Текст книги "Россия. Уроки прошлого, вызовы настоящего"

Боевик. Вождь. Диктатор

Часто бывая в Абхазии, я, пользуясь возможностями моих друзей В. Жулёва, И. Авидзбы и К. Атрышбы, посещал и останавливался на так называемых дачах Сталина в Сухуме, в Новом Афоне, на «Холодной речке» под Гагрой и в Мюссере. Обстановка в них мало отличается друг от друга и в основном сохранилась с тех времен, когда на них бывал Вождь, за исключением сухумской. В начале 30-х годов она была переоборудована из небольшого трехэтажного особняка конца XIX века Н. Смецкого, заложившего основы ныне знаменитого сухумского дендропарка. Остальные дачи Сталина представляют из себя одноэтажные, в основном деревянные, строения со скромной и минимально необходимой для повседневной жизни обстановкой. Дома нынешних российских бизнесменов средней руки покажутся роскошными дворцами в сравнении с тем, где отдыхали советские вожди. Справедливости ради, надо отметить, что у так называемых дач Сталина существует одно неоспоримое отличие от особняков нынешних власть имущих и нуворишей, но оно создано искусницей природой.

Если выйти из стен дачи Сталина в Сухуме, в Новом Афоне, на «Холодной речке» под Гагрой или в Мюссере, то редко, где можно найти столь божественные по естественной красоте места. Они, как правило, располагаются на склоне горы, нависающей над рокочущей бездной Черного моря, и напоминают орлиные гнезда. С летних террас, смотровых площадок, открывается захватывающий дух бесконечный простор. Ощущение времени и пространства исчезает, и ты будто паришь в хрустально чистом воздухе и сливаешься с бесконечностью. Здесь возникают совершенно иные мироощущения и рождаются новые мысли.

С возрастом, когда наступала слякотная осень, Сталин покидал Москву с ее стремительным ритмом, интригами, неизбежными при любой власти, и месяцами находился в Абхазии. Сюда его влекли не только благоприятный для здоровья климат, а и, вероятно, воспоминания бурной революционной молодости. Абхазия приносила ему удачу. Так было в сентябре 1906 года.

«Сухум. 20 сентября. На отошедшем ночью на Батум пароходе русского общества «Георгий» 25 злоумышленников под угрозой смерти принудили капитана остановить пароход около Кодора, забрали почту и 16 000 рублей. Выстрелами злоумышленники загнали пассажиров и команду в помещение 3-го класса и заняли выход. Пассажиры 1-го класса попытались оказать сопротивление и произвели выстрел, но грабители пригрозили убить находившихся в их руках заложников в лице двух помощников капитана и четырех матросов. Потребовав шлюпки, грабители в сопровождении заложников высадились на берег».

21 сентября 1906 года это сообщение Санкт-Петербургского телеграфного агентства облетело весь мир.

На поиски участников налета были брошены не только силы жандармерии, полиции Сухумского округа, но и казаки. Помимо них к облаве привлекли армейские части – по тревоге подняли 258 пехотный резервный полк под командованием фон Бадера. Возглавил розыск налетчиков и расследование сам начальник Сухумского округа князь Л. Джандиери.

Предварительные его результаты показали: налет готовился самым тщательным образом, во главе его стоял человек дерзкий, рисковый и с недюжинными организаторскими способностями. Об этом свидетельствовало то, что ни он, ни другие налетчики не допустили ни одного сбоя в операции. Они действовали как хорошо отлаженная машина, и только многолетний опыт сыскной работы подчиненных Джандиери – помощника начальника Кутаисского жандармского управления в Сухумском округе ротмистра Ф. Ушинского и следователя А. Цепляева позволял предположить, что за налетом могли стоять боевики большевиков.

Почерк преступления указывал на группу некоего Кобы. Предыдущие ее «эксы» – экспроприация денежных и иных государственных средств, как именовали подобные акции большевики, также отличались особой дерзостью. Несмотря на все усилия полиции и жандармерии, так и не удалось установить ни имен, ни фамилий налетчиков. О самом главаре было известно лишь то, что он грузин – его выдавал акцент. И всё же, будь на стороне Джандиери и его подчиненных удача, то они, возможно, изменили бы ход истории и не только в России.

21 сентября осведомители ротмистра Ушинского дали наводку на грузинского крестьянина М. Джалагония из села Бабушара. По их информации у него укрывались налетчики. Плотные полицейские и армейские цепи взяли в плотное кольцо усадьбу. Ее обыск, включая овчарню, продолжался несколько часов и закончился ничем. Штык от винтовки жандарма прошел в нескольких сантиметрах от Кобы – Сталина, прятавшегося на сеновале. Допрос с пристрастием самого хозяина, жены и трех сыновей тоже не к чему не привел. Джалагония и его близкие в один голос отрицали какую-либо связь с налетчиками.

Спустя годы, в 1937 году, когда семья зажиточного крестьянина Джалагония подверглась репрессиям, он решился написать Сталину. На его письме Вождь написал: «Не трогать!». Правнуки Джалагония, в частности Марина Серафимова, и поныне живет в Абхазии.

Избежав ареста, возможно и смерти, Сталин, другие участники налета скрылись в горах и какое-то время прятались в пещере.

Языки пламени беззаботно плясали на ее стенах и молодых, крепких телах, уже отмеченных суровыми испытаниями: шрамами – следами казацких нагаек, пуль, штыков и ножей, ярким румянцем полыхали на лицах: славянских и восточных. Этот разномастный, разноязыкий интернационал собрала вместе не жажда наживы, а нечто гораздо большее – идея. Она объединила их независимо от социального и классового положения, национальности и вероисповедания. Ради нее они: бывший семинарист, перед которым, казалось бы, открывался путь к самому Господу; дворянин, бросивший блестящую военную карьеру; сын богатого заводчика, отказавшийся от состояния; лихой абрек, ни перед кем не клонивший головы; рабочий «золотые руки», студент из столичного университета – абхаз, грузин, грек и русский, отвергли сытую, благополучную жизнь и выбрали путь полный лишений и тяжких испытаний, чтобы воплотить свою мечту.

Мечту о будущей справедливой и достойной жизни. Жизни, где бы властвовал дух творца, а не низменные потребности. Жизни, в которой бы не было ни бедных, ни богатых, ни господ, ни подневольных, ни униженных, ни оскорбленных. Ради нее они не жалели ни себя, ни других. В непримиримой борьбе с самодержавием успех был пока не на их стороне. Революция, о которой они мечтали и торопили всей душой, захлебывалась в крови. Боевым рабочим дружинам в Москве, Баку, Тифлисе и Батуме не хватало оружия и боеприпасов, агитаторам – прокламаций и листовок, несущим правду о Великой освободительной революции. На это требовались деньги, много денег.

«Деньги! Проклятые деньги!» – лицо атамана Кобы исказила гримаса.

Во сне переплеталось прошлое с настоящим: ветхий дом на окраине Гори и узловатые руки матери, огрубевшие от непосильной работы, тесная келья семинарии и истрепанная множеством рук Библия, так и не открывшая ему истины, жандармы и друзья – товарищи из подпольного кружка марксистов-революционеров. Их глаза святились верой и жили надеждой на светлое будущее. Их не страшили безликие, холодные стены тюремной камеры, лед и ненависть в глазах следователя Душешвили. Они без тени сомнений стали под знамена революции. Они отчаянно бились за Великую революцию на баррикадах Москвы, Баку, Тифлиса и Батума. Власть бросила против них артиллерию. Стволы орудий хищно выискивали цели. Жерла орудий, изрыгали пламя. Взрывы разметали баррикады, рвали на куски человеческие тела. Повсюду кровь: на стенах домов, на мостовой, на фонарных столбах. Реки крови.

Она захлестывает его, забивает рот и заливает глаза. Он пытается выбраться из водоворота кровавой реки и хватается за прибрежные кусты. Его бьют по рукам Джандиери, ротмистр Ушинский, полицейские. Они скалятся беззубыми дырами-ртами. Отчаянным усилием ему удается выбраться на берег. Ненавистные полицейские рожи исчезают. На их месте возникают стволы револьверов и винтовок. Десятки, сотни, множество стволов. К ним тянутся руки, множество рук. Они бугрятся узлами вен и тянутся, тянутся. Он сам уже винтовка, палящая по казакам и полицейским. Они бегут! Бегут без оглядки. На лицах победителей тысячами, миллиона счастливых улыбок сияет и торжествует она – Великая освободительная революция.

Спустя 12 лет, мечта-сон Кобы-Сталина сбылась. Он, Ленин и другие вожди, получив в свое распоряжение огромную страну, направили всю свою неукротимую энергию и силы на ее осуществление. Ради нее они поднимались на эшафот, гнили на царской каторге и в тюрьмах, переносили неслыханные лишения. Поэтому материальные блага представлялись им не более, чем никчемной мишурой. Они фанатично служили идее и требовали этого же от других. Вместе с народом, также одержимым великой идеей, им удалось совершить невозможное, невероятное. Это не могло не поражать, даже их заклятых противников.

23 декабря 1925 года в поисках сына, пропавшего во время гражданской войны, в СССР по нелегальному каналу въехал видный деятель белой эмиграции В. Шульгин, тот самый, что принимал отречение от престола у Николая II. Он побывал в Киеве, Ленинграде и Москве. При всей ненависти к большевикам Шульгин увидел то, что было недоступно сотням тысяч русских, выброшенных революцией на задворки империи. Перед ним была совершенно другая страна, поднимавшаяся из мглы невежества и чудовищной разрухи. Впоследствии в своей книге «Три столицы» Шульгин так описал свои впечатления:

«…я думал, что я еду в умирающую страну, а я вижу пробуждение мощного народа… Я был глубоко потрясен всем тем, что увидел на первых порах, и той громадной разницей, которая происходила в культурном отношении».

Советской власти было отроду всего-то 8 лет.

Тем более трудно заподозрить в симпатиях к большевистской России британца, да к тому же банкира, председателя правления банка «Юнайтед доминион» Г. Джарви.

В октябре 1932 года он посетил СССР и затем поделился своим впечатлениями в британской прессе.

«…Я хочу разъяснить, что я не коммунист и не большевик, я – определенный капиталист и индивидуалист… Россия движется вперед, в то время, как слишком много наших заводов бездействует и примерно 3 млн нашего народа ищут в отчаянии работы. Пятилетку высмеивали и предсказывали провал. Но вы можете считать несомненным, что в условиях пятилетнего плана сделано больше, чем намечалось… Не пытайтесь недооценивать русских планов и не делайте ошибки, надеясь, что Советское правительство может провалиться… Сегодняшняя Россия – страна с душой и идеалом. Россия – страна удивительной активности… Быть может самое главное, важное – в том, что вся молодежь и рабочие в России имеют одну вещь, которой, к сожалению, недостает сегодня в капиталистических странах, а именно – надежду»[15]15
  История Великой Отечественной войны Советского Союза 194145. – М., 1963. Т. 1. С. 55.


[Закрыть].

Джарви – до мозга кости капиталист, но которому не откажешь в уме и прагматизме, увидел главное в советской России – ее стержень – новый дух нации основанный, по его мнению, на надежде и мобилизационном характере экономики. Время подтвердило эту его оценку. Именно «вся молодежь и рабочие», воспитанные в любви к Отечеству и свято верившие в идеи социализма, в час тяжких испытаний 1941-45 годов спасли страну от порабощения.

Вместе с тем, и это нельзя отрицать, существовала и другая сторона сталинского социализма. Ее от Джарви скрыл, работавший как часы, полицейский режим. Он не видел, да и не мог видеть всех ужасов ГУЛАГа – чудовищного «Архипелага», зловещей раковой опухолью расползавшегося по стране. Он не знал, да и не мог знать о той бесчеловечной так называемой социалистической перековке противников власти Сталина и «несознательного элемента», что происходила за колючей проволокой под дулами винтовок и пулеметов. Бесчеловечность и бездушие гигантской машины подавления с пронзительной остротой и леденящим душу ужасом описали в «Архипелаге ГУЛАГ», «Чёрных камнях» и «Колымских рассказах» ее жертвы – писатели А. Солженицын, А. Жигулин и В. Шаламов.

Кистень

После разгрома внешних врагов – интервентов и контрреволюции, уничтожения банд внутри страны щит и меч революции – органы госбезопасности в руках большевистских вождей всё чаще обращались на тех, кто выступал против единомыслия и бюрократического социализма.

После смерти Ленина и основателя ВЧК – Дзержинского, Сталин одним из первых оценил уникальные возможности органов госбезопасности. Заточенные в борьбе с внешним врагом и контрреволюционным подпольем, обладавшие гигантским агентурно-осведомительским аппаратом ОГПУ – НКВД являлись идеальным оружием в противостоянии с оппонентами. Опытный аппаратчик Сталин не преминул использовать их в борьбе с Л. Троцким, Г. Зиновьевым, Н. Рыковым, Н. Бухариным и другими вождями. Они, как мухи, безнадежно бились в невидимой паутине, которую органы госбезопасности плели вокруг них.

Первым, на котором Сталин сосредоточил основной удар, был наркомвоенмор Троцкий. Вскоре подвернулся подходящий случай, чтобы нанести этот удар. Произошло это в сентябре 1927 года. В ОГПУ поступили оперативные данные о том, что в одной из типографий печатались программные и другие документы «троцкистов». В них содержалась жесткая критика «генеральной линии партии» и самого Сталина. Среди ее работников, благодаря стараниям чекистов, «обнаружился контрреволюционер – бывший врангелевский офицер». Остальное для Сталина стало делом техники. Имея на руках такой «козырь», партийнополицейская машина заработала на полную мощь. После мощнейшей «артподготовки» в прессе, 14 ноября 1927 года ЦК ВКП(б) подавляющим числом голосов исключил Троцкого, Зиновьева и Каменева из своих рядов «за организацию антипартийного, антисоветского выступления в 10-ю годовщину Октябрьской революции» и лишил всех постов.

На этом Сталин не остановился и сделал следующий далеко идущий ход. После «индивидуальной работы» с Зиновьевым тот покаялся, был восстановлен в партии и затем с пеной у рта принялся обличать Троцкого во всех смертных грехах. Травля продолжалась до 17 января 1928 года. В тот день на квартире Троцких появились сотрудники ОГПУ и объявили ему о высылке в Казахстан – в Алма-Ату. Он пытался протестовать, лег в постель и не вставал. Это не помогло, дюжие чекисты взвалили Троцкого на плечи и, пока еще головой вперед, вынесли на улицу, загрузили в машину, отвезли на вокзал и усадили в поезд.

По прибытии в Алма-Ату, Троцкий не смирился со своим положением. В письмах к многочисленным сторонникам он призывал их бороться против диктата Сталина и подбивал на выступления против «его тирании». И тогда Вождь вновь чужими руками нанес решающий удар.

16 декабря 1928 года от имени коллегии ОГПУ Троцкому было предъявлено требование: «категорического обязательства прекращения контрреволюционной деятельности». Он заявил, что не будет подчиняться этому ультиматуму.

И тогда, выполняя волю Сталина, Особое совещание при коллегии ОГПУ, 18 января 1929 года постановило:

«За контрреволюционную деятельность, выразившуюся в организации нелегальной антисоветской партии, деятельность которой за последнее время направлена к провоцированию антисоветских выступлений и к подготовке вооруженной борьбы против Советской власти, гражданина Троцкого Льва Давидовича выслать из пределов СССР».

В феврале 1929 года он был выдворен из СССР. То ли по иронии судьбы, а скорее по воле Сталина, одесский порт Троцкий покинул на борту парохода «Ильич». С ним он пришел в революцию, с ним и покинул. Троцкому, в отличие от большинства своих сторонников, повезло. Ему позволили прожить еще одиннадцать лет. 20 августа 1940 года в далекой Мексике ледоруб в руке агента-боевика НКВД Р. Меркадера раскроил его череп и поставил последнюю точку в затянувшейся на двадцать лет схватке двух Вождей революции.

Не менее горькая участь и значительно раньше постигла «троцкистов» в СССР. Их тысячами исключали из партии, снимали со всех постов и затем оправляли на «перековку» в СЛОН (Соловецкий лагерь особого назначения). Сталин безжалостно «выкорчевывал» как саму идеологию троцкизма, так и его носителей.

Диктат Сталина, – варварски проводившиеся коллективизация в сельском хозяйстве и индустриализация в промышленности, – вызывали растущий протест как в партии, так и в обществе. Чтобы отвести удар от себя, он занялся поиском врагов. Исполнителем его воли стали органы госбезопасности. При больном Председателе ОГПУ Р Менжинском, фактическим хозяином Лубянки являлся Г. Ягода. Он и стал послушным орудием в руках «режиссера» Сталина в организации грандиозных «политических спектаклей», связанных с «разоблачением врагов народа».

Первым «пробным камнем», вызвавшим в стране последующую лавину разоблачительных процессов над видными деятелями партии, было так называемое шахтинское дело. Его жертвами стали десятки специалистов «старой буржуазной» школы, на которых повесили всех «дохлых собак». Инициировал это дело весной 1928 года полномочный представитель ОГПУ на Северном Кавказе Е. Евдокимов. Поводом для начала оперативной разработки и последующего возбуждения уголовного дела послужил ряд аварий, произошедших на предприятиях города Шахтинска, а также материалы переписки ряда инженеров с родственниками, проживавшими за границей. В письмах ретивые подчиненные Евдокимова усмотрели связь «спецов» с зарубежными контрреволюционными центрами, которые направляли «руку саботажников и вредителей».

По материалам оперативной разработки прошло 50 советских и 3 немецких специалиста. Следствие по делу было скорым, в мае 1928 года «саботажники» предстали перед судом. Процесс носил публичный характер и проходил в Москве, в Доме Союзов. В ходе судебного разбирательства, широко освещавшегося в прессе, внешне была соблюдена формальная сторона дела: прокуроры, как положено, обвиняли, адвокаты защищали, судьи выслушивали прения сторон и самих обвиняемых. Завершился процесс вынесением относительно «мягкого» приговора: 11 «саботажников» приговорили к смертной казни, 6 оправдали. Его итог был предопределен за месяц до открытия судебных слушаний. В апреле, выступая на пленуме ЦК ВКП(б), Сталин, ссылаясь на материалы еще не переданного в суд «шахтинского дела», зловеще вещал:

«…Было бы глупо полагать, что международный капитал оставит нас в покое. Нет, товарищи, это неправда. Классы существуют и существует международный капитал, и он не может спокойно смотреть, как развивается строящийся социализм. Ранее международный капитал пытался свергнуть Советскую власть с помощью прямой военной интервенции. Эта попытка провалилась. Теперь он пытается, и будет пытаться в будущем ослабить нашу экономическую силу с помощью невидимой экономической интервенции…»

Политический результат «шахтинского дела» вряд ли в полной мере удовлетворял Сталина. Он показал, что не все еще подвластно его воле. 11 осужденных из 53 – это не то, на что он, видимо, рассчитывал. «Засоренность» партии и органов «троцкистами» и «зиновьевцами» мешали Вождю в проведении линии на построение бюрократического социализма в стране.

Следующий процесс над «вредителями», «саботажниками» и «контрреволюционерами», проходившими по так называемому делу «Промпартии», оказался близок к сценарию «главного режиссера» Сталина. Свыше двух тысяч осужденных инженерно-технических работников, пытавшихся «сорвать выполнение плана первой пятилетки», стали убедительным доказательством его теории обострения классовой борьбы в условиях активного строительства социализма.

На этот раз ОГПУ не подкачало и наглядно продемонстрировало свои неограниченные возможности в борьбе с политическими противниками и инакомыслящими. Теперь Сталин мог не сомневаться в исходе схватки с так называемой ленинской гвардией, политическими тяжеловесами Зиновьевым, Каменевым, Томским, Рыковым, Радеком, Рютиным и Бухариным, продолжавшими выступать против его подходов к проведению индустриализации и коллективизации в стране.

С 1935 года один за другим следовали судебные процессы над участниками «Московского центра», «Ленинградского центра», «Троцкистко-зиновьевского террористического центра». Соратники Ленина, прошедшие через «сито» царской охранки и каторгу, после нескольких месяцев пребывания во внутренней тюрьме на Лубянке «сознавались» в тех преступлениях, которых не совершали. На очередном судебном процессе Зиновьев и Каменев в который уже раз раскаялись, признали себя виновными и были приговорены к 10 и 5 годам тюремного заключения. Приговоры, несмотря на тяжкие обвинения в террористической деятельности, могли показаться слишком мягкими. Все самое страшное как для «левой оппозиции» в лице ее лидеров Зиновьева и Рютина, так и «правой» – Бухарина, было впереди.

После очередного, июльского 1936 года пленума Политбюро ЦК ВКП(б) в партийные организации поступил секретный циркуляр. В нем говорилось:

«…теперь, когда стало ясно, что троцкистско-зиновьевские выродки объединяют на борьбу против Советской власти всех самых озлобленных и заклятых врагов нашей страны – шпионов, провокаторов, саботажников, белогвардейцев, кулаков и т. п., теперь, когда стерлись все различия между этими элементами – с одной стороны, и троцкистами и зиновьевцами – с другой, все наши партийные организации, все члены партии должны понять, что бдительность коммунистов требуется на любом участке и в любом положении. Неотъемлемым качеством большевика в современных условиях должно быть умение распознать врагов партии, как бы хорошо они не маскировались».

Участь Зиновьева, Каменева и тысяч их сторонников была предрешена. 19 августа 1936 года над ними начался очередной судебный процесс, закончившийся смертными приговорами. Теперь, когда с политическими оппонентами было покончено, настал черед тех, кто «ломал» и «выбивал» признательные показания и заставлял публично каяться прошлых кумиров «партийной массы» в самых чудовищных преступлениях – чекистов. Главные исполнители режиссуры Вождя – Ягода и его ближайшее окружение, – сделав свое «дело», стали лишними и опасными свидетелями.

26 сентября 1936 года Ягоду освободили от должности наркома НКВД СССР, правопреемника ОГПУ и, по сложившейся тогда практике, «подвесили» министром связи. Прошло пять месяцев, 18 марта 1937 года на собрании руководящего состава НКВД новый нарком Н. Ежов объявил о раскрытии очередного грандиозного заговора, и не где-нибудь, а в «боевом отряде партии» – органах НКВД. Возглавлял его, как оказалось Ягода, он же агент «царской охранки и давний шпион германской разведки». Ему инкриминировались организация убийства первого секретаря Ленинградского обкома ВКП(б) С. Кирова и отравление пролетарского писателя М. Горького. На это сообщение Ежова, присутствовавшие в зале ответили «вялыми аплодисментами». Многие из них, и не без оснований, полагали, что скоро окажутся в числе заговорщиков.

28 марта 1937 года Ягоду арестовали и предъявили обвинение «в организации шпионской, диверсионно-террористической деятельности правотроцкистским блоком» и через год расстреляли. Вслед за ним Ежов принялся «зачищать» центральный аппарат, республиканские, краевые и областные управления НКВД. В результате «Большого террора» к концу 1938 года все 18 комиссаров государственной безопасности были расстреляны, либо посажены в тюрьмы, за исключением Слуцкого, скончавшегося при невыясненных обстоятельствах в кабинете заместителя наркома М. Фриновского. Из 122 высших офицеров центрального аппарата НКВД на своих местах остался только 21.

Авторы историко-документального сборника «Лубянка» приводят следующие данные по «зачистке» в органах государственной безопасности:

«За период с 1 октября 1936 года по 1 января 1939 года по Центру и периферии убыль руководящего и оперативного состава при общей численности в 24 500 составила 5898 человек. Из них: арестовано – 1373, уволено вовсе и в запас – 3048, переведено в другие организации – 1324, умерло – 153. Количество арестованных по руководящим должностям соответственно составило: нач. УНКВД, наркомы, их замы и помы – 59; нач. отделов УГБ, их замы и помы – 98; нач. ОКРО, ГО РО, их замы и помы – 23; нач. райгоротделений – 194; нач. отделений, их замы и помы -157; нач. оперпунктов 6-го отдела – 29».

Последний и один из самых страшных «укосов» по числу жертв и своим последствиям имел место незадолго до войны. «Верный сталинский нарком» Ежов и его подручные летом 1938 года раскрыли «заговор» в Красной армии. Известные герои Гражданской войны и видные военначальники: М. Тухачевский, В. Блюхер, А. Егоров, И. Уборевич, И. Якир и другие, как выяснилось, «вступив в сговор с Троцким и нацисткой Германией, готовили военно-фашистский переворот». Вслед за ними были репрессированы 75 из 80 членов Реввоенсовета и несколько десятков тысяч командиров рангом ниже. В ноябре 1938 года нарком обороны С. Тимошенко, выступая перед руководящим комсоставом Красной армии, с гордостью объявил:

«…из Красной Армии «вычистили» 40 тысяч человек, то есть было уволено, а также репрессировано около 45 % командного состава и политработников РКК».

Одновременно с разоблачением главных заговорщиков в Москве и Ленинграде в республиках, краях и областях, подобно тифозным вшам на теле тяжелобольного, десятками множились свои «параллельные» и «резервные» «левые» и «правые заговоры». Ретивые первые секретари и начальники управлений НКВД, демонстрируя свою преданность Вождю, стремились перещеголять друг друга в достижении чудовищных показателей по количеству уничтоженных и осужденных «врагов народа».

Наглядным примером той безжалостной борьбы за власть и того самопожирания, что имели место в те годы в партии и органах госбезопасности, служит деятельность и судьба одного из наиболее одиозных исполнителей, комиссара госбезопасности 3 ранга, кавалера ордена Ленина, «Почетного работника ВЧК – ГПУ» Г. Люшкова.

Его путь в революцию и послужной список типичен для того времени. Родился Люшков в 1900 году в Одессе, в семье портного. В пятнадцать лет закончил шесть классов казенного училища и, возможно, так же, как и отец, шил бы «толстовки» и косоворотки на чужое плечо, если бы не революция. Он вступил в Красную гвардию. Во время оккупации Одессы интервентами ушел в подполье, был арестован, бежал и пробился к частям Красной Армии в городе Николаеве. Службу начал рядовым. Природный ум, хватка и ораторские способности не остались незамеченными командирами. В феврале 1919 года его назначили на должность политработника 1-го Николаевского советского полка. В декабре 1919 года Люшков возглавил политотдел 2-й бригады 57-й стрелковой дивизии, и здесь в его судьбе произошел резкий поворот. В июне 1920 года он был направлен на службу в Особый отдел ВЧК по 57-й дивизии.

К 1924 году Люшков сменил одиннадцать должностей и помотался по многим уездным городкам юго-западной Украины, пока судьба не свела его с М. Леплевским. Сын официанта из харьковского ресторана, он, как и Люшков, поднялся на гребне революционной войны. К моменту их встречи Леплевский занимал высокую должность в ГПУ Украины и был награжден орденом Красного Знамени. Они быстро сработались. В должности начальника Проскуровского окружного отделения ГПУ, замыкавшегося на Подольский губернский отдел, которым руководил Леплевский, Люшков проявил себя как «способный агентурист и умелый разработчик контрреволюционного элемента». Он знал, как «развернуть показания» арестованных, чтобы «дело получило резонанс».

При поддержке Леплевского, а затем Ягоды Люшков сделал карьеру. К началу «Большого террора» ему было присвоено генеральское звание – комиссара госбезопасности 3-го ранга. 29 августа 1936 года его назначили на должность начальника УНКВД громадного Азово-Черноморского края. Нарком Ягода поставил перед ним задачу: убрать авторитетного секретаря крайкома Б. Шеболдаева и «зачистить» местные партийные организации, «засоренные троцкистским и оппортунистическим элементом».

Люшков, прибыв на место, принялся плести вокруг Шеболдаева плотную оперативно-осведомительскую сеть. Тот оказался тертым калачом, по-крупному нигде не подставился. Люшков зашел к нему с другой стороны: начал разработку его ближайшего окружения – Белобородова и Глебова. Осведомители ловили каждое неосторожно оброненное ими слово в адрес Сталина и критические высказывания в адрес «генеральной линии». Сын портного знал, как «шить» политические дела, и к ноябрю 1936 года, помимо «троцкистов и зиновьевцев» Белобородова и Глебова, в тюрьме УНКВД оказалось свыше двухсот человек.

Результаты проделанной Люшковым «работы» оценили не только в наркомате НКВД, а и выше. 2 января 1937 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло специальное постановление «Об ошибках секретаря Азово-Черноморского края т. Шеболдаева и неудовлетворительном политическом руководстве крайкома ВКП(б)». После такого разгромного постановления судьбы Белобородова, Глебова и остальных «коммунистов-перерожденцев» были решены.

Казалось бы, Люшков «на коне». Но тут на февральском пленуме ЦК ВКП(б) Ежов обвинил бывшего его покровителя Ягоду в том, что тот позволил «предателям» и «вредителям» проникнуть в НКВД. Люшков быстро уловил откуда дует ветер и, страхуя себя от обвинений в связях с «врагами народа», сделал ловкий ход: одним из первых выступил застрельщиком в изобличении «перерожденцев-предателей» в рядах сотрудников органов госбезопасности. Он «развернул» дела на своих подчиненных, начальника Таганрогского горотдела Е. Баланюка и Новочеркасского райотдела Д. Шаповалова.

С ними Люшков перестарался. Новый назначенец, начальник ГУГБ НКВД СССР М. Фриновский, много лет проработавший в органах на Северном Кавказе, резко негативно воспринял его деятельность по разоблачению «чекистов-перерожденцев» в УНКВД по Азово-Черноморскому краю. Выходит, Фриновский проглядел врагов в своем окружении. Чтобы отвести от себя удар, он принялся копать под Люшкова. Ежов решил не выносить сор из избы и развел их по разным углам.

31 июля 1937 года Люшкова отправили к «черту на кулички» руководить УНКВД по Дальневосточному краю. Прибыв в Хабаровск, он взялся за «выкорчевывание» в партийных организациях и органах замаскировавшихся «троцкистов», «зиновьевцев» и «предателей». Первый, в ком Люшков распознал «замаскировавшегося врага», был его предшественник, комиссар госбезопасности 1 ранга Т. Дерибас. Он оказался одним из «главных организаторов» в крае «правотроцкисткого Дальневосточного центра». «Выбить» из Дерибаса нужные показания для «команды костоломов Люшкова» не составило большого труда, дальше оставалось заполнить схему «заговора» исполнителями. Их не пришлось искать, они были под рукой – заместители Дерибаса – В. Западный и И. Барминский, последнего попутно сделали «японским шпионом». «Заговорщики», естественно, действовали не в одиночку и «втянули в свою преступную деятельность «перерожденцев-предателей», начальников областных управлений: Л. Липовского, С. Сидорова, А. Льва, А. Лавтакова и других.