Текст книги "Люди и дороги в моей жизни. Уроки судьбы"

Анатолий Михайлович Алпатьев

Моим официальным руководителем в аспирантуре был замечательный человек и известный специалист в области влагооборота культурных растений и экологии профессор кафедры физической географии, доктор сельскохозяйственных наук Анатолий Михайлович Алпатьев.

В период подготовки диссертации к обсуждению на предзащите мой официальный руководитель Анатолий Михайлович Алпатьев интересовался положением дел намного чаще, чем в первые годы. Однажды он попросил принести все мои публикации (тогда их было 15), а когда я приехал в назначенное время к нему на дачу в Павловск, то Анатолия Михайловича не оказалось дома, но к возвращаемым мне публикациям Мария Васильевна (его жена) передала записочку: «Николай Владимирович, эти публикации соедините союзом «и» – это и есть Ваша диссертация». Защищал я диссертацию уже при 20 публикациях, соединенных между собой, как и рекомендовал Анатолий Михайлович. Здесь считаю уместным рассказать о моих посещениях семьи Алпатьевых. Когда приглашал меня Анатолий Михайлович в городскую квартиру или на дачу в Павловске, то каждый раз в наших разговорах принимала участие Мария Васильевна. Она была стройной красивой женщиной всегда с симпатичной прической седых волос. Так случалось, что в назначенный час Анатолия Михайловича куда– либо вызывали, но прием не отменялся, так как Мария Васильевна интересовалась делами всех учеников своего мужа. Из разговоров с ней я узнал, что в молодости она была актрисой, а когда вышла замуж, оставила сцену и посвятила свою жизнь делам и заботам Анатолия Михайловича. В короткие эпизоды наших встреч с семьей Алпатьевых я любовался красотой их взаимоотношений, так как подобных не встречал ни у кого и никогда.

Профессор, доктор сельскохозяйственных наук Анатолий Михайлович Алпатьев.

После сдачи вступительных экзаменов в аспирантуру я получил отпуски решил попробовать свои силы и навыки, которые приобрел в экспедиции с Евгением Владиславовичем, в своей самостоятельной экспедиции в Карпаты. Экспедиция удалась во всех отношениях, правда, природные условия Украинских Карпат, как минимум, на порядок благоприятнее и комфортнее для работы, чем в любом районе Восточной Сибири. В Карпатах я познакомился с профессорами: В.И. Комендаром (Ужгород), К.А. Малиновским, М.А. Голубцом, В.Г. Колищуком (все из Львова). Здесь уместно отметить, что дружеские и партнерские связи сложились в дальнейшем и продолжаются сейчас с огромным количеством украинских ботаников, лесников, экологов из Днепропетровска, Донецка, Киева и других городов. Подтверждением тому является 8 лет работы (вплоть до 1998 г.) в составе специализированного ученого совета биофака ДГУ по присуждению ученой степени доктора биологических наук по специальности 03.00.16 – экология, и избрание меня в качестве почетного профессора в Днепропетровском государственном аграрном университете (1998 г.).

С переходом в категорию аспирантов мои отношения с Евгением Владиславовичем незаметно для меня перешли в разряд дружеских. Об этом я мог судить по его многократным предложениям вне стен института обращаться к нему только по имени, но я за всю жизнь так и не смог принять его предложение, так как он оставался для меня под святым именем Учитель. Складывалось впечатление, что он внимательно следит за моими устремлениями, так как всегда находил слова поддержки, когда в этом была необходимость.

В 1968 г. Игорь Александрович Некрасов и Евгений Владиславович Максимов организуют экспедицию в сравнительно недавно открытый горноледниковый район Сунтар-Хаята. В ее состав вошли: И.А. Некрасов, Н.Н. Инделева (Институт мерзлотоведения СО РАН СССР, Якутск), Е.В. Максимов, В.И. Себин, Н.В. Ловелиус (ЛГПИ им. А.И. Герцена, Ленинград).

Помимо опыта работы на ледниках, к подножью которых мы были доставлены на вертолете МИ-4 из аэропорта Хандыга, в этой экспедиции я впервые обнаружил «рощу» ископаемых деревьев на 15 км дальше современного распространения леса. Эти деревья, как позднее показала радиоуглеродная датировка, росли здесь 5 тысяч лет назад, в период среднеголоценового климатического оптимума.

Выход из высокогорий к трассе Якутск-Магадан был по долине реки Сунтар. Участники экспедиции делились на две группы: двое сплавлялись на тонном резиновом плоту со всем грузом, а трое шли налегке по долине, проводя наблюдения. Сплав был связан с определенным рискомпри прохождении через большое количество порогов и полей наледей, но самыми опасными были завалы русла реки лесом. Его нагромождения порой достигали высоты с многоэтажный дом, и нужно было проходить через боковые сливы, чтобы не повредить плот и спасти груз.

Самым опытным среди нас был Игорь Александрович Некрасов, который выбрал меня первым «матросом» на сплаве и начал учить, а через день предложил по очереди Евгению Владиславовичу и Володе попробовать свои силы уже под моим руководством. Больше одного дня никто из них не согласился сплавляться, и Игорь Александрович снова занял место капитана. Здесь я сполна освоил представление о том, что плот управляем только тогда, когда ему задана большая скорость движения, чем скорость струи. Необходимость создавать такие ускорения доводила меня до полного изнеможения. Сплав продолжался 10 дней. Оказалось, что до нас еще никто не сплавлялся по реке Сунтар. В этой экспедиции я получил прекрасные навыки сплава по рекам с прохождением порогов, лесных завалов и наледей, что пригодилось в дальнейшем в самостоятельной работе на реках нашей страны. После экспедиции в Южное Верхоянье мы стали большими друзьями и с Игорем Александровичем, и с его женой Людмилой Николаевной. В последние годы мои многочисленные маршруты в Якутию всегда проходили через посещение Института мерзлотоведения и их славной семьи, пока они не переехали работать в Тюмень.

По итогам этой экспедиции ее участниками была подготовлена коллективная монография «Последнее оледенение и криолитозона Южного Верхоянья». Якутск. 1973. – 152 с.

Мне посчастливилось в разные годы побывать с Евгением Владиславовичем в пяти экспедициях: в Восточный Саян и Кодар (1963), на плато Путорана (1967), в горноледниковый район Сунтар-Хаята и на Камчатку (1968), в Среднюю Азию (1975). И только однажды удалось пригласить его в свою экспедицию на Таймыр (1973).

Работа на Таймыре была связана с проведением снегомерной съемки в самом северном в мире острове леса «Ары-Мас» (72º 30' с.ш.) по Международной биологической программе (МБП) с целью выявления наиболее ценных экосистем для последующего их заповедования. После окончания наших работ в Хатанге Евгений Владиславович сказал: «Вы научились организовывать исследования, я убедился в этом, но для нормальных взаимоотношений с сотрудниками никогда не пытайтесь заставлять их работать так много, как работаете сами».

Каждый раз рядом с Евгением Владиславовичем я не только открывал для себя новые районы исследований, но и погружался в круг его забот и проблем, которыми жил мой учитель, наставник и друг. При этом его отличало от всех умение думать вслух, обсуждая увиденное и постигнутое с нами, еще очень часто не способными подняться на уровень понимания сути проблем, которые были под силу только его выдающемуся интеллекту. Он, безусловно, обладал космическим видением природных процессов и явлений, что подтверждается его замечательными статьями и книгами, оставленными в наследство будущим поколениям географов.

Еще одно качество отличало Евгения Владиславовича – он стремился познакомить своих учеников со всеми известными географами России. По-видимому, мне повезло больше других в том, что он представил меня Арсению Владимировичу Шнитникову, который пользовался исключительным авторитетом как легендарный человек. Он обладал обостренным чувством справедливости, долга, чести как русский офицер еще с дореволюционного времени. Арсений Владимирович был участником трех войн, а с Великой Отечественной вернулся в звании подполковника ВВС. До последних дней в нем просматривалась великолепная военная выправка и высочайшая организованность.

Для проведения всесоюзных совещаний по ритмичности природных процессов в Ленинграде трижды создавался оргкомитет, которым бессменно руководил Арсений Владимирович. В него входили наиболее известные специалисты, исследовавшие проявления ритмичности в различных экосистемах, а меня приглашали в качестве секретаря. Участи в работе оргкомитета совещания дало возможность познакомиться с выдающимися специалистами: О.А. Дроздовым, Н.А. Козыревым, В.А. Зубаковым, А.Н. Козыревым, А.И. Олем, Б.И. Сазоновым, В.Н. Купецким, Г.К. Тушинским и многими другими.

Особую ценность представляли тогда сами совещания, в подготовке которых активное участие принимал и Евгений Владиславович. Регламент был определен очень жесткий, и к Арсению Владимировичу в кабинет, который располагался тогда на верхнем этаже Русского географического общества (пер. Гривцова, 10), мы являлись в строго назначенное время. Это всегда было по четвергам, которые выделялись им для посетителей и для работы с нами. Мы очень любили Арсения Владимировича и старались являться к нему точно в срок. Особая строгость была во всех поступках Арсения Владимировича – русского офицера, летчика. Порой небольшие, на наш взгляд, неточности могли служить основанием для «уроков назидания», которые мы с Евгением Владиславовичем выслушивали много раз. Чаще всего «влетало» за нерегулярность появления с докладом об исполнении его поручений. Более жестко мне доставалось от Арсения Владимировича после того, как он оппонировал мою кандидатскую диссертацию (17.XII.1970). Поэтому у меня есть все основания считать Арсения Владимировича своим наставником сначала через Евгения Владиславовича, а потом – лично.

Незадолго до смерти Арсений Владимирович отдал Евгению Владиславовичу фруктовые деревья со своей дачи, и мы перевезли их на экспедиционной машине из Пушкина в Лужки, посадив у домика Евгения Владиславовича «аллею Шнитникова».

Для меня Арсений Владимирович поручил своему племяннику Арсению перевезти свой старинный стол и кресло, за которыми работал еще его отец и он всю жизнь, кроме 1941–1945 гг., когда был на фронте. Никаких предварительных разговоров ни с Евгением Владиславовичем, ни со мной он не вел и о мотивах своих подарков никогда не говорил. Его стол и кресло служат мне уже многие годы, напоминая каждый день и час о времени счастливого знакомства с великим русским географом, человеком чести и долга, служившим нашему Отечеству до последнего дня и часа своей жизни. Его сердце остановилось, когда он собирался на работу в Институт озероведения АН СССР, где он провел большую часть своей жизни.

После смерти Арсения Владимировича Евгений Владиславович организовал в Русском географическом обществе Чтения памяти профессора Арсения Владимировича Шнитникова. Они позволяют сохранить преемственность поколений географов и специалистов смежных научных дисциплин, занятых изучением ритмики природных процессов и явлений на Земле и в Космосе.

Неполным будет воспоминание об учителе, наставнике и друге, если оставить жизнь выдающегося ученого и педагога парящей в безоблачном море космических далей и не коснуться упоминания о той жесткой, а порой даже жестокой среде, в которой он работал. В своих невольных наблюдениях за окружением Евгения Владиславовича (1957–1999 гг.) я коснусь для краткости лишь нескольких эпизодов, которые произошли на моих глазах. Как любого незаурядного человека Евгения Владиславовича ревновали некоторые коллеги к студентам и экспедициям в обоих университетах, отводя ему место для занятий в основном с вечерниками и заочниками.

Не лучшую роль сыграли интриги на кафедре физической географии ЛГПИ им. А.И. Герцена, которой руководил тогда профессор А.М. Архангельский, при обсуждении докторской диссертации Евгения Владиславовича. Диссертация была посвящена стадиальному сокращению горных ледников Средней Азии. Рецензент доктор биологических наук, проф. А.Д. Гожев посчитал, что она «…политически не выдержана», а второй рецензент кандидат географических наук, доцент Л.Ф. Сидоров нашел, что она «…написана не в лучшем стиле». Здесь уместно отметить, что оба рецензента никогда не занимались стадиальным сокращением горного оледенения, но это не помешало тогда отклонить защиту. После этого Евгений Владиславович перешел на работу в ЛГУ, где, как он сам шутил, «на вечернем отделении готовит жен с высшим образованием» и, более того, становится «картофельным доцентом» (тоже одна из его грустных шуток). Но экспедиционную работу он никогда не оставлял, а в 1972 г. по результатам многолетних исследований опубликовал книгу «Проблемы оледенения Земли и ритмы в природе». Кафедра физической географии, возглавляемая тогда академиком, президентом Русского географического общества С.В. Калесником, рекомендовала его монографию к защите в качестве докторской диссертации. Официальными оппонентами были утверждены: доктор географических наук, профессор О.А. Дроздов, доктор географических наук В.А. Зубаков, доктор географических наук, профессор А.Е. Светловский. Они дали высокую оценку рецензируемой диссертации. Отрицательное отношение к работе высказали только два неофициальных оппонента (из 8 выступавших): профессор З.А. Сваричевская (геоморфолог) и профессор, доктор исторических наук Л.Н. Гумилев.

Кроме того, спустя непродолжительное время Л.Н. Гумилев опубликовал статью «Или гибель Атлантиды или ритмы в природе» в журнале Природа. № 11, 1973 г., в которой высказывал свое негативное отношение к исследованиям Е.В. Максимова. Евгений Владиславович написал на нее ответ «Письмо в редакцию» от 26 ноября 1973 г. После продолжавшегося 4 года рассмотрения результатов защиты Е.В. Максимов в утверждении отказали. А «вина» его была только в том, что он взял на себя труд выполнить крупное географическое обобщение, не получив «разрешения» у столпов московского Института географии АН СССР, и опередил их в видении глобальных процессов и явлений в ритмической системе их измерений на несколько десятилетий.

Последний, на мой взгляд, чудовищный эпизод был связан с увольнением Евгения Владиславовича на геофаке СПбГУ им. А.И. Герцена, где он работал на полставки. Произошло это в момент, когда знавший цену таланту Евгения Владиславовича, как педагога и ученого декан факультета Виктор Георгиевич Мосин был в отпуске. Причем узнал об этом Евгений Владиславович, когда вернулся из отпуска. О случившемся мне стало известно только несколько месяцев спустя, когда я вернулся из экспедиций на Алтай и Таймыр, встретив Евгения Владиславовича в редакции Известий Русского географического общества. По дороге из редакции он рассказал мне о своей беде, раньше никому об этом не говорил в надежде, что все еще поправится. Меня это сообщение потрясло, так как я знал его основной тезис: «Пока я работаю, я живу». На следующее утро состоялся мой визит к декану геофака, и после непродолжительного разговора Виктор Георгиевич Мосин заверил меня, что это недоразумение будет исправлено. Он оказался хозяином своего слова. Когда через два часа я вернулся домой, то узнал, что звонил декан и сообщил о решении ректора восстановить Евгения Владиславовича на работе. После этого Евгений Владиславович продолжал работать еще несколько месяцев, но прошедшая стрессовая ситуация на кафедре тяжело отразилась на состоянии его здоровья. Начались перебои в работе сердца, и 8 мая 1999 г. утром оно остановилось.

Оглядываясь назад на эту трагедию для его родных, близких, друзей, учеников и соратников, я прихожу к выводу, что по законам человеческой и профессиональной этики ни у кого нет права отнимать у учителя возможность работать и жить. И совершенно чудовищно, что этого представления нет у тех, кто руководит процессом воспитания молодого поколения учителей в педагогическом университете им. А.И. Герцена. Остается только удивляться, почему у них нет мужества от «заведования» судьбами людей чести, долга и высшей квалификации, ведь они профессионально непригодны для такого рода деятельности.

Мне кажутся здесь уместными слова великого К.Э. Циолковского: «Подминание под себя настоящих ученых есть явление общераспространенное и всемирно известное. Оно так крепко вошло в плоть и кровь человечества, что считается явлением обычным и как бы даже необходимым, а потому с ним не ведется никакой борьбы, решительно никакой борьбы, кроме некоторых корреспонденций в газете. А великие ученые задыхаются в этой борьбе» (А.Л. Чижевский, 1995).

Выдающиеся достижения в научных исследованиях, в подготовке педагогических и научных кадров для нашей страны, не получившие, к сожалению, должной оценки в рамках географических факультетов двух ВУЗов Санкт-Петербурга, не остались без внимания научной общественности России. Евгений Владиславович Максимов избирается членом-корреспондентом, а затем академиком Петровской академии наук и искусств.

На мой взгляд, будет пора организовать ввести в Русском ботаническом обществе и Русском географическом обществе Чтения памяти Евгения Владиславовича Максимова. Первое такое расширенной заседание, посвященное 70-летию со дня рождения учёного. было проведено Отделением биосферы Петровской академии наук и искусств и двумя комиссиями дендроиндикации природных процессов (РБО) и физической географии горных стран (РГО) 13 марта 2000 г. Оно состоялось в Ботаническом музее БИН РАН (СПб, ул. Проф. Попова, 2). На этом заседании представлена коллективная книга о нашем учителе, наставнике и друге.

Мне кажется, что это издание является одной из возможностей показать многогранность трудов Евгения Владиславовича, определившего путь в жизни и науке многих молодых учёных. Кроме того, опубликование в книге библиографии трудов Евгения Владиславовича (на русском и английском языках) в 2000 и второе издание в 2001 гг. подводит своего рода итог достижений его научной мысли, как представителя поколения, формировавшего наше мировоззрение в этой области знаний в XX веке.

Евгений Владиславович был глубоко верующим человеком и не помнил зла. Например, рецензенту докторской диссертации доценту Л.Ф. Сидорову (после его трагической смерти) отредактировал и подготовил к печати монографию. Он всегда старался сохранить корректные отношения с теми, кто несправедливо оценивал результаты его труда. Помогал завершить свои исследования многим аспирантам, когда преждевременно уходили из жизни их руководители, в частности аспирантам В.С. Жекулина. Во всем и всегда он стремился делать добро, и остается только сожалеть, что мы не смогли сберечь его сердце от перегрузок отрицательными эмоциями, а одолеть их одному у него не хватило сил.

Пусть пухом будет ему земля. Светлая память о Евгении Владиславовиче Максимове будет вечно жить в наших делах и сердцах, как образец святого отношения к науке, людям и служения своему Отечеству – России. В память о Евгении Владиславовиче несколько строк:

 
Ушел из жизни мудрый человек.
Нам не забыть его вовек.
Горами жил, любил людей.
Был кладезем земных идей.
 
 
А тесно стало на Земле.
Поднялся в космос без оглядки.
Увидел там свои порядки.
 
 
Жил ритмами он день и ночь.
Его наследство – сын и дочь.
Любил сельчан, свои Лужки.
Прощались с ним все мужики.
 
 
Мы не смогли его сберечь.
Пустое – пламенная речь.
Для многих был он так Евгений,
А присмотрелись – он же гений.
 
 
Болел за нашу Русь Святую.
Молился за ее победы.
Но сердце надорвал вчистую.
Не миновал он рок судьбы.
 
 
Пусть был он вроде не пророк,
Но преподал нам всем урок:
Щадите близких от забот.
И Вам воздастся – наперёд.
 
 
Живите по совести, как он.
Отвесивши Земле поклон.
Трудись последователь свято.
Она воздаст тебе богато.
 
 
Тоскливо стало, брат Евгений.
Когда покинул нас твой гений.
Мы помним святость твоих дел.
Должны продолжить твой задел.
 

Владимир Николаевич Адаменко

За написание этих строк я принимался несколько раз, но каждый раз откладывал, как бы отодвигая на неопределенное время мысль о том, что Владимира Николаевича Адаменко больше нет среди нас. Мне и сейчас трудно поверить, что по адресу: улица Бутлерова 8, квартира 227, больше не откроется дверь и не появится в её проеме близкий мне по жизни и профессиональной занятости приветливый хозяин.

Долгое отсутствие в Санкт-Петербурге (с 2001 г.) несколько нарушило регулярность встреч с друзьями и коллегами, и держало меня в неведении о трагической гибели моего друга Владимира Николаевича Адаменко. Об этом печальном событии я узнал от Камиля Шейховича Хайруллина больше чем через полгода после того, как проводили Володю в последний путь. Вероятно, Камиль был к Володе ближе всех, так как они работали смете много лет в Главной геофизической обсерватории им. А.И. Воейкова (ГГО), где я познакомился с ними в 1966 году. Помог мне найти Владимира Николаевича, работавший в ГГО вместе с ним, Дмитрий Мандель, который раньше меня окончил аспирантуру в ЛГПИ и руководителем у нас был (в разное время) замечательный человек и специалист по водному режиму культурных растений профессор кафедры физической географии Анатолий Михайлович Алпатьев.

Знал я о Владимире Николаевиче Адаменко еще с 1963 года, когда прочитал его статью в журнале «Гляциология», посвященную использованию годичных колец лиственницы для реконструкции динамики ледников Полярного Урала за 260 лет.

Эту интересную работу я прочитал по дороге в первую в моей жизни экспедицию в горы Восточного Саяна и Кодарский горно-ледниковый район в составе палеогеографической экспедиции географического факультета ЛГПИ им. А.И. Герцена (1963). Возглавлял ее опытный исследователь горных ледников Евгений Владиславович Максимов. Наша дорога проходила через Москву, где в Институте географии профессор Преображенский В.С. обеспечил нас новой географической литературой, среди которой оказался и журнал «Гляциология» со статьей В.Н. Адаменко.

После ее прочтения, я сказал Евгению Владиславовичу, что начну сбор образцов-спилов деревьев для изучения изменений природных условий, и получил от него одобрение на работу по этому, вполне подходящему в его программу, направлению исследований. По сути дела, статья Владимира Николаевича послужила началом моих научных исследований, которым была посвящена большая часть моей жизни. Первое знакомство с Владимиром Николаевичем у нас состоялось, когда у меня вышла первая публикация результатов исследований «Опыт применения дендрохронологического анализа для изучения изменений климата (на примере Восточного Саяна)» // XIX Герценовские чтения. География и геология. Л., 1966. С. 34–36.

Владимир Николаевич Адаменко, с детьми Илианой и Алексеем.

Он дал высокую оценку моему начинанию и вскоре наши взаимоотношения перешли на уровень дружеских. Так уже в 1967 г. у меня появилась совместная публикация с известными специалистами В.Н. Адаменко, Т.Т. Битвинскас, Б.А. Колчин, Н.В. Ловелиус. «Аномальные приросты сосны и условия циркуляции атмосферы за последние 65 лет»// Вопросы древесного прироста в лесоустройстве. Каунас. 1967. С. 82–96. Очередная совместная публикация с Володей «Использование дендрохронологического анализа для изучения многолетней изменчивости метеорологических условий последнего тысячелетия» // Материалы Всесоюзного совещания научной конференции по вопросам дендрохронологии и дендроклиматологии. Вильнюс. 1968. С. 30–35. Я несколько подробнее остановился на первых совместных публикациях, которые заложили основы нашего долгосрочного сотрудничества с многочисленными публикациями.

Последней была наша совместная рецензия на книгу Алексея Алексеевича Григорьева «Священные места России», опубликованная в Известиях Русского географического общества. Мне хочется особо отметить огромный интерес Владимира Николаевича к путешествиям в самые отдаленные места – от Арктики до Антарктиды. Его зимовки в экстремальных условиях на Полярном Урале и в Антарктиде давали ему обширный материал для высокого пространственного и временного видения изменений природных условий на нашей планете, что нашло отражение в его многочисленных статьях и книгах.

Экспедиция БИН АН СССР (1986) первый справа В.Н. Адаменко.

Наша многолетняя дружба проверялась не только в условиях кабинетов и залов для научных заседаний. У меня была возможность приглашать его и Камиля Шейховича Хайруллина в экспедиции на Таймыр и в Республику Саха (Якутия) в составе Полярной комплексной экспедиции Ботанического института АН СССР, и в таком прекрасном обществе классных специалистов пополнять свои знания о проблемах метеорологии и климатологии в полевых условиях. Мне доставляли огромную радость их научные дискуссии, когда выдавалось свободное время. Кроме того, они оба обладали талантом прекрасных рассказчиков. Эта способность нам хорошо помогала, так как в поселках на Крайнем Севере всегда находилась аудитория благодарных слушателей, которые в дальнейшем становились нашими друзьями, помощниками в решении многих организационных, экспедиционных проблем.

Значительное место в наших взаимоотношениях занимали встречи в семье Володи – с его женой Лилей Александровной, их детьми Илианой и Алешей, младшими братьями Женей и Толей, родителями: Николаем Григорьевичем и Раисой Марковной. Мне хочется особо отметить главу семейства Николая Григорьевича – капитана первого ранга, подводника, прошедшего войну на Балтике. Он сделал все возможное, чтобы Володя получил прекрасное образование в МГУ им. М.В. Ломоносова и окончил там аспирантуру на кафедре климатологии. В их семье меня принимали как близкого человека, а иногда Николай Григорьевич говорил в семье, что у него не три, а четыре сына. Я дорожил таким отношением, каждая встреча с родителями Володи была для меня праздником. Родители Володи доверяли мне настолько, что отпускали со мной младшего сына Анатолия в экспедиции на Таймыр, в Якутию и на Колыму. Толя всегда хотел быть похожим на старшего брата Володю и пройти трудную экспедиционную школу; отчасти это удалось.

Многие годы нас объединяли общие интересы к сведениям об изменениях природных процессов и к информации по метеорологии, климатологии, гляциологии, а также к возможностям их реконструкции по косвенным индикаторам, к числу которых относятся годичные слои древесных растений. Мы руководствовались тем, что на стыке научных дисциплин можно было получить самые интересные результаты. Наиболее перспективными оказались наши реконструкции там, где ряды инструментальных гидрометеорологических наблюдений были короткими или совсем отсутствовали.

Мне посчастливилось быть знакомым со многими выдающимися учеными Санкт-Петербурга, Москвы и других городов благодаря участию во Всесоюзных совещаниях и заседаниях рабочих групп, где очень часто мы были вместе с Володей. Довелось присутствовать на его предзащите и защите докторской диссертации на географическом факультете в МГУ, представляя отзыв Ботанического института АН СССР, который подписывал вместе с профессором Б.А. Тихомировым и Б.Н. Нориным. Как специалисту давал характеристику Володе во время защиты докторской диссертации Арсений Владимирович Шнитников, у которого он тогда работал в Институте озероведения АН СССР.

В апреле 1981 г. Володя и Камиль выступали в качестве неофициальных оппонентов на защите моей докторской диссертации в Специализированном совете на биологическом факультете Днепропетровского государственного университета. Любопытным является тот факт, что я познакомился с ними, когда они работали в Лаборатории микроклиматологии ГГО под руководством Иды Артуровны Гольдсберг.

Защита была достаточно сложной и продолжалась пять с половиной часов, так как из 49 отзывов на мою книгу «Изменчивость природных процессов. Дендроиндикация природных процессов и антропогенных воздействий» (1979), я защищал ее в качестве докторской, поступили четыре отрицательных отзыва. Отзывы официальных оппонентов: академика Кайрюкштиса Витаса Леоновича (Каунас) и профессора Малиновского Константина Адреевича (Львов) были прекрасными, но мне была очень нужна моральная поддержка близких друзей. Голосование Специализированного совета по специальности 03.00.16. – экология, было единогласным.

Мы регулярно встречались, когда Владимир Николаевич работал в Главной геофизической обсерватории, в Институте озероведения АН СССР, СПб ГУ, на заседаниях метеорологической и высокогорной комиссий, Чтениях памяти Л.С. Берга, А.В. Шнитникова и Е.В. Максимова в Русском географическом обществе, на заседаниях ученых советов. Он был одним из авторов в подготовленной мною книги памяти о Е.В. Максимове (2002). Мы систематически обменивались своими опубликованными работами. Каждая встреча с Володей обогащала, так как он охотно и увлеченно сообщал новые сведения о личных достижениях или успехах других специалистов.

Гибель Володи – талантливого ученого и педагога, моего друга прервала нить, никогда не терявшейся многие годы, нашей духовной связи. Сложно смириться с тем, что из жизни уходят лучшие люди, а если это еще и друзья – тяжесть возрастает многократно. Появляется какое-то чувство сиротливости из-за невосполнимости такой потери и боль утраты остается на всю оставшуюся жизнь раной в моем сердце. Пусть пухом будет ему Земля, которую он любил и изучал всю свою жизнь.