Текст книги "Анна Павлова. Жизнь в балете. Маленькие рассказы о большом успехе"

56. Революция

События первой русской революции 1905 года прошли мимо Анны Павловой. Молодая танцовщица напряжённо работала, танцевала на сцене Мариинки и о тревожных событиях узнавала лишь из газет и рассказов приятельниц.

Февральская революция 1917 года, скорее, обрадовала Анну, чем встревожила. Она искренне желала России такого же настоящего, что видела во Франции и Англии. Полуфеодальная самодержавная страна сильно отставала во многих областях от ведущих европейских держав. Анна считала, что демократизация российского общества – единственный реальный путь в будущее.

Но то, что случилось с Россией в октябре 1917 года не просто встревожило Павлову. Она испугалась и растерялась. В конце 1917 года написала матери слёзное письмо, умоляя её выехать в Англию, где обещала встретить и устроить её. Матушка ответила категорическим отказом, уверяя дочь, что все ужасы, которые рассказывают о большевиках, досужие сплетни. Любовь Фёдоровна не видела на улицах Петрограда ни одного бандита, о которых так много говорят на западе, и ни одного большевика. Милые интеллигентные люди. И беспокоиться не о чем.

А потом Павлова увидела русских эмигрантов. Сотни тысяч, миллионы несчастных людей. Она видела их в Лондоне и Париже. В Риме и Мадриде. Видела в Нью-Йорке, Каире, Шанхае и даже в Мельбурне. Это был вселенский исход. Катастрофический исход. Ей показали генерала, работавшего в парижском ресторане швейцаром. Показали дворян, торгующих на рынке свежей петрушкой.

От тяжких мыслей спасала только работа.

57. Не эмигрантка

Порывистая, непредсказуемая, импульсивная, вспыльчивая, загадочная Анна Павлова. Человек очень непосредственный, искренний, изящная женщина, обладавшая щедрым и добрым сердцем, величайшая балерина современности… От чего она была бесконечно далека, так это от политики. И это спасло её от многих неприятностей.

В конце 20-х годов, когда слава Павловой охватила весь мир, к неё деликатно подъезжали эмиссары Москвы, намекая на то, что такой великой русской балерине место в СССР. И слава богу, не убедили. Не вернувшись в Россию до революции, Павлова не вернулась и после нее. Она не понимала сути этих грандиозных изменений и их причин. Теория классовой борьбы вызывала у Павловой искреннее недоумение. Кто она для русских рабочих – буржуйка? Из-за того, что у неё есть деньги? Но это её зарплата за тяжелейший труд! И она такой же рабочий человек, как любой другой. Ни фунта, ни доллара она ни у кого не украла, не присвоила чужой собственности, никого не обманула. Почему же она должна с кем-то «классово бороться»?

То ли она нашла в себе мудрость не отвечать советским дипломатам прямым отказом, то ли сработало чутьё Виктора, но Павлова всегда давала уклончивые ответы, мол, потом, потом, сейчас я очень занята. И не обозлила Москву. Во всяком случае, её не числили в белоэмигрантах и не считали врагом СССР, как, скажем, Шаляпина. Правда, и просьбу выпустить из Петрограда матушку Любовь Фёдоровну удовлетворили лишь в 1924 году после многократных обращений Павловой к советскому правительству через посольства.

58. Нью-Йорк

Павлова бывала в Америке множество раз. Впервые она посетила Нью-Йорк в 1910 году. Затем отправилась на длительные гастроли в декабре 1914 года, покинув Россию и объездив всю Европу.

Америка очень нравилась Анне. Предприимчивая, динамично развивающаяся, стремительно богатеющая, работящая страна. И удивительное дело, на её концерты в нью-йоркский «Метрополитен» приходили самые разные люди – и очень богатые, и клерки и совсем небогатые рабочие. Её американская публика была настолько разношёрстной, что это вызывало у Павловой недоумение. Неужели всех этих людей так интересует классическая музыка и балет? Оказалось – очень интересует. И это не мода, не забава для скучающих бездельников. Музыка – часть жизни этих людей.

К ней, как к знаменитости, тянулись многие известные люди. Во время гастролей в Калифорнии Павлова познакомилась с великим Чаплиным (который тогда был ещё достаточно молод и великим не считался), с Фэрбенксом, Пикфорд. В её друзьях числились американские писатели, кинорежиссёры, музыканты.

И конечно же в Америке она встречалась со старыми друзьями – с Сергеем Рахманиновым, с приезжавшим из Европы Фёдором Шаляпиным. С Фёдором Ивановичем Анна вела переписку и встречалась с ним и в его, и в своём доме, с Шаляпиным их связывала сердечная дружба. При виде успешных, абсолютно состоявшихся русских знаменитостей её сердце успокаивалось. Хоть у кого-то всё было хорошо. Хоть у кого-то…

59. Провинциальная Америка

И было много гастрольных поездок по «одноэтажной Америке» – по стремительно разрастающимся мегаполисам и совсем небольшим городкам. Павлова была очень востребована и могла выбирать среди приглашающих самые выгодные варианты. Но в Америке редко кому отказывала, приезжая в города, которые считала заштатными.

Между тем, того, что Павлова называла американской провинцией, на самом деле не существовало. В этой стране не было одной столицы – столиц были десятки, в каждом штате. Не было одной центральной газеты. Не было главного театра. Эта страна не страдала от феномена центростремительности, как старая Европа и тем более Россия. Где-нибудь в Цинциннати Анна встречала людей, которые ни разу в жизни не бывали на Бродвее или в «Метрополитен», вообще не посещали Нью-Йорка, Вашингтона, Бостона, Чикаго – американских культурных центров. И тем не менее эти люди были в курсе всех культурных событий мира, обожали классическую музыку и, что удивляло её более всего, знали, кто такая Павлова. В России о подобном она не могла и мечтать. Здесь же, в Америке, всё было иначе.

Во время американских гастролей конца 1914 года Павлова объездила 31 город США, дав в каждом из них по одному концерту. В этом гастрольном графике у неё не было выходных дней. Вечером концерт, ночью – купе вагона первого класса, утром другой город, вечером снова концерт. И так в течение месяца.

Но это было только начало.

60. Вокруг света

География её гастролей просто поразительна. Павлова объездила всю планету и не побывала разве что в совсем отсталых странах, где неизвестно само слово «балет». Европу она исколесила всю – и не только столицы. К примеру, в декабре 1927 года Павлова изъездила все более-менее значительные города Нидерландов, дав 30 концертов. Остановилась только 31 декабря, дав себе день отдыха. А 1 января 1928 года уже переехала в другую страну, чтобы начать новый тур выступлений.

Она была неутомима. За 22 года непрерывных выступлений ни одного отпуска и считанное количество выходных дней. Так что своих любимых лебедей в «Айви-хаус» Анна могла покормить и приголубить только в очень редкие дни отдыха, которые она позволяла себе всего лишь несколько раз в году.

Окончание Мировой войны стало для Павловой стартом бесконечной череды мировых гастролей. Если до 1920 года она выступала, преимущественно, в Англии, то после войны английские зрители её почти не видели. Она побывала в Северной Африке – Марокко, Алжире, Тунисе, Египте. В Азии – в Индии, Иране. В Юго-Восточной Азии – Сингапуре, Таиланде, Китае. Выступала в Токио, на Филиппинах. Проехала с гастролями Австралию. Побывала в Латинской Америке, в Канаде и часто выезжала с гастролями в США.

Её домом стали вагоны поездов и каюты океанских лайнеров, отели в столицах и скромные гостиницы в провинциальных городах. И повсюду, куда бы она ни выезжала, её сопровождали танцовщики и танцовщицы её блистательной труппы.

61. Звезда

Павлова работала, как проклятая, но ни о чём, кроме работы, и слышать не хотела. Отдых? Какой может быть отдых? Она хочет… танцевать!

Только в 1925 году за 26 гастрольных дней Павлова объездила 77 городов и дала 238 концертов. В тот год она износила 2000 пар балетных туфель, которые ей на заказ изготавливал итальянский мастер Нинолини – не пуантов, которые появились лишь через год после смерти Павловой. Всего за 22 года работы на сцене Павлова проехала по миру около 500 тысяч километров и дала более 9 тысяч спектаклей. Эти рекорды до сих пор никем не побиты…

И всё же она жила не только одной работой. Как бы ни велико было её увлечение балетом (а балет был смыслом её жизни), Анна оставалась ещё и женщиной. Не просто женщиной – звездой мировой величины.

О её сумасбродных затеях ходили легенды. За два часа до спектакля она могла нанять санки и уехать кататься в парк. Могла приказать задрапировать гостиничный номер синей тканью, накрыть столы и созвать всех подруг, каких только можно отыскать в городе, в который она приехала.

Она любила бродить по модным магазинам и покупала много нарядов. Восхищалась новым платьем и тут же говорила:

– Замечательно, великолепно… Только вот тут надо немного переделать, укоротить рукав и заменить отделку.

И переделывали, укорачивали, заменяли! И денег за наряды не брали – наоборот, готовы были сами заплатить, поскольку это была самая эффективная, самая впечатляющая реклама. Платье Павловой от Коко Шанель… Кутюрье наперебой предлагали Павловой свои платья, парфюмерию и косметику. И она что-то по-королевски принимала, что-то отвергала. И никто из отвергнутых не смел обидеться – Анна обладала тончайшим вкусом.

62. Австралийский торт

В 1926 году Павлова и Дандре отправились в Юго-Восточную Азию, а оттуда – в Новую Зеландию и Австралию.

Имя Павловой давно стало известным на весь мир брендом. Во Франции выпускались духи «Павлова». Её имя украшало модные платья. Кондитеры выпускали шоколадные конфеты с её именем. И везде имя Павловой обеспечивало повышенный спрос.

Австралия отметила приезд Павловой особым образом. Австралийские и новозеландские кондитеры выпустили в продажу торт, названный «Павлова». Кстати, споры относительно происхождения этого торта ведутся до сих пор, Новая Зеландия утверждает, что он придуман ими, австралийские кондитеры категорически возражают. Десерт продавался в виде большого торта, а в кофейнях подавался в виде небольших пирожных. Самой Анне торт её имени очень нравился. Она любила сласти, хотя не могла себе позволить часто ими лакомиться.

Этот торт известен и в России – благодаря простоте приготовления и изумительному вкусу. Основа торта сделана из безе (или меренги, если называть это на французский, а не на немецкий лад), взбитых с сахаром белков куриных яиц, запечённых в духовке. Готовый торт охлаждают, украшают толстым слоем сливочного заварного крема и выкладывают сверху кусочки тропических фруктов. В России и Европе вместо экзотических фруктов чаще всего используют малину.

Этот торт можно приготовить дома. Тогда-то и станет понятно, за что любила это восхитительное лакомство сама Анна Павлова.

63. Вне театра

После того, как Павлова покинула Мариинский театр и стала выступать с гастрольными турами в сопровождении собственной балетной труппы, прошло немало времени. Её концерты собирали огромные толпы зрителей и всегда вызывали ажиотаж. Публика была в восторге – увидеть танец Павловой считалось необыкновенной удачей, событием значительным и незабываемым.

Но профессионалы от балета, старавшиеся не пропускать наиболее значимых концертов Анны, отмечали следы явной деградации. Не обладая большими возможностями, Павлова была вынуждена идти на компромиссы. Упрощенные декорации, изменённый рисунок классического танца – это ещё куда ни шло. Но Павлова безжалостно переделывала и музыку, приспосабливая её к звучанию небольших провинциальных оркестров. Она меняла темп, сокращала музыкальные фрагменты, вставляла в одно произведение фрагменты произведений других композиторов.

Она ставила лишь одну цель – любыми способами пробудить собственную творческую фантазию, выйти на уровень свободной импровизации. И её талант почти всегда стушёвывал, нейтрализовал явные нелепости изменённой музыки – для публики, но не для искушённых ценителей.

Одним из самых пристрастных знатоков был Сергей Лифарь, участник балетной труппы Дягилева, выдающийся русский танцовщик. Он бывал на концертных выступлениях Анны Павловой и оставил нам свои воспоминания о пережитых впечатлениях.

64. Сергей Лифарь

Слово Сергею Лифарю.

«Парижский сезон 1924 года был особенно богатым и блестящим в музыкальном и театральном отношениях, – сколько мне позволяли мои бедные средства, я не пропускал ни одного интересного концерта, ни одного интересного спектакля и жил этим, жадно впитывая в себя все впечатления. Одним из самых сильных и значительных парижских впечатлений был спектакль Анны Павловой.

Когда появилась на сцене Анна Павлова, мне показалось, что я еще никогда в жизни не видел ничего подобного той не человеческой, а божественной красоте и легкости, совершенно невесомой воздушности и грации, «порхливости», какие явила Анна Павлова. С первой минуты я был потрясен и покорен простотой, легкостью ее пластики: никаких фуэте, никаких виртуозных фокусов – только красота и только воздушное скольжение – такое легкое, как будто ей не нужно было делать никаких усилий, как будто она была божественно, моцартовски одарена и ничего не прибавляла к этому самому легкому и самому прекрасному дару. Я увидел в Анне Павловой не танцовщицу, а ее гения, склонился перед этим божественным гением и первые минуты не мог рассуждать, не мог, не смел видеть никаких недостатков, никаких недочетов – я увидел откровение неба и не был на земле… Но в течение спектакля я бывал то на небе, то на земле: то божественные жесты Анны Павловой заставляли меня трепетать от благоговейного восторга, то минутами я видел в ее игре-танце какую-то неуместную излишнюю игривость, что-то от кривлянья, что-то от дешевки, и такие места неприятно коробили…».

65. Потери и приобретения

«В антракте в фойе я встретил Дягилева,» – продолжает Лифарь, – «где бы я ни бывал этою весною, я всюду его встречал – и на его вопрос, как мне понравилась Анна Павлова, мог только восторженно-растерянно пролепетать: „Божественно! Гениально! Прекрасно!“. Да Сергею Павловичу не нужно было и спрашивать моего мнения – оно было написано на моем лице. Но ни Дягилеву, ни кому другому я не решался говорить о моем двойственном впечатлении, о том, что некоторые места мне показались дешевыми и надувательскими. Я уверен был, что все меня засмеют и скажут, что я ничего не понимаю и богохульничаю. Впоследствии я убедился, что я не один богохульничаю – богохульничал и Дягилев, который много мне рассказывал об Анне Павловой…».

Да, утраты были весьма ощутимые. Отсутствие постоянного оркестра и самой сцены давали о себе знать. Но в положении концертирующей труппы были и свои плюсы.

Перво-наперво Павлова была абсолютно свободна в выборе репертуара и реализации собственных творческих задумок. Ей не нужно было с кем-то согласовывать будущий спектакль или концертный номер. Она ставила номера сама или приглашала для постановки своих друзей, чаще всего, Михаила Фокина.

Она могла не ограничиваться стенами одного театра, а выступала там, где ей хотелось и где её очень хотели видеть. Таким образом она избавлялась от предвзятости заядлых театралов, всегда одних и тех же, и получала возможность знакомить с русским балетом жителей самых отдалённых уголков планеты. И это было очень и очень немало.

66. «Айви-хаус»

Вечное путешествие, жизнь на колёсах, в отелях, в купе поездов – все это не располагало к тому, чтобы где-то осесть капитально. Перебравшись в годы войны в Англию и добившись от властей Франции гражданства для Виктора Эммануиловича, Павлова и Дандре решили снять особняк в Хемстеде. Им стал дом «Айви-хаус» – богатое имение на 6 акрах земли, с садом, цветником и прудом. Принадлежавший некогда художнику Тернеру, этот дом до поры не был собственностью Павловой. «Айви-хаус» – её пристанище, место отдыха, её неприступная крепость… Приобретение дома Павлова откладывала на потом – на время, когда она оставит сцену и отправиться на покой… если такое время когда-нибудь наступит. Такое время не наступило. А дом был куплен лишь незадолго до кончины Анны Павловой.

Отсутствие корней присуще многим русским изгнанникам – достаточно вспомнить Владимира Владимировича Набокова, который много лет прожил в отеле. Павлова тоже была изгнанницей, пусть и добровольной. И ощущала себя русской женщиной, предполагая когда-нибудь вернуться на родину.

«Айви-хаус» был обустроен по вкусу Павловой. Большая поляна, засаженная её любимыми тюльпанами, незамерзающий зимой (всё-таки мягкий английский климат) пруд, в котором плавала стая белых лебедей, оранжерея, превращённая Павловой в большой вольер для экзотических птиц. Из своих поездок она привозила пёстрых ткачиков, с грустью выслушивая сообщения садовника, что все прежние птички в её отсутствие погибли. Выпускала в оранжерею новых птиц. И они, пока Павлова была в «Айви-хаус», жили. А без неё – погибали.

67. Свидание с матушкой

В 1924 году в жизни Павловой произошло давно ожидаемое событие. Советские власти, наконец, разрешили Любови Фёдоровне, матушке Анны, выехать к дочери в Лондон. Узнав об этом, Павлова прервала гастроли по Америке и бросилась на пароходе «Мавритания» в Англию, в Хемстерд, чтобы встретить маму.

Любови Фёдоровне была выделена отдельная комната. Прислуге было строго наказано исполнять любое желание пожилой женщины. Русскому повару-эмигранту, который готовил Павловой в «Айви-хаус», были заказаны любимые блюда матери и дочери – гречневая каша, биточки в сметане, осетрина, чёрный хлеб. Анне очень хотелось показать матушке, в каком достатке и холе она теперь будет жить.

Но Любовь Фёдоровна с порога заявила, что приехала всего на… пять дней. И что оставаться в Англии не намерена. Попытки дочери переубедить мать ни к чему не привели. Пять дней – столько длилось их свидание. Как оказалось, последнее.

Больше всего матушку Анны поразили цветы в оранжерее. Их названия она записывала в маленькую книжечку. Когда Анна спросила – зачем, Любовь Фёдоровна ответила, что теперь сможет рассказать соседям, как живёт её прославленная дочь.

Обратно в Россию Любовь Фёдоровна отправилась с чемоданами подарков. После этой встречи в отношениях между матерью и дочерью наступило некоторое охлаждение. Они реже писали друг другу, и письма их утратили былую сердечность. Похоже, Анна была в обиде на мать из-за отказа жить рядом с дочкой.

68. Волшебный взгляд Лафайетта

Все, кто посещал «Айви-хаус», восхищались любимым лебедем Анны – птицей по кличке Джек. Этот лебедь обожал свою хозяйку. Выращенный Павловой из крошечного комочка, птица превратилась в большую грациозную птицу, живой символ самой Павловой, её коронного номера – «Умирающего лебедя» на музыку Сен-Санса. Джек ходил за хозяйкой по пятам, как верная собачка. Он ел из её рук, ласкался, выходил из пруда, как только видел Анну. Удивительная картина.

В «Айви-хаус» Анна появлялась довольно редко. Но Джек её не забывал. Терпеливо ждал её возвращения и радостно бросался навстречу, раскинув крылья, когда Анна выходила из автомобиля, вернувшись из очередных гастролей.

Эту птицу очень любили и в труппе Павловой. Ею были очарованы и русские танцовщицы, и англичанки, которых в последние годы у Павловой было всё больше и больше.

Однажды, наблюдая «роман» между лебедем и женой (это было в 1920 году), Виктор пришёл к счастливой мысли пригласить хорошего фотографа и запечатлеть Джека и Анну. Это был гениальный рекламный ход.

Выбор пал на модного в те годы и очень талантливого фотохудожника Лафайетта. Мастер приехал в «Айви-хаус», выбрав дни, когда Павлова была в своём доме. И сделал целую серию снимков, которые обошли все самые популярные издания мира. Помимо этого, Лафайетт снимал Павлову как фотомодель по заказу домов моды и журналов. Это сотрудничество фотографа и звезды мирового балета подарило нам многие незабываемые снимки.

69. Любимица прессы

Вообще, пресса обожала Павлову. Мало того, что её фотографии обеспечивали журналам и газетам повышенные тиражи, Павлова ещё была и постоянным генератором новостей светской хроники, и умным собеседником, интервью которого могло заинтересовать и интеллектуала, и домохозяйку.

Её почти не обижали вздорными сплетнями. Были, конечно, бульварные издания, смаковавшие выходки звёзд. И Павловой от них доставалось – эти газеты расписывали её капризы, её отношения с членами труппы, её склонность к зависти и неприятие успеха коллег.

Что было, то было – все эти сплетни имели под собой реальную основу. Павлова, действительно, была нетерпима к чужой популярности, ужасно ревнива и временами даже завистлива. Но никогда не опускалась до интриг или дурных высказываний в адрес тех, кого она считала «конкурентами», которых в большом искусстве, как известно, не бывает.

Не были беспочвенными обвинения и в том, что Павлова намеренно не принимала в свою труппу выдающихся танцовщиц, чтобы ей было легче выделяться на общем сером фоне. Так-то оно так, да только Павловой не нужно было никакого фона, чтобы выделиться. Она блистала везде и всегда. И труппа ей была нужна, как группа подпевки у современной поп-звезды – чтобы номер был маленьким спектаклем, а не просто сольным выступлением балерины.

Зато какой она была фотомоделью… В сорок и сорок пять лет – возраст был над нею не властен. И модные журналы становились в очередь, чтобы получить Павлову для демонстрации новых ожерелий или мехов.