Текст книги "Новый нуар"

Глава 24
Невыносимая тяжесть бытия

Шли по улице. Кажется, никогда не была такой веселой, внимательной, ласковой. Вдруг что-то не понравилось. Отстранилась и с неподдельной ненавистью в голосе говорит:

– До чего же ты мне надоел, просто смотреть на тебя тошно.

У меня внутри все просто перевернулось – как же можно такое человеку говорить? Уговаривал, каялся, просил простить, и через десять минут снова веселая и ласковая.

В ресторане всегда разговаривает с официантом сама. Придирается: вилка грязная, салфеток нет… Ты же с мужчиной пришла, скажи, я все организую. Официант разговаривает с ней, улыбается, на меня не смотрит вовсе…

А если кто-то начинает на нее заглядываться, сразу меняется. Принимает позы, кладет ногу на ногу, картинно курит… Потом наклоняется ко мне и шепчет:

– Ты уйди минут на десять, оставь меня одну, я хочу знать, заговорит он со мной или нет.

Ладно, ухожу в туалет, прихожу через десять минут. Она вся черная:

– Пойдем отсюда, не хочу здесь больше оставаться.

– Что случилось? В чем дело? К тебе подходил кто-нибудь?

– Никто не подходил, пойдем отсюда, пойдем немедленно, я знала, что я уродка…

Вечером стояли в очереди за хлебом в квартальной булочной. В определенный момент покупатели вдруг заволновались: стали выглядывать из дверей, выходить на улицу и, глядя вверх, возбужденно переговариваться.

Выглянул и Колокольчиков. Над стоявшим напротив домом в лазурно-голубом небе угрожающе нависла зловеще-черная туча. Фасад дома при этом был освещен неестественным багровым светом. Жители вышли на балконы и, судя по всему, тоже обсуждали апокалиптическое зрелище, явно ожидая некоего катаклизма.

– Посмотри, как красиво, – сказал Колокольчиков, вернувшись в булочную. – Так необычно…

Она неприятно улыбнулась, закрылась наглухо, как ракушка, и отвернулась к прилавку. Когда вышли, небо было обычно-серым, и туча уже не была такой грозной. Вернулись в квартиры с балконов и жители дома напротив.

– Ну что тебе трудно было два шага сделать, что ли? – взъелся обиженный Колокольчиков. – Я же хотел с тобой поделиться чем-то… особенным!? Ну почему всегда так!?

– Опять раздуваешь скандал по пустякам, – сказала она лениво. – Что тут такого важного? Ну не хотелось… Давай-давай…

– Да, важно! – горячился Колокольчиков. – Мне же ничего от тебя не нужно было, наоборот… Как можно этого не понимать…

Я ведь ничего такого не хотела – просто пошутила. Позвонила и попросила меня встретить у метро, будто у меня сумка тяжелая. Я ведь часто возвращаюсь с тяжелой сумкой. И представить себе не могла… Думала посмеемся, погуляем…

Он как увидел, что я его обманула, почернел весь, глаза стеклянные стали, зубы стиснул.

– Дай рубль, – говорит.

– Зачем?

– Дай, я сказал.

Растерялась, вытащила кошелек, дала ему рубль. Чувствую, как жалко выгляжу: и обидно, и стыдно. Он ловит тут же у метро такси, садится один и едет домой.

Когда пришла, он сидит за письменным столом и лихорадочно пишет…

Глава 25
Двадцать лет спустя

Василика проснулся с неприятным ощущением вчерашней сытости во рту. Отбросил одеяло и спустил ноги на пол. Тоскливо посмотрел на потолок в коричневых пятнах – по утрам он пытался убивать скомканной майкой насосавшихся за ночь его крови комаров.

Остался неприятный осадок от привидевшегося уже под утро жутко-бессмысленного сна: некие странные создания – то ли хромые собаки, то ли петухи со сломанными крыльями и торчавшими в разные стороны черными перьями – ковыляли в метели по заснеженной равнине, из последних сил, как инвалиды, застывая время от времени в жалко-патетических позах…

Василика бросил взгляд на тумбочку, на которой лежали телефонная книга, Библия и неизвестного назначения пластиковый пакет – как в самолете. С балкона открывался вид на обветшавшее здание с колоннами на другой стороне бульвара – бывший кинотеатр с трогательным названием «Братство между народами». Квартира оставалась для него чужой, здесь он только ночевал.

Василика сидел на унитазе, чистил зубы и думал, что новая румынская жизнь ему совсем не нравится. Вспомнил, что сегодня – воскресенье, и он должен пойти на антиправительственную манифестацию на площади Победы.

– Завтра весь день проведешь на митинге, – сказал ему накануне Мунтяну. – Там ни во что не ввязывайся. Мне нужны твои впечатления. Это первая такая наша акция. И еще: обрати внимание на иностранцев. Мне важно знать, будут ли там русские…

Василика принял душ, оделся и вышел на бульвар. Вокруг громоздились многоквартирные дома с зелеными палисадниками вокруг. На бетонном заборе, окружавшем какую-то стройку, увидел надпись краской по трафарету: «Lives по matter»[5]5
  Жизни не имеют значения.


[Закрыть]. И нарисован автомат Калашникова. В супермаркете купил ветчины, салат в пластмассовой коробке и пива. Вернулся в квартиру, поел и снова растянулся на кровати. Время тянулось медленно. Послушал новости и, наконец, отправился на митинг.

В вагоне метро большинство пассажиров сидели, уткнувшись в телефоны. Толстая тетка напротив, поводя вокруг хищными глазами, вынимала из сумки одну за другой шоколадные конфеты и поедала их в огромном количестве. Маленькая девочка ловко каталась среди пассажиров на самокате.

Вышел на остановке «Штефан Великий». Повсюду были автобусы с жандармами и полицейскими в боевом облачении. На перекрестках лениво переговаривались и лузгали семечки стоявшие группами штатские. Один из них подмигнул проходившему мимо Василике, приняв его, как будто, за своего.

По площади уже бродили демонстранты с флагами и транспарантами. На высоком помосте стояли камеры на треногах и суетились журналисты. Дом правительства был окружен металлическими заграждениями. Большинство манифестантов показались Василике апатичными: лениво скандировали кричалки, нестройно дудели в вувузелы. У многих на лицах были неловко-двусмысленные улыбки.

Взобравшись на ящик из-под пива, парень в футболке с надписью на груди «Highly Likely»[6]6
  Скорее всего.


[Закрыть] держал речь:

– Диаспора это – передовая часть румынского общества! Потому что мы живем на Западе и знаем, что такое настоящая демократия. Мы не хотим, чтобы в Румынии победили воровство и невежество. Требуем отставки правительства и досрочных выборов…

Подкрадывался вечер. Люди прибывали непрерывно, так что на площади стало тесно. Многие, похоже, были просто любопытствующими. С удивлением Василика увидел в толпе даже женщин с маленькими детьми. По сигналу протестующие включали фонарики на смартфонах, направляли лучи лазерных указок на Дом правительства, а у некоторых в руках появились зажженные факелы. Иногда в небе, как воздушные змеи, пролетали небольшие дроны. Особняком возле Музея истории природы имени Григоре Антипы стояла группа демонстрантов с плакатами: «Рабы нового мирового порядка!», «ВОЗ – вон из страны!», «Нам не нужны сатанисты в правительстве!»

Уже несколько раз манифестанты пытались прорваться к Дому правительства. Возле заграждений выстроилось оцепление полицейских и жандармов в черных шлемах с плексигласовыми забралами. На площадь выехала первая машина с пушкой-водометом, стражи порядка время от времени бросали в толпу шашки со слезоточивым газом, вход на станцию метро «Площадь Победы» был закрыт.

Вскоре выкрики протестующих, команды жандармов, жужжание вувузел слились в один угрожающий рев. Ноздри щипал кисловатый дым от слезоточивого газа. Столкновения между манифестантами и жандармами практически не прекращались, в стражей порядка непрерывно летели камни и бутылки, дымились подожженные урны. Время от времени слышались хлопки – то ли выстрелы, то ли петарды. Над площадью поднялось багрово-фиолетовое зарево.

Около Василики, который благоразумно наблюдал за происходящим с тротуара, остановился коренастый парень в клетчатой рубахе навыпуск и с ухмылкой сказал:

– Ну сейчас начнется самая потеха! Не хочешь размяться?

– Смотри, сколько мусоров нагнали! – пожал плечами Василика.

– А мы так просто не дадимся! – хитро ухмыльнулся парень и извлек из-под рубахи внушительных размеров нож. – Это мой «Блэк Джек»!

И протянул его Василике. Тот взвесил клинок в руке и уважительно покивал головой.

– Знаешь, какой острый?! – сказал с гордостью парень. – Только дотронешься, – и сразу кровь течет.

В полой рукоятке ножа было заварено граммов сто ртути и, перемещаясь внутри, жидкий металл должен был значительно увеличивать силу удара.

– Серьезная игрушка, – сказал Василика и вернул клинок парню, который засунул его под рубаху и исчез в толпе.

С тротуара было отчетливо видно, что в толпе действовали организованные группы молодых мужчин. Они постоянно перемещались по площади, но никогда не выходили в первые ряды протестующих. Из толпы подстрекатели бросали в жандармов камни и бутылки, выталкивая вперед других манифестантов.

В определенный момент нападавшим удалось прорвать оцепление, и несколько десятков человек оказались у входа в Дом правительства.

Зазвенели витражи и грильяжи, полетели в стороны фикусы и кактусы. В результате непродолжительной стычки жандармам все же удалось отбить атаку.

Из города подошло подкрепление сил охраны порядка. Двое жандармов – мужчина и женщина – отстали от пересекавшей площадь колонны и мгновенно были окружены толпой. Разъяренные молодчики бросили их на асфальт и принялись избивать. Парень в клетчатой рубахе влезал на заграждение и с азартом прыгал ногами вперед на грудь женщины-жандарма. Вмешались другие демонстранты, которые растолкали головорезов и оттащили бесчувственных стражей порядка за заграждение.

Ближе к полуночи на площадь с разных сторон вступили новые подразделения жандармов. Звучали разрывы слезоточивых шашек, в темном небе с шипением пересекались мощные струи воды. Работая резиновыми дубинками, жандармы неумолимо продвигались в густом дыму, а манифестанты с криками разбегались, скрываясь в боковых улицах.

Тут Василика увидел у помоста с кинокамерами высокого седого мужчину, который невозмутимо наблюдал за происходящим. Василика вгляделся в его лицо и подошел.

– Ну да, – сказал, улыбнувшись, мужчина. – Это я.

И добавил:

– А ты подрос!

– Сколько лет прошло! – сказал Василика. – Ау тебя голова совсем белая.

Они смотрели друг на друга, наверное, с мыслью о странности этой встречи.

– Похоже, жизнь наладилась? – спросил мужчина. – Тебе удалось выбраться из подземелья?

– О! – сказал Василика. – Я теперь в Париже живу.

– О! – сказал мужчина, подняв брови. – Я тоже там несколько лет жил. Как же мы не встретились?!

Василика усмехнулся.

– Может, посидим где-нибудь? – предложил он. – Если, конечно, не слишком поздно…

Зашли в круглосуточный ресторан «Маленький Париж», который прежде назывался «Бумбешть», и, взяв по бутылке пива, сели за столик. Василика бегло рассказал о том, как он уехал из Бухареста с французскими журналистами.

– Замечательная история, – сказал мужчина. – А главное, – с хорошим концом. Если, конечно, это конец…

Они отхлебнули пива и замолчали, предавшись, вероятно, воспоминаниям о том, как после свержения Чаушеску беспризорник Василика водил советского журналиста Колокольчикова по бухарестским катакомбам и знакомил с их обитателями – бродягами, ворами, наркоманами. Тогда между ними возникла некая связь, которую ни один из них не мог внятно себе объяснить.

Тут в телевизоре, который стоял прямо перед ними на вмонтированном в стену кронштейне, началась программа ночных новостей. Колокольчиков взял лежавший на подоконнике пульт управления и сделал звук громче.

После небольшого репортажа о митинге на площади Победы на экране появился президент. «Я твердо осуждаю непропорциональное применение силы жандармами против мирных демонстрантов», – отчеканил он. «Цель этой провокации – увести Румынию с евроатлантического пути».

Затем перед камерой оказался лидер правящей партии. «Оппозиция давно готовила свержение законного правительства и захват власти, – сказал он. – Однако попытка государственного переворота позорно провалилась».

«Военная прокуратура возбудила уголовное дело, – сообщил ведущий программы. – Завтра начнется сбор жалоб у сотен граждан, пострадавших в результате силового вмешательства жандармов».

…Два посетителя ресторана «Маленький Париж» сидели перед экраном телевизора, на котором ведущий беззвучно как рыба открывал и закрывал рот, потому что Колокольчиков выключил звук.

– Ну и как тебе все это? – спросил, наконец, Василика.

– Государство всегда прибегает к силе для поддержания порядка, – сказал Колокольчиков. – Разве во Франции не разгоняют демонстрации протеста? Идеальных силовых вмешательств не бывает…

А ты видел, кто был на площади? Разве у обычных демонстрантов бывают айфоны, лазеры, дроны? Это были активисты неправительственных организаций, профессиональные погромщики, агенты спецслужб. В Румынии не бывает спонтанных манифестаций. А так называемые мирные демонстранты, которые теперь будут подавать жалобы на жандармов, это – моральные соучастники бесчинств. Ведь они не отмежевались от подстрекателей, а наоборот, – держали их сторону в конфликте с властью.

– Ты хочешь сказать, что спецслужбы сумели собрать на площади десятки тысяч человек? – недоверчиво спросил Василика.

– Конечно, – отвечал спокойно Колокольчиков, вертя в руках бутылку пива. – Для этого существуют социальные сети и закулисные инфлюенсеры. И сегодняшний протест был организован оперативными группами психологических операций местных спецслужб – Psyops. И, кстати, они вовсе не собирались свергать правительство, а лишь тестировали свои возможности в полевых условиях…

…На следующее утро Василика представил Богдану детальный отчет о манифестации. Тот был впечатлен наблюдательностью и логическими выкладками своего помощника.

– А из наших русских друзей тебе на глаза никто не попадался? – поинтересовался он.

– Нет, никого не видел, – ответил Василика.

Глава 26
Остров свободы

Вечером после работы Колокольчиков возвращался на электричке в подмосковный Железнодорожный, где снимал однокомнатную квартиру. Прежде город носил неблагозвучное название Обираловка и, согласно легенде, здесь под колеса локомотива бросилась Анна Каренина.

Неожиданно к нему подсел мужчина – аккуратно одетый, вежливый, кажется, под градусом.

– А знаете как поступила Софья Перовская? – спросил он вдруг.

Застигнутый врасплох Колокольчиков попытался пошутить:

– Она что-то нехорошее сделала?

– Ну почему же? – даже огорчился собеседник. – После того, как она вместе с этим Желябовым бросила бомбу в царя, их посадили в тюрьму. И вот к ней приходят и говорят: вот, вы, мол, беременная, предоставляем вам амнистию. А она: нет, не надо мне амнистии, пойду с мужем на эшафот…

Он помолчал и посмотрел в пол.

– А я вот к жене еду. Мы 24 года прожили. Я сейчас приеду и скажу: давай я тебе Есенина почитаю. А она ответит: иди ты к черту. Она на эшафот не пойдет. А мне скоро шестьдесят…

Он посмотрел в темное окно вагона.

– А я на Кубе служил. Мне девятнадцать лет было. Гуантанамо в бинокль видели. Там бакарди – 4 песо 75 центов, а мы спирт в аптеке покупали – 1 песо. В нашем военторге за 15 песо брали три «Тройных» или два «Кармен». На улицах там публичные дома. Телки – во!

А почему нас сейчас не вспоминают? Мы же против американцев стояли. В 62-м Кеннеди сказал: «Будем бомбить!» А мы стояли. Комсомольцев на Кубу не брали, брали только тех, кто режим нарушал. В черных костюмах, в галстуках. Курить не разрешали. Остров свободы! А сейчас и Фидель от нас отказывается. Я оттуда чемодан кораллов привез и всем раздал. Сейчас за них можно было бы бабки срубить…

А вообще-то здесь, в Обираловке никто под поезд не бросался. Это – художественный вымысел.

Глава 27
Вечер в гостиной

По мокрому оконному стеклу стекала дождевая капля. Возникнув из ничего, она медленно начала путь вниз, скользя все быстрее, огибая препятствия и набухая по дороге. В конце концов уже тяжелая капля падала почти отвесно и, достигнув нижней рамы, расплылась в общем потоке воды. Василика тяжело вздохнул и отошел от окна.

Был день выборов. Позавтракав, Василика включил телевизор: открытие избирательных участков, голосование очень важных персон, сведения о явке каждые три часа…

Зачем люди унижаются, голосуя? Я не голосовала, потому что у меня есть достоинство. Если бы я зажала нос и проголосовала за одного из них, то это означало бы, что я плюнула в лицо самой себе.

Орианна Фалаччи

Вечером Василике предстояло сопровождать Богдана на ужин у одного из партийных боссов, поэтому он убивал время, слоняясь по квартире. Раскрыл лежавшую на тумбочке Библию, но буквы разбегались в разные стороны, как муравьи, читать было невозможно. Проверил почту в мобильнике и стер назойливую рекламу: «Твоя кровать пуста? Нужно увеличить твоего маленького друга! Удовлетворение навсегда!» В обед вышел на бульвар и съел гамбургер в «Макдональдсе». Стрелки настенных часов стали, наконец, приближаться к 18:оо, и уже изнемогший от скуки Василика отправился за Богданом.

Приехали в квартал Котрочень. Тихие улочки, приглушенный свет в окнах, запах прелых листьев в осеннем воздухе. Василика поставил «тойоту» у тротуара, и Богдан толкнул тяжелую чугунную калитку. Они пересекли освещенный сад и поднялись по ступеням нарядной виллы в стиле итальянского Возрождения со стрельчатыми окнами и нитевидными колоннами.

– Неплохо, да?! – сказал с усмешкой Богдан, нажимая кнопку звонка. – Отдаст всего за пару миллионов. Может, прикупишь?

Дверь открылась, и на пороге появился тучный мужчина с усами как у моржа. При виде Богдана он издал приветственный рык и раскинул руки для объятий. В гостиной было уже около десятка гостей, которые сидели в кожаных креслах или стояли у окон с бокалами в руках. Обстановка имитировала старозаветную роскошь: мраморный камин, мебель красного дерева, тяжелые плюшевые портьеры. На стенах – картины в золоченых рамах, в нишах – винтажные бронзовые статуэтки.

В центре зала стоял большой стол с закусками и напитками, а поодаль, в застекленном эркере – отдельный круглый столик, который, очевидно, предназначался для тех, кто сопровождал приглашенных. Василика пожал руку Панаиту, приветствовал остальных и сел.

Атмосфера в гостиной была непринужденной, похоже, здесь все хорошо знали друг друга. Панаит наклонился к Василике и прошептал:

– Здесь настоящие хозяева страны. Смотри: в креслах – вице-премьер и генеральный прокурор, у окна – шеф госбезопасности и местный резидент ЦРУ, рядом с камином – районный мэр, главный редактор центральной газеты и тренер сборной по гандболу…

Перед большим плазменным экраном, на котором шел бесконечный репортаж о выборах, Богдан и Михай разговаривали с Дереком и Агатой.

Хозяин поднял бокал, и по залу потянулся запах сливовой цуйки. Гости угощались салями из Сибиу, копченым кайзером и сосисками из Плешкоя, маринованными гогошарами, печеными баклажанами и пахучими красными луковицами. Не отставали и сотрапезники в эркере, которые также позволили себе по стаканчику ароматной цуйки, и теперь усердно работали вилками. Атмосфера разогрелась, разговор оживился.

– Эти выборы – простая формальность, – говорил сухопарый мужчина в роговых очках. – Ведь мы еще от большевиков знаем, что главное не идеология, а технология. Политическая. Не содержание, а коммуникации. Стратегические. Мы готовы к выборам. Нужно лишь провести голосование и обеспечить явку. Мы просто не можем проиграть! – и сделал рукой победный жест, будто спускал воду в туалете.

Мы получили доступ к системе космического мониторинга Monsat. Сотни спутников на низкой околоземной орбите будут в реальном времени отслеживать весь процесс. Установили машины Dominion, Hammer, Scorecard, которые обеспечат подсчет и автоматическое перераспределение голосов. Нужная цифра будет готова за четыре минуты до экзитполов. А еще есть избирательная карусель, вбросы бюллетеней, заграничные голоса… Избирательный процесс стал полностью управляем, это – цифровая демократия.

– Все-таки нам не хватает размаха, – сказал, причмокнув, толстяк в мятой белой рубашке. – Вот американцы после 11 сентября так ловко развернули ситуацию, что вопрос о власти там теперь решен надолго.

– Это как же? – поинтересовался тренер-гандболист с сизым носом.

– Очень просто: они стали применять методы борьбы против международного терроризма внутри страны. Нулевая терпимость! И теперь все знают, кто враг демократии!

– Но у нас же нет терроризма! – воскликнул гандболист.

– Зато у нас есть коррупция! – отрезал толстяк. – У прокуроров непочатый край работы! А дело избирателей – правильно голосовать, и тогда у них будет счастливая жизнь. Дисциплинированное население – главное условие стабильного и процветающего общества.

На пороге появился повар в белом фартуке с большим подносом в руках, на котором дымилась гора аппетитных жареных колбасок.

– А вот и мититеи от Горбуна! – провозгласил хозяин, приглашая широким жестом отведать национального блюда от самого популярного в Бухаресте гриль-повара.

Голосование близилось к концу, ожидание становилось томительным, гости все чаще посматривали на экран телевизора.

– Где тут туалет? – спросил Василика.

Панаит показал на красную портьеру в глубине гостиной.

Отодвинув тяжелый плюш, Василика попал в слабо освещенный коридор. Он открыл наугад одну из дверей и оказался на застекленной террасе, где в кресле у журнального столика в полном одиночестве сидела Марта. В полумраке ее глаза светились как ночник, она листала какие-то бумаги, а на столике стояли бутылка Dubonnet с черной кошкой на этикетке и бокал.

– А что же праздник? – спросил Василика с деланным удивлением.

Марта подняла глаза, и он вздрогнул. Женщина не успела привести в порядок лицо, и была, как будто, нагишом.

Марта улыбнулась.

– Когда же еще заниматься делами, если не в праздник, – сказала она. – У нас новый проект. Вот посмотри, что ты об этом думаешь? – и протянула ему бумаги.

«Добро пожаловать на секс-фестиваль «Румыния без запретов»! – прочитал Василика. – В программе – спектакли стриптиза, фильмы для взрослых, ярмарка секс-игрушек. 40 умопомрачительных шоу из знаменитых клубов Амстердама позволят тебе пережить наяву самые сокровенные фантазии!»

Василика закатил глаза и продолжал чтение:

«Почему Румыния? Потому что при коммунизме секс был под запретом, и сегодня в стране отсутствует эротическая культура. В результате более миллиона жителей страдают венерическими заболеваниями, а девочки становятся матерями в 15 лет. Мы бросим вызов этим варварским табу, поможем румынам ощутить свою сексуальность и удовлетворить естественную потребность в удовольствии!»

– Круто! – оценил Василика. – Правда, не очень понятно, как эротические шоу из Амстердама помогут румынам избавиться от венерических заболеваний…

– Не придирайся! – строго сказала Марта. – Это бизнес. Если он не растет, то умирает.

– А! – сказал Василика. – Но расти бесконечно нельзя. Не хватит ресурсов. Это путь в никуда. Нужно найти равновесие и просто жить.

Марта молча смотрела на него, думая, как будто, о чем-то своем.

– А ты часто плачешь? – спросила вдруг она.

– Да вроде нет, – удивился Василика. – Ну бывает иногда. Обычно в кино. А что такое?

– У тебя вид эмоционального мужчины, – сказала Марта. – Это сегодня востребовано. Нам нравятся уязвимые, легко ранимые мужчины. Ты мог бы найти себе место в этом бизнесе.

– Да? – сказал Василика, прикидывая, не обидеться ли. – Странно. Плакать… Мне казалось, это больше к женщинам относится. От мужчин обычно ждут совсем другого…

– Одна моя знакомая дала объявление: «Ищу чувствительного мужчину, который будет плакать всякий раз, получая от меня пощечину», – сказала со смешком Марта.

– Это не для меня, – сказал сухо Василика. – Интересные у вас знакомые…

– Да я шучу, – сказала примирительно Марта. – Но и ты не догоняешь. Отношения между мужчинами и женщинами меняются. Весь мир меняется. Нужно идти в ногу со временем.

– В каком смысле?

– Да в таком, что господству мужчин приходит конец. Власть забирают женщины. Грядет матриархат. Местами уже наступил.

– Боже мой, ну какое еще господство мужчин? – поморщился Василика. – О чем вы говорите!

– Ты проснись, – посоветовала Марта. – Не знаешь, что еще недавно женщины не могли учиться, делать карьеру, развлекаться? Право на образование, право на труд, право на отдых? А что говорить о праве на аборт?! Женщины не могли голосовать, распоряжаться деньгами, выбирать друзей. А муж мог отправить непокорную жену в монастырь, в тюрьму, в психбольницу. Если женщина страдала бессонницей, была раздражительна или хотела секса, то ее лечили электрошоками и ледяными душами от «истерии».

– Да это все, наверное, было в средневековье! – воскликнул Василика.

– А сегодня женщины это – объект мужского секса, самка-производитель детей, манекен для услаждения взоров мужчин. Недаром Джон Леннон пел: «Женщины это – ниггеры мира».

– Это его Йоко подговорила…

– И да, ты прав, патриархат зародился в средневековье! Ведь тогда всем заправляли живущие в безбрачии священники-мужчины. Поэтому женщины считались исчадием ада, бесовским соблазном, дьявольским отродьем. Они стали символом греха, мужчины спорили о том, есть у женщин душа, воскресают ли они в загробном мире…

– Ну просто война какая-то получается между мужчинами и женщинами, – пожал плечами Василика.

– Именно так! – отрезала Марта. – В обществе всегда есть угнетатели и угнетенные. Кто угнетатель? Это – белые гетеросексуальные мужчины. Кто угнетенные? Это – негры, геи, женщины. Женщины! Так вот мы обнулим это несправедливое общество и построим новую жизнь по новым правилам. New normal. Мы – матери-основательницы.

 
Весь Мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый Мир построим:
Кто был ничем, тот станет всем.
 

Эжен Потье

– Все понятно! – сказал насмешливо Василика. – Культурная революция!

– Конечно! Ведь секс это – политический вопрос, – продолжала, нисколько не смущаясь, Марта. – Либидо тесно связано с властью. Поэтому будет революция и гражданская война, исход которой уже ясен.

Вы заплатите за все – за каждый наглый взгляд, развязное слово, хамский жест! За все, что было, за все, чего не было! Ты слышал о волне судебных процессов «Me Тоо»? Право на насилие станет нашей монополией, а вы не сможете даже открыть рот в свою защиту. Отольются кошке мышкины слезки!

– Да это вовсе не равноправие… – задохнулся от возмущения Василика. – Я даже не знаю, как это называется!

– Все очень просто. Вы будете зарабатывать деньги, выполнять домашнюю работу, развлекать женщин. Мужчины это – ресурс, инструмент, аксессуар. Когда в нем нет нужды, о нем забывают, когда возникает потребность, – вспоминают. Призвание мужчин – обслуживать женщин. Это новый порядок. А отпетых женоненавистников-инцелов мы будем просто уничтожать, как бешеных собак.

Научно доказано, что мужчины – низшая раса, биологическая ошибка. В мужских генах неполный набор хромосом. Другими словами, мужчина это – неполноценная женщина. Низкоорганизованное закомплексованное существо, которое в глубине души хочет быть женщиной. В результате мужчины сами приходят к мысли об абсурдности жизни и о собственной бесполезности. У мужчин нет способности к эмпатии, они не могут быть счастливыми, и поэтому прибегают к насилию. Мужчины это – раковая опухоль планеты. А мы искореним эту токсичную маскулинность, отнимем у вас незаслуженные привилегии, и вы станете безопасными домашними питомцами…

– Да кто же на это согласится?

– Да кто же вас спросит? Да и потом вам самим этого очень хочется. Вы эмоционально неразвиты и сексуально озабочены, вы жертвы собственных фантазий. Самое большое ваше желание – умереть во время любви. Мы предоставим вам эту возможность. Я имею в виду – умереть. Что касается любви, – там посмотрим.

Все ваши мечты могут осуществиться, если у вас хватит смелости стремиться к этому.

Уолт Дисней

Ваша психика глубоко разбалансирована, и женщине нужно лишь нащупать болевые точки, чтобы вить из вас веревки. Вы кичитесь своей креативностью, фантазией, воображением, но это значит, что у вас очень слабая связь с реальностью. Порвать ее ничего не стоит, и многие женщины именно этим и занимаются – морочат вам голову, сводят с ума, выносят мозги.

– Все равно не представляю, как вы этого добьетесь, – упорствовал Василика. – Ну, конкретно!?

– Очень просто, – отвечала Марта. – Секс, наркотики и рок-н-ролл. Главный инструмент будущего господства женщин – эмансипированный секс. Разве ты не видишь, что агрессивные сексуальные практики буквально захлестнули интимную жизнь: фемдом, БД СМ, садо-мазо…

Такой фантазм может съесть твой мозг как компьютерный вирус. Он заполняет твою жизнь: чем дальше ты продвигаешься по этому пути, тем меньше тебя интересует все остальное. Сотни таких мужчин уже обивают наши пороги. Главное для них – служение женщине. А так называемые нормальные мужчины отчаянно им завидуют, потому что после того, как истощатся гормоны, им будет нечем заполнить свою жизнь. Они живут машинально, лишь по привычке – холостой расход горючего…

 
По рукам и по ногам
Спутала – связала,
По бессонным по ночам
Сердце иссосала.
 

Цыганская венгерка

– Похоже на стокгольмский синдром! – проговорил задумчиво Василика.

– Понятно, что в этой работе мы будем руководствоваться идеями великого русского ученого Павлова о рефлексах, – добавила Марта с улыбкой, не предвещавшей ничего хорошего.

Это делается так. Она предлагает тебе эротическую ролевую игру: в течение пяти минут ты будешь делать все, что она скажет. Она быстро ставит тебя на колени, надевает наручники и связывает ноги. Отсюда она может сделать с тобой все, что захочет. Это уже не игра. Это власть. Абсолютная. Мы даже сами поверить не могли, что можем это сделать!

– Но мы же договорились! – задохнулся Василика. – Пять минут!

– Да ей просто наплевать, о чем вы там договорились! Нет ничего слаще, чем обмануть доверие – и чем больше доверие, тем грубее обмануть… А дальше все идет вразнос…

Теперь она может просто войти в тебя. И не просто войти, а растоптать тебя грязными сапогами. Чем изощреннее и извращеннее будет издевательство, чем труднее тебе будет вместить его в мозг, тем более ты будешь ошеломлен, уничтожен, раздавлен. Состояние шока должно быть постоянным. Для этого нужно делать вещи, которые выходят за границы приличий, принятых нравов, здравого смысла. Каждый день. На самом деле, это выход из мира социальных условностей в мир, где царят совсем другие законы. Этот мир – darkness[7]7
  Тьма.


[Закрыть].

Уже есть специальные технологии… Например, «Три У» – удивление, унижение, ужас. Или «200 граммов и 5 минут» – 200-граммовые наручники на пять минут! Вот, например, – твое лицо, которым ты по утрам любуешься в зеркале, с которым носишься, за которым ухаживаешь. Это – твоя личность. Но если это лицо в течение четверти часа мять и комкать, то в конце концов его можно будет снять, как маску. И кем ты тогда станешь?