Текст книги "Люди и дороги в моей жизни. Уроки судьбы"

Арсений Владимирович Шнитников

Идея подготовки рукописи с библиографией Арсения Владимировича Шнитникова родилась сразу после ухода его из жизни, но до реализации ее так дело и не дошло. Отчасти это было связано с нашей растерянностью и в связи с потерей нашего второго лидера – Евгения Владиславовича Максимова. Другая причина заключалась в отсутствии материально-технических возможностей. Уже 18 лет Арсения Владимировича нет с нами, а чувство неоплаченного долга и вины перед ним за нашу нерасторопность с каждым годом только возрастает. Невольное старшинство по возрасту, как казалось, возлагает на меня ответственность за создавшееся положение, обязавшее больше не откладывать решение этой проблемы. Для частичной отдачи нашего долга и ответственности перед великим человеком и ученым будет уместно, на мой взгляд, показать жизнь и творчество выдающегося географа XX века – Арсения Владимировича Шнитникова устами его современников: соратников, учеников и друзей. Возможно, мною был избран не самый лучший, но вполне реальный путь абсолютного соответствия всех текстов их подлинному изложению в печатных изданиях. Часть из публикаций была выполнена еще при жизни Арсения Владимировича, другая – после… Собранные вместе и с библиографией, даже не в полном объеме, они позволяют по-новому увидеть огромную значимость выполненных им исследований.

Арсений Владимирович в экспедиции

Мое знакомство с Арсением Владимировичем состоялось во время обучения на географическом факультете ЛГПИ (сейчас педагогический университет) благодаря Евгению Владиславовичу Максимову, преподававшему нам физическую географию. Имя легендарного Арсения Владимировича было нам известно из лекций профессоров А.М. Алпатьева, Л.П. Шубаева, А.В. Гембеля, которые, как и Евгений Владиславович, относились к результатам его исследований и высоким человеческим качествам с огромным уважением. С тех пор прошло больше 30 лет, и есть возможность в полной мере оценить какое счастье выпало на мою долю не только быть знакомым с Арсением Владимировичем, но и иметь удовольствие с ним встречаться в свободное от экспедиций период почти каждую неделю. Определенным этапом в контакте с Арсением Владимировичем было время моей учебы в аспирантуре. Огромное значение имело для меня его участие в качестве официального оппонента на защите диссертации на соискание ученой степени кандидата географических наук, вместе с профессором из ЛТА Андреем Алексеевичем Яценко-Хмелевским (17.12.1970). Более высоких ценителей выполненной мною работы в Ленинграде найти было невозможно.

Трудно было тогда предположить, что после защиты диссертации Арсений Владимирович ни на один месяц не оставлял мои научные дела без внимания. При всей своей занятости он никогда не считался с затратами времени на обсуждение моих научных, спортивных и житейских проблем. Примером могут служить: рекомендации меня профессору Леониду Ефимовичу Родину для работы в отделе геоботаники Ботанического института им. В.Л. Комарова АН СССР (1969); создание по его инициативе во Всесоюзном ботаническом обществе комиссии по дендроиндикации природных процессов, и др. По сути дела, так было всю оставшуюся жизнь. Постепенно наши официальные взаимоотношения переросли в тесное сотрудничество с доверительной формой общения, как на работе, та и у него дома, на площади Искусств.

Арсений Владимирович Шнитников на берегу оз. Иссык-Куль

Арсений Владимирович Шнитников (1898–1983)

На работе мы встречались с ним долгое время в кабинете над большим залом Русского географического общества. Как правило, это был четверг, который он отдавал нам с Евгением Владиславовичем Максимовым и другим посетителям. Здесь мы вели подготовку четырех Всесоюзных совещаний по ритмичности природных процессов и явлений, три из них мы успели провести при бессменном руководстве оргкомитетом совещаний Арсения Владимировича. Меня он привлекал к их подготовке в качестве секретаря оргкомитета. Одно перечисление выдающихся ученых Санкт-Петербурга, Москвы и других городов, принимавших участие в подготовительной работе совещаний, показывало широту устремлений патриарха отечественной географии и уровень доверия к нему в нашей стране. Назову лишь некоторых из них: О.А. Дроздов, В.А. Зубаков, Е.В. Максимов, Н.А. Козырев, А.И. Оль, В.Н. Купецкий, В.Ф. Логинов, Б.И. Сазонов, Г.К. Тушинский, Г.Э. Шульц и многие другие лидеры в своих областях знаний. Этими солвещаниями подводились итоги и ставились задачи перед специалистами по развитию ритмологии, как области междисциплинарных комплексных исследований, что имело огромное значение для ее развития.

Но, к огромному сожалению, за несколько лет до ухода из жизни этот кабинет у Арсения Владимировича отняли, что лишило многих из его учеников, соратников и друзей нити регулярных встреч с ним. Я не помню других событий, которые так бы потрясли его. Он рассматривал это как изгнание из стен Географического общества, которому он отдал за всю свою жизнь бесконечно много времени и сил… Его переселение сначала на Петровскую набережную, а потом на ул. Севастьянова по сути дела лишило Арсения Владимировича возможности систематически работать в библиотеке (с 1961 по 1983 гг. он был бессменным председателем библиотечного совета ГО СССР), регулярно встречался с огромной аудиторией специалистов и всеми, кто приезжал из других городов нашей Родины и зарубежных стран.

Арсений Владимирович и Зинаида Захарьевна Шнитниковы

О значении научных и прикладных исследований Арсения Владимировича красноречивее всех говорят его многочисленные статьи и книги. Их перечень приведен в библиографии, составленной Ниной Петровной Смирновой, проработавшей с ним большую часть жизни. Мне хочется показать титульные листы книг, которые были подарены мне Арсением Владимировичем, им нет цены! Особенно часто цитируемой является монография «Изменчивость общей увлажненности материков северного полушария» (1957), так как в ней были изложены теоретические основы стратегии построения теории ритмологии природных процессов и явлений, которой он посвятил всю свою жизнь.

Арсений Владимирович внимательно следил за развитием исследований в смежных областях знаний и многократно подчеркивал важность накопления фактического материала, подтверждающего состоятельность полиритмической изменчивости природной среды. Мне он доверял анализ собранных им в экспедициях образцов древесных растений, и я очень гордился, когда встречал ссылки в его публикациях. Анализируя извлеченные из осадочных пород образцы со слабой контрастностью годичных слоев, мне пришлось прибегнуть к фиксации их границ на кальку с помощью препаровальной иглы. Позднее этот метод использовался мною и Е.И. Захариевой (1974) при анализе образцов из курганов Саяно-Алтайской группы и получил наименование «метода уколов».

Кроме того, мне посчастливилось вместе с ним опубликовать одну из статей «Дендроиндикация внутривековой изменчивости увлажненности» (1976), выполненную по образцам, собранным Арсением Владимировичем.

К огромному сожалению, многое из наших совместных планов осталось незавершенным, но теоретические идеи ритмологии, заложенные трудами Арсения Владимировича, продолжают пробивать себе дорогу при изучении самых различных элементов биосферы. Отдавая дань судьбе, подарившей счастье знать Арсения Владимировича и работать с ним, я написал статью к его столетию «Ритмы увлажненности и наводнения в Санкт-Петербурге» (2001).

Во многих случаях поступки Арсения Владимировича были непредсказуемыми, так случилось с креслом и столом, которые мне привез от него племянник Арсений и с подарком деревьев Евгению Владиславовичу Максимову. Последний случай настолько меня потряс, что я записал тогда рифмованные мысли, которые хочу привести без изменений.

 
Мне не забыть того вовек,
Когда с деревьями прощался
Наш друг – учитель, человек.
Он поклонился, бирки подписал,
Чтобы потом Евгений опознал,
Когда сажать их будет на горе.
В своих Лужках в ухоженном дворе.
Шептал о тихо добрые слова.
Без шапки на морозе голова.
Склонилась копна седых волос.
Казалось, много лет он рядом рос.
И говорил, погладив их рукой:
«Хозяин новый Ваш мне стал родной.
Большая жизнь Вам вместе суждена.
Душа моя науке о природе отдана.
Шумите кронами во славу моего народа.
Какая б над страной не злилась непогода.
Как мог я защищал и родину и мир.
Не подкосил меня удобства эликсир.
Прошел я по Земле сквозь три войны.
Ни в чем не поддавался козням сатаны.
Всю жизнь растил своих учеников.
Способных выйти из незнания оков».
Подобного обряда я не видел никогда.
На фоне мудрых глаз светилась вода.
Прощаясь, вместе пили крепкий чай.
Было на сердце как-то грустно и светло.
Я понял, что профессора не одолеет зло.
Готов я гимны петь тому святому дню,
Когда мне повезло узнать его родню.
 

По моей инициативе и под моей редакцией была опубликована книга «Профессор Арсений Владимирович Шнитников: учитель, наставник, вдохновитель». СПб: Петровская академия наук и искусств. 2001.-168 с. В ней опубликованы биографические сведения об Арсении Владимировиче Шнитникове, дается описание его научной и общественной деятельности. Публикуется библиография его научных трудов, фотографии из архивов его дочери Наташи, Н.П. Смирновой, Д.В. Севастьянова и Н.В. Ловелиуса.

Борис Анатольевич Тихомиров: «Пока я жив, эти работы, были, есть и будут!»

Мое приглашение в Ботанический институт им. В.Л. Комарова АН СССР состоялось в результате обращения профессора Арсения Владимировича Шнитникова к профессору Леониду Ефимовичу Родину (заведующему отделом геоботаники БИН АН СССР) на заседании редколлегии журнала «Известия РГО». Об этом рассказывал мне Арсений Владимирович, предупреждая о том, что меня позовут для беседы по поводу работы.

После отказа перевести меня на год в режим дневного обучения для завершения работы я ушел из ЛГПИ им. А.И. Герцена. Единственными средствами для моего существования оставались тогда 50 рублей в месяц, которые я зарабатывал в ЛГУ в качестве тренера по боксу у Владимира Ульяновича Агеевца, заведовавшего тогда кафедрой физического воспитания Ленинградского университета.

Борис Анатольевич Тихомиров (1909–1976)

Арсений Владимирович знал, что я стеснен в средствах для существования и всячески пытался мне помочь. Он рекомендовал меня президенту Русского географического общества академику С.В. Калеснику с просьбой принять на работу в качестве лаборанта, так как он был директором института озероведения АН СССР и заведовал кафедрой физической географии ЛГУ, но Станислав Викентьевич ответил, что он «будет иметь меня в виду». Сложность моего положения была запредельной, когда Анатолию Михайловичу Алпатьеву было отказано в моем переводе на очное обучение для завершения работы над диссертацией, которую еще предстояло защищать в 1970 г.; он был моим научным руководителем, исключительно чутким деликатным человеком и широко известным ученым.

После разговора А.В. Шнитникова с Л.Е. Родиным прошло немного времени и меня позвали в Ботанический институт. Леонид Ефимович детально расспросил о моей работе над темой диссертации и познакомил с профессором Борисом Анатольевичем Тихомировым. Они пообещали решить проблему моего трудоустройства. Вскоре меня пригласили для устройства на работу в Лабораторию Крайнего Севера к заслуженному деятелю науки РСФСР, профессору Б.А. Тихомирову.

У Бориса Анатольевича Тихомирова был свой стиль принятия на работу: один месяц у него пришлось работать без оформления и зарплаты, а когда он убедился, что я подхожу ему для работы, он дал команду оформить документы в отделе кадров.

Как известно, в академических учреждениях всегда не хватает свободных штатных единиц и руководители добывали их с большим трудом. На мою удачу, в бассейне р. Индигирки на прииске Ольчан, участок Селерикан нашли ископаемую лошадь, пролежавшую в многолетней мерзлоте больше 37 тысяч лет, а содержимое ее желудка оказалось в полной сохранности. Эта уникальная находка давала возможность восстановить растительность того времени, а ее сравнение с настоящей растительностью позволяло показать, какие изменения произошли за этот отрезок в истории Земли.

Чучело якутской ископаемой лошади в настоящее время находится в музее зоологического института в Санкт-Петербурге. Для выполнения исследований современной растительности создавался отряд в Ботаническом институте и Борис Анатольевич поручил набирать отряд специалистов в состав экспедиции в район находки ископаемой лошади. Он поставил мне задачу вести подготовку к этой экспедиции вместе с В. Кожанчивковым (БИН). В состав отряда вошли: М. Соколова (БИН), Ж. Белорусова (ЛГПИ им. А.И. Герцена), А. Адаменко (ЛГУ). Через месяц испытательного срока Б.А Тихомиров дал распоряжение зачислить на должность старшего лаборанта и начальника отряда. Отряд в составе из шести человек вылетел в Усть-Неру, а оттуда в район находки ископаемой лошади. Я так детально описываю начало своей работы в Ботаническом институте, чтобы показать насколько Борис Анатольевич доверял своим сотрудникам на всех этапах подготовки и выполнения экспедиционных исследований.

Не останавливаясь на деталях по сбору материалов в бассейне р. Селерикан для флористического, палинологического, радиоуглеродного и дендроиндикационного анализов в районе шахты, где была обнаружена лошадь и в самой шахте по добыче золота, и в маршрутах, хочу сказать, что это была хорошая школа для меня и моих коллег. Своеобразие места проведения исследований нашего отряда заключалось в том, что все люди на участке Селерикан были заключенными на поселении. От их отношения к нам зависело получение продовольствия, лошадей, проводников и в целом – выполнение намеченных работ.

К моему удовольствию, к нам отнеслись с большим вниманием и всячески помогали. Так Николай Федорович Фокин вместе со своим сыном даже сопровождали нас в 100 километровом маршруте к верховьям реки Селерикан. Самым первым человеком, оказавшим неоценимые услуги по организации заброски и выезда из района работ, был заместитель начальника Индигирзолото Константин Петрович Скуднев (из Москвы). Он каждый раз при встречах не забывал мне сказать, что он на Колыме по собственному желанию.

Задачу, стоящую перед отрядом мы выполнили. По итогам сезона я опубликовал в местной газете «Северная заря» большую статью (в двух номерах) «Полюс доброжелательности», в ней раскрывался смысл высокой идеи: «чем сложнее условия, тем лучше люди, которые там живут». Это положение подтверждено опытом более чем 30-летней работы в горах и на Крайнем Севере.

Позднее материалы наших исследований были опубликованы в главе коллективной монографии: Палеогеография позднего плейстоцена и голоцена в районе находки Селериканской ископаемой лошади // Труды Зоологического института АН СССР. Т. 63. Фауна и флора антропогена северо-востока Сибири. Л., 1977. С. 265–276 (соавторы: Ж.М. Белорусова, В.В. Украинцева).

Через продолжительное повествование о своей первой экспедиции Ботанического института мне хочется подчеркнуть, что Борис Анатольевич Тихомиров внимательно следил за подготовкой к экспедиции и подведением итогов полевых работ, доверяя своим сотрудникам самостоятельно решать поставленные задачи.

В Лаборатории говорили о методе «щенка» по Тихомирову, что означало: начинающего специалиста бросали в гущу задач с установкой на абсолютную самостоятельность. Справился (выплыл), тогда из него будет толк. Такой метод, как известно, культивировался не только в лаборатории Б.А. Тихомирова. В известной мере, и мне удалось пройти через этот тест.

Одним из талантливых аспирантов у Бориса Анатольевича был Григорий Иванович Галазий, выпускник Днепропетровского университета, ученик Александра Люциановича Бельгарда. Масштаб деятельности профессора Тихомирова простирался на всю Субарктику Евразии, что не могло не быть воспринято молодым и энергичным аспирантом. В качестве темы диссертационной работы Григорий Иванович взял за неразработанную ранее динамику лесной границы в горах Восточной Сибири. После успешной защиты Г.И. Галазий (1954) улетел работать в Лабораторию лимнологии на Байкале, которую вывел на уровень Лимнологического института СО АН СССР (1961).

Григорий Иванович защитил докторскую диссертацию и был избран членом-корреспондентом АН СССР (1970) и академиком РАН (1992). Ему, как старейшине среди депутатов была оказана честь открыть первое заседание Государственной Думы (1995–1999).

Григорий Иванович Галазий (1922–2000)

Борис Анатольевич, к счастью, успел порадоваться успехам своего аспиранта. Мне выпала возможность быть хорошо знакомым с Григорием Ивановичем Галазием, он был даже рецензентом двух моих книг. И многократно встречаться с ним в его кабинете в Государственной Думе РФ, когда я был 8 лет помощником депутат Николая Леонидовича Пискуна.

Одной из особенностей Бориса Анатольевича, я научился пользоваться. Он давал поручения и не спешил проверять их исполнение, но никогда не забывал о них. Я спешил немедленно их выполнять, но никогда не спешил докладывать результаты, а когда он звал отчитываться, то сообщал детально все и даже решал ряд вопросов, которые ранее не были предусмотрены. Кроме того, всем новичкам всегда все дают поручения, а так как я был в личном подчинении Бориса Анатольевича, то все поручения просил давать через него. Желание обращаться к Б.А. Тихомирову у большинства сразу отпадало. Это спасало меня от многочисленных желающих раздавать поручения новичкам. Мягко говоря, к моему удовольствию, его просто побаивались.

Борис Анатольевич великодушно оберегал «своих от своих». Чаще всего это проявлялось, когда проходили заседания лаборатории Крайнего Севера, на которых докладывались результаты исследований перед их опубликованием. Мне приходилось достаточно часто докладывать, после чего, так называемые «без пяти минут доктора наук» (как их представляли мне при первом знакомстве) В. Петровский и Н. Матвеева регулярно выступали против моих построений независимо от их здравого смысла и содержания. Одним словом, в присутствии строгого руководителя они пытались решать и за него. Мне не стоило большого труда отвечать на все «замечания», кроме удовлетворения их желания, чтобы я поменял место своей работы. Как правило, Борис Анатольевич терпеливо выслушивал их бред и, стукнув кулаком по столу заключал: «…пока я жив эти работы были, есть и будут!», вставал из-за стола и уходил в свой кабинет.

В связи с решением комплексных задач в период Международной биологической программы (МБП) возникла потребность получить представление о распределении снежного покрова в Арктике и в Субарктике Таймыра. Борис Анатольевич, возглавлявший, тогда исследования тундрового биома и поручил мне проводить наблюдения за перераспределением снежного покрова в период максимума его накопления в зависимости от элементов рельефа и растительности в районе самого северного в мире острова лиственницы Гмелина «Ары-Мас» (72 градуса 30 минут с. ш.). Прелюдия была короткой: «… ты кандидат географических наук, тебе эта проблема ближе, чем другим в нашей лаборатории» – так было положено начало моей новой занятости в качестве начальника зимнего Хатангского зимнего отряда Полярной комплексной экспедиции БИН АН СССР. Результаты исследований Хатангского отряда были опубликованы как отдельная глава «Снежный покров и мерзлота» в коллективной монографии «Природные условия флора и растительность самого северного в мире лесного массива Ары-Мас. Л.:Наука. 1978. – 190 с.

Круг интересов Бориса Анатольевича был исключительно широким, и он пытался привить эту широту своим сотрудникам и ученикам. Несколько эпизодов, на мой взгляд, наиболее ярких запомнились мне, хотя многие из них были больше тридцати лет назад.

Первый из них был в сентябре 1969 года после возвращения из первой экспедиции БИНа по проблеме Якутской ископаемой лошади. Так было заведено у Бориса Анатольевича – все начальники экспедиционных отрядов отчитывались о результатах полевых исследований. Когда подошла моя очередь, я доложил, что весь объем поставленных перед отрядом задач выполнен, а из 10 000 рублей, выделенных по смете на мой отряд, израсходована только половина, т. к. с меня в районе работ не брали денег со стандартной фразой: «… золото все спишет». Оплачивались только авиабилеты и аренда вертолета. Сам я проехал на пути из экспедиции от Усть-Неры до Магадана на попутных машинах, с остановками для сбора образцов-спилов деревьев на перевалах по трассе и еще поработал на побережье Охотского моря в районе поселков Армань и Ола. Борис Анатольевич внимательно выслушал мой отчет и заметил: «видел я много дураков, а вот такого наблюдаю впервые. Всем не хватает денег, а у него они лишние». Этот «комплемент» в мой адрес долго гулял в пересказах сотрудников.

Второй эпизод произошел на географическом факультете Ленинградского государственного педагогического института им. А.И. Герцена в процессе моей защиты диссертации на тему: «Изменчивость прироста хвойных на верхней границе леса в горных районах СССР» на соискание ученой степени кандидата географических наук (17 декабря 1970). В процедуре открытой защиты после официальных оппонентов дают слово желающим выступить неофициальным оппонентам. Речь Бориса Анатольевича была самой краткой: «Благодарю географический факультет педагогического института за подготовку для моей Лаборатории Крайнего Севера Ботанического института специалиста высшей квалификации».

Третий эпизод. После полевого сезона 1971 г. в Ленинграде проходил на базе Дома ученых Международный симпозиум тундрового Биома; его работой руководил Борис Анатольевич Тихомиров. Им осуществлялась координация исследований на территории тундровой зоны СССР по Международной биологической программе (МБП).

В период подготовки к симпозиуму Борис Анатольевич тщательно проверял все материалы своих подопечных и дал возможность сотрудникам Лаборатории Крайнего Севера выступить с докладами по оригинальным материалам. Мой доклад «Реконструкция некоторых метеорологических элементов на основе годичных колец деревьев на северной и верхней границах леса», тоже был включен в программу. Он вошел в труды Тундрового Биома и опубликован на английском языке в Стокгольме, Швеция, в 1972 г., так было положено начало моим публикациям на английском языке.

Четвертый эпизод. В апреле 1972 г., впервые в истории АН СССР на Президиуме рассматривались проблемы Крайнего Севера, докладывал Борис Анатольевич Тихомиров. К этому докладу готовились с особой тщательностью и сотрудники Лаборатории Крайнего Севера. В состав делегации сначала меня не включили, но, когда Б.А. Тихомиров приехал в отделение химико-технологических и биологических наук президиума академии, его спросили, что за сотрудник у Вас Ловелиус. Он выступил на заседании Отделения в марте 1972 г. и Борису Анатольевичу дали стенограмму с фрагментом моего выступления на совещании, где обсуждалась проблема солнечно-земных связей. Действительно, после работы в архиве Александра Леонидовича Чижевского я пришел отметить командировку в отделении химико-технологических и биологических наук, где мне Наталья Николаевна Булатова предложила задержаться и принять участие в этом интересном совещании, раскрывающем идеи основоположника гелиобиологии А.Л. Чижевского. Основным докладчиком был астрофизик М.Н. Гневышев (ГАО АН СССР), в прениях по докладу я выступил и не согласился с рассмотрением только медицинского аспекта и отсутствием в этой емкой проблеме специалистов в области климатологии, физической географии, геоботаники и др. Мои соображения вошли в резолюцию совещания. О чем впервые узнал в Москве Б.А. Тихомиров. Он позвонил в институт и предложил немедленно приехать, что я выполнил с удовольствием и на следующее утро нашел его в гостинице Академии наук, где размещалась делегация института.

Заседанием Президиума руководил Президент Академии М.В. Келдыш. Между докладчиком и председателем состоялась полемика по поводу целесообразности организации Полярной комплексной экспедиции АН СССР. Я послал в Президиум записку для участия в прениях по докладу, и неожиданно мне первому было предоставлено слово, времени подумать было ровно столько, сколько я шел от своего места в 3-м ряду от трибуны. Я понимал, что единственная моя задача: найти аргументы в пользу доказательств о целесообразности создания Полярной комплексной экспедиции, приведенных Борисом Анатольевичем. Содержание своего выступления мне трудно воспроизвести в деталях, но его смысл я помню отчетливо. Основным аргументом у меня было деление площади тундровой зоны страны на количество специалистов ее изучающих, а вторым я приводил пример аренды экспериментальных стационаров для проведения исследований для ученых тех государств, у которых нет своей тундровой зоны.

Больше от Ботанического института никто не выступил. За общим обедом после заседания Президиума М.С. Яковлев – заместитель директора БИНа по науке (с огромным опытом), спросил меня: «как Вы осмелились возражать М.В. Келдышу?» Я тогда ответил: «я не знаю ядерной физики, а президент академии не знает географии и ботаники, мы с ним на равных». Всех присутствующим развеселил мой ответ. Тогда невозможно было даже предположить, что после ухода из жизни Бориса Анатольевича я буду 5 лет начальником этой экспедиции.

Пятый эпизод. Зимой 1976 г. в Новосибирске проводилось Всесоюзное научно-практическое совещание Мамонтового комитета АН СССР. На нем председательствовал Николай Кузьмич Верещагин, тогда председатель мамонтового комитета академии. Борис Анатольевич рекомендовал Валентине Васильевне Украинцевой и мне лететь в Новосибирск. Борис Анатольевич был дружен с Николаем Кузьмичем, так как сам глубоко вникал в проблемы ископаемых животных. Во время совещания в Ботаническом саду Сибирского отделения АН СССР предстояло провести отбор проб из 800 кг желудка мамонта, в нем пища хорошо сохранилась и для анализа ее состава предстояло специалистам отобрать пробы для исследований. Николай Кузьмич руководил отбором проб. Процедура эта заключалась в распиловке глыбы желудка на сегменты простой поперечной пилой. Один сегмент оставляли на «вечное» хранение, а очередной разбирали на анализы. Когда шел отбор проб, я фотографировал, что позволило получить редчайшую фотографию желудка мамонта в разрезе, который обошел научные издания всего мира в книгах В.В. Украинцевой.

После этой встречи с Николаем Кузьмичом Верещагиным наши контакты и даже совместная работа сохранялись, хотя ему было уже 94 года. Во время моего постижения азов науки у старшего поколения всегда было стремление направлено на расширение контактов с учеными нашей страны и зарубежных государств.

* * *

Мне довелось работать под руководством Бориса Анатольевича Тихомирова, к большому сожалению, всего 7 лет, но даже этого времени оказалось достаточно, чтобы разглядеть в нем незаурядного человека, выдающегося организатора и специалиста. Со времени ухода из жизни Бориса Анатольевича прошло много лет, но так уж видимо повелось на Руси: чем дальше мы уходим от даты этой тяжелой утраты, тем отчетливее становится значение его научной и организаторской деятельности в биологических и географических исследованиях Крайнего Севера России.

Автор и Адриан Евгеньевич Катенин – учёный секретарь Лаборатории Крайнего Севера

Заканчивая разговор о своей работе под руководством Бориса Анатольевича Тихомирова, мне хочется подчеркнуть, что его широта, доброта, открытость во всем и мудрое отношение к проблемам каждого аспиранта и сотрудника, могут служить примером для людей, кому посчастливилось с ним работать в любом качестве. Лично для меня «уроки» Бориса Анатольевича пригодились во всех аспектах научной и организаторской деятельности.

Мне посчастливилось работать в ведущем с богатыми традициями и самом многочисленном отделе в Ботаническом институте 32 года (1969–2002 гг.); порой его численность достигала больше 110 человек, когда в институте было около 700. Сейчас в БИНе около 250 (?) сотрудников, в отделе геоботаники – около 50 (?) человек. И остается только сожалеть, что таких естественных лидеров отечественной и мировой геоботаники, масштабных ученых-созидателей профессоров как: академик Евгений Михайлович Лавренко, Александр Александрович Корчагин, Леонид Ефимович Родин, Борис Анатольевич Тихомиров, Владислав Александрович Алексеев в отделе геоботаники больше нет.

Академик, доктор биологических наук Евгений Михайлович Лавренко