразу все понял и посадил меня в вертолет. В Бухаресте устроили на работу в военкомат, но я туда не ходил даже за зарплатой – боялся. Потом начались звонки с угрозами: предатель, убийца, доберемся до тебя. Я пошел в министерство обороны… Они там, похоже, испугались, что я начну болтать, и отправили заграницу. Работал комендантом в посольствах в Аргентине, Зимбабве, Таиланде. Когда был в Австралии, пришел приказ: в течение десяти дней явиться в часть. Вернулся в Румынию, ушел в запас и вот тогда-то и стал таксистом…

– Уф! – сказал Василика, впечатленный рассказом.

– Такие дела, – заключил Панаит. – Ну и в конце концов приземлился здесь. А что? Работа непыльная, сам увидишь. Наши командиры – друзья, карьеру вместе делали с самых низов. Так что нам сам бог велел дружить…

– Ну что, мальчики, скучаете?! – раздался сверху резкий, будто птичий голос. Василика поднял голову и увидел женщину с кожаной папкой под мышкой. Смуглое скуластое лицо, волосы стянуты в тугой пучок на затылке, черный шелковый костюм буквально висит на худом теле.

– Василе – Марта, – представил Панаит. – Секретарь комиссии…

Василика поднялся, и Марта небрежно пожала ему руку.

– Да я знаю, кто ты такой, – сказала она. – Добро пожаловать в клуб! Вы знаете, что у нас завтра выезд за город? Нет? Подышим свежим воздухом…

– Об этом они там совещаются? – спросил Панаит.

– Да нет, там другой вопрос, – сказала пренебрежительно Марта. – В уездной газете опубликовали фотографию нашего префекта, которому уборщица делала педикюр в кабинете… Не мог дверь закрыть на ключ, дебил!

Подняла руку и, пошевелив пальцами в знак приветствия, засеменила на высоких каблуках дальше по коридору.

Тут высокие двери напротив растворились, и участники заседания стали выходить из зала.