Текст книги "Люди и дороги в моей жизни. Уроки судьбы"

Начало нового пути в жизни

Во время сдачи экзаменов весенней сессии 1963 года ко мне подошел наш преподаватель Евгений Владиславович Максимов со словами: «Ловелиус, последний раз зову с собой и, в случае отказа, больше звать не буду». Попасть в его экспедицию считалось большой удачей. Прежде предложения Евгения Владиславовича я не мог принять, так как за время экспедиции нужно было самим платить за питание, а у меня таких денег никогда не было в запасе, я не признавался в этом, а под разными предлогами отказывался от его предложений. На этот раз пообещал ему, что если сдам экзамен по почвоведению, на который я шел, то поеду. Экзамен я сдал, а когда вышел из аудитории, то увидел поджидающего меня Евгения Владиславовича и сказал, что готов выполнить свое обещание. Так и случилось, через несколько часов я был в поезде вместе с другими членами экспедиции. Уезжали мы поездом до Москвы, а оттуда на восток страны. Предстояли маршруты к ледникам Восточного Саяна и Кодара.

О кафедре геофака ЛГПИ

Невероятными казались мои шаги для окружающих с переменой места работы, но это, как я и задумал во время экспедиции, был единственный и реальный путь для осуществления моей идеи заниматься географическими исследованиями. Но я не оставил тренерскую работу, которая продолжала давать возможность выжить, так как ставка старшего лаборанта в педагогическом институте была всего 92 рубля 50 копеек, а на руки я получал 87 рублей.

Кафедра физической географии была наиболее авторитетной на геофаке. Со многими преподавателями я уже был знаком за годы учёбы. Наиболее яркое впечатление осталось в моей памяти от тех, кто читал лекции, руководил полевыми практиками на станциях в Вырице и Железо. Их фотографии я привожу в знак глубокой признательности и благодарности за науку.

У меня нет сомнения в том, что каждый из профессоров и преподавателей достойны самостоятельной публикации за их бескорыстное служение отечественной географии и воспитание нескольких поколений студентов для школ и ВУЗов нашей страны и сопредельных государств.

С 1958 года наша группа начала проходить полевую практику на географической станции в «Железо», туда нас доставляли на барже по реке Луге, которая была тогда ещё судоходной. Дорога тогда ещё была грунтовой и трудно доступной и снаряжение на станцию завозили от железной дороги на подводах. Сейчас студентов привозят туда на комфортабельных автобусах университета из Санкт-Петербурга и весь путь занимает 2 часа. С особой благодарность я вспоминаю заведующего географической станции «Железо», расположенной в 11 километрах от железнодорожной станции Толмачёво, в среднем течении реки Луги. На должность заведующего географической станции пригласил профессор Александр Михайлович Архангельский Константина Фёдоровича Носова, полковника в отставке, прошедшего трудные дороги Великой Отечественной войны. Он оказался прекрасным организатором и строителем новых зданий на станции. По объёму созидательной работы на станции при малочисленном составом рабочих с привлечением студентов, проходящих полевую практику за несколько лет станция приобрела облик настоящей научно-исследовательской базы института. Складывалось впечатление, что для него нет понятия усталость. Богатый житейский опыт позволял ему находить общий язык с преподавателями и студентами. Константина Фёдоровича много лет уже нет, но сторожилы малого «хутора», где живут сотрудники станции, и преподаватели вспоминают его самыми добрыми словами за те постройки, которые продолжают служить людям.

К.Ф. Носов

С приходом на кафедру физической географии в педагогический институт в 1965 г. я начал обрабатывать спилы, собранные в 1963 году в Восточном Саяне и Кодаре. Микроскопа для проведения измерений у меня не было, и тут на помощь пришел Владимир Донцов, с которым мы были на целине, а потом жили в одной комнате в общежитии, когда он учился на геофаке. В это время он был уже аспирантом на кафедре ботаники, которой руководил тогда профессор Владимир Васильевич Аникиев.

После первого курса на практике профессор В.В. Аникиев принимал у меня экзамен по ботанике и запомнил мое старательное отношение к учебе. Володя занимался в кабинете Владимира Васильевича и дал мне возможность, после окончания своего рабочего дня, который у него длился, как правило, с 9 до 21 часа. Работать c микроскопом на его рабочем месте. Тогда кабинеты биофака были в первом корпусе на Мойке 48, на 4 этаже, как и геофака, но только в другом (левом) крыле здания.

Проведение измерений образцов я проводил до поздней ночи, а иногда даже оставался ночевать в институте в кабинете 428 кафедры физической географии, на которой работал лаборантом. После окончания измерений и получения серий годичных колец лиственницы с Восточного Саяна я написал небольшую работу и попросил Володю прочитать её, и сделать замечания. Он любезно согласился; ждать пришлось недолго, когда он меня позвал. Володя позвал к себе с загадочным предложением появиться на кафедре ботаники по просьбе профессора Юрия Сергеевича Григорьева. Когда мы пришли к Юрию Сергеевичу, он неожиданно для меня дал хорошую рецензию на мою первую работу и предложил пойти к нему в аспирантуру.

Предложение было настолько неожиданным, что я растерялся и отказался от него, но он просил подумать и назначил новую встречу через неделю. Когда мы вышли из кабинета, Володиному негодованию не было предела, так как он хотел сделать мне сюрприз и не предупредил заранее о предложении Юрия Сергеевича. Несколько дней пролетели быстро, а когда состоялась встреча с Юрием Сергеевичем, я ему сказал, что на геофаке меня не отпустят, он успокоил и обещал посоветоваться с проректором Института по науке – Владимиром Васильевичем Аникиевым. После консультаций они приняли решение разрешить мне сдачу экзаменов в заочную аспирантуру без оповещения географического факультета. Я сдал историю партии и английский язык, оставался экзамен по специальности. Когда стало известно на геофаке о моих «подвигах». тогда собрались профессора двух кафедр и решили разрешить мне сдавать экзамен по специальности на кафедре физической географии, и продолжать там обучение. Так нежданно – негаданно, вместо 3-х летнего ожидания, мне разрешили учиться в заочной аспирантуре на следующий год после окончания геофака.

Мой доклад по материалам Восточного Саяна был включен в сборник Герценовских чтений 1966 года и послужил началом публикаций по новой для меня специальности.

Здесь уместно отметить, что профессора Юрий Сергеевич Григорьев и Владимир Васильевич Аникеев были прямыми инициаторами моего прихода в научное сообщество. При каждой встрече они интересовались результатами моих исследований даже за пределами защиты кандидатской диссертации. Их внимание было мне дорого, как искренних доброжелательных учителей и наставников, сыгравших в моей научной биографии очень важную роль. Остается только сожалеть, что мои слова глубокой благодарности в должном объеме они не услышали при жизни.

Лаборант и аспирант кафедры физической географии

После сдачи экзамена по специальности я взял отпуск и поехал в первую самостоятельную экспедицию в Карпаты. Приехал сначала во Львов, а потом – в Ужгород, где я никого не знал. Купил книгу «Форпосты горных лесов» В.И. Комендара (1966), прочитал ее и пошел в университет на кафедру ботаники. Меня проводили к профессору и заведующему кафедрой, но не представили его. Я признался в своем плохом знании Карпат, кроме того, что прочитал в книге В.И Комендара. Заведующий кафедрой заулыбался и сказал: «Эту книгу написал я». Так состоялось мое знакомство с Василием Ивановичем Комендаром, одним из выдающихся специалистов растительности Карпат. От него я получил все наставления, которые оказались путеводными в этой экспедиции. В дальнейшем мы по переписке поддерживали взаимоотношения многие годы.

Первым пунктом моей экспедиции стал котлопункт лесников, что расположен в 9 километрах от Лозищины, из которой можно было доехать до него по узкоколейной железной дороге вместе с рабочими, ежедневно ездившими в лес на работу. Приняли меня хорошо, предоставив одну из свободных кроватей для ночлега в комнате, которая служила в качестве гостиницы для тех, кто не уезжал в поселок в непогоду. Дежуривший сторож, готовил еду и следил за порядком на этом котлопункте.

После знакомства с округой я решил уйти на верхнюю границу леса и работать там самостоятельно. Так я и сделал, но не мог взять с собой хлеб на несколько дней, просто его тогда не привезли. Каково было мое удивление, когда я вернулся со своего очередного маршрута, застал у своей палатки рабочих, которые писали мне записку, что принесли для меня хлеб. Такое не забывается никогда.

От Василия Ивановича Комендара я узнал, что на полонине Пожижевская в Предкарпатье, есть стационар Львовского отделения Института ботаники АН Украины (в настоящее время институт экологии Карпат) и решил сходить туда, чтобы познакомиться с их работами. Расстояние до этого стационара от Казмещика не меньше 10 километров и мне предстояло сходить туда и вернуться обратно в один день. Так я и сделал, встав с восходом солнца, когда еще даже не успела сойти роса, отправился на стационар к украинским ботаникам.

Встретили меня любезно, но на этот раз я не мог долго у них задерживаться, так как дорогу еще плохо знал и должен был вернуться до захода солнца. Этим посещением было положено начало большой дружбы с Константином Андреевичем Малиновским, Михаилом Андреевичем Голубцом, Анатолием Ивановичем Шевчуком, знакомству с Василием Григорьевичем Колищуком и многими другими украинскими специалистами. После этого появления на стационар украинских ботаников я приезжал работать еще два года и много лет ездил к ним во Львов, где осваивал методику В.Г. Колищука по обработке образцов стелющихся форм растений.

Несколько ломая последовательность изложения, не могу не сказать, что в 1970 году их отдел давал отзыв на мою диссертацию в качестве оппонирующей организации. Отзыв представлял на специализированном совете географического факультета ЛГПИ им. А.И. Герцена доктор биологических наук, профессор В.Г. Колищук.

Наиболее ответственная работа выпала на долю профессора, доктора биологических наук, заслуженного деятеля науки Украины Константина Андреевича Малиновского, представлявшего мою докторскую диссертацию в качестве официального оппонента на Специализированном совете биологического факультета Днепропетровского государственного университета 16 апреля 1981 года. Одним словом, украинские ботаники и экологи благословили меня на двух уровнях географической и биологической науки, за что им моя признательность и благодарность.

Утверждение темы первой диссертации

После возвращения из самостоятельной Карпатской экспедиции меня встретил председатель комиссии по приему аспирантов Александр Васильевич Гембель, сменивший Леонида Павловича Шубаева на посту декана. Он сообщил, что я прошел по конкурсу в аспирантуру по кафедре физической географии, тогда было два человека на одно место, и спросил: «Кого из профессоров кафедры А.М. Архангельского, А.М. Алпатьева или А.Д. Гожева Вы хотите в качестве руководителя?» Не требуя времени для обдумывания, я ответил: «Ни один из них не занимался той проблемой, которой я хочу посвятить свои исследования, но они мои учителя и мне бы хотелось оставаться дальше их учеником. Как Вы решите, так тому и быть». Александр Васильевич рассмеялся и со словами: «Ну, и мудрец!», ушёл на заседание комиссии. Прошло несколько часов, и на пороге лаборатории появился Анатолий Михайлович Алпатьев со словами: «Я вас ищу, как думаете, зачем?» Ответил: «Думаю, что Вы мой руководитель» и угадал.

Первое собеседование с Анатолием Михайловичем продолжалось не больше трех минут, и его суть сводилась к тому, что мне предстоит подготовить диссертацию, а на заключительном организационном этапе руководитель мне поможет.

Настало время утверждения тем аспирантских исследований, и мне пришлось убеждать преподавателей кафедры, что использование данных по годичным кольцам деревьев позволит выполнить реконструкцию изменений природных условий в горных районах за последние 200–300 лет. За такой продолжительный период нет данных инструментальных наблюдений, а по живым деревьям их можно восстановить. Конец затянувшейся дискуссии положил Анатолий Михайлович Алпатьев, сказавший, что нет смысла возражать, если в выполнении темы аспирант так уверен, и тему утвердили.

На первом курсе самой трудной для меня задачей был экзамен по английскому языку. К счастью, в нашем корпусе на втором этаже была межфакультетская кафедра английского языка, где занимались аспиранты дневного отделения. Заведующая кафедрой Качкина разрешила мне посещать эти занятия. Кроме того, на этой кафедре лаборанткой работала Ольга Михайловна Золотарева, которая помогала мне готовиться к экзамену. У меня была твердая наивная уверенность: если сдам аспирантский экзамен по языку, то диссертацию обязательно напишу. Упорство дало положительный результат, и на втором курсе все экзамены были сданы.

Но контуры диссертационной работы просматривались тогда смутно, были нужны новые данные, добываемые в очередных экспедициях.

Первая моя экспедиция на Север. Плато Путорана и озеро Аян – 1967 год

Экспедиция с Евгением Владиславовичем Максимовым состоялась в 1967 году в горы Путорана, которые мне были также малоизвестны, как и моим коллегам студентам. На этот раз экспедиция рассматривалась для меня как «производственная» занятость и выезд регламентировался начальством факультета на равных с руководителем экспедиции.

Не помню, почему именно этот район выбрал Евгений Владиславович, но готовился он к полевым работам, как всегда, тщательно. Были заготовлены всевозможные картосхемы из разных источников и прореферирована необходимая для работы литература. Скорее всего, выбор состоялся по причине малой изученности этого региона Крайнего Севера Средней Сибири, а кроме того в Дудинке базировалась экспедиция Всесоюзного нефтяной исследовательского геолого-разведовательного института (ВНИГРИ), возглавляемая профессором Николаем Григорьевичем Чочиа, у которого начальником отряда работал ученик Евгения Владиславовича – Александр Николаевич Ласточкин.

Для нашей экспедиции Александр Николаевич был просто находкой, так как, по договоренности с Евгением Владиславовичем, он из Валька забрасывал нас на озеро Аян и через месяц забирал обратно. Из Ленинграда мы вылетели на Север в г. Норильск, аэропорт Алыкель, а оттуда на попутном товарном поезде, перевозившем грузы из Норильска в морской порт Дудинку, добрались до города Дудинка – столицы Таймырского (Долгано-Ненецкого) автономного округа.

Экспедиция ВНИГРИ работала на Таймыре несколько лет и имела хорошо обустроенную базу со своими вездеходами и машинами. Евгения Владиславовича в этой среде хорошо знали, а незнакомым Александр Николаевич с гордостью представлял его, как своего учителя. Евгений Владиславович был выпускником кафедры гидрологии суши географического факультета ЛГУ.

Основной состав экспедиции Н.Г. Чочия состоял из выпускников геологического и географического факультетов ЛГУ, они знали друг друга по совместной учебе или по встречам на совещаниях в ЛГУ и во Всесоюзном Географическом Обществе СССР. Нам доставляла большую радость известность «нашего» Евгения Владиславовича, который был молодым и красивым, отважным исследователем гор, а кроме того, еще и исключительно талантливым рассказчиком.

Александр Николаевич отвез нас в гидропорт Валек и вместе с нами вылетел в горы Путорана, чтобы посмотреть, откуда потом нас забрать обратно. Никогда прежде на гидросамолете я не летал и о Севере знал только из литературы и кино, а тут появилась возможность все увидеть своими глазами. Полет показался сказочным потому, что проходил при хорошей погоде. Высадили нас у домика, в котором базировались рыбаки из Норильска, и самолет ушёл обратно.

Встретили нас приветливо. Один из рыбаков – Василий был особенно рад нашему «визиту». Как оказалось, постоянно рыбачат только двое, у каждого свой домик. Оба – заключенные из Норильлага, рыбачат для еды своим товарищам, которые отбывают срок и работают в Норильске. Рыбаков никто не охраняет и не нормирует жизнь, а только через определенное время прилетают забрать улов.

Гибель верхней границы леса на плато Путорана (1967 г.)

Дальше путь предстоял в самое сердце плато Путорана к его вершинам Камень, Котуйская, Халакит.

Надо сказать, что одной из особенностей этого плато является система провальных речных долин, которые заложены в разломах земной коры и имеют, как правило, крутые или просто отвесные борта берегов с крупными глыбовыми завалами, весьма трудными для прохождения, а кое-где остатками наледей и снежников – перелётков.

Для начала пути рыбак Василий на своей моторной лодке отвез к ближайшему выходу по реке к нужным нам вершинам. Мы условились, чтобы он нас будет встречать, когда вернемся обратно. Путь наверх оказался тяжелым во всех отношениях, прежде всего, из-за того, что полоска берега вдоль русла была, как правило, исключительно узкой и часто находилась то на одной, то на другой стороне речки. Поэтому большая часть маршрутов проходила по ледяной воде, согреть которую не успевали в своих ботинках, как она заменялась новой. Такая каторжная часть маршрута продолжалась несколько дней и по пять часов с получасовыми и часовым перерывами до самого вечера. Доброй подмогой нам был полярный день, и потому даже в щелевидных долинах хватало света на протяжении всего рабочего дня. Основной базовый лагерь Евгений Владиславович планировал образовать у верхней границы леса, чтобы оттуда выполнять маршруты и не беспокоиться о запасах дров для костра.

Верхняя граница леса на плато Путорана (1967 г.) Автор зачищает разрез для взятия образцов для споропыльцевого и радиоуглеродного анализов

В один из дней по дороге вверх нам крупно повезло: на водопое россомаха задрала оленя и собака, что была с нами, предупредила Евгения Владиславовича о близости зверя, кинувшись ему в ноги. Это злодеяние произошло, по-видимому, несколько минут назад, а когда россомаха почувствовала опасность, то залезла на ближайшую лиственницу, на которой двумя выстрелами из ружья ее и сразил Евгений Владиславович. Еще горячего небольшого оленя мы разделали, запаслись свежим мясом и больше не использовали в пищу тушёнку. Вернувшись в Ленинград, я опубликовал в институтской газете «Советский учитель» статью под названием «Встреча с хищником».

По дороге я делал спилы на привалах или когда все еще спали, и до выхода на верхнюю границу леса уже собрал часть спилов. Особенностью здешних деревьев были маленькие размеры: высота не больше 10–12 метров и диаметр у корневой шейки 10–15 см. Для такого леса моя ножовка вполне подходила, но плотность древесины оказалась исключительно высокой, что делало взятие спилов не совсем простым делом. Когда вышли к верхней границе леса, то увидели огромные массивы сухих лиственниц, стоявших, как правило, на корню немного ниже современного положения живых деревьев. По простиранию это расстояние примерно между ними примерно 200–300 м, а по абсолютной высоте не более 100 м. Таким образом, проблем с дровами у нас здесь не было. Появилась научная задача: определить время гибели леса на бывшей верхней границе в полевых условиях, а потом в лаборатории. За несколько дней я прочувствовал насколько трудно брать спилы для анализа у давно высохших деревьев лиственницы. Для костра же хватало сухих веток, которые обладали повышенной хрупкостью и ломались со звоном.

Нам повезло с погодой, когда были в маршрутах выше верхней границы леса, и я собирал гербарий. Явление гибели верхней границы леса и спущенное когда-то горное озеро заинтересовали Евгения Владиславовича. Было принято решение взять образцы еще и на споропыльцевой и радиоуглеродный анализы. Нашли подходящее место для взятия образцов в промоине древнего горного озера, но из-за скованности грунта многолетней и сезонной мерзлотой выполнить зачистку разреза без дополнительного источника тепла оказалось невозможно.

И тогда Евгений Владиславович принимает решение жечь костер в этой канаве прямо целыми стволами погибшего леса, который стоял рядом. Мы роняли сухие лиственницы, корни которых были вымыты из грунта, и они со звоном падали, переносили в громадный костер, горевший несколько дней. Это позволило довести стенку разреза до вертикального положения и взять необходимые образцы по всем правилам. Позднее они будут проанализированы и лягут в основу коллективной публикации в Докладах АН СССР с моим участием. Определение возраста гибели верхней границы леса в полевых условиях и в лаборатории почти полностью совпало, оно происходило в период исключительно сильного похолодания в последнюю «малую ледниковую эпоху» датированную 1820–1830 гг. Этот период в зарубежной литературе по ледниковой альпийской терминологии именуют стадией «фернау». Для меня это был первый наиболее значительный результат. Он представлял определенную ценность для отечественной географической науки. Результаты экспедиции в этой части докладывались и публиковались в ежегодных Герценовских чтениях, проводимых тогда на географическом факультете регулярно.

Собранный мною гербарий мы чуть не забыли на последнем привале, когда на сетке раскладывали еду, а начавшийся дождь заставил торопливо собирать наши вещи и идти к лодке, что походила к берегу в намеченное заранее время. Только после того, когда проплыли несколько минут, я стал искать сетку, и обнаружилось, что ее забыли. Возращаться не стали, а я попросил меня высадить, чтобы потом вернуться на базу пешком. Действительно, сетка с гербарием лежала на месте нашей остановки, и я стал возвращаться по берегу, идти по камням под дождем было весьма скверно, и я был исключительно благодарен Василию, который высадил всех у дома и снова отправился мне навстречу, предупредив меня выстрелом, что идет за мной.

Несколько дней мы делали радиальные маршруты из приличных «домашних» условий, пока в назначенный день и даже час прилетел за нами Александр Николаевич Ласточкин. Рассказам и воспоминаниям об этой увлекательной и трудной экспедиции в Дудинке не было конца.

В землеустроительной экспедиции в Дудинке я узнал, что в центральной части плато Путорана никто раньше не собирал гербарий растений, и я щедро поделился интересующими их растениями. Действительно, мои сборы, как позднее писал известный сибирский ботаник Леонид Иванович Малышев, были первыми. По ним в Ботаническом институте им. В.Л. Комарова АН СССР было открыто 13 новых видов для Средней Сибири.

Мне было приятно осознавать, что теперь состоялось научное крещение, появлялся добротный фактический материал для публикаций, докладов и аспирантских отчетов. Для преодоления определенных трудностей при вхождении в тот или иной раздел физической географии я попросил разрешения у своего официального руководителя Анатолия Михайловича Алпатьева «пользоваться его именем». Он подумал и спросил: «А как это будет выглядеть?». Я его успокоил, объяснив, что буду говорить интересующим меня специалистам, что он мне рекомендовал обращаться к ним за консультациями, а так как все А.М. Алпатьева знают, то у меня не будет в этом отношении проблем. Анатолий Михайлович рассмеялся и разрешил. Этот прием оказался удачным во всех отношениях, а к Анатолию Михайловичу обращался только тогда, когда он спрашивал: «Как Ваши дела?». Действительно на заключительном этапе выполнения диссертационного исследования Анатолий Михайлович стал более подробно интересоваться моей работой.