Текст книги "Острова испытаний"

Глава 22

Помирились братья только утром, поскольку ночью не жалели эмоций и свои глотки, чтобы с помощью храпа высказать друг другу всё, что накипело и наболело. Даже сыщик несколько раз просыпался от голосовой канонады и слышал через чувствительную стенку, как захлестывали их агрессивные эмоции.

С облегчением покинув туалет, помятый, словно снова побитый, Билл с ужасом разглядывал себя в зеркало.

– Уж лучше пусть на роду будет написано, чем на физиономии, – признался он, делая примочку мокрым полотенцем.

Сморщенный от боли в голове и по всему телу Фреди с трудом разбирался с недавним прошлым: накануне, вот таким же ненастным утром они слегка заглянули в завтра и только к вечеру с трудом вернулись из запойного вчера. А где же они находились всё остальное время? И где пребывают сегодня? Ответ так и не нашелся, пришлось прибегнуть к красноречию, полагая, что это его главный козырь:

– Не беда, что разбито лицо, страшнее – вдребезги яйцо! – вдруг он вспомнил свирепую физиономию боцмана, его даже передернуло. – Ты помнишь, что он сказал нам при знакомстве: «Из всех новичков для меня самые лучшие с опытом… работы!» Ох ты, какой шустрый. А тюремный опыт что, не учитывается? Ах, он у вас не в почете. Но мы всё равно всех надули.

– Все говорят, что он такой подхалим!

– Все подхалимы когда-то были пресмыкающимися. Я думаю, недолго ему осталось командовать. Если дурака вовремя уволить, то кого-то из подчиненных еще можно спасти. – Фреди привстал и невольно взглянул на полированный шкаф, где увидел свое отражение. – Ой, и вправду у нас сегодня такие свирепые рожи! Только страшилищ в кино играть.

– Фреди, не вздумай взглянуть на себя в зеркало: не оскверняй его своим уродливым видом. Ты напоминаешь Квозимоду.

– Это кто такая?

– Не она, а он: пора бы знать своего известного близнеца, хотя и литературного.

Прогуливаясь на корме, Джонни заметил братьев в отдалении от других загорающих: они словно стыдились своего внешнего вида. Дешевые невзрачные татуировки, многочисленные синяки, царапины и ссадины не красили их, поэтому дебоширы предпочли держаться подальше от приличной публики. Фреди выделялся своими габаритами и откровенным недовольством на лице. У сыщика сложилось мнение: когда-то он кусочек счастья съел – и до сих пор страдает от запора.

Всевидящий бинокль позволил разведчику детально изучить их непохожие тела и убедиться, что Билл никогда не расстается с ключом от кладовки. Заметил он и другое: на толстой физиономии Фреди ни одного синяка.

«Мистер, с вашей бесстыжей рожей только самой любезностью работать. Да, да, у вас такая красная харя, что хочется потушить ее плевками презрения. А на морде Билла – целых два синяка! Явная несправедливость! А я всегда за равновесие в природе и полное равноправие в обществе. Придется постараться, чтобы хоть как-то уравнять их. Хотя бы в этом».

* * *

Следующие две ночи выдались для братьев более-менее спокойными, во всяком случае без особых приключений и очевидных неприятностей, что вызывало особую подозрительность и казалось для них непривычно. Чтобы хоть чем-то занять себя, они строили планы на будущее, а потом бурно обсуждали их. Главный спор заключался в том, куда вложить деньги. Это позволило им после мучительного отдыха от пьянства расслабиться до такой степени, что они снова крепко поругались и сорвались: пристрастие к алкоголю всё же брало свое. А в хмельных головах рождалась особая агрессивность.

В два часа ночи, когда они всё же угомонились, Джонни привычно заглянул к ним в каюту – причем так уверенно, почти как к себе домой, – и осмотрелся. Братья пребывали в таком «убитом» состоянии, что он мог делать с ними что угодно, но сегодня у него одна цель: уравнять их физиономии. Борец за справедливость подошел к храпящему Фреди, сжал кулаки и стал настраиваться, представляя себя в боксерских перчатках то около шустрой груши, то около увесистого мешка. Мысленно потренировавшись, он сомкнул веки и представил, как сейчас нанесет сокрушительные удары. Но стоило ему открыть глаза – сразу терялся: чего-то не хватало. Злости? Так она в отношении их всегда присутствует в нем. Тогда он отступил назад, заранее открыл дверь, чтобы вовремя выпорхнуть в коридор, и снова подошел к жирной жертве, издающей нечленораздельные звуки.

«Хочешь стать звездой – получи в глаз: из искры возгорится пламя славы».

Однако противный Фреди и не подумал ответить, потому что всегда был глух до чужих мыслей. Представив себя в роли свирепого бандита, Джонни замахнулся, но снова что-то остановило его. Что именно, он не знал, но только не жалость. Глубоким вдохом, втянув в легкие воздух, он всё же решился на отчаянный поступок и врезал Фреди по глазу – тот даже не проснулся. От подобной наглости Джонни так разозлился, что со всей силы ударил по другому и тут же смылся. Однако никто за ним не погнался, а за дверью царила безмятежная тишина, словно ничего не произошло. Пришлось закрыть бандитов на ключ и удалиться восвояси.

«Да, видимо, я не обладаю еще достаточной силой убеждения и внушения. Придется потренироваться в спортзале», – сокрушался он, укладываясь спать.

Очнулся Джонни от неслыханной ругани и тут же продрал глаза. Как и ожидалось, первым начал Фреди:

– Ах ты, сволочь! На пьяного, на спящего брата руку поднял! Я тебе сейчас такое устрою…

Послышались удары и гулкий грохот мебели – общая перегородка привычно задрожала от страха, затем послышались неубедительные оправдания Билла:

– Да как ты мог подумать об этом? Я же крепко спал. Да неужели я опущусь до такой низости? Ты же знаешь меня: я лежачих не бью, а сразу убиваю.

– Да, знаю, что ты способен на всё! Но совершить такое!

После «такого» откровенного оскорбления потасовка вспыхнула с новой силой. В результате временное равенство по количеству синяков на лицах враждующих братьев вновь было нарушено. К глубокому сожалению справедливого Джонни, и это непродолжительное сражение местного значения закончилось не в пользу Билла: видимо, сказывалось очевидное неравенство весовых категорий. Зато он умел хорошо царапаться, больно и до крови, за что ему доставалось еще больше.

* * *

Тем временем жизнь продолжалась, стремясь преподнести приятные и не очень сюрпризы. Экватор путешествия был преодолен, а братья каких-либо активных действий не предпринимали, они словно чего-то выжидали. Наблюдая за ними, Джонни не мог сидеть без дела, в последние дни ему не давала покоя карта. После повторного детального ее изучения он пришел к выводу, что должен внести в преступные планы соседей путаницу, чтобы они пошли по ложному пути. Полностью изменить карту, он, конечно, не мог, но частично – ему вполне по силам. Порой достаточно одной цифры, а поскольку Джонни мелочиться не любил, то решил действовать глобально. Но как претворить свою гениальную задумку?

И вновь его выручила Стелла, она с приветливой улыбкой сообщила ему, что познакомилась с известным писателем.

– Представляешь, ему 80 лет! А он еще ходит и самостоятельно поднимается по лестницам!

– А что же ему, лежать, что ли? Подумаешь, восемьдесят… да я в сто лет буду бегать! – уверенно пообещал Джонни. Вдруг его осенило, и он обратился с вопросом: – А ты можешь меня познакомить с ним?

– Конечно. Тем более что он приглашал в гости на чай.

– Точно. Купим тортик – и к нему.

– Что, прямо сейчас?

– А чего тянуть? Время – деньги, нельзя их попусту транжирить.

Воспитанная в приличной семье Стелла одновременно растерялась и засомневалась.

– Неудобно как-то. А вдруг он в это время работает или отдыхает.

– Да творческие люди всегда работают, у них нет выходных. Ну что, поехали? Постучимся – откроет: хорошо, а нет – в следующий раз наведаемся.

Когда Джонни заражался какой-то идеей, то умел убеждать, и отзывчивая Стелла согласилась: она даже не догадывалась о дальних планах своего юного друга, но ей приятно было оказаться хоть кому-то нужной и полезной. Он подкатил ее к двери и уверенным тоном потребовал:

– Стучи.

Теперь она уже не сомневалась и с легкостью подчинилась, однако сделала это так робко, что пришлось ему продублировать: у него получилось более громко и настойчиво. Дверь открыл небольшого роста старичок с седой бородкой. Увидев Стеллу, он приветливо улыбнулся и галантным жестом пригласил мисс в каюту. Стоявший рядом Джонни воспринял его доброжелательство и в свой адрес, так как в данном случае они единое целое, поэтому смело толкнул коляску через порог. В холле благосклонный хозяин сразу предложил юным гостям проследовать к столику, Джонни присел на диван и осмотрелся.

По своей внешности мистер Сэймс никак не напоминал писателя: показался слишком простым и добрым.

«А где же присущая таким людям важность? А может, он детский писатель?» – предположил Джонни, выжидая подходящий момент, чтобы задать главный вопрос. А пока пришлось ограничиться второстепенным:

– Над чем работаете? Сказки, рассказы или настала пора мемуаров?

– Почти угадали, молодой человек. Если из преклонного возраста вычесть детство, отрочество, юность и зрелые годы, то останется старость, а в ней мало чего приятного. У времени самое главное это сроки. Но осознаем мы это, когда его совсем не остается для серьезных и самых важных дел. Вот и приходится развлекать себя мемуарами и еще раз с радостью окунаться и переживать те славные периоды жизни.

– А вы давно пишите?

– С детства. Жизнь – это азбука, и до буквы «Я» из живых авторов еще никому не удавалось дойти. Удастся ли мне – большой вопрос. Думаю, что я тоже опоздал: надо было начинать с самого рождения. – Он уставился в окно и задумался, затем глубокомысленно выплеснул: – В молодости не успеваешь раскрыть свои возможности, а в старости ничего другого не остается, как об этом сожалеть.

Голова и плечи Джонни удивленно дернулись, ему стало жаль этого писателя.

– Откуда такой пессимизм? Согласен, что в результате прогресса медицины абсолютно здоровых людей практически не осталось, но до ста лет у вас еще есть время, чтобы столько всего написать!.. в том числе и для нас.

– Спасибо, молодой человек, у тебя доброе сердце. Но… – он умолчал о своей неизлечимой болезни, сказал только: – Все знают, куда выведет вас кривая линия жизни, а вот куда выведет прямая – это вечная загадка, поэтому-то по ней мало кто ходит.

Однако не прошло и минуты, как юный собеседник не выдержал и перешел к делу, своему делу, о котором он вынужден скрывать.

– А вы как пишете: от руки, на машинке или на компьютере?

– Я ретроград, поэтому пишу по старинке, от руки.

– Шариковой ручкой или гусиным пером? – полюбопытствовал Джонни: на его лице застыла лукавая полудетская улыбка.

– Хоть я и стар, но не до такой же степени, чтобы гусиным пером!

– Я имею в виду – чернилами?

– Да, у меня очень хорошая ручка с золотым пером, которая заправляется чернилами.

– Ой, я ни разу не пробовал, а можно?..

– Вот до чего довел прогресс! – усмехнулся мистер Сэймс, ему понравилось любопытство и простота этого незакомплексованного мальчика, поэтому он взглядом извинился перед Стеллой и собрался удовлетворить настойчивую просьбу ее настырного приятеля.

Они проследовали в соседнюю комнату, и хозяин сделал широкий жест старческой рукой.

– Вот здесь я и работаю.

– Над чем еще, если не секрет? – снова полюбопытствовал Джонни.

– Покопаться в ошибках бесшабашной молодости доставляет большое удовольствие старикам. Про писателей я вообще не говорю: для них это просто наслаждение.

– Мистер Сэймс, как вы думаете, существует конфликт поколений или его необоснованно раздувают?

– Конфликт отцов и детей вечный. В нынешнее время он еще более обострен.

– Почему? – заинтересовалась Стелла и тут же смутилась, так как внезапно вмешалась в мужской разговор.

– Всё очень просто. Молодым никогда не понять старость – это надо лично пережить и прочувствовать. А старость хоть и гордится тем, что дожила до своих лет, но… совершенно не знает, что делать дальше. А всё почему? Да потому, что далее их опять ждет что-то новое и неизведанное. С годами мы теряем возможность понять мир сразу и целиком – для этого у нас было детство: вот тогда мы могли всё! А оно слишком короткое, как и память, и мы не успеваем воспользоваться этим бесценным божьим даром.

С разрешения хозяина Джонни с напускной серьезностью присел в кресло и за писательским столом сразу ощутил в себе такую важность и значимость, будто сам уже написал сотни бестселлеров. В это время коляска Стеллы из дверного проема приблизилась и замерла напротив новоиспеченного литератора.

– А тебе идет, – признала она, наградив его лучезарной улыбкой.

От этих слов Джонни благодарно просиял и пообещал что-нибудь сочинить и посвятить ей. Услужливый мистер Сэймс тут же положил перед ним лист бумаги и ручку. Вот теперь появилась реальная возможность не только потрогать ее, но и что-то написать.

Пока мистер Сэймс с подчеркнутой деликатностью ухаживал за Стеллой, Джонни был предоставлен сам себе. Однако что-то его не устроило, и он снова оказался в их обществе.

– Я сейчас, – провозгласил он, а сам не мог скрыть своей нетерпимости. Она сразу прочитала на его по-детски умиленном лице: ему надо срочно куда-то сбегать.

– Ты куда? Что-то стряслось? – искренне удивилась Стелла его внезапной торопливости. В ее округленных глазах сыщик прочитал откровенный испуг: неужели он решил оставить ее одну. Однако последовал обыденный ответ:

– За тортом. Мы же договорились. Не волнуйся: я быстро.

Он пулей выскочил из каюты и бросился к себе. Сердце бешено клокотало, а в голове трепетала только одна мысль: «Только бы они не оказались в номере. Хоть бы они в это время куда-нибудь провалились… На одну минуту – мне и этого времени хватит».

Промчавшись по коридору, он застыл у двери братьев и прислушался: вроде тихо. На всякий случай постучал. А сам – к себе и затаился. Никто не откликнулся и не вышел.

– Ну, слава богу, – обрадовался он, доставая из тайника ключ.

Проникнув в соседнюю каюту, метнулся под стол, отклеил карту – и на выход. Теперь он уже с облегчением летел в магазин, без очереди купил первый попавшийся торт – и к писателю. Успел вовремя: хозяин уже разливал кипяток по чашкам. Но Джонни было не до чая. Он быстро выпил свою порцию, отведал маленький кусочек бисквитного торта и попросил разрешение снова сесть за письменный стол.

– Ну что же, дерзайте, молодой человек, а мы не будем мешать вам творить великое, вечное, светлое, – поддержал он веселый тон и любезно предложил Стелле продолжить чаепитие.

Уединившись, Джонни достав из-за пазухи карту, развернул ее. Чтобы сравнить цвет чернил, он сделал на отдельном листе несколько черточек. К его радости, они внешне оказались похожи с теми, что на старинной карте. Теперь в нем должен проснуться большой мастер подделки документов. Предварительные навыки у него, конечно, были, и для него не составляло большого труда единицу исправить на четверку, ноль на шестерку, восьмерку и девятку. Но кое-где он добавил и другие цифры.

«Теперь мои соседи-кладоискатели никогда не найдут то, что ищут. Точная копия осталась только у меня, но им не удастся добраться до нее».

Однако ликование Джонни было недолгим, так как высохшие свежие цифры отличались от старых надписей, поблекших от беспощадного времени.

«Бандиты сразу всё поймут. Что же сделать, чтобы записи стали одинаковыми?» – размышлял он, пряча карту на прежнее место, ближе к телу.

В этот момент вспомнил о Стелле и своем обещании. Чтобы оправдать свой интерес к ручке, он принялся сочинять. Родилось следующее, пусть слишком просто и банально, зато от души: «О, Стелла, ты прекрасна, я рад, что встретился с тобой. И наша встреча не напрасна – я за тебя готов на бой».

Вернувшись на свое место за столиком, он с поклоном галантно протянул ей лист, она быстро пробежала взглядом и благодарно кивнула.

– Спасибо, мой рыцарь. А у тебя красивый почерк.

– Такой ручкой невозможно плохо писать. Мистер Сэймс, а вы пишете детективы?

– В молодости пробовал.

– Тогда вы наверняка знаете, что надо сделать, чтобы чернила и бумага постарели?

– Очень просто. Надо положить их на солнце.

– Действительно просто. Тогда я проведу небольшой эксперимент.

Он встал и снова удалился, чтобы на карте обвести все цифры: пусть будут одинаковыми. Затем непоседливый гость сделал одолжение любезному хозяину и выпил еще чашку чая, после чего предложил Стелле прогуляться. Она согласилась, полагая, что они и так отняли много времени у мистера Сэймса.

Объяснив, что ему надо на минуточку зайти к отцу, он оставил Стеллу на палубе, а сам – к себе. Возвращать карту на место он и не думал. В своей каюте он разложил ее так, чтобы солнечные лучи попадали на нее: нечего времени терять – пусть делают свое старческое дело. К Стелле он вернулся с хорошим настроением и изо всех сил старался веселить ее – она сегодня это заслужила. Однако он тут же поймал себя на мысли: а разве только сегодня? Ему с ней всегда приятно.

* * *

Но жизнь так устроена, что преподносит коварные сюрпризы, видно, в ней так устроено, что белая полоса обязательно сменяется черной.

«Почему же она не хочет, чтобы у людей всегда был праздник?» – размышлял он, предчувствуя что-то неладное. Поэтому на этот раз к своей каюте он подкрадывался очень осторожно. Обернувшись, он юркнул к себе и закрылся. Первым делом – к карте: солнечные лучи уже не заглядывали в ее содержимое, словно потеряли к ней всякий интерес. Это насторожило Джонни: а может, там и нет никакого клада? Ведь солнцу сверху виднее.

«Нет, надо всё проверить и лично убедиться. Не просто же так они туда стремятся и так основательно подготовились. Чтобы добыть ее, они столько крови пролили! А пираты? Еще больше. Нет, я за справедливость, нельзя допустить, чтобы одни преступники завладели богатством других и процветали. И вовсе неважно, что тех пиратов давно уже нет, а их кладу сотни лет. Да и куда им столько? Если берешь на себя слишком много – другим может не хватить», – мысленно остудил он их горячие головы и зверские аппетиты.

Затем с надеждой уставился на цифры: может, они что-то подскажут. А они сиротливо смотрели на него и красноречиво молчали, явно выделяясь на фоне других поседевших от времени рисунков и надписей. Значит, слишком мало палили их солнечные лучи. Тогда он стал призывать их к беспощадности. Вдруг в терзаемых новой проблемой мозгах родилась искрометная идея: а что если попробовать использовать еще и настольную лампу. Джонни живо из карты соорудил простейший абажур и нажал на кнопку. Вот теперь совсем другое дело, даже ночью не буду выключать. А у самого беспокойство:

«Только бы не спалить: бумага-то хрупкая. А вдруг братья захотят что-то уточнить или проверить ее сохранность? Сунутся, а ее нет. Тут такое начнется! В первую очередь перероют всё у себя. А потом станут подозревать соседей. С той стороны у них лестница… Выходит, все шишки свалятся на меня! – ужаснулся он и приложил горячие ладони к пунцовым щекам, как будто им заранее уже досталось. – Да эти изверги сразу меня прибьют».

Джонни представил их свирепые физиономии и орудия убийства: ножи, пистолеты, удавки… Однако эта безрадостная картина и особенно перспектива родили новую, еще более страшную мысль.

«Нет, сначала они будут меня пытать, – но я буду терпеть, – а потом выбросят связанным за борт. И концы в воду. Мол, ветром сдуло мальца: он же легкий. – Почесав затылок, он удостоверился, что пока жив. – Только бы они не хватились. Хотя бы два-три дня. Иначе…»

Юного сыщика снова охватила дрожь. Он забился в угол кровати, прижал сложенные ноги к груди и прикрылся подушкой, словно в него вот-вот выстрелят. В душной каюте воцарилась идеальная тишина: он слышал даже биение своего трепетного сердца. Впервые он засомневался: а хорошо ли знать чужие тайны? Без них спокойнее и никаких угроз. Но тогда жизнь станет до безумия скучной и тоскливой, как затянувшийся осенний дождь. А с его точки зрения это уже не жизнь. Поэтому он сразу, с первого дня решил действовать, хотя и рискуя собственной жизнью. Теперь остается продолжать начатое дело. Однако что он должен предпринять в первую очередь? Ответ подсказал внутренний голос: «Вот что, Джонни, для начала отыщи начало, и цепочка обязательно приведет тебя к концу». В этом он нисколько не сомневайся, что придало ему уверенности.

Глава 23

О своей странной любви к необычным событиям, жареным фактам и остросюжетным новостям, особенно к секретным и скрытым от близорукого окружения, предусмотрительный Джонни особо не распространялся. Да и о своей жизненной позиции не вещал на каждом углу, предпочитая осторожность и осмотрительность. Пусть лучше он замечает и видит всё, а его никто или самый узкий круг. Но кто-то словно ненароком узнал о его пристрастиях и решил испытать, причем очень тонко и хитро, порой, правда, жестоко и даже беспощадно. Прежде всего игривая судьба, видимо, захотела проверить на прочность его детскую, неокрепшую еще психику.

Это случилось в очередной раз и, как всегда, внезапно. Тихий и внешне безобидный вечер вроде бы ничего не предвещал, а тут всё сошлось и пересеклось… и такое открылось!!! В тот злополучный вечер Джонни случайно стала известна очень важная семейная тайна, которая в корне перевернула его сознание и прежние представления о честности и порядочности. Неизвестно по чьей воле, но так случилось, что по одну сторону разместились бандиты, готовившие смерть, а по другую – смиренные родители Джонни. Обычно за их перегородкой всегда было тихо и пристойно, а тут кто-то словно специально взорвал привычную тишину. Он с удивлением услышал подозрительное оживление. Невольно насторожился – сработала профессиональная интуиция сыщика – и инстинктивно приложился ухом, а сам подумал: «Замочная скважина – ключ ко многим неожиданным открытиям и тайнам. Но поскольку ее нет, придется воспользоваться другими способами и методами».

Он отчетливо различал доносившиеся взволнованные голоса отца и Кэтти. Произошло что-то серьезное, решил он и на полную мощность включил свое внимание. Первые же слова бросили его в холодный пот.

– Ты на него не обижайся, он же сирота.

«Сирота, сирота, сирота… – неосознанно повторялось глухим эхом в его ушах. – Но кто это?» – еле справившись с нахлынувшим волнением, задался вопросом возбужденный разум.

– А кто же вы с мамой? – потребовала откровенного ответа Кэтти.

Но еще больше эта фраза поразила Джонни, терявшегося в справедливых догадках: о ком же всё-таки речь? Но что-то уже подленько так нервировало и даже пугало его подсознание, хотя ядовитая отгадка вроде бы напрашивалась сама собой. Затаив дыхание, он еще плотнее прилип к стене и готов был проломить ее, чтобы не только услышать пояснение, но и заглянуть в глаза отца, столько лет скрывавшего от него правду.

– Ты слышала о Бреде, это мой старший брат. Джонни не только внешне похож на него: такой же предприимчивый, рискованный и настырный. В 18 лет он разругался с отцом и покинул дом. Где-то скитался, что-то пытался… хотел всего добиться сам. Сначала у него ничего не получалось, он разорялся, прогорал, скрывался, но снова поднимался, что-то придумывал и постепенно пошел в гору. Вскоре он основательно встал на ноги, женился – на русской, – стал очень богат и независим.

– А почему русская? Он что, среди англичанок и американок выбрать не мог?

«Кетти, не будь такой высокомерной националисткой. Тебя еще не спросили», – мысленно оборвал ее Джонни, хотя это известие у него тоже вызвало удивление.

– Они вместе учились, говорят, она была очень красивой и одаренной, помогала ему. Однажды они уехали отдыхать на ранчо, а ночью на их дом упал пассажирский самолет. Погибли все. К счастью, Джонни в это время остался в особняке, который Бред недавно купил на берегу моря. Ему в то время было полтора года.

– А мне два с половиной, но я не помню, как он появился в нашем доме, – призналась Кэтти.

– А еще у меня есть сестра Фабиан, ты знаешь свою тетушку.

«Я тоже», – мысленно признался слухач, а сам думал только о погибших родителях.

– Тогда она была совсем молода и не замужем. Вот мне и пришлось взять Джонни. Пусть, думаю, растет у нас: там, где один ребенок и второй не лишний, тем более вы погодки.

– Да уж, такой последыш – не подарок. По себе знаю, как вам пришлось хлебнуть с ним.

– Мы его растили, воспитывали и кормили, как родного… – вмешалась дрогнувшим голосом мама, однако муж тут же перебил ее.

– Это он нас кормил. Ты даже не представляешь, как он богат! Во-первых, огромная страховка в связи с гибелью родителей. А еще шикарный особняк, отели, предприятия, акции и другие ценные бумаги… И всё наследство завещано ему одному, а это приносит колоссальный доход! Поначалу мы с сестрой возмутились, но потом остыли и договорились, что я возьму его на воспитание при условии, что временно задействую часть средств, чтобы самому подняться. На эти деньги я купил квартиру, адвокатскую контору. Так вот пришла пора возвращать долги, а платить нечем.

На этот раз у Кэтти прорезался писклявый голос:

– Выходит, мы нищие? И теперь зависим от него?! От какого-то… сумасбродного мальчишки?

Судя по интонации, она готова была зареветь от обиды, а может, уже и хлюпала, но Джонни не видел ее заплаканного лица.

– Ты права. За всем его богатым имуществом, недвижимостью и ценными бумагами исправно следит адвокат. Так вот, он напомнил мне о долгах – иначе суд.

– А что будет с ним, с этим Джонни? – издевательским тоном выговорила имя брата Кэтти. На этот раз Джонни даже мысленно не выразил обиды – ему не до этого было.

Отец понурым голосом пояснил:

– Теперь он будет жить у Фабиан, в своем особняке. Мы еще тогда так договорились… Как же быстро пролетело время. А после совершеннолетия он вступит в свои законные права и станет одним из самых завидных женихов Америки.

– Ну почему одним так везет, а другим – ни чуточку? Как же я ему завидую… этому взбалмошному мальчишке. Почему не я на его месте? Ненавижу его.

В комнате родителей, кажется, началась истерика. Для бдительных и любопытных ушей соседей любая стена – не преграда. Пока перепуганные родители утешали ревевшую дочь, Джонни перевел дыхание и с волнением взял чашку-наушник, чтобы увеличить звук и лучше разбирать каждое слово, теперь они представляли для него огромную ценность.

Случайно узнав эту тайну, теперь он был вооружен, но… не опасен. За что им мстить? Вероятно, он не до конца еще осознал услышанное, поэтому не испытывал ни страшного горя по поводу потери настоящих родителей, ни дикой радости от обретения неслыханного богатства. Скорее, он был подавлен, обескуражен и ошарашен этими судьбоносными новостями, разом свалившимися на него, поэтому притаился как мышонок в своей некомфортабельной «норе», пребывая в полной нерешительности, словно чего-то выжидал. А чего – и сам толком не знал.

А из соседней каюты, казавшейся где-то далеко-далеко, будто из его далекого прошлого доносились обидные слова сестры, теперь уже не родной, а двоюродной.

– Я всегда подозревала, что он не наш… Он демонстративно сторонился нас, считая чужими…

– Да что ты, доченька, успокойся, – ласково лепетала мама. И тут же ее голос обратился к другому адресату: – А ты затеял этот разговор не вовремя. Видишь, что с ней творится?

– Рано или поздно это должно было случиться, – оправдывался отец.

«Нет. Теперь он мне уже не отец, а дядя», – признал про себя Джонни, и на душе стало так тоскливо и одиноко, что усидеть на месте он не мог.

Тихо открыв дверь, Джонни выскользнул в коридор и вскоре с небывалой радостью вырвался на свежий бодрящий воздух, однако и он не помог выветрить из головы тяжелые мысли. Он признал, что насыщенное событиями время летело с бешеной скоростью, словно специально наполняя его богатую жизнь новыми испытаниями. И он все свои неудачи и оплошности тщательно анализировал: как наяву переживал десятки раз и осуждал себя за очевидные промахи, иногда беспощадно – ведь почти всегда есть выход, даже, казалось бы, из самой сложной и неразрешимой ситуации… Но он не всегда находил его, отсюда и еще большая обида, прежде всего на себя. Одно утешало, что каждый такой просчет или промах для него были хорошей школой и многому учили. От своих ошибок больше прока и пользы на будущее, чем от чужих – ведь он каждую из них выстрадал. И всякий раз он ругал себя, другим тоже доставалось, особенно за предательство. А таких примеров, когда он находился во власти плохого настроения и просто-напросто бездействовал, набиралось немало. Они как грибы вырастали из его копилки-памяти. В такие мгновения он ненавидел весь мир и свое незавидное положение обманутого и униженного человека, преданного самыми близкими, в ком ранее никогда не сомневался. А теперь вынужден жестоко разочароваться.

Как ему в этот момент не хватало близкого человека, с которым можно было бы поделиться своими безрадостными раздумьями. Он тут же вспомнил о Стелле – значит, именно она и являлась таким человеком. Но где она? Конечно же, на своем любимом месте. Взволнованный Джонни подошел к ней, хотел, как прежде, открыто улыбнуться только за то, что она есть, за ее преданность, отзывчивость, внешнюю притягательность и многое другое, о чем он даже не догадывался, но был уверен, что в ней это присутствует – иначе, как же она так щедро делится этим. Однако сделать это, как раньше, молча, ему не удалось. Вернее, получилось как-то неискренне, криво и даже фальшиво. Тогда пришлось прибегнуть к помощи уже рвавшихся наружу слов.

– Дорогая Стелла, – взволнованно начал он. – Сколько стоит твоя операция?

– Не знаю, но очень дорого.

– Теперь ты обязательно вылечишься, и тогда мы…

И вдруг, только что, он нащупал и отчетливо увидел в своих разрозненных случайностях одно целое, которое стало смыслом его жизни. Как же он этому обрадовался. Стелла это заметила.

– Джонни, ты только что купил клинику? – усмехнулась она и заглянула в его горящие глаза.

– Нет. Но если потребуется, то я для тебя… – он смутился и устремил бесцельный взгляд в бескрайний океан.

– В общем, я найду деньги. Сколько надо, столько и будет.

– Джонни, скажи честно, что-то случилось? У тебя большие неприятности?

– С чего ты взяла? – сухо ответил он и даже сам удивился: как же мгновенно может меняться настроение.

Она не стала говорить о его подавленном состоянии и унылом внешнем виде, ограничившись волнующим ее вопросом:

– И где же ты найдешь такую сумму? Думаю, что такие деньги под ногами не валяются.

– Это мои заботы. Я мужчина и хочу, чтобы у тебя всё было не просто хорошо, а здорово! Ты этого достойна. Вот увидишь, я тебе помогу. Ты только поверь мне… и себе. Безнадежно махнув на себя, трудно взлететь к небесам.