Текст книги "Павел l. Драмы любви и трагедия царствования"

Его Высочество с страстным движением отвечал ей только:

– «А я на вас смотрю».

Вот какова натура! Кажется, никто не учил этому».

Действительно… Откуда всё это? Впрочем, обхождению-то с барышнями и не учит никто и никого за редким исключением. Просто это обхождение вытекает из внутренней культуры человека.

В отрочестве каждое слово той, к которой расположено сердце, воспринимается по-особому. Сколько недомолвок. Каков язык жестов, улыбок, взглядов… Пушкин говорил: «Первая любовь всегда является делом чувствительности. Вторая – дело чувственности».

И всю свою первую чувствительность цесаревич переживал на глазах Порошина, обо всё этом рассказывал как о самом главном в тот момент в его жизни. Как прекрасны, как удивительно прекрасны эти самые ранние чувства, и недаром Константин Паустовский сравнивал их с вдохновением, замечая, что «вдохновение – как первая любовь, когда сердце громко стучит в предчувствии удивительных встреч, невообразимо прекрасных глаз, улыбок и недомолвок».

Порошин подробно описал тот удивительный ранний роман своего воспитанника:

«29 октября. Суббота. Государь Цесаревич встать изволил в семь часов. За чаем изволил разговаривать со мною о вчерашнем маскараде и сказывал мне, между прочим, какие у него были разговоры с В.Н. Он называл её вчерась червонной десяткой, подавая тем знать, что она многим отдает свое сердце. Она говорила, что одно только имеет, и следовательно, дать его не может более, как одному. Государь Цесаревич спрашивал у неё: – «Отдано ли же её сердце кому или нет?» – И как она сказала, что отдано, то ещё изволил спрашивать: «Далеко ли оно теперь?» Она сказала, что недалеко. Его Высочество изволил спрашивать, что если бы он кругом её обошёл, то нашёл ли бы её сердце? Говорила она, что оно так к нему близко, что и обойтить нельзя и проч. Так-то, знай наших: в какие мы вошли нежные аллегории! Между тем Его Высочество изволил мне признаваться, что если бы вчерашнего напоминания ему от меня не было, то б, может быть, вчерась между любезною разрыв последовал».

А вот очередная запись, в которой приводится разговор цесаревича с барышней, тронувшей его сердце.

«11 декабря. Воскресенье. Рассказывал мне Государь Цесаревич, как ему было весело, когда изволил быть на даче у обер-маршала Сиверса: там была любезная его Вера Николаевна. Изволил сказывать, что много танцевал с нею и разговаривал. «Говорил-де я ей, чтоб я всегда хотел быть вместе с нею». Как она сказала Его Высочеству, что ей очень хочется поцеловать у него руку, то он ответствовал, что ему ещё больше хочется поцеловать у неё руку. Как назад ехали, то она ехала в салазках перед Его Высочеством. Тут, оборачиваясь, друг другу поцелуи бросали. Великой Князь говорил ей: «Кажется, мы не проводили вместе столь прекрасного дня». – Она отвечала: «Да, государь»…

Конечно, серьёзные отношения с фрейлиной, даже знатной, а фрейлина не могла не быть рода знатного, по обычаям того времени были бесперспективны. Романы бывали, безусловно, но до бракосочетания дела дойти не могло, особенно у наследника престола. Так и в описанном случае произошло. Возлюбленная державного отрока Вера Николаевна Чоглокова, как уже упомянуто, в конце концов вышла замуж.

Ни Павел Петрович, ни его дочери и сыновья, как и вообще все великие князья и великие княжны, не могли рассчитывать на то, чтобы жениться исключительно по любви. Хотя в некоторых случаях это и получалось, но нужно учесть, что выбор был крайне ограничен. А потому и счастливых браков известно не так много. Многие браки заканчивались трагически.

Неудачи в личной жизни зачастую напрямую связаны именно с неудачей первого опыты, первой любви.

Известно, сколь огромно влияние на судьбу человека семьи, в которой он вырос, взаимоотношения родителей и их отношения к ребёнку. Существует даже такое мнение: если, к примеру, в роду много разводов, это приводит к расторжениям брака или даже браков тех, кто вырос в подобных семьях. Если в воспитании не принимает участия отец, да и мать по разным причинам не может уделять ему времени, он станет искать то, чего не хватало в детстве в своей семье, а неудачи в этом поиске станут для него настоящими драмами.

Впрочем, говорить о чём-то серьёзном в том раннем возрасте Павла, конечно, не приходилось, хотя в биографии фрейлины отмечено, что она «пользовалась вниманием великого князя». Но тут даже не в возрасте дело – по жестокому и бессмысленному порядку, введённому Петром I, великие князья, а тем более наследники престола даже думать не смели о женитьбе на своих соотечественницах. Им предстояло выбирать себе супругу из заграничных принцесс. Вера Чоглокова не могла стать супругой Павла.

Разрыв с предметом детского увлечения всегда переживается остро. Не сохранилось данных о том, как воспринял Павел эту первую драму любви, но, судя по тому, что он подумывал о женитьбе и даже спрашивал о том у Порошина, конечно, переживал.

Порошин отметил в записках:

«Его Высочество, будучи весьма живого сложения и имея наичеловеколюбивейшее сердце, вдруг влюбляется почти в человека, который ему понравится; но как никакие усильные движения долго продолжиться не могут, если побуждающей какой силы при том не будет, то в сем случае крутая прилипчивость должна утверждена и сохранена быть прямо любви достойными свойствами того, который имел счастье полюбиться. Словом сказать, гораздо легче Его Высочеству вдруг весьма понравиться, нежели навсегда соблюсти посредственную, не токмо великую и горячую от него дружбу и милость».

Николай Дмитриевич Тальберг особо отметил, что Павел сохранил сердечную привязанность и к своему учителю Порошину, и, увы, к Никите Ивановичу Панину, возвысив племянника Панина до таких высот, с которых он мог содействовать заговору против своего государя-благодетеля.

Горевал Павел и о ушедшей в мир иной императрице Елизавете Петровне, к которой привязался и которую, безусловно, полюбил как родную бабушку. Порошин записал:

«Обуваючись, изволил мне Его Высочество с крайним сожалением рассказывать о кончине покойной Государыни Елисаветы Петровны, в каком он тогда был унынии, сколько от него опасность живота её и потом кончину ни таили, какое он, однако же, имел болезненное предчувствие и не хотел пристать ни к каким забавам и увеселениям. Потом изволил рассказывать, как он при покойном Государе Петре III ездил в крепость в соборную церковь и с какой печалию видел гробницу, заключающую в себе тело Августейшей и им почти боготворимой бабки своей».

Екатерина II у гроба императрицы Елизаветы. Художник Н. Н. Ге

Милосердие и человеколюбие, ярко проявившиеся ещё в 1762 году в Москве, во время коронации матери-императрицы, были у цесаревича Павла в крови. Об этом опять-таки мы узнаём из записок Порошина, который рассказал, что, когда читал ему историю Вольтера о Петре I, двенадцатилетний Павел «особливо в тех местах изволил показывать крайнее своё отвращение от свирепства, где о безчеловечных поступках шведскаго генерала Штейнбока и других…», а когда Григорий Орлов и Теплов рассказали ему об анатомии, «как сок в кровь претворяется, живых скотов анатомят и что некогда в Англии случилось, что и человека живого анатомили, то Его Высочество, показывая своё отвращение, просил, чтобы материю разговора переменили…».

Так что заявления пасквилянтов о жестокости Павла Петровича насквозь лживы и циничны.

Первая женитьба – первая драма

В 1772 году, когда Павлу исполнилось восемнадцать лет, по мнению императрицы, настало время его женить, но, разумеется, не на фрейлине. Это русские цари – Рюриковичи и первые Романовы – имели право выбирать себе жён из своих подданных. Начиная с петровского царствования, как уже упоминалось выше, навязали русским государям дурную традицию – выбирать себе невест на изрядно к тому времени прогнившем Западе. И императрица-мать сделала свой выбор, остановив внимание на двух претендентках – на Софии-Доротеи Вюртембергской и Вильгельмине Гессен-Дармштадтской.

Хороша была София, да лет мало – всего тринадцать исполнилось. Когда от неё наследника дождёшься? А наследник нужен был срочно – видимо, уже в ту пору императрица Екатерина задумывалась о том, о чём в своё время размышляла Елизавета Петровна. Заполучить от молодой четы внука, воспитать его и сделать наследником престола.

Обратив свой взор на Вильгельмину, императрица решила, что надо бы рассмотреть не её одну, а всех трёх сестёр – принцесс гессен-дармштадтских.

Воспитателю наследника престола графу Никите Панину она писала:

«У ландграфини, слава Богу, есть ещё три дочери на выданье; попросим её приехать сюда с этим роем дочерей; мы будем очень несчастливы, если из трёх не выберем ни одной, нам подходящей. Посмотрим на них, а потом решим. Дочери эти: Амалия-Фредерика – 18-ти лет; Вильгельмина – 17-ти; Луиза – 15-ти лет… Не особенно останавливаюсь я на похвалах, расточаемых старшей из принцесс Гессенских королём прусским, потому что я знаю и как он выбирает, и какие ему нужны, и та, которая ему нравится, едва ли могла бы понравиться нам. По его мнению – которые глупее, те и лучше: я видала и знавала выбранных им».

И вот три фрегата были высланы из Кронштадта в Любек за принцессами и их матерью.

Фрегатом «Екатерина» командовал капитан-лейтенант Андрей Разумовский, племянник тайного супруга императрицы Елизаветы Петровны Алексея Григорьевича. В молодые годы он участвовал в знаменитом Чесменском сражении, где русский флот одержал блистательную победу, уничтожив все до единого турецких корабля. Затем, с 1772 года, оказался на придворной службе, причём быстро сошёлся и подружился с цесаревичем Павлом. В ту пору они были оба молодые, красивые, жизнерадостные.

Андрей Разумовский уже успел получить славу обольстителя представительниц прекрасного пола, Павел же, по словам английского врача Димсдаля, прививавшего ему в 1768 году оспу, был «очень ловок, силён и крепок, приветлив, весел и очень рассудителен, что нетрудно заметить из его разговоров, в которых очень много остроумия».

Цесаревич Павел сам приехал в Кронштадт, чтобы проводить друга. Он был слишком доверчив в отношениях с людьми…

Но Андрей Разумовский, как признанный обольститель, по мнению некоторых биографов, уже в пути успел соблазнить одну из принцесс и, вполне возможно, тогда уже сделаться её любовником. На беду, именно эту принцессу и выбрал в супруги Павел Петрович.

Ахац Фердинанд фон Ассебург, который был прежде датским посланником, а затем, перейдя на службу России, выполнял задание государыни по поиску невесты для наследника престола, считал, что именно на корабле произошло близкое знакомство Андрея Разумовского и Вильгельмины.

Принцесс привезли в столицу, а оттуда – в Гатчину, на смотрины к цесаревичу. Вот тогда-то Павел Петрович и выбрал среднюю из сестёр – Вильгельмину.

Императрица писала по этому поводу:

«Мой сын с первой же минуты полюбил принцессу Вильгельмину, я дала ему три дня сроку, чтобы посмотреть, не колеблется ли он, и так как эта принцесса во всех отношениях превосходит своих сестёр… старшая очень кроткая; младшая, кажется, очень умная; в средней все нами желаемые качества: личико у неё прелестное, черты правильные, она ласкова, умна; я ею очень довольна, и сын мой влюблён».

Как же ошиблись и императрица-мать, и цесаревич-сын!

15 августа 1773 года при православном крещении Вильгельмина получила имя Наталья Алексеевна, а 16-го числа состоялось обручение её с цесаревичем Павлом.

Сначала удивляло императрицу, а потом и обеспокоило то, что по прошествии двух лет у молодой четы не только не было детей, но и не предполагалось, что они будут.

Лишь в 1775 году Наталья Алексеевна наконец забеременела. Объявлено же было об этом незадолго до родов, которые начались 10 апреля 1776 года, причём начались неудачно. Несколько дней продолжались схватки, но родить великая княгиня никак не могла. Ребёнок не выдержал и умер. Врачи объявили об этом, очень огорчив и императрицу, и цесаревича, искренне любившего жену.

Своему статс-секретарю императрица написала:

«Дело наше весьма плохо идёт. Какою дорогой пошёл дитя, чаю, и мать пойдёт. Сие до времяни у себя держи…»

То есть врачи уже предполагали, что мёртвый ребёнок инфицировал организм матери и надежд на то, что она выживет, очень мало. Так и случилось. 15 апреля Наталия Алексеевна ушла из жизни.

Екатерина писала:

«Вы можете вообразить, что она должна была выстрадать и мы с нею. У меня сердце истерзалось; я не имела ни минуты отдыха в эти пять дней и не покидала великой княгини ни днём, ни ночью до самой кончины. Она говорила мне: «Мы отличная сиделка». Вообразите моё положение: надо одного утешать, другую ободрять. Я изнемогла и телом, и душой…»

Великая княгиня Наталья Алексеевна, принцесса Гессен-Дармштадтская, первая жена великого князя Павла Петровича. Художник А. Рослин

Тут же пошли слухи, что императрица не дала врачам спасти невестку, которая ей не нравилась, а иные биографы дописались до того, что, оставшись наедине, императрица заявила, что ты, мол, строя козни, хотела отправить меня в монастырь, да вот теперь я тебя отправлю подальше. Поговаривали, что, мол, Наталья Алексеевна пыталась организовать заговор против государыни и за то пострадала.

И никому не было дело до заключения медиков. А между тем вскрытие дало ответ на причины смерти. Врачи разобрались, в чём дело: Наталия Алексеевна не могла иметь детей из-за врождённых дефектов. То есть ныне, конечно, при таком дефекте роды возможны, к примеру, с помощью кесарева сечения, а в ту пору средств спасти ни ребёнка, ни мать не существовало.

Но что бы там ни говорили злопыхатели, врачи сделали официальное заключение. Смерть наступила по причине искривления позвоночника. Это и не позволило родить. В результате долгого ношения корсета после травмы, полученной в детстве, наступили некоторые необратимые изменения, причём наступили неслучайно. Лечили принцессу грубо и жёстко. Горб вправляли ударами кулака. Вправить-то вправили, но нанесли непоправимый вред позвоночнику и тазобедренному суставу.

Впрочем, в отношении измены Натальи Алексеевны не только супружеской, но и государственной существует ряд свидетельств, которые, правда, стали доступны императрице уже после смерти невестки, когда были сразу же опечатаны все её бумаги, впоследствии рассмотренные.

Русский историк и публицист Пётр Карлович Щебальский (1810–1886) рассказал следующее:

«Великая Княгиня, по отзывам современников, имела большое влияние на своего супруга и, будучи женщиной честолюбивой, склоняла слух лукавым внушениям, в которых не бывает недостатка ни при одном дворе».

Делается весьма прозрачный намёк, что не без влияния супруги Павел Петрович оказывался под воздействием тех, кто, с её ведома, хотел восстановить его против матери. «Есть известия, – продолжал Щебальский, – что известный нам Сальдерн и камергер Матюшкин делали попытки пробудить в Великом Князе честолюбие и восстановить его против Императрицы. То же самое говорят и про графа А. Разумовского (сына гетмана), человека весьма короткого при малом дворе».

Тут уж тем более ощущается рука Натальи Алексеевны, мечтавшей о том, что супруг её займёт престол, а уже дальше, глядишь, и она доберётся до царствования.

Но далее Щебальский утверждал:

«Все известия, которые дошли до нас о Великом Князе, не допускают мысли, чтоб он, хотя на минуту, поддался подобным внушениям, но окружающим его интриганам удавалось иногда побуждать его на поступки, которые можно назвать неосторожными при щекотливых отношениях, установившихся между ним и Императрицей. Однажды он представил ей какую-то записку, в которой резко критиковал настоящее положение дел в России и подавал советы относительно внешней политики, внутреннего управления, а особенно – устройства военной части, что показалось его опытной в правлении матери неприличной самонадеянностью. Все эти обстоятельства вместе взятые усилили охлаждение между большим двором и малым двором до такой степени, что его уже невозможно было скрыть».

Н. Д. Тальберг приводит в своей книге цитату из «Русского биографического словаря», издаваемого Половцевым, которая изобличает Наталью Алексеевну в некоторых неблаговидных делах, опять-таки связанный с Андреем Разумовским:

«По смерти первой супруги Павла Петровича Великой Княгини Наталии Алексеевны, в её бумагах найдены некоторые компрометировавшие её в отношениях к французскому двору и документы о займе, сделанном ею через графа Разумовского. Это возбудило гнев Императрицы Екатерины II против Разумовского, и он был выслан в Ревель».

Императрица уже через двадцать дней после смерти невестки написала гетману Малороссии Разумовскому: «Граф Кирилл Григорьевич. Я принуждена была велеть сыну вашему графу Андрею ехать в Ревель до дальнейшего о нём определения. В прочем будьте благонадёжны о непременном моём к вам доброжелательстве».

Спустя год Разумовского отправили в Неаполь полномочным министром и чрезвычайным послом.

В «Русском биографическом словаре» говорится о Наталье Алексеевне следующее:

«Французские и испанские посланники подкупили графа Разумовского, и он, пользуясь особым доверием Великой Княгини Наталии Алексеевны, вовлёк и её в эти политические интриги. Докладывалось ли Императрице Екатерине о том, что происходило в покоях Наталии Алексеевны, – неизвестно, но она была недовольна Великой Княгиней и дала понять Павлу Петровичу, что он допускает излишнюю близость между своей женой и графом Разумовским. Велико было отчаяние Цесаревича при этом намёке, но Наталии Алексеевне удалось убедить его, что Императрица передала ему ложный слух с целью поссорить их».

Даже король Фридрих II признал в своих мемуарах неблаговидные контакты великой княгини с французским и испанским послами, её «дурное поведение», которое, по его мнению, «не соответствовало тому, что можно было ожидать от особы её происхождения».

Цесаревич Павел так переживал смерть супруги, что императрица стала опасаться за его здоровье и душевное состояние. Тогда-то она и решила показать ему любовные письма и записочки Натальи Алексеевны и Андрея Разумовского. Павел, не отходивший от жены на протяжении всех трагических дней, тяжело переживавший смерть ребёнка, теперь убедился, что его отцом был Андрей Разумовский. Это его настолько потрясло, что он отказался даже участвовать в похоронном обряде. Пришлось официально объявить о том, что прийти не мог из-за сильных переживаний.

Ну а Разумовский, как утверждал французский посланник маркиз де Корберон, был в отчаянии и рыдал на могиле своей любовницы, чем, если верить посланнику, окончательно выдал себя.

Так была ли измена? Александр Михайлович Тургенев (1772–1863), занимавший при императоре Николае I должность директора Медицинского департамента и имевший доступ к соответствующим документам, считал, что была. Вот его мнение по этому поводу:

«Великая княгиня умела обманывать супруга и царедворцев, которые в хитростях и кознях бесу не уступят… Она даже смогла извернуться из практически безвыходного положения. Согласно законам двора, невеста наследника должна была пройти осмотр врачей на предмет целомудрия – это была обычная процедура. Но в этот раз ситуация оказалась беспрецедентной: немецкая принцесса рыдала и всячески пыталась скрыть своё естество – определить целомудрие, естественно, не удалось».

Конечно, на Западе к тому времени нравы были очень сильно повреждены, и совершенно не обязательно то, что виновником ухищрений принцессы был Андрей Разумовский. Но… Ведь вполне мог быть, и последующие события наводили на те же мысли.

Павел же был настолько влюблён и настолько неопытен, что поверил в «чистоту» супруги с её слов. Не обращал он внимания и на намёки, которые делались ему впоследствии. Даже императрица-мать не смогла убедить его в том, что слишком уж вольны отношения Натальи Алексеевны и Андрея Разумовского. Правда, Павел всё же переживал некоторое время, но супруга, узнав причину его огорчений, закатила скандал, упрекала в том, что не верит ей, и клялась в том, что оклеветана. Она рыдала, падала в обморок, и Павел поверил ей.

Так и осталось тайной, чей же ребёнок умер при рождении, смертью своей погубив мать, начавшую свой путь великой княгини с измены супругу, будущему императору России.

Роковой роман вдовца-цесаревича

Первая супруга ушла из жизни, так и не подарив цесаревичу Павлу сына, а императрице – внука. Государыня, конечно же, приняла все меры для экстренной женитьбы сына, но это нельзя было сделать в тот же день, даже месяц. Но и не тянули с таким важным шагом. Наследник престола холостяковал до сентября. Не ждали даже, когда исполнится год со дня смерти Натальи Алексеевны, поскольку доказательства супружеской неверности были слишком явными.

Но пока подыскивали новую невесту, цесаревич Павел завёл роман с Софьей Чарторыйской, который был очень недолгим, поскольку невесту отыскали быстро, и Павлу предстояло вступить в брак. Правда, появилась кое-какая зацепка у тех, кто стремился создать интрижку в надежде достичь своих мерзких целей в отношении России. Чарторыйская забеременела и уже после того, как Павел женился, родила сына. Ребёнка не забыли, не бросили на произвол судьбы. Имя ему дали Симеон Афанасьевич Великий. Причём императрица взяла его на воспитание.

Пасквилянты всех мастей тут же придумали, что сам роман с Софьей Чарторыйской произошёл чуть ли не по указке государыни, которая, мол, хотела проверить сына на предмет способности стать отцом. Ведь в первом браке была неудача. Невежды. Они даже не удосужились выяснить, почему погиб ребёнок. А ведь в гибели его цесаревич нисколько не был виноват. Как говорилось выше, виновны те, кто грубо лечил будущую супругу цесаревича ещё в её детстве.

Романе с фрейлиной?! Много их было и наследников престола, и у великих князей…

А теперь давайте посмотрим, что пишет в своей книге «Тайна Императора Александра Первого» наш современник, выдающийся дешифровщик древних текстов и тайнописей Геннадий Станиславович Гриневич.

Имя Г. С. Гриневича широко известно среди культурного слоя русского общества. В 1983 году он расшифровал загадочный Фестский диск, много лет не поддававшийся дешифровке, затем прочитал надписи, сделанные на чугунной ограде МВТУ в 20—30-х годах XIX века. Об этом и многом другом рассказывается в его книгах, которые не скрыты за семью печатями и вполне доступны ищущему и мыслящему читателю.

Но в данном случае нас интересуют работы Гриневича по дешифровке тайнописи, найденной после смерти знаменитого сибирского старца Феодора Кузьмича.

И вот что интересно… Старшим сыном Павла Петровича он действительно был, но, по мнению Гриневича, основанному на серьёзных исследованиях, вовсе не тем сыном, за которого он себя выдавал, а точнее, за которого выдавали его слуги тёмных сил.

Гриневич в указанной выше книге сообщает:

«Император Павел I в бытность свою ещё наследником престола был в связи с молодой вдовой Софьей Степановной Чарторыжской, урождённой Ушаковой… От этой связи родился сын, которого назвали Семён (или Симеон) Афанасьевич и, чтобы скрыть этот факт от общества, дали ребёнку фамилию Великий. О нём известно очень мало. Не установлена даже точная дата его рождения, а документы, удостоверяющие это, куда-то «странным образом пропали».

Посмертный портрет Фёдора Кузьмича, написанный в Томске по заказу купца С. Хромова

О матери же внебрачного сына Павла Петровича кое-какие данные сохранились. В Википедии, к примеру, говорится:

«София Степановна была дочерью писателя Степана Фёдоровича Ушакова, новгородского, а потом петербургского губернатора и сенатора, и его жены Анны Семёновны (девичья фамилия неизвестна). Анна Семёновна в свете имела скандальную репутацию. Она была в первом браке за Иваном Петровичем Бутурлиным, а когда в неё влюбился Ушаков, ушла от своего мужа и вышла за любовника, «публично содеяв любодейственный и противный церкви брак».

Ну и уточняется:

«В первом браке Софья Степановна была замужем за генерал-майором Михаилом Петровичем Чарторыжским, флигель-адъютантом Петра III, рано овдовела, и от больного, чахоточного мужа детей она не имела. При дворе Софья была известна своим щегольством, любовью к свету и ко всяким развлечениям и имела репутацию «маленькой метрессы».

Тут нужно пояснить. В истории России часто встречаются персонажи с фамилией Чарторыйские. И в нашем повествовании в последующих главах пойдёт речь о польском князе Адаме Чарторыйском. В Википедии же говорится о генерале Чарторыжском. Видимо, здесь налицо неточная транскрипция. В той же Википедии мы читаем: Чарторыйские (Чарторыские, Чарторижские, Чарторыжские; белор. Чартарыйскія) – княжеский род из числа Гедиминовичей в Литовском, затем в Польско-Литовском государстве герба Погони Литовской. Род внесён в Бархатную книгу. Получили фамилию от названия родового владения Чарторийск над рекой Стырью на Волыни».

То есть, как видим, речь идёт об одном роде, об одной, только по-разному написанной по-русски фамилии. Первый супруг Софьи, ставшей любовницей Павла Петровича, Михаил Петровичем Чарторыжский, флигель-адъютант Петра III, происходил из того же рода, отпрыском которого явился и Адам Чарторыйский, близкий друг цесаревича, а затем и императора, известного нам под именем Александра I. Этот факт пригодится нам в дальнейшем, когда речь пойдёт о той роли польского князя Адама в судьбе сначала цесаревича, а затем государя и его супруги Елизаветы Алексеевны.

Гриневич указал, что в 1772 году у Софьи Чарторыжской «родился сын Семён, которого императрица взяла к себе на воспитание».

Любовница Павла Петровича, подарившая ему внебрачного сына, а государыне внука, не была забыта. Вскоре после рождения сына Софья вышла вторым браком за графа Петра Кирилловича Разумовского, обер-камергера, второго сына гетмана Кирилла Григорьевича. Французский дипломат Мари де Корберон в мае 1776 года записал в дневнике: «Мне сообщили, что граф Петр Разумовский собирается жениться на молодой вдове, которая была или продолжает быть любовницей великого князя, встречавшегося с нею у Панина. Отец его, фельдмаршал, очень противится этой женитьбе, а великий князь сделал уже свадебный подарок в 3000 рублей».

Обратим внимание на одну немаловажную деталь: «встречавшегося с ней у Панина»! А Панин был врагом России и врагом государыни.

Эта фраза указывает на инициатора романа, то есть на того, кто способствовал его развитию и завершению рождением ребёнка. Так что не императрица задумала этаким образом испытать цесаревича, а Никита Панин стремился замутить новую смуту. Ведь с внебрачными детьми постоянно возникали проблемы. Вспомним хотя бы княжну Тараканову…

Далее говорится:

«Софья Степановна была на пять лет старше мужа, и граф Кирилл Григорьевич Разумовский был очень недоволен этою свадьбой, сильно недолюбливал свою невестку, которую называл «картуазною бабою», и упрекал её за расточительность. В этом, однако, она вполне подходила мужу, a своею нерешительностью и переменчивым характером была очень на него похожа; поэтому, вероятно, супруги нежно любили друг друга и жили очень дружно. Брак их был бездетен; очень слабое здоровье и неизлечимая, по мнению старика гетмана, болезнь графини (солитёр) требовали постоянного лечения, и графиня жила с мужем почти беспрерывно за границей: в Италии, Швейцарии, Голландии, а также в Париже и на юге Франции, в Монпелье, модном в то время курорте. Эта, по выражению гетмана, «цыганская жизнь» вызывала огромные траты и постоянные просьбы к отцу и свёкру о пособии.

По назначении графа Петра Кирилловича, при восшествии Павла I на престол, присутствующим в Сенат Разумовские вернулись в Петербург и поселились на углу Набережной и Гагаринской улицы, в своём доме, который украсили множеством ценных вещей, купленных во Франции во время революции. Здесь и скончалась графиня София Степановна вскоре по приезде в Россию, 26 сентября 1803 года. Из оставленного ею завещания (от 28 ноября 1802 года) видно, что она была хотя и недалёкая женщина, но простодушная, добрая и религиозная и перед смертью постаралась привести свои дела в порядок, составив опись своим личным долгам и назначив денежные выплаты своим людям, которых просила мужа отпустить на волю…»