Текст книги "Анна Павлова. Жизнь в балете. Маленькие рассказы о большом успехе"

70. Пожизненная кругосветка

Постоянные разъезды наложили отпечаток и на образ жизни Павловой, и на её характер. Привыкшая к постоянному преклонению публики, она воспринимала овации, как необходимый наркотик. Ей было уже немало лет – Павлова явно работала на износ, на пределе физических возможностей. Но прекратить гастроли или хотя бы снизить темп не могла. Она очень боялась, что её моментально забудут. Что её вытеснят со сцены молодые танцовщицы.

Возможно, виной была низкая самооценка. Отсюда, кстати, и взрывы недовольства, доставлявшие немало хлопот устроителям турне и огорчавшие коллег Павловой. Анна постоянно слышала со всех сторон – «великая», «неповторимая», «гениальная». А на деле словам этим не верила. Она по-прежнему ощущала себя девочкой, которую считали слишком худенькой, слишком субтильной для классического танца. И всю жизнь кому-то доказывала своё умение танцевать.

Непрекращающиеся гастроли привели к тому, что любившая красивые вещи, наряды, драгоценности (а Павлова могла позволить себе купить любую роскошную вещицу, будь то бриллиантовое колье или нитку уникального чёрного жемчуга, тяжёлую золотую брошь или тончайшее кольцо), она не имела ничего – только постоянно растущий счёт в банке, чемодан нарядов, которые таскал за ней верный Виктор, да шкатулку с украшениями. Даже дом в Англии был ей большую часть жизни недоступен. Она приезжала в «Айви-хаус», как в очередной отель.

Это было пожизненное кругосветное путешествие. Бесконечный бег по кругу.

71. Моя любовь – балет

На вопросы друзей – не устала ли она, не надоело ли ей это нескончаемое путешествие по странам и континентам – Павлова отвечала, что её не интересует устроенный быт уютное кресло у камина и какие-то вещи, окружающие состоятельного человека. Её интересует только искусство. Её вечная любовь – балет.

И она не лукавила. Так и было. Большую часть свободного времени между выступлениями она проводила в танцклассе у станка. Тренировалась, тренировалась, тренировалась. Растяжки, силовые упражнения, бесконечные повторения танцевальных движений. Уставала – ложилась на скамейку, закрывала глаза и просила поставить на патефон пластинку с записью произведения, под которое намеревалась танцевать. И слушала до тех пор, пока усталость не отступала. И снова поднималась, и принималась за свои выматывающие занятия.

Как сказалось это напряжение на личной жизни Анны? Сказалось, и не самым лучшим способом. Она устала и от своих переездов, и от Виктора. Изменяла ему – но так, чтобы не ранить, не раздавить. Никаких перемен в своей жизни не хотела. Отдохнув и выспавшись, снова бралась за работу, чтобы вечером выйти на сцену и в очередной раз станцевать перед замершем в немом восторге залом… Виктору в этой бесконечной круговерти танца мало что оставалось. Из любимого супруга он к концу жизни Павловой превратился в компаньона, в постоянного импресарио, в её агента – не более того, но и не менее.

72. Великая Павлова

Огромный промежуток времени, разделяющий её удивительную жизнь и наше время, размыл многое. И о танце Павловой мы можем судить только по немногим сохранившимся плёнкам, запечатлевшим её балет, и по воспоминаниям её современников. Но удивительное дело, ни у кого не возникает сомнения в величии этой балерины. В том, что она была и остаётся самой-самой, гениальной, неповторимой. И танец её давно превратился в легенду. Есть ли большая награда для артиста, чьё искусство живёт минуты? Закончился танец, и остались лишь дивное послевкусие и неотвратимо исчезающее впечатление. А всё остальное – человеческая память…

Её авторитет был абсолютно непререкаем. Одним словом, Павлова могла уничтожить карьеру начинающей исполнительницы или дать надежду мучительно пробивающемуся к успеху юному дарованию. Если Павлова кого-то хвалила (а это случалось редко, она была требовательна и к себе, и к другим), то это была настоящая награда – как Пулитцеровская премия, которая ценна не своей денежной частью, а открывающимися перед лауреатами возможностями. Павлова сказала, что быть тебе танцовщиком – жди хороших предложений и… работай.

Великая труженица, Анна была ещё и очень знающим специалистом в области хореографии и тонким музыкантом. Она обладала абсолютным слухом, способностью распознавать фальшивую ноту в звучании огромного оркестра. Иногда это умение играло с ней злую шутку – Павлова бралась за аранжировку музыки сама, не доверяя профессиональным музыкантам.

73. Павлова в жизни

Непростая на сцене, Павлова была непростой и в обычной жизни. Танцовщицы её труппы говорили, что жизнь рядом с Павловой часто превращалось в сущее мучение. Её требования могли быть и справедливыми, и вздорными. Вспышки гнева или недовольства перемежались внезапными приступами меланхолии или нежной приязни. Она была импульсивна и обладала взрывным темпераментом. Сдержанная в проявлении чувств в молодости, в зрелые годы Павлова себя уже не сдерживала. И подкупала своей непосредственностью всех, кого сводила с ней судьба.

Она очень любила поесть и всю жизнь страдала от наложенных на саму себя ограничений. Тот австралийский (или новозеландский, не важно) торт, названный в её честь, появился не случайно. Меренги входили в число её излюбленных лакомств. А ещё шоколадные конфеты и другие сласти, которые она позволяла себе крайне редко и в микроскопических количествах.

Сама Павлова отдыхала редко (её отдых чаще всего выражался в сне – она просто падала на не расправленную постель и мгновенно засыпала), а молодым танцовщицам своей труппы советовала в часы отдыха заниматься рукоделием – вышиванием и шитьём. Во время гастрольных туров всегда настаивала на том, чтобы её труппа посетила местные достопримечательности, хотя сама от экскурсий уклонялась – не было сил.

Она, вообще, была неплохим педагогом. Лично следила за порядком в гостиничных номерах, в которых жили танцовщицы, запрещала им читать бульварную прессу и занималась их образованием. Некоторые из её подопечных говорили, что эти заботы стоили им немало терпения. Но вылететь из труппы Павловой никто не хотел.

74. Друзья

А ещё она обладала талантом дружбы. Среди друзей Павловой множество известных имён. Её очень любил Шаляпин, считавший Анну таким же близким другом, как и Сергея Рахманинова.

Любил её и Рахманинов – стеснительный, высокий человек с тонкими руками и тяжёлыми веками. Когда он опускал веки, Павлова не могла понять – то ли Сергей Васильевич дремлет, то ли о чём-то размышляет. И затихала, прерывая разговор. Тогда Рахманинов поднимал веки, и Анна видела его внимательные добрые глаза.

В Калифорнии Павлова познакомилась с Чарли Чаплиным. Они разговорились и нашли много общих тем. Павлова считала Чаплина выдающимся танцовщиком и была совершенно права. Короткие ранние комедии Чаплина – образец комической пантомимы и… драматического импровизационного балета. Чаплин же просто восхищался грациозностью и воздушностью танца Павловой. Он был её горячим поклонником.

Государственные деятели, писатели, артисты, члены королевских семей – друзей Павловой было так много, что их трудно перечислить. Наверное, среди них было меньше всего военных, а если и были, то отставные, из эмигрантов. Анна не особенно жаловала пышные церемонии и военных считала людьми грубоватыми и малоинтересными. Хотя, были, конечно, исключения.

Были у Анны и близкие подруги. Одна из них – бывшая балерина, эмигрантка Наталья Труханова. С ней Павлова могла поговорить о личных делах и поделиться самыми сокровенными тайнами.

75. Её суеверия

Верующий человек, Павлова из-за своей занятости редко посещала церковь. И больше находилась во власти суеверий, чем истинной веры. А суеверий было множество. Она избегала женщин с пустыми вёдрами, встречающимися на пути, чёрных кошек, пугалась грома и молний, приходила в трепет, если на её пути встречался священник.

Она крестилась перед выходом на сцену и часто прятала за спиной руку со скрещенными пальцами. Стучала по дереву, сплёвывала через левое плечо. И проделывала множество вещей, которые проделывают многие люди, чья вера нетверда, а страх перед случайностью достаточно велик.

Незадолго до смерти Анна оказалась в гостях у подруги Натальи Трухановой. Та возилась с кустами роз, и Анна вызвалась ей помочь. Труханова возражала – ей было жалко обуви подруги. Но Павлова заявила, что туфли у неё всё равно рваные, а повозиться с цветами хочется.

Труханова протянула Павловой рукавицы, чтобы подруга поберегла хотя бы руки. Но Анна отбросила рукавицы в сторону – мол, что ты, это же цветы… Пересаживая розу, Анна укололась об острый шип. Выступила капелька крови. И Павлова произнесла пророческую фразу, которую потом долго вспоминали.

– Теперь мы с этим кустом умрём вместе…

И это сбылось. В день её кончины куст поник, покрылся пятнами и погиб. Что это было, так никто и не понял. Сила суеверия? Или… некая загадочная связь всего сущего?

76. Последние гастроли

К пятидесятилетию Павлова уже не была воздушной миниатюрной женщиной, как в юности. Тяжёлый труд отразился на её ногах, которые стали жилистыми и какими-то сухими. Павлову мучили боли в руках и внезапная совершенно ненужная полнота. Она почувствовала, что прибавляет в весе и резко ограничила себя в еде. Она и так всю жизнь питалась очень понемногу и часто, сбивая чувство голода бутербродиками, вкусными кусочками, жиденькими супчиками. А тут и вовсе перестала есть. Но главная неприятность была не в этом. Павлова вдруг почувствовала, что стареет. И что блистательная техника танца от неё ускользает. На фоне юных танцовщиц её труппы она уже не выглядела блистательной примадонной. Анна стала задумываться о завершении карьеры…

17 января 1931 года она поездом приехала из Франции в Нидерланды. В Амстердаме её знали и любили. Голландцы даже вывели специальный сорт её любимых белых тюльпанов, дав ему имя «Анна Павлова». На вокзале букет этих цветов Павловой вручил её голландский импресарио Эрнст Краусс.

– Что с вами, госпожа Павлова? – встревожено спросил он, увидев бледную, как полотно, Анну.

– Что-то мне нехорошо, Эрнст, – слабым голосом произнесла Павлова. – Наверное, простудилась.

Краусс тут же отменил всю торжественную часть встречи и сам отвёз Павлову в «Отель дез Энд», её любимую гостиницу в Голландии, в которой она останавливалась всякий раз, приезжая в Амстердам. Здесь у неё были свои апартаменты, которые назывались «Японским салоном».

77. Несчастье в пути

Никто не мог понять, что с Павловой происходит. О происшествии, случившемся сутками ранее, она никому, кроме самых близких людей, не рассказывала.

Накануне Павлова, прибыв в Кале, села на ночной поезд, которым намеревалась прибыть в Париж, а оттуда тут же выехать в Нидерланды. Ночью пассажирский экспресс столкнулся с грузовым составом. Происшествие было не крупным, столкновение случилось на небольшой скорости, когда состав заходил на промежуточную станцию. Но всё же ударом с багажных полок смело чемоданы. Один из них упал на Павлову и нанёс травму в области рёбер.

Это был всего лишь ушиб, опасный, скорее, своей неожиданностью, а не серьёзностью нанесённых повреждений. Но Павлова жаловалась на боль. Ушибленное место отекло и потемнело. Образовалась небольшая гематома, которая мешала движениям и отдавалась болью при попытке поднять руку.

Приняв обезболивающее лекарство, Павлова решила, что дело, в общем-то, житейское. И поднимать тревогу по этому несерьёзному поводу не следует. Она благополучно добралась до Парижа, пересела на голландский экспресс. И следующей ночью не смогла уснуть. Мешала всё та же боль в боку. Гематома превратилась в безобразный синяк. А левая рука, практически, бездействовала. А Павловой нужно было через день выходить на сцену.

В конце концов, она решила сразу же по приезду в Амстердам показаться врачу.

78. Японский салон

Присоединившийся к супруге в Париже Дандре (Виктор занимался обустройством голландских гастролей и ждал Павлову в столице Франции) был встревожен. Прибыв в отель, он тут же раздел Анну, уложил в постель, а сам принялся звонить знакомым. В конце концов, длинная череда звонков вывела его на Её Величество королеву Нидерландов Вильгельмину. Королева встревожилась и сообщила, что немедленно направляет в «Отель дез Энд» личного врача де Йонга, специалиста высочайшего класса.

Павлова лежала в спальне «Японского салона» – апартаменты состояли из двух комнат, обставленных в восточном стиле – и слабела час от часу. У неё поднялась температура. Она с трудом дышала. Виктор поил её тёплым цветочным чаем и не находил себе места. Внезапная болезнь Анны смешала все планы. А она должна, должна была выйти на сцену. Вопрос принципа и… очень больших денег, которые им так сейчас были нужны.

А потом приехал доктор де Йонг. Он долго прослушивал Анну, просил повернуться на один бок, на другой, потом сесть в постели, задержать дыхание…

– Это не простуда, господин Дандре, – сказал де Йонг с тяжёлым вздохом. – Боюсь, что у вашей супруги плеврит.

Доктор дал Анне успокоительное. Она уснула. А де Йонг вывел Дандре в другую комнату, чтобы поговорить с ним с глазу на глаз. Виктор нервничал. И его первым вопросом было:

– Скажите, доктор, она сможет выйти на сцену 19 января?

79. «Она не сможет танцевать!»

Де Йонг посмотрел на Дандре сквозь толстые стёкла очков. В его взгляде был укор.

– Господин Дандре, боюсь, это невозможно. Она не сможет танцевать. Ваша супруга мадам Павлова серьёзно больна.

Виктор задумался. Он сосредоточенно смотрел в пол, перебирая в уме все варианты возможного развития событий.

– Хорошо, – сказал он. – Мы сделаем перерыв в выступлениях. В конце концов, это неделя, не больше.

– Боюсь вы не осознаёте всей серьёзности положения, – перебил его де Йонг. – Это плеврит, который чреват тяжёлым отёком лёгких. Болезнь очень опасная. У неё в лёгких уже достаточно мокроты, чтобы… Ну, вы понимаете.

– И что же нам делать? – неожиданно высоким голосом спросил Дандре.

Лицо Виктора побледнело. Он заметно напрягся.

– Срочная операция. Я советую удалить одно ребро, чтобы вставить в лёгкие катетер и откачать мокроту.

– Вы с ума сошли! – закричал Дандре. – Это совершенно невозможно! У нас впереди гастроли по Америке, Бразилии и Аргентине. Потом поездка в Китай… Вы не понимаете, доктор.

– Это вы не понимаете. И я должен поговорить с Павловой лично. Вы, кажется, не осознаёте, чем она рискует…

Виктор согласился. Доктор де Йонг дождался, когда Анна очнулась от сна и пересказал ей то же, что недавно рассказал Дандре. Анна выслушала врача. Потом спросила:

– Какой у меня выбор?

– Согласиться на срочную операцию. Или… сменить врача.

Павлова подумала. Потом произнесла:

– Я выбираю… второе.

80. Доктор де Йонг

Поскольку всё закончилось катастрофой, возникает вопрос – насколько верным был поставленный де Йонгом диагноз и насколько профессиональны его рекомендации. И ответ лежит на поверхности – де Йонг был одним из лучших европейских терапевтов. Личный врач королевы Нидерландов, человек в высшей степени авторитетный, он за свою долгую карьеру не допустил ни одной серьёзной ошибки.

Почему же в таком случае Павлова не поверила де Йонгу? Дело не в недоверии, а в легкомысленном отношении к себе и в… привычке к власти. Многие годы Павлова была хозяйкой не только своей судьбы, но и судеб молодых танцовщиц своей труппы. Она не просто заботилась о них, она ими повелевала. И не только ими – Павлова назначала и отменяла даты выступлений, она меняла программы концертов, сама выбирала маршруты гастрольных поездок. От её воли зависели сотни и тысячи людей – если учитывать ещё и зрителей, готовых заплатить за билеты, чтобы увидеть неподражаемую Павлову.

Она сама повысила собственный статус в своих глазах. И поверила в собственную неуязвимость. Привыкшая к тяжёлому физическому труду Павлова ощущала себя всесильной и всевластной. С ней попросту ничего дурного не могло случиться. Болезнь? Ерунда! Обычная простуда. Чай с малиной, тёплый компресс на ноги. Отлежаться день-другой. И всё обойдётся…

Доктора де Йонга известили о том, что в его услугах Анна Павлова больше не нуждается.

81. Доктор Залевский

А Анне становилось всё хуже и хуже. Дандре телеграфировал в Париж доктору Залевскому, который лечил Павлову. Залевский тут же оставил все дела и выехал в Амстердам.

Болезнь прогрессировала. Анне уже было трудно дышать. В лёгких начала скапливаться жидкость. Дандре был в отчаянии – о продолжении гастролей не могло быть и речи. Виктор превратил отель в госпитальную палату. За Павловой ухаживал целый штат горничных. Тут же находились и танцовщицы труппы. Очнувшись от тяжелого сна, Анна хотела видеть своих «девочек».

Залесский заметно нервничал. Он пришёл к тем же выводам, что и его предшественник. Но уже знал, чем это закончилось для де Йонга, поэтому откладывал заявление до последнего. Потом всё-таки сказал Виктору:

– Необходима операция. Нужно срочно откачать из плевры и лёгких скопившуюся жидкость. Иначе Павлова… умрёт…

– Так откачивайте же! – закричал Дандре.

А потом был консилиум, на который съехались лучшие врачи Амстердама. И снова был де Йонг, который на этот раз лишь развёл руками. Подтвердились его самые худшие опасения – у Павловой развивался отёк лёгких.

Дандре уже просто рыдал. Он ничем не мог помочь Анне и с ужасом наблюдал её угасание. А Павлова была отстранена, безразлична и, кажется, не страдала. Впрочем, она привыкла к боли, а потому по её виду невозможно было определённо сказать, больно ей или нет.

82. Последние дни

Описание последних дней жизни Анны Павловой существует в двух вариантах. Первый, «романтический», изложен в мемуарах её супруга Виктора Дандре. По его словам, Павлова сама рвалась на сцену до последнего момента. Она и слышать не хотела о том, что ей следует провести в постели несколько недель.

Незадолго до смерти Павлова приказала приготовить её сценическое платье, в котором она танцевала самую свою известную миниатюру. «Принесите мне костюм лебедя», – сказала она. И это были её последние слова. После этого Павлова потеряла сознание и умерла…

Появление этой версии вполне понятно. Виктор Дандре обвинял себя в безвременной кончине великой балерины, поняв, наконец, что эта женщина несла на своих плечах непосильную ношу. Не потакать её стремлению трудиться не разгибая спины, не эксплуатировать её любовь к профессии должен был Дандре, а оберегать, спасать от чрезмерных нагрузок, уговаривать лишний раз отдохнуть.

Его преследовало чувство вины. И пытаясь оправдаться перед собой и современниками, Дандре вольно или невольно придумал эту версию. У кого повернётся язык в чём-то его обвинить?

Нет никаких сомнений – он любил Анну. И служил ей, как мог. Находился рядом, когда ей это было необходимо. Отходил в сторону, когда она в нём не нуждалась. Они оба стали заложниками устроенной ими самими безумной гонки. И оба проиграли.

83. Рассказ служанки

Другую, более приземлённую, прозаическую версию событий рассказала служанка Анны Павловой – Маргерит Летьенн.

В предпоследний день жизни, когда Анна отходила от наркоза после откачивания из её лёгких скопившейся жидкости, в комнате собрались балерины её труппы. Анна пришла в себя и разговаривала с танцовщицами, отдавая распоряжения. Она считала, что несмотря на болезнь запланированные выступления должны были состояться. Особенно она переживала за выступления в Бельгии, сбор от которых Павлова намеревалась перечислить в фонд «Красного Креста».

Потом она почувствовала себя хуже и кивком головы попросила Маргерит выпроводить танцовщиц. Они остались одни. Анна посмотрела на дорогое модное платье, висящее на спинке стула. Это платье она купила за невообразимые деньги в одном парижском бутике.

– Лучше бы я потратила эти деньги на моих детей, – пробормотала Павлова, имея в виду детей-сирот, живших на её содержании несколько последних лет.

И она потеряла сознание. Испуганная Маргерит тут же вызвала доктора Залесского. Тот снова попытался откачать из лёгких жидкость. Но облегчения не наступило. И Анна так и не пришла в сознание.

Это была агония. Ночью с 22 на 23 января 1931 года всё закончилось – Анна Павлова умерла. Она умерла, не приходя в сознание. причиной смерти, как выяснилось, стало острое заражение крови, развившееся после применения недостаточно продезинфицированной дренажной трубки.

Через 8 дней Павловой должно было исполниться 50 лет. Не дожила…