Текст книги "Острова испытаний"

– Ты случайно не заболел? Что же все-таки случилось? – забеспокоилась Стелла и с трепетом вцепилась в горячую руку своего юного покровителя. Его голова невольно кивнула несколько раз и застыла в нерешительности. Она впервые видела его таким, поэтому поспешила успокоить: – Всё обойдется. Ты еще не знаешь, что такое настоящая беда.

– Это ты не знаешь, – он взглянул на ее ноги, скрытые плотным пледом. – Это пустяки. Одна-две операции – и всё, ты здорова. А вот у меня…

– И что же у тебя?

– Уже не вернешь. Когда-нибудь я тебе расскажу, и ты всё поймешь.

– Дорогой Джонни, если намечается что-то нехорошее, то мне лучше узнать об этом сейчас.

– И об этом ты обязательно узнаешь, но только не сегодня. Одна ты у меня осталась… других надежных помощниц больше нет.

– А что с остальными? – Джонни как-то обреченно махнул рукой. – Да я, гляжу, ты сегодня кладезь жутких проблем и неприятностей. И всё же у тебя доброе и благородное сердце. Ты обязательно справишься и победишь!

Он взглядом поблагодарил Стеллу за обнадеживающие слова, набрался смелости и поцеловал ее в горячую щеку.

Глава 24

Испытав трогательные чувства, они всё же расстались, чтобы завтра обязательно встретиться. Их сердца хотели этого, поэтому их желаниям ничто не могло помешать. Хотя впереди Джонни ожидала, приготовив ему серьезные испытания, бесконечная ночь! Пребывая в изматывающей душу притихшей каюте – застывшая тишина, словно чего-то выжидала, – он снова вспомнил врезавшиеся в память слова отца-дяди, и его юным сознанием снова овладела наседающая и разрушительная нервозность. Некогда многообразный и разноцветный мир сразу для него опустел и как бы скоропостижно скончался, разом лишив всех красок, звуков, мыслей… Он лежал, тупо уставившись в темный безмолвный потолок, который вскоре стал восприниматься как черная дыра, которая притягивала и затягивала его безвольное сознание и ставшее послушным тело. Джонни опомнился и как-то неосознанно, скорее, инстинктивно стал сопротивляться, понимая, что она увлекает его туда, где его ждут пугающая неизвестность и вечное ничто.

С большим трудом дожил, дотерпел он до утра и искренне обрадовался проснувшемуся в ночи свету, а вместе с ним и целебному цвету жизни. И погасшая было жизнь с небывалой радостью вернулась к нему, а ее озорные осколки снова закружилась в череде мелких событий. Но он от себя требовал большого и важного. А что может позволить себе юное дарование, ограниченное пределами лайнера. Поэтому он каждую свободную минуту стремился провести со Стеллой. Ему нравилась быть с ней наедине: и думалось лучше, и на душе становилось легко и вольготно. Однако Кэтти своей ничем не оправданной навязчивостью несколько раз пыталась нарушить царившую идиллию. И делала она это внезапно и бесцеремонно – вот вам и воспитание: сначала в самый разгар шахматной партии, потом, когда Стелла читала вслух любимые стихи, затем во время обсуждения нового художественного фильма «Первая любовь», который они смотрели еще дома. И каждый раз сестра придумывала различные неубедительные предлоги, но прозорливый Джонни небрежно игнорировал все ее настойчивые просьбы, предложения и попытки уединиться и срочно поговорить о чем-то очень важном, полагая, что у нее просто не может быть существенных вопросов, из-за которых можно прервать общение со Стеллой.

– Дорогая Кэтти, признайся честно, тебе чего от нас надо? Неужели не видно, что мы делом заняты. Шла бы ты лучше к своему бой-френду.

– К какому? – с наигранным удивлением вспыхнула она и взглянула на Стеллу в надежде найти поддержку.

– Можно подумать, что у тебя их так много, что ты даже теряешься в догадках. К своему американцу, в разговорном арсенале которого я услышал только четыре слова! А может, правильнее сказать: целых четыре слова!

Оживившаяся Стелла заинтересовалась:

– Интересно, и какие же?

Джонни сосредоточился и перечислил:

– О'кей, вау, клёво и лажа.

Сестра тут же поправила его:

– Ошибаешься, уже пять!

– Надо же! Какой прогресс! Парень растет не по дням, а по часам. Если дело и дальше так пойдет, глядишь, и ты обогатишься – скоро профессором словесности станешь!

Сестра издевательски ухмыльнулась.

– Да ну его, слишком заносчивый и утомительный.

– Просто невероятно! Как это ему удалось утомить тебя своей бессловесностью?

– А ты думал, что только многословием можно надоесть? Убогость мышления и минимум слов еще сильнее выводят из себя. А пребывать в тишине я и одна могу.

С интересом наблюдая за этим диалогом, Стелла дождалась своей очереди и высказала свою точку зрения:

– Тогда этот тип нетипичный представитель своей страны.

Уверенный в себе Джонни не церемонился.

– Вот что, дорогая сестричка, пошли-ка ты его подальше… в тренажерный зал, например. Глядишь, он пополнит свой словарный запас такими просто необходимыми для него словечками, как гантели, гиря, штанга, беговая дорожка, снаряды… Глядишь, накачает не только свои мышцы, но и оскудевшие мозги. Так что иди, иди, родная, передай ему это дружеское послание. О результатах доложишь. А мы пока отдохнем… от тебя.

Вспыхнувшая сестра демонстративно обиделась, ее нижняя губа затряслась от негодования.

– Какие же мы с тобой разные, как будто не брат и сестра.

– Вот в этом ты права. Даже солнце не уживается с луной.

– Да ну тебя, – махнула она рукой и засеменила по людной палубе. Без нее Джонни ощутил облегчение, показалось, что дышать стало как-то легче.

Но Кэтти отличалась настырным характером и никогда не сдавалась так просто – вся в папу. С утра насытившись морской бодростью и энергией, она попробовала разговорить брата за завтраком. Полусонный Джонни без всякого вдохновения пичкал себя овсяной кашей, а она вдруг спросила:

– Джонни, скажи честно: ты счастлив?

Он нехотя оторвал свой безрадостный взгляд от тарелки и безразлично взглянул на нее: несмотря на дежурную улыбку на ее личике, в глазах четко улавливалась какая-то напряженность и черная зависть. Причин он не знал, поэтому выразился заумно, чтобы она только отстала.

– Не в пример тебе. Но ты уж больно-то не убивайся: отыщи корень зла, и тогда поймешь, почему завяли твои цветы счастья.

– А твои?

– А мои не убьешь.

Родители многозначительно переглянулись, но за столом не вступили в серьезный разговор детей, который на этом и затух из-за отсутствия желания его продолжить со стороны вареного брата.

* * *

А вот со Стеллой Джонни мог часами общаться и говорить без устали. Однако кроме приятных увлекательных бесед и развлечений он не забывал и о важных делах: через каждые полчаса он куда-то убегал и быстро возвращался. Удивленная Стелла первым делом подумала: уж не случилось ли с ним чего? В голове мелькнуло самое худшее, что может случиться в его возрасте – дизентерия. Однако после шестого раза он, поймав на себе ее пристальный взгляд, сразу успокоил:

– Не беспокойся, у меня не понос. Просто неотложные дела.

А заключались они в том, чтобы проверять положение бесценной карты и вовремя сдвигать ее, позволяя в полном объеме улавливать солнечные лучи, которые с неослабным любопытством проникали в небольшой иллюминатор.

В общей сложности целых двое суток бедная схема подвергалась световому насилию и принимала испепеляющий солнечный загар, а с вечера и до утра на нее устремлялось уже электрическое освещение. Главное правило: чтобы это воздействие было всесторонним и круглосуточно. К сожалению, лупу Джонни не раздобыл, поэтому пришлось тщательно рассматривать ее в бинокль. Результаты оказались неутешительными: несмотря на все попытки заставить свежие чернила выгореть, выцвести и искусственно состариться на полтора-два века ему всё же не удалось достичь желаемого. К сожалению, они всё равно выделялись: никак не хотели стать тайными сообщниками юного экспериментатора. Дальше рисковать становилось опасно. И всё же Джонни на свой страх и риск решил использовать еще один солнечный день, а ночью вернуть чужое на прежнее место: может, они по пьянке не заметят. Да и последующее время будет работать на него. Он давно уже усвоил истину: везет сильнейшим!

Однако идти в гости, где его может ожидать западня, да еще с пустыми руками ему не хотелось, поэтому, как человек культурный, в полночь он нагрянул к спящим соседям с колкими… не остротами, а «подарками». Сначала, скорчившись под столом, приклеил карту, затем обратил внимание на стоящую на тумбочке открытую бутылку с виски. Понюхал и дико скривился, будто надкусил свежий лимон. Выливая ее вонючее содержимое в унитаз, он самостоятельно решил за Фреди: «Пьянству – бой!», после чего налил из крана воды – хорошо еще не утреннюю мочу для соответствующего цвета и запаха, хотя и такая озорная мысль мелькнула в голове Джонни, – а затем вернул бутылку на прежнее место. Осторожно пятясь назад, он аккуратно разложил на полу между кроватями канцелярские кнопки, полагая, что предстоящий остро-экстремальный массаж подошв должен хотя бы временно отвлечь нерадивых братьев от плохих дел и нежелательных поступков.

Распределил он их поровну, чтобы никого не обидеть и не обойти своим чутким вниманием. Одного только не учел: позаботившись о них, сам же в первую, нет, пожалуй, в третью очередь, и пострадал, потому что утром сначала благим отрезвляющим матом заорал Фреди, а затем попытался его перекричать горластый Билли. Их голосовое соревнование закончилось слаженным дуэтом на одну болезненную тему. Проснувшийся Джонни не сразу понял в чем дело, а когда вспомнил про свои обычные детские шалости и далеко не безобидные козни, то сразу прибегнул к нетрадиционному «наушнику».

– Козел, ты зачем рассыпал кнопки? – орал Фреди и, видимо, всё же дотянулся кулаком до брата.

Билл, мгновенно взвывший от очередной совсем другого происхождения боли, хоть и с трудом, но всё же отвлекся от своей заунывной сольной партии.

– Да зачем они мне… Ты что, считаешь меня полным идиотом?

Прямолинейный Фреди скептически отреагировал относительно его «полноты» и усмехнулся, посчитав, что относительно второго слова он попал в точку. Но его мысли не отличались искренностью.

– Нет. Но я почему-то всегда ошибаюсь.

– А я подумал, что это ты… рассыпал.

– Не сваливай на меня! Кроме тебя просто некому, – настаивал Фреди, отдирая от подошв кровопускающие кнопки-пиявки. Он насчитал их шесть штук.

– С какой радости? Чтобы самому еще больше пострадать? У меня их ровно семь!

– Я что, тебя не знаю: набросал, а потом за ночь забыл. Вот и сам вляпался. Сколько же их всего?

Пока они их собирали и считали, Джонни вспомнил, как накануне специально заходил к судовому художнику и тайком «одолжил» у него двадцать пять штук. Вроде бы маленькие, а столько шума и оставляют неизгладимые впечатления! Пусть теперь ломают дурные головы в поисках ответов, посоветовал им Джонни, повернувшись на другой бок.

А братьям было над чем задуматься: с вечера дверь закрыта на замок, когда ложились спать, кнопки отсутствовали, иначе обязательно наступили бы. Тогда откуда они взялись утром? Вот задача так задача!

С горя Фреди схватил бутылку и жадно приложился к горлышку – а там вместо виски обыкновенная вода, которую от неожиданности он воспринял за отраву.

– Ах ты, сволочь! Ты и на такое способен?

– Что? – не понял перепуганный Билл, увидев, как багровое лицо брата исказилось в страшном ужасе.

– Допил мою бутылку и налил воды. Ты же знаешь, как я мучаюсь по утрам, когда башка трещит. Выходит, ты на святое посягнул!

– Да ты что, зачем мне это. Может, спиртное выдохлось за ночь?

Оправдание показалось неубедительным, и тогда взбешенный Фреди, рискуя получить еще одну колючую травму на подошве, бросился на брата и врезал ему. Затем, чтобы смочить пересохшее горло, а заодно и проверить, схватил с его тумбочки бутылку с ромом, но первоначально решил понюхать. Когда попробовал на язык, совсем озверел.

– Моя, значит, выдохлась, а твоя нет? Получи.

От всей злющей души он крепко ударил кулаком по голове Билла: у того в глазах искры, в ушах шум и всё так закачалось, будто корабль попал в сильнейший шторм. А потом всё поплыло в густом дурманящем тумане. Больше ему уже ничего не хотелось, только прилечь и забыться.

Едва Фреди вернулся на свое место, вдруг в их дверь настойчиво постучали, однако никто из напуганных братьев не желал делать лишние движения и испытывать дополнительную боль: ведь напольные «пиявки» по-прежнему ждали своих босых жертв. Пока они пререкались, кто должен открывать, дождались нового стука, уже более требовательного. Несмотря на помутнение в голове, Биллу пришлось подвергать себя новой опасности, как более легкому по весу и младшему по возрасту. Пока крался на цыпочках, два раза пришлось ойкнуть, за что был удостоен почетной миссии встречать нежданных гостей. На пороге всё та же троица: капитан, его старший помощник и боцман. Они вошли и сморщились от спертого запаха и неприглядной картины: кругом грязь, какие-то коробки и пустые бутылки. Невольно сложилось мнение, что они всю ночь пили аперитив мерзости – капитана даже передернуло от стойкой вони; он почувствовал, как в нем возмутилась морская гордость и яростно закипел гнев, перемешанный с деликатной брезгливостью.

А когда он заметил на столе спокойно разгуливающих тараканов, его накопившаяся злость поспешила выплеснуться через край, о чем свидетельствовало побагровевшее лицо и сжатые кулаки. Он открыл уже рот, чтобы выдать первую нелицеприятную порцию, но… только интеллигентность в четвертом поколении и воспитание не позволили ему высказать всё, что у него просилось наружу. Однако за него это сделал старпом:

– Господа, вы не знаете, куда мы попали? Нет, это не каюта личного состава, а самый настоящий свинарник! Или гадюшник!

Его свирепый взгляд, словно лазер, обжигающе остро впился в съежившегося боцмана, который на всякий случай отступил – и показался гораздо меньше ростом – в надежде, что убийственный луч либо промажет, либо не до конца спалит его разгневанное сердце и шикарные усы.

– Боцман, наказать, – приказал капитан, показывая пальцем на разгильдяев, чтобы тот ненароком не перепутал их с другими обитателями разных мастей: усатых, хвостастых и прочих.

– Так я уже.

– Видно, мало, раз не поняли. Списать на берег в ближайшем же порту. Иначе они мне всё судно загадят.

Старшие чины ушли, а боцман опять разразился такой тирадой, что бедные братья заикаться стали.

– Ишь, устроили гадюшник. Я вам, мать вашу, покажу таких тараканов!..

– М-мы с-сами не знаем, откуда они! – залепетал Билли.

Фреди поддержал его, но не очень убедительно:

– Д-да кто их з-знает. Д-должно быть, с п-продуктами занесли или с-сами прибежали.

– Ага, бежали, бежали мимо и заглянули на огонек. А почему именно к вам? Не держите меня за идиота.

Билл своей простецкой наивностью еще больше вывел из себя боцмана.

– Да мы вас и не держим, догоняйте своих.

– Я вас научу любить и уважать чистоту: вы у меня жрать их будете, но впредь не допустите такого «приятного» соседства.

Ошарашенные братья недоумевали, что же ответить в своё оправдание, зато боцман был очень убедителен и вылил на них столько помоев, сколько остается на судне после завтрака, обеда и ужина. И как только незадачливые братья не утонули в этой словесной пучине.

– А я знаю, откуда эти тараканы, – уверенно заявил он и тут же подсказал разгильдяям ответ: – Из ваших пустых голов, где они охотно размножаются и с радостью заполняют свободное пространство.

Не пропуская ни одного поучительного слова, Джонни ликовал вдвойне: во-первых, этим козлам опять крепко досталось, а во-вторых, наконец-то объявились его старые приятели: таракан Джек и тараканиха Принцесса.

«Значит, они не погибли, тайком сбежав из коробки», – радовался он, не вникая в суть нравоучений неутомимого боцмана-вулкана, который без перерыва с каким-то наслаждением продолжал распекать его униженных соседей.

– Всякой всячины у нас и без вас хватает, а вот «мудреной мудрости» кому-то чуть-чуть не хватает.

Фреди позволил себе огрызнуться:

– А некоторые с рождения этого лишены.

– Я знаю, у кого и чего не хватает, – это поправимо, хотя таких большинство. Вот с вас я и начну. Всё. Мне некогда, но я еще вернусь.

Только до конца излив свою бушующую душу, опытный морской волк бросился догонять своих начальников. Обескураженные братья с красными физиономиями, походившими на оплеванные пепельницы во время вспышки кучи окурков, остались одни. Нависшая тишина недолго издевалась над ними: теперь они обрушили страшные проклятья и все скопившиеся обиды друг на друга: больше не на кого, разве что только на тараканов, но они предусмотрительно заранее уже разбежались.

Когда жертвы вспомнили про острые кнопки-пиявки, последовали очередные взаимные обвинения, но уже с новой силой, хотя сил у обоих почти не осталось. Даже на то, чтобы решить единственную задачу: кто же из них подложил другому свинью. Оба категорически отказывались, но третьего не дано. Так и не решив ее, даже с помощью угроз, болезненных тычков и подзатыльников, они с окровавленными подошвами направились в лазарет. Многие пассажиры и члены команды видели их странную плавную походку: будто в штаны наложили, поэтому показывали пальцами и смеялись над ними от души.

Глава 25

А довольный такими результатами Джонни в это время продолжал невинно досыпать: ему уже виделись сказочные полеты и захватывающие путешествия по бушующим морям и океанам, по различным материкам и экзотическим необитаемым островам.

Его разбудил деликатный стук в дверь. Джонни распахнул тяжелые веки и насторожился: неужели они?! Но они так не умеют. Последовали новые интригующие удары, и только приветливый голос Кэтти снял минутное напряжение.

– Чего тебе? – буркнул он с нескрываемым недовольством.

– Доброе утро. Вставай, а то на завтрак опоздаешь.

«К чему бы эта трогательная забота? Откровенно настораживает. Что-то раньше я не замечал за ней такого внимания к себе, тем более столь раннего, – удивился он, заправляя постель. – Как бы это назойливое безобразие со стороны взбалмошной кокетки не превратилось в дурную привычку: тогда совсем от нее житья не будет», – испугался он и решил тотчас пресечь «телячьи нежности»:

– Не мешай делать зарядку. К тому же прошу учесть, что я давно уже обхожусь без няньки.

– Ну, как знаешь. Ты еще обратишься ко мне, – послышался недовольный голос, придавший Джонни нескрываемое удовлетворение и облегчение, что его оставили в покое.

Однако Кэтти не сдержала своего слова и не стала ждать обращения брата с какой-нибудь просьбой. Уж такой у нее характер, поэтому сама беспардонно навязывалась к нему со всякими пустяками, вызывая в нем откровенное раздражение. Но она словно ничего не замечала и по-прежнему проявляла свое несносное занудство. Разительные перемены в ней просто удивляли, а ее любезная назойливость перешла все границы. Джонни прекрасно знал сестру, поэтому не мог спокойно мириться с чуть припудренной снаружи фальшью в ее поведении и при исполнении дешевых ролей в обыденных бытовых спектаклях, совершенно неинтересных его действенной натуре.

«Никогда ей не быть актрисой», – с досадой отмечал он про себя, но всё же сдерживался – не хотелось из-за нее выслушивать нудные нотации отца и матери. Хоть они и не те, за кого себя выдают, но пока они ими считаются, и он не мог даже полунамеком выдать себя и ставшую ему известной семейную тайну, которая столько лет тщательно скрывалась от него. Теперь это была тайна тайн, а для него еще и личная драма, таившая в себе другую тайну, но он-то о ней знает, а они об этом даже не догадываются. В этом его неоспоримое преимущество.

По-прежнему он не докучал их своим вниманием и держался от них обособленно, предпочитая проводить время со Стеллой, а, оставаясь наедине, увлекался своими далеко не детскими мыслями.

«Ничего, они еще узнают обо мне», – говорил он и нисколько не сомневался в этом. Каждый раз он в своих фантазиях настраивал себя на героические поступки и великие подвиги, подобно древним богам, сказочным персонажам и литературным кумирам.

А пока ему приходилось хоть как-то развлекаться и одновременно очень серьезно относиться к своему сыскному делу. Еще бы, от него зависят сотни – если не тысячи – человеческих жизней. Джонни уже выучил наизусть график вахты соседей, поэтому старался ко времени их возвращения оказаться в своей каюте, чтобы узнать последние новости и впечатления подконтрольных типов.

Однако в этот внешне приятный вечер они где-то задерживались. Минуты шли, а они заставляли себя ждать и нервничать. Обеспокоенный сыщик продумал различные варианты, но не решился выделить основной, поскольку эти братья непредсказуемы. Только в 23.08 – Джонни любил точность: этого требовали профессиональные обязанности – они завалились к себе вместе с какой-то вульгарной девицей. Шумная пьянка продолжилась, Луиза не отставала от братьев и пила всё подряд и каждый раз по поводу и без повода заливалась громким смехом. Фреди не скрывал своего отношения к ней:

– Да забудь ты о своей фигуре. Еда, как хорошая женщина: если нравится, то недоступна, а если доступна, то вредна для здоровья.

Уж на что нейтральный Джонни и то поддержал его: «Сейчас мужчины столько пьют и едят, что зараженные их примером женщины решили не отставать от сильной половины человечества».

Когда Фреди наполнил свой прожорливый желудок и стал что-то напевать, беззастенчивая Луиза быстро угомонила его:

– У вас такой бас, что лучше бы не слушать вас.

Однако и ее фальшивое соло Джонни воспринял без особого восторга.

«Уши единственного соседа вовсе не против вашего ночного пения, а вот его нервы дико протестуют. Ваше счастье, что соседом оказался я, а не мой отец, он же дядя: иначе он быстро поставил бы вас на место», – мирно возмущался Джонни, потерявший впустую вечер, поскольку был уверен, что при ней братья вряд ли будут говорить о своих преступных замыслах.

* * *

А поздним утром они без всякого энтузиазма обсуждали вчерашнюю попойку. Страдающий от головной боли Фреди был категоричен:

– Кажется, я немного перебрал. А от этой рыжей навязчивой бестии еле избавились. Ох и баба!

Не менее пасмурный Билл вторил ему:

– Судя по тому, что ее нет в моей постели, она действительно ушла. Но во сколько? Совершенно не помню.

Джонни и рад бы ему подсказать, но сам не знал, потому что в это позднее время ему снились кошмары. Билл приложил ко рту пустую бутылку и, с жадностью проглотив несколько капель, продолжил:

– Я хотел бы любить сразу всех, но где найти на всех здоровья? А она мне понравилась. Фреди, может, пригласим? – Тот отреагировал пассивно. – Если в глазах двоится, не пора ли пригласить третьего?

– Зачем она тебе?

– Даже волку и то нужна подруга.

– Не обольщайся, этот союз ни к чему хорошему не приведет: женщины состоят из одних ошибок и недостатков, а мужчины являются их причинами. Ты хочешь войны? Так я тебе и без Луизы ее устрою, дай только повод.

– А может, все-таки возьмем ее с собой? – Не то настаивал, не то неуверенно просил Билл, стоя перед зеркалом и расчесывая свои взлохмаченные седые волосы.

– В качестве кого? Мы же не людоеды.

– Да что ты: Господь с тобой. Я же не для этого.

– Тогда она нас переживет. За таких не бойся: ядреной женщине и яд не страшен. А ты что так испугался? Что, влюбился? Любовь ничто не значит, коль за нее мужчина платит. Женщины, словно мухи, так и липнут к чужим деньгам.

– А у тебя они есть? Фреди, мы еще никто, самые настоящие нищие! Как корабельные крысы.

– Красивая женщина, как сыр в мышеловке, – может быть приманкой.

– Ты спрашиваешь: зачем мне красота слабого пола? Да потому что сильного – я просто боюсь.

– Женщина на корабле – к несчастью. А присутствие женщины на необитаемом острове с двумя мужчинами приведет к постоянным дракам, неминуемой войне и убийству. Закон жизни!

– Ой, любишь ты всё преувеличивать. Она же будет нам готовить.

– Брат Билли, а ты у меня на что?

– Тогда она будет помогать мне кашеварить и за нами ухаживать. Красивая женщина никогда не испортит хорошую погоду, а плохую – может скрасить. И потом, должен же кто-то содержать наш домашний очаг.

Но в то безрадостное утро больная голова Билла не в состоянии была уяснить элементарное: если девица откровенно предпочла брата, то Фреди никогда не простит ей этой грубейшей ошибки, поэтому ни при каких условиях не согласится с ее присутствием в их честно́й холостяцкой компании. Закон ревности. К тому же зачем лишние свидетели при проведении такой ответственной операции. Да и делиться с посторонними он ох как не любил. Закон жадности. Он снова представил эту наглую девицу и изрек:

– Женщина сомнительного поведения привлекает только сомневающихся, женщина легкого поведения – легкомысленных, а проститутки – просящих прощения. Так что никому не верь и не давай ей даже малюсенький повод на большие надежды. Учти, любой повод всегда на поводке у женщин: они только этого и ждут!

Невольно ему вспомнилась вторая жена, которая сбежала от него: отсюда и патологическая ненависть к слабому полу. Но истинную причину напомнил «заботливый» брат – как на болезненную мозоль наступил, – который не только любил, но и умел портить настроение:

– Муж так любил изменять, что жена стала его заменять. Подвиги мужчину украшают, а рога – унижают. Фреди, по-моему, это к тебе относится. Ты не находишь?

– Супружеские узы всем хороши, если они не превращаются в семейную уздечку, канаты, цепи… Ты же знаешь мое отношение: запретный плод всегда сладок, только со временем гнилью отдает. А что ты на меня пальцем тычешь? Ты про свою вспомни…

– А что я? Одного ума показалось мало, так я собрался уже жениться на дурре. Но как же вовремя я опомнился! Так что до брака – в прямом и переносном смысле – дело не дошло, но и шедевр не сотворил. Не скрою, с ней я подумывал уже о петле, но своевременно одумался: несмотря на низкую стоимость жизни, она всё же дорога мне, потому что похороны еще дороже обходятся.

– Верно говоришь: жизнь нищает, а смерть – дорожает. Так что еще поживем, повоюем! Когда мне надоела вторая, я с легкостью расстался с ненавистной женой, но она и в тюрьме пыталась меня достать своими претензиями. Знаешь, что она мне постоянно твердила: «Надумал уйти из жизни – иди, только заплати вперед налоги и алименты».

– Да, не везло тебе с женами. Как и мне с детьми.

На этом контроль за братьями пришлось прервать: они куда-то вдруг заспешили.

«Но почему заранее не предупредили и не доложили?» – возмутился Джонни, теряясь в догадках.

* * *

Спустя несколько минут, он бросился на поиски, но встретил Стеллу, однако она подозрительных типов не видела. Зато неожиданно нарисовалась капризная, с вечными претензиями старушенция по прозвищу Мымра. Она сразу обрушила весь свой гнев на Джонни. На кого же еще – он к этому уже привык.

– А ты, шутник, дождешься у меня…

– Разве я занимал к вам очередь? Буду откровенен: ничего хорошего от встречи с вами я не жду. – Джонни демонстративно присмотрелся к ней и с издевательским прищуром и воскликнул: – О, Боже, неужели это вы? Бедненька тетя, как вы постарели: я сразу даже не узнал вас.

– Негодный мальчишка. Твое счастье, что не я твоя мать… и не твоя тетя.

– Это верно, вы больше похожи на прапрабабушку, которую я в глаза не видел, а то бы сразу стал заикой. – Возмущенный Джонни и не думал сдерживать справедливую, на его взгляд, откровенную дерзость. – Какое счастье! Иначе я не вынес бы подобного родства.

– А то я задала бы тебе такую трепку – век бы помнил!

– При всем моем желании я и так вас не забуду.

На этот раз даже терпеливая Стелла не в силах была сдержать свой вполне оправданный вопрос: «За что вы его?»

– За всё. Кто опять ночью носился по палубе? Я буду жаловаться… вашим родителям.

– И правильно сделаете, – согласился с ней Джонни. – Дети всегда невинны – во всем повинны их родители.

– Нельзя так носиться и кричать в общественном месте.

– А что делать… Детство любит бегать, а старость вынуждена ползти в нужном направлении. Вам нас не понять. Присмотритесь: все дети такие яркие! Скажите: почему же к старости они тускнеют, становятся нервными и несносными занудами?

Озадаченная Мымра надула губы, ее нижняя челюсть устрашающе выдвинулась еще больше: осталось только зловеще оскалиться, чтобы окончательно повергнуть юного собеседника в шок. Но она ограничилась тем, что устремила на него свирепый взгляд, словно хотела глазами съесть его. Однако Джонни быстро нашелся:

– Да не смотрите на меня так, будто я злостный неплательщик алиментов: детей у меня еще нет. Похоже, что у вас тоже.

– Нахал!

Одним этим словом и негодующим видом она выдала себя, подтвердив, что этот мальчишка-грубиян оказался прав. И тогда с ее стороны последовали другие оскорбления, и, как ни странно, ей никто не мешал высказаться. Пока она словесами утешала себя, Джонни досконально разглядывал ее и, уловив последние штрихи для составления общего портрета, в порыве гнева хотел было ответить ей тем же: «Миссис, с вашей редкой красотой вам бы только Бабу-ягу играть в шоу ужасов», но не рискнул, отметив про себя одну характерную особенность: «Женщина никогда не согласится умереть старой, поэтому тщательно малюет себя до неузнаваемости. Но от правды жизни всё равно не скрыться».

– Миссис, у вас всё? Вот и славно, мы за вас рады и больше не задерживаем. Общаясь с взрослыми, дети постоянно экспериментируют над ними, заранее набираются практического опыта, так как догадываются, что им тоже придется находиться в подобной шкуре. Так что, не обессудьте.

– Мы еще встретимся, – фыркнула старушка и заспешила прочь, будто ее ждут очень важные и громкие дела.

Заранее предвидя шум и переполох, Джонни артистично схватился за голову.

– Только не это, только не ночью… Пощадите и не будите.

Да и Стелла почему-то не сомневалась, что эта Мымра еще не раз напомнит о себе. Вот только не знала: в радости или в беде. И сразу припомнила слова матери:

– Не обвиняй вредных людей – лучше объяви войну их вредным привычкам и поступкам.

Не расставаясь с игривым тоном, Джонни поддержал ее:

– С удовольствием бы. Как бы я хотел превратить их в свои надежные союзники. Но с этой привередливой и неуравновешенной особой – дохлый номер.

* * *

В плохом настроении Джонни вернулся в каюту – и сразу к своим обязанностям. Захмелевший Билл что-то невнятно лепетал, а потом вдруг вспомнил:

– А помнишь, – обратился он к брату, – мы, бухие, забрели в зоопарк и пооткрывали там клетки хищников. День открытых дверей превратился в день открытых зверей. Ой, что там началось: сколько же у трусливых людей ловкости и прыти!

Джонни вспомнил этот эпизод: его показывали по телевизору, как все, испуганные взрослые и зареванные дети, метались по площадкам и аллеям. Некоторые сидели на заборах и деревьях, другие на фонарных столбах и всевозможных постройках. А звери превратили людей в живые игрушки и гонялись за ними, наводя дикий ужас. Были в тот день и пострадавшие, хотя насмерть никого не загрызли.