Текст книги "Ультиматум президенту (сборник)"

Глава 3. Изобретатель

Доктор технических наук Герман Григорьевич Дятлов, непризнанный бюрократами от науки гений, работал увлечённо, без праздников и выходных. После двух лет упорного труда, он, наконец, решил, что изобретённая им машина времени готова к испытанию. В целях конспирации трудился Гера в полном одиночестве, поэтому поделиться радостью мог только с самим собой. Довольный своими успехами, изобретатель достал из холодильника бутылку армянского, ещё советского коньяка, откупорил и плеснул благоухающую, золотистую жидкость в широкий бокал. Обхватив его ладонями стал согревать его. Аромат, окрылённый теплом рук, заполнил ноздри. Гера вдыхал его, полной грудью, как вынырнувший из глубины ныряльщик. Насладившись запахом, сказал своему отражению в зеркале тост: За благополучное путешествие! – И сделал первый, неторопливый глоток. Жидкое золото обожгло горло. Медленно, глоток за глотком он опорожнил бокал, радуясь, раз лившемуся по всему телу уютному, золотистому теплу. Закусил лимоном, удовлетворённо крякнул, потом прилёг на диванчик, укрылся пледом и крепко уснул. Проснулся бодрый, отдохнувший. Выпил большую кружку чая и скомандовал себе: Пора! Машина, собранная его умелыми руками, стояла в бетонном подвале дачи, являвшейся одновременно и тайной лабораторией.

Ни одна живая душа о ней не знала. Невидимая часть машины была размещена в обклеенных обоями железных шкафах. Видимая часть – кресло, укрытое стеклянным колпаком, стояло в красном углу. Приветливо мерцая зелёными лампочками, пульт приглашал в путешествие. Герман откинул колпак сел в кресло и опустил стекло. Установив датчик на нужный день и год, сказал в слух: Поехали! – и нажал кнопку пуск. При этом он улыбался, как когда то первый космонавт – широко и радостно. Отправлялся он не в космос, но, как и Гагарин, торил дорогу первым. Очень хотел, опередив других, увидеть будущее. Не терпелось увидеть, что ждёт страну, народ. Стеклянный купол над головой засиял всеми цветами радуги, кресло затряслось, Герману показалось, что белая молния вонзилась ему в сердце, разрывая тело на атомы. Очнулся, когда путешествие закончилось. Увидел над собой стеклянный колпак, за ним бетонные стены подвала своей дачи. Зеленоглазый пульт мурлыкал, как сытый кот, ласкаясь к хозяину.

Внешне ничего не изменилось. Герман открыл колпак и вышел из машины. Его тошнило. Российские колдобины не сахар, но дороги в будущее оказывается не слаще, подумал изобретатель, поднимаясь из подвала в комнату. Закрыл крышку подпола, для маскировки поставил на неё стол и вышел на улицу. Солнечный, сентябрьский день обнял его за плечи ласковым ветром. Герман приветливо улыбнулся повзрослевшей на три года берёзке. Сентябрь вплёл в её косы парчовые ленты жёлтой листвы, подрумянил листья клёнов. Едва слышный ветерок, ласкал изобретателю щёки нежными прикосновениями пролетающих паутинок. Остывающее небо неярко синело, припудренное дымкой перистых облаков. Осень нарядилась ярко, как цыганка. Трудолюбивый ветер неустанно мостил дороги золотой листвой.

– Что чужого добра не жалко, соришь золотом, словно мот, получивший богатое наследство? – Герман говорил с ветром, как со старым другом, не скрывая радости от встречи. Его дача находилась в пригороде. Решил идти в город пешком, знакомясь с обстановкой. Шёл, наслаждаясь тихой грустью, которую каждую осень ему дарило бабье лето. Несмотря на ясный день, город выглядел постаревшим, посерел, поскучнел. Похоже, проблемы со сбором налогов остались, подумал Гера.

Ему хотелось быстрее попасть в библиотеку, не терпелось прочитать газеты и журналы за последние три года. Судя по ценникам, бензин сильно подорожал. Мимо важно катили бронированные иномарки. Похоже, богачи ещё больше отдалились от народа. – Неужели, в городе не осталось библиотек? Все приватизированы и переделаны под казино? – Размышлял изобретатель. К счастью, областная осталась на старом месте. Читателей в зале не было. Герман взял с полки подшивки газет и журналов и стал жадно читать. Судя по описанным в них событиям, сбывались его самые мрачные прогнозы. Приватизация закончилась заменой госмонополии монополией нескольких частных сырьевых компаний, разделивших страну на зоны влияния. Договорившись, они не конкурировали между собой, а владели подконтрольными территориями, как древнерусские князья своими вотчинами. Создали свои банки, скупили газеты, акционировали телевидение.

Журналисты, милиция и чиновники были куплены ими с потрохами. Честных, смелых, не продажных киллеры, по заказу недовольных ими богачей, расстреливали в квартирах и подъездах. С негласного благословения властей, а порой и под крышей ментов и спецслужб появились, окрепли и разбогатели бандитские группировки. В стране царил беспредел. Бандиты занялись легальным бизнесом, стали участвовать в выборах, пошли в политику. Криминальный капитал создал криминальное государство, полностью подконтрольное олигархам.

Вечно пьяный президент, попал под влияние дочери и её друзей – олигархов. Они делали, в стране, что хотели. Обессиленные чистками спецслужбы и нищая милиция даже не пытались наводить порядок, занимались бизнесом, крышеванием торгашей и охраной богачей. Без честной конкуренции, эффективные собственники так и не появились. Бизнесмафия, как кровожадный упырь высасывала из глубин русской земли нефть, газ, выгрызала руды, алмазы, золото. Ренту – плату за пользование недрами никто не платил, Шустрые юристы оптимизировали налоги, помогая олигархам «законно» уклоняться от уплаты налогов, десятки миллиардов долларов через оффшоры и фирмы однодневки вывозились из страны. Выраставшие, как грибы после дождя, частные банки брали на западе под гарантии государства миллиардные кредиты. Потом переводили деньги в европейские банки, объявляли себя банкротами, вешая свой долг на шею государства. Либеральное правительство не отставало от них, выпрашивая на западе займы, которые тут же разворовывались чиновниками и снова возвращались на запад в виде частных вкладов, купленных на украденные миллионы вилл и дворцов. Брошенные государством на произвол судьбы госхранилища и музеи разворовывались. Сумму ими украденного мы сможем узнать только после тщательной ревизии хранилищ и музеев. Весь этот чудовищный беспредел, назвали периодом первичного накопления капитала и рождением демократии в России. Такого грабежа своего народа президентом и назначенным им правительством, мир ещё не видел.

Воровство перестало быть позорным, обман государства стал уважаемым бизнесом, убийство обыденностью. Депутатство и высшие должности в правительстве продавались, поэтому чиновники у власти быстро богатели. Новые хозяева не вложили в обновление производства ни копейки. Чувствовалось, что задерживаться в России они не собираются. Патриотизм, любовь к родине, трудолюбие были осмеяны и забыты. Честные люди объявлены совками, воры – элитой. Дети олигархов и высших чиновников учились за границей. Набирались англосаксонского духа, чтобы, став своими, протиснуться в золотой миллиард. По сути, выполнялся новый чудовищно подлый план, разработанный либеральным, безбожным западом для установления своего господства над миром и ограбления остального человечества. России в нём отводилась роль сырьевого придатка, поэтому новые правители спешили приготовить себе уютные гнёздышки для будущей счастливой жизни в англо – американской цивилизации. Россия для них – оставшийся без присмотра, набитый деньгами сундук. Американские спецслужбы прослеживали денежные потоки из России и заводили досье на хозяев миллионных счетов, угрожая непокорным арестом. Страх того, что эти счета будут арестованы, делал наших олигархов, министров и депутатов послушными исполнителями воли США. Правильно говорил Христос:

– Нельзя служить двум господам Богу и мамоне.

Богатство делает людей глухими, слепыми, равнодушными к чужому горю и страданиям. Уже первые плоды реформ показали, что идём за лжепророками, но вечно хмельной, часто болеющий президент не ведал того, что творил. Дарил огромные куски народной собственности проходимцам и лизоблюдам окружавшим его дочь. Через неё эти проходимцы правили страной. Запуганные бандитами, измученные безденежьем – пенсии и зарплаты не выплачивались годами, люди молчали. Бандиты и киллеры оказались страшнее Сталинских троек и лагерей. Диктатор, хоть, формально соблюдал закон: судило и убивало государство, народ дружно одобрял.

Теперь, каждый желающий мог за скромную плату заказать ближнего. Рынок, знаменитую сталинскую формулу: нет человека – нет проблемы, заменил на капиталистическую: деньги – товар. Товаром стала даже жизнь человека. Плати и проблемы не будет. Не смог рынок воспитать честных, бескорыстных, верных и преданных людей. Не зря Христос гнал торговцев из храма. За это и сегодня, его по приказу богатеев разорвали бы в клочья, чтобы не мешал жить, нарушая все десять заповедей.

Созидать новые хозяева не умели. Творцы – люди от Бога, они сегодня не у власти. Плохо наше дело, подумал Герман: промышленность развалена, гибнет сельское хозяйство, поэтому покорно едим чужие продукты, сомнительного качества. Служить под командованием воров генералов никто не хочет. Армия не боеспособна, самолёты не летают – нет горючего, флот режут на металлолом. Правительство надеется, что рынок всё исправит, но становится всё хуже.

Когда, однажды протрезвев, президент потребовал от магнатов выполнения принятых на себя, при получении собственности обязательств, они уже были готовы к этому. Не желая тратиться на восстановление и модернизацию отечественной промышленности, стали продавать акции своих предприятий иностранцам. В страну не поступило ни копейки, а государство утратило контроль над природными богатствами. Американское правительство заявило, что будет защищать находящуюся в России, собственность своих граждан всеми средствами. К этому времени ни авианосцев, ни лучших ракет уже не было. Президент был в ярости, но изменить ничего не мог. Олигархи пригрозили обнародовать накопленный на него, и его министров компромат.

Пришлось смириться. Бюджет страны стал уменьшаться, как шагреневая кожа. Он уже не мог прокормить пенсионеров и миллионы новых безработных. Не получавшая новую технику армия потеряла боеспособность. Начались народные волнения. Мусульманские республики требовали всё больше самостоятельности, некоторые хотели полной независимости от России. Законом для мусульман является Коран, вера помогала им сохранять трезвость, чистоту и нравственность, в гибнущей от распутства, водки и наркотиков стране. Россия распадалась. У правительства не было ни ума, ни воли, ни способностей на решительные действия. Чиновники и бизнесмены, оформив второе гражданство, приготовились, распродав свою собственность, бежать за границу.

Отчаявшийся, преданный новой элитой народ вымирал от безделья, пьянства, отсутствия цели в жизни. Измотанные перестройкой и шоковой терапией люди предпочитали смерть действию. Их так ужаснул масштаб проблем, что большинство простых людей впало в прострацию. В стране снова появились мальчишки – беспризорники, нищие и проститутки. Реформаторы, делая олигархам царские подарки, не могли понять, что этим лишают миллионы молодых, талантливых людей перспективы. Дармовые миллионы, полученные компрадорами, такая большая фора, что трудолюбивые, талантливые и знающие не смогут их догнать ни в бизнесе, ни в политике. Слишком разные у них стартовые возможности. Даже дон Кихот, в борьбе с ветряными мельницами, имел больше шансов на победу. Несправедливость рождает зависть, отчаяние – преступность. Только глупец может верить в стабильность такого общества. Герман вспомнил слова Рокфеллера:

«Дарами очень легко принести не пользу, а вред. Учителя, рабочие, и великие вожди наций должны быть освобождены от давящих и угнетающих забот о деньгах. Невежество является источником доброй половины царящей нищеты и высокого процента преступности».

Россия, как вскрывший вены самоубийца, теряла деньги, сырьё, образованных и талантливых людей. Учёные, уезжая за границу, увозили с собой знания, готовые разработки и открытия, стоившие миллиарды долларов. Америка, получая всё это даром, ещё больше богатела и наглела. При этом, она отбирала себе только нужных специалистов, остальным отказывала в гражданстве, забывая, когда ей это было выгодно о свободе и демократии. Герман сдал прочитанные газеты, и вышел на улицу. Проголодавшись, он зашёл в магазин купить продукты на ужин. За три года они сильно подорожали. Вот – результат отсутствия конкуренции – подумал изобретатель: прибыли капиталистов растут – народ нищает. Прав был отец марксизма:

«– Чем больше у буржуев денег, тем меньше совести. При ста процентах прибыли капитал попирает все человеческие законы, при трёхстах процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хоть под страхом виселицы.»

Под эти невесёлые мысли Герман неторопливо шагал по городу. Прохладный ветерок шелестел листьями, выбирая самые слабые, чтобы сорвать, поиграть и бросить на асфальт. Никто не ценит то, что получает даром – подумал изобретатель. Если бы сегодняшние капиталисты вложили силы и душу в свои производства, то не болтались бы по курортам и светским тусовкам. Сидели бы дома, строя новые, и совершенствуя старые заводы и фабрики.

Придя на дачу, он поужинал и, включив телевизор, стал записывать на кассету, заинтересовавшие его передачи. Утром прошёлся с фотокамерой по городу и снял запущенность улиц, бомжей и беспризорников на них. Ещё раз подумал, что ждать, когда рынок наведёт порядок в стране – дело безнадёжное. Государство должно создавать всем равные условия для развития способностей, дать каждому возможность реализовывать, Богом данный талан. Неторопливо уложив в коробку собранные материалы, Герман плотно позавтракал.

Он старался спасти Россию от гибели. Нельзя позволить шайке жадных мошенников, людям без чести и совести разрушить то, что создавалось веками, миллионами патриотов – мучеников, жертвовавших всем для счастья Родины. Размышляя о зигзагах истории, он налил и выпил рюмку, постаревшего на три года коньяка. Старение в бутылке вкус коньяка не изменило, но мир стал солнечней и приветливей. Гера выпил ещё рюмку на посошок и отправился в обратный путь. Выпитый коньяк сделал обратную дорогу глаже, его больше не тошнило. Вернувшись из будущего, он откинул колпак, и поднялся с привезёнными трофеями в комнату. Настоящее было дождливым. Дождинки извилистыми ручейками сбегали вниз и падали, со слива за окном, крупной капелью на землю. Окна плакали по теплу уходящего лета. Изобретатель принялся размножать материалы, привезённые из будущего. При этом он ворчал: Надо же, пока я со своей машиной времени возился, чёртовы либералы всю страну, без всяких машин, лет на сорок в прошлое отправили. Сколько добра и людей эти самовлюблённые, самоуверенные глупцы угробили.

Он понимал, что его жизнь и гроша ломаного не будет стоить, если власть и деньги имущие узнают о его намерении обнародовать привезённое. Такой подножки перед выборами они не допустят. Ничего, думал он: я не лыком шит. Ваша подлая рать до меня не доберётся. Сложность задачи для него была лучшим стимулом к действию. Герман не трусил, просто привык доводить, задуманное до конца, не любил проигрывать. Вот и сейчас, он сделал всё, чтобы никто, никогда не смог разыскать его. Моя цель спасение Родины от криминального капитализма, жестокого, циничного, несправедливого, лишающего человека возможности вырваться из того социального строя, в котором родился. Государство, дающее монополию на исключительность, вместе с огромными общенациональными богатствами, избранным – несправедливей тоталитарного, старавшегося предоставить всем равные стартовые возможности. Крестьянский мальчик мог стать генералом, академиком и даже генсеком. Они и становились, жаль, что добравшись до вершин, некоторые быстро забыли о своём роде и племени.

Сейчас дорога к власти только миллионерам. У страны с такими вождями нет будущего тот, кто говорит и думает иначе или дурак, или демагог. Похоже, меченый генсек и алкоголик президент, сдав завоёванное отцами, развалив великую страну, предав народ, так ничему и не научились! Во всяком случае, каяться не спешат. Не допущу, чтобы этот самодур и пьяница остался ещё на один срок. Он и так почти погубил Россию. Нужно будет, со всеми этими документами вернусь в дни правления Брежнева. Он подкорректирует будущее, лишив предателей возможности сделать карьеру. Словно услышав мысли Германа, дождь усилился, оплакивая беды России. Вспомнились Некрасовские: Ты и могучая, ты и бессильная, матушка Русь. Чтобы успокоить душу, он взял гитару и запел: Погашены алые стяги, недавно могучей страны, забыли о данной присяге, взращённые ею, сыны. Забыли про честь офицеры, в душе победил коммерсант, одни продались за карьеру, другие пропили талант. Поэзия и гитара были для Геры, той отдушиной, которая помогала отвлечься от горести, очистить душу от мусора обыденности. В добровольном подполье он пробыл два года, душа просила праздника.

Я перечитал мною написанное. Роман получался слишком затянутым и социальным. Решил положить его в стол. Продолжить, когда улучшится настроение.

Глава 4. Возвращение домой

Операцию по исправлению челюсти задерживали. Кардиолога волновало моё сердце. Сказал: – нужно подлечить, а то может не выдержать наркоза. После Рождества меня навестили Вадим Салин с женой Виктора – Татьяной Алексеевной. Мы дружили семьями: по субботам парились в бане, отмечали праздники, выезжали на природу, жарили шашлыки, зимой катались на лыжах. Они сообщили мне, что Света и Виктор разбились при аварии насмерть и давно похоронены. Мне, вдруг, стало казаться, что я уже давно знаю об их гибели. Может быть, об этом говорили, пока я был в коме. В сознании отпечаталось, в памяти забылось. Во всяком случае, известие о смерти моих спутников я воспринял на удивление спокойно. Видимо, сказалось успокаивающее действие лекарств. Проводив друзей, я старался не думать о том, как буду жить дальше. Да, и особого желания жить не было. Жил, как говорил Есенин – заодно с другими на земле. Когда моё сердце окрепло, настолько, что смогло выдержать наркоз, мне сделали ещё одну операцию, но без особого успеха. Симметрия лицу так и не вернулась. Я рассудив, что с лица воды не пить, сорок пять не семнадцать, отчаиваться не стал. Едва сняли повязку, попросился домой. В апреле меня выписали. Чтобы добраться до вокзала, заказал такси. В два часа дня к больнице подъехала серая Волга.

Солнечный, апрельский день весело позванивал хрустальными колокольчиками капель. Они созревали, покачиваясь на воинственно острых концах сосулек. Набрав вес, падали, разбиваясь об асфальт. Ласковый ветерок протирал высокое небо пышными белыми облаками. Чистая синь теплела, как взгляд девушки при виде любимого. Солнечные лучи рисовали на снегу чёрные, глазастые проталины. Они с детским любопытством смотрели на город. Я шёл к машине, волнуясь, как парень при первом прикосновении к груди девушки. Сердце билось учащённо. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы заставить себя сесть в «Волгу». Сел рядом с водителем и попросил не лихачить, быть осторожнее на перекрёстках и поворотах. Таксист понял моё состояние и выполнил просьбу. Ехали не спеша. Освоившись, я перестал при каждом повороте хвататься за ручку двери. Доехали благополучно. В кассе купил билет на поезд в купейный вагон и пошёл гулять по городу.

Весна, солнце и движение взбодрили меня. Ходил долго, решив нагулять усталость, чтобы в вагоне быстро и крепко уснув, обмануть чёрную тоску ночной бессонницы. Прогулка успокоила. Я перестал напрягаться от мысли, что все смотрят на меня, разглядывая вздутую, словно от флюса щёку. Людям и без меня забот хватало. Каждый спешил по своим делам. Гулял до темноты. Устал и радовался своей усталости. Зашёл в магазин, купил на ужин сметану и кефир. К вечеру подморозило. Я замёрз и пошёл греться на вокзал. Знакомых не увидел. Это меня обрадовало. Не хотелось расспросов и притворного сочувствия. Едва объявили посадку, зашёл в вагон. Соседей в купе не оказалось. Всю дорогу ехал один. Когда поезд тронулся, купил у проводницы постельное бельё.

Попил кефир, застелил постель и лёг спать, включив боковой фонарь на стене у окна. Свет успокаивал, выгоняя из углов чёрные тени, из которых воображение по ночам сплетает тягучие, бросающие в пот кошмары сновидений. Поезд неутомимо пронзал морозную апрельскую ночь. Звёзды за окном, как золотые снежинки висели в чёрном небе, не решаясь пуститься в полёт. Колёса уютно постукивали на стыках, покачивая вагон, как мать люльку с ребёнком, нагоняя сон. Усталость после дневной прогулки оказалась хорошим снотворным. Уснул быстро. Ночью стало прохладно. Я замёрз и проснулся. Присел на полке, чтобы достать, лежащее в ногах одеяло. Услышав щелчок поворачиваемой дверной ручки, посмотрел на дверь. В жёлтом полумраке тускло горевшего фонаря увидел, что дверь отодвинулась влево и в купе вошла моя жена. Её лицо закрывала чёрная тень вагонной полки, но походка и контуры, до боли знакомой фигуры, не оставляли сомнений, что это она. Не сказав ни слова, она прошла мимо меня и села рядом со мной со стороны окна. На фоне тусклого света ночного фонаря, её чёрный силуэт покачивался в такт стуку колёс. Я не удивился, не испугался. Смотрел и оправдывался: Света, я не виноват в том, что остался живым, я не просил, чтобы меня оживили. Всё сделали без меня, я был без сознания. Она молча положила свою правую руку мне на голову и прижала её к себе. Я уткнулся лицом в её грудь. Резкая боль пронзила, повреждённую при аварии шею. Не знаю, потерял ли я от боли сознание, а потом пришёл в себя, или просто проснулся. Вагон покачивало, я сидел на своей полке, рядом никого не было. На голове явственно ощущал прикосновение руки, казалось, волосы ещё примяты её тяжестью.

Сердце колотилось, как набат при пожаре. Сидел долго. За окном серебрилось посветлевшее небо. Встревоженный рассветом клочковатый сумрак, уползал в тайгу, провожая уходящую ночь. Постепенно я успокоился, укрылся одеялом и уснул. Спал без снов. Когда проснулся, солнце ласкало моё лицо тёплыми зайчиками. Проводница собирала бельё и разносила чай. У вокзала поезд затормозил, словно споткнулся о положенную на рельсы шпалу. Народу на вокзале было много, но мне удалось пройти, не столкнувшись со знакомыми и избежать расспросов. Сел в рейсовый автобус идущий в мой посёлок. Сердце сжимала тревога, я не представлял, как буду жить дальше. Если такое произошло в поезде, то, что будет дома, где каждая вещь напоминает, кричит о жене. Мне казалось невозможным уснуть на кровати, в которой мы столько лет спали вдвоём, есть из тарелок, пить из бокалов. Думал не смогу жить, ежесекундно вспоминая, что Светы больше нет. Только теперь я осознал весь ужас потери и тоску одиночества.

Солнце и весна, пробуждающие жизнь, делали ещё несправедливей смерть, ещё острее боль. Наконец, автобус въехал в посёлок. Сердце забилось чаще. Попросил водителя остановиться у моего дома. Вышел из автобуса, огляделся. Неприветливые, давно не чищенные, занесённые снегом дорожки навевали уныние заброшенности. Снег намок, отяжелел и начал сползать с крутого ската крыши. Местами, обломившись по край шифера, сорвался вниз. Над крыльцом угрожающе навис козырьком, злобно ощетинив острые клыки сосулек. Коварный весенний снег, затаился и ждал момента, чтобы рухнуть вниз, на чью ни будь, невинную голову. Я поёжился, но шагнул на крыльцо, открыл дверь и заставил себя войти в дом полный воспоминаний, где каждая вещь была из той, теперь уже прошлой жизни. Судьба зачеркнула её черным, безжалостным крестом беды. Прошлое никогда не уходило от меня навсегда, я до мельчайших подробностей помню пережитое, особенно те мгновения, когда мне было стыдно за себя. Сердце защемило, чтобы не раскисать позвонил Клаве – лучшей подруге жены, которую мы попросили присматривать за домом в наше отсутствие.

Она прибежала, запыхавшись, поздоровалась и с жалостью оглядела меня:

С приездом! Ты сильно похудел! Как себя чувствуешь? Что со щекой?

– Со здоровьем порядок, начну нормально есть, поправлюсь. А, сейчас давай сядем, попьём чай, ты расскажешь мне, что произошло в посёлке, пока меня лечили. Потом заберёшь Светину одежду, раздашь нуждающимся, пусть поминают. За чаем, Клава рассказала, что Витя и Света погибли сразу. Мне повезло, разбив лобовое стекло, вылетел из машины, поэтому остался жив. Свете, слетевшая с газона будка снесла левую половину головы, поэтому хоронили её, забинтовав лицо. Теперь мне стало ясно, почему в моём сне, она всё время прятала голову в темноте. Видимо, не зря я начал верить в жизнь после смерти. Когда попили чай, Клава забрав Светины вещи ушла. Я остался один в доме. Долго ходил из комнаты в комнату, вспоминал прожитое, потом достал альбом с фотографиями и стал листать его. Милое, любимое лицо смотрело на меня то серьёзно, то улыбаясь. Я день за днём вспоминал нашу жизнь. Наконец, одиночество стало нестерпимым, я позвонил Витиной жене: – Здравствуй Таня! Я выписался, приехал. Что нового в посёлке?

– Как самочувствие? Чем занимаешься? Если хочешь, истопим баню.

– Баня – то, что сегодня мне нужно больше всего. Три месяца не мылся. В семь часов буду у вас.

Салины пришли раньше меня. Вадим крепко пожал руку и ободряюще похлопал по плечу: держись! Мы не виделись три месяца, а мне казалось, что три года. Двое из нашей дружной компании ушли навсегда. Печаль, как костёр в ночном лесу: пугливые тени воспоминаний тянут бесплотные руки из глубины прошлого, но опереться на них невозможно. Хорошо, когда в такие минуты рядом есть близкие друзья. Искреннее сочувствие согревает продрогшее от тоски сердце, помогает выжить, справиться с бедой.

На первый пар пошли мы с Вадимом. Жара парной заставила сердце ударить в набат, капли пота покатились по коже, давно не мытое тело зудело и чесалось. Я поднялся на верхнюю полку и несколько раз махнул веником. Сердце заколотилось гулко, тревожно, в висках зазвенело. Наркозы ослабили сердце, я решил не рисковать:

– Вадим, мне для первого раза достаточно. Дальше парься один. Отдохнув в предбаннике, хорошо помылся и вышел на улицу. Прохлада вечера остудила раскрасневшееся лицо, сердце забилось ровнее. Пар и вода очистили не только тело, но и душу. Пока я отдыхал, стоя у бани, Вадим закончил париться. Вышел румяный и помолодевший. Когда мы вошли в дом, стол был уже накрыт.

Раньше мы часто весело проводили за ним время. Ели, пили, пели, строили планы на будущее. Они рухнули, любимые люди ушли, оставив о себе, светлую память и вечную грусть. Сели за стол, помянули ушедших от нас. Когда пришёл домой чёрные глаза окон смотрели равнодушно, не узнавая. Некому было осветить их приветливым светом электрических лампочек. Снова стало тоскливо. Я вошёл, разобрал постель и лёг. К своему удивлению, уснул почти мгновенно. Так прошёл первый день моей новой жизни. Спал крепко, без сновидений, Проснулся, когда солнце, поднявшись над крышами, решив разбудить меня, заглянуло в окно спальни. От настойчивого прикосновения тёплых лучей к лицу, я проснулся. Рывком встал с кровати. Не нащупав на обычном месте тапочек, босиком вышел на крыльцо и залюбовался утром. На острых носах сосулек зрели холодные, искристые капли. Набрав вес, они храбро летели вниз, пробивая дырки в потемневшем от влаги снегу. Влюблённые кобели, вытянув носы, бежали по улице за белой лохматой сукой. Они грызлись между собой, изнывая от страсти и ревности. Северная весна неторопливо принимала дела у уставшей, ставшей жалкой, зимы.