Текст книги "Хроника духовного растления. Записки офицера ракетного подводного крейсера «К-423»"

Курительная пагуба или тихая наркомания?

Я являюсь яростным курильщиком, который на берегу, когда позволяет обстановка, курит примерно одну сигарету за 30–40 минут. Но в подводном положении из-за длительной, больше двух месяцев, изоляции атмосферы подводной лодки от земной атмосферы я вполне удовлетворял свои курительные потребности шестью-восемью сигаретами за сутки. Установки К-3 производили кислород из морской воды, а всякие отходы в виде двуокиси углерода и окиси углерода мы убирали из атмосферы лодки техническими средствами. Но все-таки атмосфера подводной лодки была настолько тяжелой, что в ней не выживали никакие растения и животные. Относительно нормально чувствовали себя, а проще говоря, не умирали только люди, крысы и тараканы. Вся остальная живность и растения через неделю нахождения в атмосфере подводной лодки обязательно погибала. Сам я не могу засвидетельствовать, но механики рассказывали, что перед походом на крышку атомного реактора они ставили стеклянную банку с тараканами и кусочком хлеба. Сам реактор находится в выгородке вакуумирования, откуда во время работы реактора откачивается воздух, чтобы через молекулы воздушной атмосферы радиация не распространялась внутри подводной лодки. Якобы по приходе на базу тараканы становились абсолютно прозрачными и не подавали признаков жизни, но стоило банку с экспериментальными тараканами вынести на свежий воздух и закапать в банку несколько капель воды, как тараканы оживали и бодро разбегались по своим тараканьим надобностям.

Подводные лодки и крысы

Я не механик и таких экспериментов не проводил. Может быть, это просто байка. А вот живую крысу на своей атомной подлодке я видел. Правда, это было не на выходе в море, а на базе. Я заступал дежурным по кораблю и дал команду проверить лодку на герметичность. По этой команде вахтенный центрального поста задраил верхний рубочный люк, открыл переборочные клапаны и включил компрессор для снятия давления в лодке. С 700 мм ртутного столба давление понизилось до 500 мм. Вахтенный дал команду: «Слушать в отсеках», а я по каким-то надобностям спустился на среднюю палубу третьего отсека. Там в одиночестве посреди палубы на задних лапах стояла крыса и усиленно «стучала» себя передними лапками по ушам. От перепада давления, видимо, у нее заложило уши, и крыса яростно стремилась освободиться от неприятной боли, а заодно и «продуться», как это иногда делают пассажиры самолета при быстром взлете или посадке. Как попадают крысы внутрь прочного корпуса, для меня так и осталось загадкой. После инцидента с залитием соленой морской водой системы хранения эталонного времени «Платан-У» больше во время длительного плавания никаких происшествий не случалось. Я, конечно, не ждал по приходе с моря никаких наград за то, что смог отремонтировать незнакомую для меня систему, но совсем не ожидал, что именно в «награду» за этот труд мое человеческое и офицерское достоинство будет растоптано, а сам я буду оплеван и унижен.

Глава 9. Возвращение с боевой службы и торжество встречи

Вернулись с моря мы в жаркие летние дни конца июля. Лодка пришвартовалась к пирсу около 5 часов дня. Стояла несеверная духота – градусов в 25–28, и склоны сопок были усыпаны неяркими северными цветами. Конечно, от первого вздоха свежего морского воздуха, а также от успешного завершения плавания все мы были в приподнятом и радостном настроении. После швартовки всем свободным от вахты членам экипажа дали команду построиться на пирсе. Кода я поднялся по трапу на ходовой мостик, то увидел, что на пирсе построен духовой оркестр и собралось командование 3-й флотилии и 19-й дивизии. Дивизией в то время командовал новоиспеченный контр-адмирал Чернавин. В начале 1970 года он снимал меня с дежурства по казарме в звании капитана 1-го ранга, а вот из длительного похода встречал уже в звании контр-адмирала. Когда построение было закончено, то по традиции оркестр грянул марш «Прощание славянки», а затем командующий 3-й флотилией адмирал Неволин поздравил экипаж с успешным завершением боевой службы и объявил нам всем благодарность. Ему передали из свиты встречающих флагманских специалистов огромный поднос, накрытый чистым белым покрывалом. Он сдернул покрывало, и на подносе оказался красиво поджаренный с румяной корочкой молочный поросенок. Под рукоплескание свиты встречающих адмиралов и офицеров он передал этот поднос командиру экипажа Задорину и сказал, что эта традиция – встречать после боевого похода экипаж подводной лодки жареным поросенком – сохранилась со времен Отечественной войны. Строй моряков-подводников «распустили», и встречающие флагманские специалисты подошли к своим подопечным.

Моя миссия была закончена. Начальник РТС и я сам доложили, что по линии работы радиоэлектронного вооружения корабля и вычислительного комплекса замечаний не было. Я предвкушал не только отведать поросенка и вкусно отужинать, запивая это положенным вином и имеемым у меня запасом спирта, но и переселиться в казарму. При отключении холодильной машины нагретый воздух вдувался в прочный корпус, и там быстро устанавливалась такая же духота, как и на улице. Надеяться на ночную прохладу на севере в конце июля месяца не приходилось. Солнце круглосуточно не сходило с небосклона, на небе не было даже малейшего облачка, и потому разницы между ночной и дневной температурой не было.

Первая встреча с членом Военного совета Сидоренко

Командир экипажа Задорин что-то увлеченно рассказывал встречающим адмиралам из группы командования. Вдруг он увидел меня и попросил, чтобы я подошел к их группе. Я подошел, и Задорин представил меня, похвалив за то, что я сумел быстро и качественно восстановить работоспособность системы «Платан-У». Я был польщен. Кто же не любит, когда его хвалят? Я уже повернулся, чтобы отойти от группы командования, но тут один из офицеров командования флотилии, как позже оказалось, член Военного совета контр-адмирал Сидоренко, подошел ко мне вплотную и попросил помочь отремонтировать ему домашний телевизор. Я стал активно отказываться, искренне уверяя, что телевизоры никогда не ремонтировал и вряд ли чем могу помочь без запасных частей и приборов. Но в разговор вмешался командир экипажа Задорин. Задорин выразил полную уверенность, что я очень быстро найду неисправность и уже сегодня за полчаса или час отремонтирую телевизор и тем самым порадую члена Военного совета. В воскресенье был большой праздник – день Военно-морского флота, и ЧВС непременно хотел посмотреть праздничные торжества по домашнему телевизору. Дело принимало неожиданно самый крутой и деловой поворот, и отказываться в этой ситуации было равносильно невыполнению командирского приказания. Командир предложил взять на корабле необходимые приборы и запчасти и помочь в ремонте телевизора, отправившись вместе с Сидоренко на его служебной машине к нему на квартиру. Далее сопротивляться и возражать было бессмысленно. Я попросил 10 минут на сборы и в скверном настроении духа спустился в прочный корпус. Почему-то я заранее предчувствовал, что отремонтировать телевизор члена Военного совета мне не удастся. В самой этой поспешности чувствовался какой-то подвох, духовная черствость и бесчеловечность. Ведь я пришел не с двухчасовой прогулки, а провел около 67 суток на боевой службе в прочном корпусе подводной лодки. В конце концов, на лодке по боевой тревоге происходит вывод из работы и расхолаживание атомных реакторов. По инструкции я тоже обязан быть на корабле, но для командира корабля и члена Военного совета все это было несущественным. Для командира Задорина было более важным «прогнуться» перед руководством и отремонтировать личный телевизор члена Военного совета. Я спустился в прочный корпус, зашел на боевой пост и задумался, что с собой взять? Даже лодочный паяльник не мог быть использован. Потому, что здесь другие напряжения и частоты, которых нет в частной квартире. Я прихватил набор разнокалиберных предохранителей, тестер для замера напряжений и коробочку с сопротивлениями и конденсаторами. В своей каюте я снял синюю форму «РБ», переоделся в обычную летнюю форму офицера и быстро поднялся наверх. Мы прошли, не проверяясь, с членом Военного совета через зону радиационного контроля и сели в его черную «Волгу».

Хотя в гарнизоне Гаджиево я жил меньше года, но прекрасно знал, что первый дом направо в жилом городке имеет № 25 и считается «адмиральским» домом. Надо отдать должное руководству флотилии: радиации они не боялись, потому и дом располагался ближе всего к пирсам с атомными подводными лодками и территории, обозначенной как зона радиационной опасности. Буквально через три минуты машина подъехала к подъезду, и я вместе с членом Военного совета оказался в его квартире. Дом не представлял собой ничего особенного. Это была типичная гарнизонная пятиэтажка без лифтов на два подъезда. Если не ошибаюсь, квартира располагалась на втором этаже. Больше ничего конкретного сказать о квартире не могу: ЧВС провел меня в двадцатиметровую комнату с паркетным полом, где в углу стоял черно-белый телевизор со средним экраном, и предложил заняться его ремонтом. Сам он тут же удалился, и я остался один на один с телевизором. Включив его в сеть, я услышал слабое шипение звука, затем и экран засветился ровным безжизненным светом, на котором не было даже намека на какое либо изображение. Это говорило о том, что предохранители исправны. Я выдернул из штекера антенный кабель и вновь вставил его на место. Никакой реакции на звук и на экран телевизора манипуляция с антенной не произвела. Это указывало на то, что, возможно, неисправен антенный кабель или сама телевизионная антенна. Но меня призвали ремонтировать не антенное устройство, а телевизор, поэтому я отключил его от сети и решил проверить состояние монтажных плат и попытаться внешним осмотром найти сгоревшее сопротивление или раздувшийся конденсатор. Я снял заднюю крышку телевизора и приступил к осмотру телевизионных плат и элементов монтажной схемы. Такого огромного количества перепаек в одном телевизоре я ни до, ни после этого никогда не видел. Причем, если я не умел работать с паяльником и оставлял оловянные «сопли» в местах перепаек, то «специалисты», которые работали с этим телевизором, были еще хуже меня. В местах спаек торчали огромные оловянные наросты. Кроме того я с изумлением обнаружил, что многие штатные сопротивления и конденсаторы были выпаяны и убраны, а их места не были заполнены, что говорило о том, что принципиальная схема телевизора была коренным образом переделана. Разобраться в этом нагромождении новых электроэлементов можно было только с помощью осциллографа. Причем начинать надо не с ремонта, а с восстановления доработанной и измененной принципиальной схемы, чтобы потом по этой схеме найти неисправный элемент и ввести в строй телевизор.

Взаимоотношения с партией. Авторитет члена Военного совета

Поймите меня правильно. В 1970 году, вернувшись с боевой службы накануне дня ВМФ и дня работников торговли, я еще не слышал о члене Военного совета 3 флотилии Сидоренко ни одного плохого слова. Он для меня был высшим представителем партии, а я был не просто рядовым членом КПСС, но искренне верил, что живу в самом миролюбивом государстве мира, а коммунисты стремятся построить самое справедливое человеческое сообщество. Себя я не считал идеально справедливым, как и вообще не считал себя идеалом ни по одной черте человеческого характера. Поумнел я значительно позже, когда Советского Союза уже не осталось. Но в 1970-е годы по извечной доверчивости и русской простоте я больше верил политическим декларациям съездов и пленумов ЦК КПСС, чем реалиям практической жизни, и потому ЧВС Сидоренко был для меня высшим партийным и человеческим авторитетом. В училище да и во время двухлетней срочной службы я не встречался не только с высокопоставленными, но и с политработниками низшего звена партийной номенклатуры. В партию я вступил в апреле 1968 года, в двадцатипятилетнем возрасте и за год до окончания училища. Не потому, что рвался стать идейным строителем «развитого социализма» и будущего коммунизма, а потому, что, не вступив в ряды партии, я автоматически противопоставлял себя моему курсантскому окружению и самому обществу, частицей которого я являлся. Я хотел жить в коммунистическом обществе, а коли так, то почему же я должен был противиться вступлению в члены партии?

С замполитами как освобожденными политработниками, призванными воспитывать членов экипажа в духе коммунистической морали и нравственности, я столкнулся только после окончания училища. Но и это общение не вызвало во мне никакого отторжения или отвращения к освобожденным политработникам. Конечно, резко бросалась в глаза их профессиональная безграмотность по техническим специальностям, но они же были гуманитарии и могли знать что-то такое, чему нас не учили в инженерных училищах. Но скоро выяснилось, что и духовный кругозор политработников не соответствует их высокому командному положению как заместителей командира корабля и должностному званию капитана 2-го ранга. Большинство офицеров экипажа были более подкованы в политических вопросах и умело вели семинары и политзанятия, в то время как официальный замполит мог быть косноязычным и туповатым. Но и это не рассеяло моей доверчивости к коммунистической идее. Замполит тоже взят не из космоса, а пришел в училище из нашей повседневной жизни, поэтому он и не должен быть лучше других офицеров. По моему убеждению, воспитывая других, он должен, прежде всего, воспитывать сам себя и становиться по человеческим качествам выше своего окружения. А на высшие партийные должности методом естественного отбора и методами кадровой политики должны были назначаться самые порядочные и самые честные коммунисты. Так мне мыслилось идеальное общество будущего. Но в жизни оказалось все не так: на высшие должности назначались не самые лучшие, а самые двуличные коммунисты, которые принуждали других ко лжи и двуличию и сами были более лживы и двуличны, чем их подчиненные. Это обстоятельство и привело к разрушению коммунистической идеи и развалу СССР. Но в те далекие времена ничего этого я не знал и верил, что чем выше положение политического руководителя, тем он порядочнее, умнее, отзывчивее, человечнее и честнее. Я действительно очень хотел сделать приятное ЧВС Сидоренко и ввести в строй накануне дня ВМФ его неисправный телевизор.

Чувство бессилия и тоска безысходности

Минут сорок я провозился с осмотром телевизора в полном одиночестве и все больше понимал, что без принципиальной схемы и без нового комплекта радиоламп мои усилия будут безуспешными. В то же время мне было не совсем понятно, зачем меня так поспешно пригласил к себе домой ЧВС Сидоренко, когда он мог позвонить в плавмастерскую ПМ-34 и передать телевизор для ремонта в стационарных условиях? На наших подводных лодках стояли ламповые телевизионные комплексы МТ-30 и МТ-70, а значит, и были радиолампы, стенды и специалисты по ремонту телевизионного оборудования. Конечно, я и предположить не мог, что весь этот ремонт был организован только для того, чтобы унизить меня и показать мою ничтожность по сравнению с ЧВС Сидоренко. Не имея возможности отремонтировать телевизор, я затосковал и расстроился, но продолжал бессмысленно всматриваться в грубо спаянные элементы навесного электрооборудования телевизора, ожидая, когда хозяин зайдет в эту комнату поинтересоваться ходом работ. Примерно через час Сидоренко в домашнем халате и с рюмкой недопитого коньяку, наконец, вошел в комнату и поинтересовался, скоро ли я закончу ремонт телевизора? Взгляд у него был холодный, скользкий, презрительный и высокомерный. Я сразу, по одному этому взгляду, понял, что мои разумные доводы будут отвергнуты, и так просто освободиться мне от этого бессмысленного и бесперспективного ремонта не удастся. Я попросил передать мне радиолампы и электрическую схему телевизора и выразил сомнение, что смогу отремонтировать телевизор даже при их наличии. Сидоренко достал с какой-то полки картонную коробку, в которой лежали несколько радиоламп и навесных деталей к телевизору, и передал ее мне. По поводу принципиальной схемы он заявил, что она утеряна, но настоящие специалисты ремонтировали его телевизор и без принципиальной схемы. После этого где-то в глубине квартиры зазвонил телефон, и Сидоренко меня покинул, плотно закрыв за собой дверь комнаты.

На подводной лодке в это время экипаж приступил к торжественному ужину, на котором жареного поросенка разделили на такое количество мелких кусочков, чтобы каждый член экипажа мог испробовать это лакомство. Не как пищу, а как часть церемониала успешного завершения длительного плавания и победы человека над коварством подводной стихии. Я тоже проголодался, но член Военного совета не предложил мне даже чая с бутербродом. Надо было продолжать ремонт. Я по очереди заменял радиолампы из телевизора на радиолампы из картонной коробки, каждый раз включением в сеть проверяя реакцию телевизора на такие изменения. Никакой реакции не было. Унизительность моего положения все больше и больше раздражала меня, а техническая бесперспективность успешного завершения ремонта становилась все более очевидной. Не имея принципиальной схемы и осциллографа, я не мог не только ввести в строй телевизор, но даже найти причину его нерабочего состояния. В раздражении своего полного бессилия я провел еще не меньше часа, прежде чем Сидоренко заглянул в эту комнату. Как только он вошел, я сразу же расписался в своем бессилии, привел доводы, что бессилие продиктовано не моим нежеланием или неумением выполнить ремонт, а отсутствием принципиальной схемы и осциллографа. Я предложил отложить ремонт на следующий день, а завтра передать неисправный телевизор в цех ремонта радиоэлектронного вооружения плавмастерской № 34, где я вместе со специалистами по ремонту электроники обязательно введу телевизор в строй. Сидоренко зло посмотрел на меня и заявил: «Не надо меня учить, что мне завтра делать. Если ты настоящий специалист, то ты отремонтируешь его сегодня».

Злоба и презрение высшего партийного руководителя гарнизона Гаджиево к рядовому офицеру

Он снова ушел из комнаты и оставил меня в одиночестве. Я исчерпал свои технические возможности и уже не пытался ремонтировать телевизор. Я думал только о том, как безболезненно для своей офицерской карьеры освободиться из этой тупиковой и унизительной для меня ситуации. Конечно, до меня на уровне инстинктивного мышления дошло, наконец, что Сидоренко поступает так не по своей технической безграмотности, а упорствует по злому умыслу, с целью оскорбить и унизить меня и показать мою ничтожность как специалиста по ремонту радиотехники. Позже, прибыв вместе с новой подводной лодкой «К-423» в гарнизон Гаджиево в феврале 1971 года, я узнал, что за глаза все офицеры и мичманы 3 флотилии называют члена Военного совета Сидоренко не по фамилии, а по кличке «Салазар». Насколько помню, Салазар до 1968 года был главой фашистского режима Португалии, политическим диктатором и палачом португальского народа. Народ редко ошибается, выбирая прозвища или приклеивая ярлыки-клички какому-нибудь человеку. По складу характера, жестокой властности, злобности, жадности и двуликости член Военного совета Сидоренко больше соответствовал Салазару, чем военно-партийному руководителю брежневской эпохи. Но я-то после прибытия с длительного автономного плавания ничего этого не знал! И только на своей шкуре испытав беспричинную жестокость этого человека, я понял, что имею дело не со справедливым и совестливым человеком, а с манекеном-роботом, за человеческим обликом которого прячется хищный лик кровожадного зверя. Да и что я мог изменить, если бы даже знал о «партийной» кличке члена Военного совета Сидоренко? Мне оставалось только терпеливо ждать, когда Сидоренко насытится издевательством над только что пришедшим с автономного плавания офицером, захочет спать и отпустит меня из своей квартиры. Около 23 часов Сидоренко в очередной раз зашел в комнату, унизил меня своим выводом, что Задорин преувеличил мои способности, и приказал следовать на корабль. Вышел я от него голодным, оскорбленным, но радостным, что назавтра мне не придется снова приходить к этому озлобленному человеку.

Реакция на подлость

Мне страшно хотелось курить. Я отошел от адмиральского дома несколько шагов, присел на валун, вокруг которого росли чахлые северные цветы, и с наслаждением затянулся сигаретой. Никакой злобы против Сидоренко у меня не было. Этот неприятный контакт с высшим партийным лицом гарнизона Гаджиево никак не сказался на моем отношении к партии. Выводы я сделал значительно позже, уже после распада СССР. А вывод этот состоит в том, что партийная кадровая система никак не способствовала отбору в высшую номенклатуру порядочных и честных людей, которые любят и уважают своих подчиненных. Отбор происходил по дьявольскому принципу: «Чем хуже человек, тем лучше партии». Вот поэтому дело и закончилось не только полной дискредитацией коммунистической идеи, но и развалом лагеря социализма, а затем и СССР. Я вернулся в прочный корпус подводной лодки, посочувствовал вахтенному механику, который в одиночестве работал на центральном посту, руководя расхолаживанием атомных реакторов, прошел во второй отсек и забрался на второй ярус спального места своей четырехместной каюты. В каюте я был один, все офицеры отмечали свое успешное возвращение с боевой службы где-то на берегу. Я был не столько голодным, сколько духовно измотанным этим бессмысленным ремонтом. Но радость успешного окончания похода не покидала меня, и с этой радостью я быстро впал в забытье безмятежного сна, в ожидании скорых перемен и встречи со своей семьей и экипажем. Проснулся я в таком бодром настроении и в предвкушении счастливых дней, что как бы и забыл все свои вчерашние неприятности, связанные с визитом к члену Военного совета на квартиру. Вторая встреча произошла во время всеобщего обмена партийных билетов. Мне повезло, он забыл про меня и даже не угадал меня, когда выдал мне новый партийный билет за своей подписью.