Текст книги "Хроника духовного растления. Записки офицера ракетного подводного крейсера «К-423»"

Глава 14. Испытание бессонницей и элементы функциональных обязанностей офицера атомной ПЛ

Особенно тяжелыми и изматывающими для человеческого организма были короткие, дней на пять-шесть, выходы в море для выполнения практических торпедных и ракетных стрельб. Таких коротких выходов в море приходилось делать за один год как минимум семь-восемь, и каждый раз уже на второй день выхода подводник начинал страдать от постоянного недосыпания. Дело в том, что на таких выходах назначался двухчасовой режим связи, а значит, через каждые два часа на подлодке играли боевую тревогу для всплытия на перископную глубину и выполнения сеанса связи со штабом флота. Кроме того, по тревоге выполнялись многочисленные подготовительные тренировки для выполнения торпедных и ракетных стрельб, а также тренировки по борьбе за живучесть, связанные с условными пожарами, выходом из строя реактора, а также поступлением внутрь прочного корпуса заборной воды. Как бы ты ни выкручивался, но поспать подряд больше часу никак не удавалось. Не знаю как другим, а мне приходилось очень тяжело. Во-первых, несмотря на боевые тревоги, мне было необходимо по времени менять секретные коды в системе опознавания. Задержка смены кодов являлась тяжким преступлением. Ведь в районе боевой подготовки летали наши самолеты береговой охраны, и если подводная лодка не отвечала на запрос самолета установленным кодом, то она считалась вражеской. О том, что лодка не отвечает на запрос опознавания, летчик докладывает в штаб флота. Такое нарушение выходит на уровень командующего флота и грозит наказанием командованию штабов флотилии и дивизии. Естественно, что дисциплинарно наказывается и командир подводной лодки, а начальник РТС может быть и снят с должности. Или получить неполное служебное соответствие. За время службы я таких нарушений никогда не допускал, да и не слышал, чтобы другие начальники РТС нарушали режим опознавания.

Во-вторых, по боевой тревоге я должен находиться на центральном боевом посту, на глазах представителя штаба дивизии и командира корабля, а значит, даже сомкнуть глаза во время тревоги не представлялось возможным. Наоборот, начальник РТС входит в корабельный боевой расчет (КБР) по стрельбе торпедным и ракетным оружием и является наряду со штурманом главной фигурой по расчету элементов движения целей для использования торпедного оружия. Кроме того, начальник РТС отвечает за правильную классификацию целей и имеет еще десятки обязанностей, без грамотного исполнения которых попасть торпедой в цель было невозможно. Торпедная атака требует от офицера КБР не только специальных знаний и умения производить сложные расчеты, но и иметь способности интуитивного пространственного мышления. На лодке нет ни окон, ни дверей, и единственный канал, по которому мы принимаем информацию о внешнем мире, а значит, о надводных кораблях или подводных лодках, это гидроакустический канал шумопеленгования. Никакие активные средства для определения местоположения целей мы использовать в мирное время не можем. Достоверным является только направление на шум винтов цели или пеленг цели, а все остальные параметры цели носят вероятностный характер и определяются по косвенным признакам гидрологии, опыту гидроакустика, а также по навыкам и опыту начальника РТС, штурмана и офицеров КБР. При этом наша лодка движется в подводном положении, а цель, по которой мы должны стрелять торпедой, эпизодически или непрерывно маневрирует, чтобы затруднить для нас решение задачи и чтобы не дать нам возможности поразить ее нашей торпедой. Хорошо, если торпедная атака выполняется, например, на второй день выхода, когда ты еще полон сил и энергии. Но так в реальности никогда не бывает! То к месту практической стрельбы вовремя не подойдет торпедолов, то в зоне стрельбы обнаружится разведывательный корабль «Марьятта», то опоздает с выходом в море соединение надводных кораблей флота. И выполнение практической стрельбы многократно откладывается, изматывая офицеров и экипаж подводной лодки перенапряжением бесконечных подготовительных тренировок и боевых тревог.

Тонкости и тайны торпедных атак

Когда офицеры и экипаж подлодки, отупевшие от недосыпа и тренировок, на пятый день выхода в море, наконец, производят практическую стрельбу, то совершают самые элементарные ошибки и не попадают в цель. Я думаю, что физическое и умственно-духовное перенапряжение порождает полное безразличие к результатам стрельбы, что и приводило многие экипажи к печальным случаям, когда торпеда или тонула сразу после выхода из торпедного аппарата или двигалась в сторону, противоположную от направления на цель. Для себя я разработал простую методику с использованием планшета «ША-26М». Эта методика с помощью заранее заготовленных шаблонов позволяла учесть вероятностный разброс параметров по дистанции и элементам движения цели. Я не мыслил и ничего не рассчитывал, так как из-за переутомления не был способен к этому. Я включал свое пространственное воображение и интуицию и механически подбирал шаблоны так, чтобы они совпадали с теми пеленгами на цели, которые сообщал гидроакустик. Такой механический алгоритм позволял быстро, за три минуты, выявить структуру ордера надводных кораблей, отыскать главную цель, даже если шум ее винтов экранировался кораблями охранения, и направить, а затем и послать торпеду не по пеленгу и шуму цели, а в расчетную точку, куда главная цель должна прибыть через 10–15 минут после нашего торпедного залпа. Для проверки правильности моей модели ордера мне требовалось минуты две времени. Я передвигал ордер в прогнозируемую точку и уже заранее знал, какие пеленги должен был сообщить гидроакустик в следующем ежеминутном докладе. Если мои прогнозы и реальные доклады гидроакустика полностью совпадали, то я буквально требовал от командира утвердить мои данные в качестве исходных данных для ввода в вычислительную машину, а через нее и в практические торпеды. Часто случалось так, что мои данные расходились с данными старшего помощника и штурмана, и дело могло дойти не просто до словесной перепалки, но и до рукопашной драки.

Совмещение обязанностей и встреча с адмиралом Матушкиным

Был случай, кода старпом Стрельцов Александр Сергеевич тряс меня за грудки и угрожал, что если мы промахнемся, то он съест меня с потрохами. Но я настоял на своем мнении, и мы не промахнулись. Конечно, я понимал, что глупо брать на себя всю ответственность, но поступить по-другому не мог по складу характера. При этом вовсе не думал о престиже или карьере. К этому времени я уже решил для себя, что ни за какие деньги не хочу быть ни старшим помощником, ни командиром атомной подводной лодки, а хочу честно закончить службу на атомном флоте в должности начальника РТС. Но от таких неординарных поступков, а главное от положительных результатов торпедных стрельб мой авторитет как грамотного специалиста повышался, и скоро флагманский специалист дивизии Лоуцкер Владимир Нюмович стал оставлять меня за себя, когда на 45 суток убывал в очередной ежегодный отпуск. Так же поступал и флагманский специалист дивизии по радиоэлектронной борьбе Михаил Чуманов. Командовал в то время 19-й дивизией финн по национальности контр-адмирал Лойканнен Гарри Генрихович. Это был грамотный, доброжелательный и организованный командир. Как к исполняющему обязанности флагманского специалиста у Лойканнена и у командования дивизии не было ко мне никаких претензий. Я успевал одновременно исполнять и свои корабельные обязанности начальника РТС, но несмотря на это я чувствовал себя в это время как на курорте. Потому что не нес непрерывных гарнизонных служб, службы дежурного по комбинату питания, обеспечивающего офицера и службы дежурного по кораблю. За эти периоды флагманства со мной случилось лишь одно неприятное происшествие. Это было в 1977 году, когда я уже ездил по гарнизону Гаджиево на собственных «Жигулях», которые купил для меня отец через военкомат Никифоровского района Тамбовской области как ветеран и участник Великой отечественной войны. Будучи за флагманского специалиста, я ежедневно должен был прибывать к подъему военно-морского флага на ПКЗ-145 и присутствовать в 8 часов утра на процедуре подъема флага вместе с командиром дивизии, командованием дивизии и флагманскими специалистами. На этот раз этим днем был понедельник, а значит, всякие перемещения офицеров и личного состава по гарнизону и на корабли до обеда запрещались. Это был «святой» день, когда все военнослужащие гарнизона, безо всякого исключения, должны были присутствовать на политических семинарах или политзанятиях. В семинарские группы политзанятий командного звена дивизии я не входил и потому после подъема флага до обеда оказался совершенно свободным. Нужно быть идиотом и почти 40 минут «ляпать» пешком по зоне до казармы, чтобы принять участие в политзанятиях экипажа, где меня никто не ждал, так как я формально откомандирован в штаб дивизии. Конечно же, я вышел из зоны строгого радиационного режима, сел в свой автомобиль и поехал домой. Но не успел я отъехать от территории зоны и пятисот метров, как меня настигла черная «Волга» командующего 3-й флотилии и начальника гарнизона адмирала Льва Матушкина. Его машина обогнала мои «Жигули» и перекрыла полосу движения, заставив меня резко затормозить и остановиться. Выйдя из машины, я представился начальнику гарнизона как временно исполняющий обязанности флагманского специалиста РТС 19-й дивизии. На вопрос, почему я еду по территории городка во время политзанятий, я тут же соврал, что еду в гостиницу для вызова гражданских специалистов для восстановительного ремонта БИУС «МВУ-100» на подводной лодке «К-423». Адмирал ответил, что ремонтами надо заниматься не во время политзанятий. Он потребовал от меня водительское удостоверение и отобрал его, а уезжая, попросил меня передать приказание контр-адмиралу Лойканнену, чтобы он явился к нему вечером на доклад с предложениями о моем наказании. Подождав, пока машина адмирала скроется за поворотом, я продолжил движение к дому и до 14 часов 30 минут спокойно пробыл в кругу семьи в домашней обстановке.

В 15 часов на построении я доложил командиру дивизии, что утром адмирал Матушкин догнал мою машину в жилом городке и отнял мое водительское удостоверение за то, что я в понедельник не участвую в политзанятиях, а занимаюсь посторонними делами. Я честно признался командиру дивизии контр-адмиралу Лойканнену, что ехал домой, а сказал Матушкину, что еду в гостиницу за специалистами по ремонту техники, и передал приказание Матушкина командиру 19-й дивизии явиться вечером к нему на доклад. Командир дивизии молча выслушал мои объяснения и был совершенно спокоен. Он даже не приказал мне ждать его возвращения от адмирала Матушкина. На следующий день на подъеме флага Лойканнен передал мне водительское удостоверение, а вместо наказания предупредил меня, чтобы впредь по понедельникам до обеда на личном транспорте я начальнику гарнизона не попадался. А ведь мог бы и наказать! Сам командир дивизии наверняка выслушал от командующего 3-й флотилии адмирала Матушкина немало нелицеприятных нотаций по поводу того, что его подчиненный нарушает запрет и раскатывается во время политзанятий по жилому городку на личном транспорте. Но командир дивизии Лойканнен был порядочным человеком, и я остался без наказания. Будучи назначен временно исполнять обязанности флагманского специалиста, я вместе со штабом дивизии не только проверял готовность других экипажей к выходу в море, но и выходил с ними в море для проверки их практических навыков и исполнения торпедных и ракетных стрельб. Каждый КБР проходил подготовку на береговом тренажере по единым правилам, но пользовался своими методиками исполнения торпедных стрельб. Дело не в методиках, а в том, что не все командиры и старшие помощники имели способность к пространственному мышлению. Тестов на профессиональную пригодность не проводилось. А карьеристов и номенклатурных выдвиженцев, имеющих блат в высших государственно-политических структурах и в центральных органах управления ВМФ, всегда хватало с избытком. Сколько их ни учи и ни тренируй, в ответственный момент они допускали ошибки и принимали неправильные решения, что и завершалось провалом или неуспешностью практических торпедных стрельб. Многие командиры и старпомы тоже пользовались какими-то самодельными «картушками», чтобы упростить для себя определение координат и элементов движения целей. Иногда это им помогало, а иногда они принимали абсурдные решения, которые противоречили докладам гидроакустика о положении реальных целей. В этом случае комдив Лойканнен подходил к командиру, забирал у него из рук самодельную «картушку» и бросал ее на палубу, требуя от командира реально оценить обстановку и принять грамотное решение. Но и это не помогало. Когда комдив не сам выполнял стрельбу, а выполнял ее командир или старший помощник экипажа, то комдив не мог приказать им, а мог только прервать их очевидные промахи и ошибки для устранения аварийных ситуаций.

Лучшая торпедная атака

Относительно психической и творческой, интеллектуальной нагрузки во время выполнения корабельных стрельб следует заметить, что для офицеров КБР ракетная атака требует меньшего психического напряжения, чем любая атака с применением практической торпеды. Для практической ракетной стрельбы важнейшее значение имеет предварительное выполнение регламентных работ по вычислительному комплексу «Туча» или БИУС «МВУ-100», штурманского комплекса определения места и комплексов ракетного оружия, а также исправность всех технических средств подводной лодки, для того чтобы удерживать во время стрельбы заданную глубину и скорость. Если все исправно, то офицеры лишь проверяют соответствие расчетных данных стрельбы тем данным, которые введены в бортовые системы ракеты, и нажимают кнопку «пуск». Если регламент выявил все неисправности, то БИУС «МВУ-100» сама введет в ракету правильные исходные данные и ракета обязательно попадет в цель. Выполнение регламентных работ перед выходом на ракетные стрельбы всегда являлось очень трудной и порой неразрешимой проблемой. В составе БИУС «МВУ-100» были тысячи электронных паяных плат, состоящих из транзисторов, диодов, триодов и резисторов. Без охлаждения, при повышении температуры выше 23 градусов Цельсия система была неработоспособной. Вообще любой перегрев приводил к серьезным неисправностям БИУС, для устранения которых требовалось несколько дней напряженной работы с участием гражданских специалистов. Охлаждение вычислительных комплексов происходило за счет холодной воды. Холодная вода в третий отсек подавалась через всю лодку от холодильной машины, которая была установлена в 9 кормовом отсеке. Эта машина находилась в заведовании лодочных механиков, и чтобы ее запустить, командир механической боевой части требовал распоряжения командира или старшего помощника командира корабля. Но даже включение в суточный план регламентных работ и распоряжение командира никак не могли вывести холодильную машину в нормальный режим работы, и драгоценное время регламентных работ пропадало впустую. Температура внутри БИУС держалась выше 23 градусов Цельсия, и запускать вычислительный комплекс в работу было нельзя, а механики докладывали командиру корабля, что холодильная машина включена и исправно работает. Дело доходило до серьезных внутренних скандалов.

Я и до сих пор не знаю, на каком принципе работала холодильная машина, но это была весьма капризная штука. Механик докладывал командиру, что холодильная машина включена и исправно работает, а мы не могли запустить вычислительный комплекс в работу, так как система охлаждения не работала. Я думаю, что на многих кораблях за счет нестыковок системы охлаждения и вычислительного комплекса, во время регламентных работ в технику вносились скрытые неисправности от перегрева элементной базы, что и приводило во время практических торпедных и ракетных стрельб к останову БИУС и срыву учебных стрельб. Все это заставило меня разработать собственную методику регламентных работ по сокращенной, но эффективной программе. Мне было достаточно не трех дней, а двух часов нормальной работы холодильной машины, чтобы не только проверить, но и отрегулировать точность ввода исходных данных в бортовые системы всех шестнадцати ракет подводной лодки. Пока холодильная машина не вышла на заданный режим работы, я и не включал БИУС, чтобы не внести в ее полупроводниковые элементы скрытые неисправности, а когда работа «холодилки» стабилизировалась, то мы быстро выполняли сокращенный регламент. А потом сидели и три дня заполняли никому не нужные таблицы соответствия цифровых данных данным на устройствах ввода их аналогов в бортовые системы ракеты.

Свою методику я никому не афишировал потому, что она являлась нарушением действующих инструкций по выполнению регламентных работ. Эффективность ее подтверждена тем, что за десять лет службы первый экипаж подводной лодки «К-423» ни разу не промахнулся. Каждый год мы выполняли практическую ракетную стрельбу, и все ракеты не отклонялись от цели больше заданных величин, чтобы получить положительную оценку. Но если бы я хотя бы однажды заикнулся, что не выполняю инструкций по регламентным работам, а от «балды» заполняю таблицы, которые потом тщательно проверяют флагманские специалисты, то корабль немедленно отстранили бы от выполнения практических ракетных стрельб. А меня серьезно наказали бы. Сломать рутину инструкционного мышления было невозможно. Даже если бы я убедил флагманских специалистов дивизии и флотилии, что действую правильно и эффективно, то мои предложения послали к проектанту и изготовителю БИУС на долгое согласование, а меня бы обязали выполнять регламент по действующим инструкциям. Гарантий, что мои предложения были бы быстро рассмотрены и приняты, никто дать не может.

А потом, ведь даже после согласования требовалась проверка новой методики практическими стрельбами. Все это было совершенно бессмысленным занятием, похожим на борьбу с ветряными мельницами. Для меня было достаточно, что и на корабле и в дивизии меня считали самым грамотным специалистом и мастером военного дела, по вине которого не была «завалена» ни одна практическая торпедная и ракетная стрельба. Все необходимые документы к практическим стрельбам были аккуратно заполнены, а проводились эти мероприятия на самом деле или не проводились, никого не волновало. Я думаю, что и грубые просчеты, когда ракеты отклонялись на значительные расстояния от точек прицеливания, были причиной того, что регламенты вообще не проводились, а лишь подавались в суточный план, да формально заполнялись от «балды» многочисленные таблицы проверок.

Со старпомом А.С. Стрельцовым связана и одна из лучших торпедных стрельб, которую нам пришлось совместно выполнить. Мы должны были стрелять по поисково-ударной группе ВМС США во главе с авианосцем. Авианосец США имитировал наш БПК «Адмирал Пантелеев», на борту которого находился начальник штаба СФ адмирал Паникаровский. Корабли охранения имитировали боевые корабли Северного флота меньшего водоизмещения, и тем самым создавалось полное подобие модели поисково-ударной группы ВМС вероятного противника. Нам удалось в подводном положении обнаружить ордер боевых кораблей на значительно большей дистанции, чем было возможно для применения торпедного оружия. Пока мы маневрировали и сближались на дистанцию залпа, нам удалось полностью выявить структуру ордера и определить координаты главной цели. Стрельбу торпедой мы произвели на максимально возможной дистанции для учебной торпеды, что составляет около 13–15 километров в сухопутном измерении или около 80 кабельтовых. После залпа торпедой мы всплыли под перископ, подняли выдвижные устройства и тревожно ждали сообщения о результатах стрельбы. Скоро последовал запрос: «Доложите ожидаемое время встречи торпеды с целью?» После нашего доклада нам сообщили, что за секунду от расчетного времени торпеда, уже после остановки вращения винтов и всплытия, по инерции ударила в борт БПК «Адмирал Пантелеев», сделала пробоину и затонула. Разбор стрельбы показал, что наши действия были абсолютно правильными, и хотя учебная торпеда затонула, а БПК на пару месяцев был поставлен в док для заделки фактической бортовой пробоины, мы получили за эту стрельбу пятерку. После этого между мной и Стрельцовым возникло полное доверие, которое переросло в дружбу. С ним мы и поставили однажды в понедельник абсолютный рекорд по количеству выпитого спирта за один рабочий день.

По-видимому, это было зимой 1978-го или 79-го года, когда наша лодка «К-243» проходила доковый ремонт в Полярном, расположенном в 25 километрах от Гаджиево. Я уже сообщал читателям, что благодаря моему отцу, участнику Великой Отечественной войны, у меня автомобиль «Жигули» появился в 1976 году, когда кроме командира экипажа Кочетовского И.И. никто из членов экипажа не имел личных автомобилей. Благодаря моему автомобилю Стрельцов А.С., минер Прокопец Николай Захарович, штурман Епифанов Виталий Иванович, а также мой временный подчиненный интендант Костя Щербинин ежедневно вечером уезжали из Полярного в свой гарнизон Гаджиево, а в 6 утра выезжали обратно на корабль.