Текст книги "Павел l. Драмы любви и трагедия царствования"

Счастливый брак

Итак, Павел Петрович остался вдовцом, или, как метко кем-то сказано, был холост второй раз. На этот раз выбор императрицы пал на вюртембергскую принцессу Софию-Доротею, поскольку она достигла брачного возраста и можно было в скором времени ожидать потомства.

Даже король Пруссии Фридрих II способствовал скорейшему соединению наследника российского престола и принцессы, которая была его внучатой племянницей.

Павел Петрович был приглашён в Берлин, куда и выехал 13 июня 1776 года. Фридрих организовал великолепную встречу, и уже 11 июля 1776 года произошло знакомство Павла Петровича и Софии-Доротеи. Помолвка состоялась на следующий день, 12 июля.

Павлу Петровичу невеста понравилась, он повеселел, исчезли недавние горькие мысли. В Петербург написал:

«Я нашёл невесту такову, какову только желать мысленно себе мог: не дурна собою, велика, стройна, незастенчива, отвечает умно и расторопно. Что же касается до сердца её, то имеет она его весьма чувствительное и нежное… Весьма проста в обращении, любит быть дома и упражняться чтением и музыкою, жадничает учиться по-русски…»

Поскольку первая супруга ушла из жизни, не подарив цесаревичу Павлу сына, императрица особенно ждала наследника. Напомним, что она уже в ту пору задумывалась над тем, что престол надо оставить внуку, а для того необходимо было прежде всего получить от своего сына этого внука, а потом воспитать и подготовить его к державному служению. Почему она возлагала надежды именно на внука, мы ещё поговорим.

Портрет великой княгини Марии Федоровны. Художник А. Рослин

И вот 14 сентября 1776 года новая избранница вюртембергская принцесса София-Доротея была крещена в православную веру с именем Мария Фёдоровна и обручена с Павлом Петровичем, а 26 сентября 1776 года Павел Петрович обвенчался с ней.

Павел полюбил свою супругу, и она ему отплатила взаимностью. Он стал, как свидетельствуют биографы, «образцовым семьянином, пример которого служил всем его потомкам – будущим русским императорам».

Австрийский император Иосиф II, в гостях у которого побывала молодая чета во время путешествия по Европе под именем графа и графини Северных, так отозвался о них:

«Великий князь и великая княгиня, которых при полном согласии и при дружбе, господствующими между ними, нужно считать, как бы за одно лицо, чрезвычайно интересные личности. Они остроумны, богаты познаниями и обнаруживают самые честные, правдивые и справедливые чувства, предпочитая всему мир и ставя выше всего благоденствие человечества. Великий Князь одарен многими качествами, которые дают ему полное право на уважение».

А великий герцог Леопольд писал о Павле следующее:

«Граф Северный, кроме большого ума, дарований и рассудительности, обладает талантом верно постигать идеи и предметы и быстро обнимать все их стороны и обстоятельства. Из всех его речей видно, что он исполнен желанием добра. Мне кажется, что с ним следует поступать откровенно, прямо и честно, чтобы не сделать его недоверчивым и подозрительным. Я думаю, что он будет очень деятелен; в его образе мыслей видна энергия. Мне он кажется очень твёрдым и решительным, когда остановится на чем-нибудь, и, конечно, он не принадлежит к числу тех людей, которые позволили бы кому бы то ни было управлять собою. Вообще он, кажется, не особенно жалует иностранцев и будет строг, склонен к порядку, безусловной дисциплине, соблюдению установленных правил и точности».

Ещё будучи великим князем, Павел Петрович делал откровенные заявления на темы политические. Это показывало его стремление вникать во все вопросы государственной политики.

Великий герцог Леопольд отметил:

«В разговорах своих он ни разу и ни в чём не касался своего положения и императрицы, но не скрыл от меня, что не одобряет всех обширных проектов и нововведений в России, которые в действительности впоследствии оказываются имеющими более пышности и названия, чем истинной прочности. Только упоминая о планах императрицы относительно увеличения русских владений насчёт Турции и основания империи в Константинополе, он не скрыл от меня своего неодобрения этому проекту и вообще всякому плану увеличения монархии, уже и без того очень обширной и требующей заботы о внутренних делах. По его мнению, следует оставить в стороне все эти бесполезные мечты о завоеваниях, которые служат лишь к приобретению славы, не доставляя действительных выгод, а, напротив, ослабляя еще более государство».

Давно уже Россия не видела столь плодовитого брака. Одно перечисление детей Павла Петровича и Марии Фёдоровны впечатляет: Александр Павлович (1777–1825), Константин Павлович (1779–1831), Александра Павловна (1783–1801), Елена Павловна (1784–1803), Мария Павловна (1786–1859), Екатерина Павловна (1788–1819), Ольга Павловна (1792–1795), Анна Павловна (1795–1865), Николай Павлович (1796–1855), Михаил Павлович (1798–1849). Итого десять детей. Это в семье. Одиннадцатый ребёнок – внебрачный сын Павла – был наречён Симеоном, и ему было суждено сыграть чрезвычайную роль и в судьбе отца Павла Петровича, и истории России.

Впрочем, об этом браке, об отношениях между супругами на протяжении почти двадцати пяти лет их совместной жизни мы ещё поговорим не раз, а пока обратимся к одному яркому увлечению цесаревича, которое сыграло значительную роль в его жизни и судьбе.

Цесаревич и Нелидова. Роман или дружба?

Хоть и писал цесаревич Павел, что «нашёл невесту такову, какову только желать мысленно себе мог», да ведь, как говорится, человек, находящийся на диете меню-то обозревать право имеет. В данном случае позволим себе под этим самым меню представить себе обилие прелестных фрейлин, постоянно попадавшихся на глаза при дворе.

Когда-то приглянулась ему Вера Чоглокова, ставшая его первой или даже самой ранней отроческой любовью. Едва овдовев, обратил внимание на Софью Ушакову. Тут уж был роман со всеми вытекающими последствиями, о которых мы еще вспомним в дальнейшем.

Заметил цесаревич и ещё одну девицу – Нелидову Екатерину – ещё в окружении первой жены. Просто, без всяких мятежных мыслей отметил её достоинства. А девица эта вполне заслуживала интереса. Она не была красива, росточка выдалась небольшого, но зато изящно и пропорционально сложена. Князь Иван Долгоруков (1764–1823), поэт, драматург и мемуарист, писал о ней: «Девушка умная, но лицом отменно дурна, благородной осанки, но короткого роста».

Вряд ли бы цесаревич Павел обратил на неё внимание, если бы не удивительный актёрский талант. В ту пору императрица-мать серьёзно занималась театром. Сама писала пьесы, с удовольствием бывала на спектаклях, которые устраивались в Эрмитажном театре. Любила смотреть игру и своих подопечных – воспитанниц Смольного института.

И вот однажды она побывала на оперном спектакле «Служанка-госпожа» популярного в то время итальянского композитора Джованни Баттисты Перголези (1710–1736). Екатерина Нелидова исполняла главную роль молодой служанки Сербины, путём интриг заставившей своего господина доктора Уберто жениться на ней. После спектакля императрица сказала:

«Появление на горизонте девицы Нелидовой – феномен, который я приеду наблюдать вблизи, в момент, когда того всего менее будут ожидать, и это может случиться скоро, скоро!»

И поручила известному в ту пору художнику-живописцу Дмитрию Григорьевичу Левицкому (1735–1822), крупнейшему мастеру парадного и камерного портрета, написать Нелидову именно в роли Сербины.

Поэт Алексей Андреевич Ржевский (1737–1804), вице-директор Петербургской академии наук, опубликовал в газете стихи, посвящённые пятнадцатилетней исполнительнице довольно сложной роли:

 
Как ты, Нелидова, Сербину представляла,
Ты маску Талии самой в лице являла,
И, соглашая глас с движением лица,
Приятность с действием и с чувствиями взоры,
Пандолфу делая то ласки, то укоры,
Пленила пением и мысли, и сердца.
Игра твоя жива, естественна, пристойна;
Ты к зрителям в сердца и к славе путь нашла —
Нелестной славы ты, Нелидова, достойна;
Иль паче всякую хвалу ты превзошла!
Не меньше мы твоей игрою восхищенны,
Как чувствии прельщены
В нас
Приятностью лица и остротою глаз.
Естественной игрой ты всех ввела в забвенье:
Всяк действие твое за истину считал;
Всяк зависть ощущал к Пандолфу в то мгновенье,
И всякий в месте быть Пандолфовом желал.
 

Это был триумф, перевернувший всю судьбу провинциалки Екатерине Нелидовой, которая вряд ли бы могла рассчитывать на высокое назначение по выпуске из Смольного. Была она дочерью смоленского помещика отставного поручика Ивана Александровича Нелидова. Родилась в Клемятине Дорогобужского уезда 12 декабря 1757 года и была единственной дочерью – кроме неё у родителей было пять сыновей.

В 12 лет Катенька Нелидова стала воспитанницей Смольного института. Началось суровое время. Ведь дисциплина напоминала военную. Во всяком случае, на период всей учёбы почти казарменное размещение без всяких отпусков домой.

Историк Сергей Михайлович Соловьёв отметил: «Организуя первые школы, Екатерина выступала энергичной защитницей женского образования; до той поры образование девушки всецело оставалось в пределах семьи. Существовали кое-где частные пансионы, но настоящих школ не было. Известно, как неохотно отдавали на первых порах дворянских детей в Смольный институт и какие энергичные меры при этом применялись».

Задача Императорского воспитательного общества благородных девиц состоит в том, говорилось в указе, чтобы «дать государству образованных женщин, хороших матерей, полезных членов семьи и общества».

Впоследствии учебное заведение получило наименование Смольного по месту своего расположения в Смольном дворце, построенном в 1729 году у деревни Смольной, в которой находился Дегтярный завод.

Конечно, не все родители были готовы отдавать дочерей в учебное заведение, из которого даже выход домой запрещён. На первый взгляд самодурство. Но тут нужно уяснить задачи, которые поставили перед учебными заведениями императрица Екатерина и Иван Иванович Бецкой, который был первым её советником в вопросах образования.

Императрица прекрасно понимала: чтобы поднять державу Российскую на необыкновенную высоту, нужно образовать народ. Но и образовать мало. Образованный, но невоспитанный негодяй хуже необразованного, но воспитанного добродетельно! Важно образование, но ещё важнее воспитание. Украшенный или просвещённый науками разум не делает ещё доброго и прямого гражданина, но во многих случаях паче во вред бывает, если кто от самых нежных юности своей лет воспитан не в добродетелях. Человек, чувствуя себя человеком, не должен допускать поступать с собою как с животным и сам с другими так поступать не должен. Надобно, чтобы с изящным разумом изящнейшее ещё соединялось сердце. А начинать образование и воспитание необходимо с детей. Утверждать сердца юношей в похвальных склонностях, возбуждать в них охоту к трудолюбию и чтобы страшились праздности; научить их пристойному поведению, учтивости, соболезнованию о бедных, несчастливых; обучать их домостроительству, особливо же вкоренять в них склонность к опрятности и чистоте.

Смольный институт по замыслу не только кузница придворных дам, а в значительно большей степени школа будущих матерей уже с неповреждёнными нравами. Нужно было воспитывать и учителей, и родителей. Целое поколение родителей воспитать: будущих матерей в Смольном, а отцов – в кадетских корпусах и других закрытых учебных заведениях. Закрытые учебные заведения создавались для того, чтобы новое воспитываемое поколение не переняло пороки от поколения старшего. Ведь сам по себе человек рождается добрым и безгрешным. Ну а для закрытых учебных заведений подобрать добросовестных и благочестивых наставников. Вот и было необходимо как бы изолировать воспитуемых и обучаемых до той поры, пока не окрепнет их сердце и не созреет ум, то есть до восемнадцати или даже двадцати лет. Воспитание должно быть вдумчивым, ненавязчивым, необходимо следовать по стопам натуры, не превозмогая и не переламывая её, но способствуя ей.

Екатерина Нелидова прошла эту школу высшего по тем временам воспитания. Но таковое воспитание имело и свои минусы. Воспитывали будущих матерей, но эти будущие матери понятия не имели, что такое семья, ведь они покинули свой семейный очаг в слишком раннем возрасте, когда человек только начинает понимать столь сложные вопросы.

Многие выпускницы Смольного института так и не могли впоследствии создать семьи.

Вот и Катенька Нелидова осталась одинокой. Но об этом в соответствующих главах. А пока она после окончания Смольного стала фрейлиной первой супруги цесаревича Павла.

Заметив её ещё на сцене, Павел стал проявлять интерес к юной фрейлине на балах. Так бы, может, и не обратил внимания, но триумф в опере сделал своё дело. Во время танцев особенно не поговорить, а всё же перебрасываться фразами случалось, и цесаревич обратил внимание, что Нелидова умна, начитанна, умеет поддержать разговор.

Но при жизни Натальи Алексеевны возможность пообщаться удавалась редко. Затем был роман с Ушаковой, который оборвался, когда настала пора жениться второй раз. Но дружеские отношения с фрейлиной продолжались. Цесаревич любил играть с ней в карты, возможно, в первую очередь не из интереса к игре, а желания поговорить с умненькой девушкой.

Портрет воспитанницы Императрицы воспитательного общества благородных девиц Екатерины Ивановны Нелидовой. Художник Д. Г. Левицкий

Нелидова не претендовала на какую-то особую роль. Каково было её отношение к цесаревичу? Конечно, она была увлечена им, увлечена, конечно, без всяких надежд. Её светлая и добрая душа тянулась к светлой и доброй душе цесаревича. Будучи достаточно прозорливой и чуткой, Нелидова поняла цесаревича так, как не понимал никто другой – ни первая жена, ни любовница. Конечно, второй брак, по всему, казался удачным. Павел и его новая избранница любили друг друга. Но тут надо вспомнить, что Павел был русским. Отец Сергей Васильевич Салтыков – представитель рода, дальними корнями восходящего к Рюриковичам. Мать, как уже доказано, дочь Ивана Ивановича Бецкого и внучка русского князя Ивана Юрьевича Трубецкого, тоже выходца из рода знатного, тоже в дальних коленах восходящего к Рюриковичам.

И Нелидова от корня русского. Об отце, отставном подпоручике со Смоленщины, уже упоминали. Мать, Анна Александровна, урождённая Симонова, тоже из рода русского дворянского. А супруга, хоть и любимая, как утверждали современники, да и сам Павел говорил о том, немка. Какова там сила чувств, измерить трудно. Но духовная близость и любовь далеко не всегда сопутствуют друг другу.

Вот и почувствовал цесаревич в какой-то момент необыкновенную тягу к Нелидовой, которая теперь уже стала фрейлиной его второй супруги Марии Фёдоровны.

Мария Фёдоровна не могла не заметить особое его расположение к своей фрейлине. Да и наверняка соглядатаи и сплетники постарались. Что было делать? Закатить скандал? Нет, Мария Фёдоровна резко отличалась от своей предшественницы Натальи Алексеевны, позволявшей себе неверность, но порицавшей цесаревича за каждый взгляд на привлекательных барышень.

Она попросила Павла объяснить, почему он проявляет такой интерес к Нелидовой.

Павел не стал скрывать, что охотно танцевал с фрейлиной, что любил побеседовать с ней, особенно за карточным столом. Но тут же твёрдо заявил:

– Наша дружба с Нелидовой была чистой!

Трудно сказать, насколько поверила Мария Фёдоровна словам супруга, но больше с разговорами на эту тему не приставала вплоть до того момента, когда начались сборы в путешествие. Найдя Нелидову в списках сопровождающих, Мария Фёдоровна прямо спросила:

– Почему она здесь?

– Она ваша фрейлина.

– У меня не одна фрейлина. Почему именно Нелидова должна сопровождать меня в поездке? – уже несколько раздражаясь, поинтересовалась Мария Фёдоровна.

– Оно так и будет! – отрезал Павел.

Мария Федоровна, поняв, что возражать бессмысленно, промолчала и предпочла обратиться к императрице. Подтолкнули к тому ещё и письма Нелидовой к Павлу, которые выкрали и принесли ей те, кто старался устроить смуту в императорской семье.

В письмах не было ничего крамольного, но само их существования, само то, что Нелидова осмеливалась писать её супругу, возмутило Марию Фёдоровну. Она стала жаловаться императрице, даже заявила:

– Нелидова хочет занять моё место.

Императрица Екатерина Великая над этими опасениями посмеялась:

– Что ты такое выдумала? Ты красивая, а она чертёнок, малявка, козявка. У тебя дети, а она и родить-то не может – бревно, дерево.

Конечно, государыня специально говорила так о Нелидовой, которую, как помним, ценила весьма высоко. Но нужно же было как-то успокоить супругу своего сына.

Ну а что касается упомянутого в предыдущих главах путешествия великокняжеской четы по Европе, так вот Николай Александрович Саблуков утверждал в своих записках, что это мероприятие кроме прочих задач имело и ещё одну, не менее важную:

«Императрица Екатерина, знавшая человеческое сердце несравненно лучше, чем её сын, была глубоко огорчена за свою невестку. Она вскоре послала сына путешествовать вместе с супругою и отдала самые строгие приказания, дабы не щадить денег, чтобы сделать эту прогулку по Европе столь же блистательной, сколь интересной, при помощи влияния на дворы, которые им придётся посетить».

Вряд ли эти доводы успокоили великую княгиню, потому что она в письме от 11 июля 1792 года перед самыми родами – тогда родилась Ольга – писала вице-адмиралу Сергею Ивановичу Плещеев (1752–1802), близкому к цесаревичу масону, географу и переводчику, с которым состояла в дружеской переписке:

«Вы будете смеяться над моей мыслию, но мне кажется, что при каждых моих родах Нелидова, зная, что они могут быть для меня гибельны, всякий раз надеется, что она сделается вслед за тем второй мадам де Ментенон. Поэтому приготовьтесь почтительно целовать у неё руку и особенно займитесь Вашей физиономией, чтобы она не нашла в этом почтении насмешки или злобы. Я думаю, что вы будете смеяться над моим предсказанием, которое, впрочем, не так глупо».

В письме не случайно упомянута мадам Ментенон Франсуаза д’Обинье, маркиза де Ментенон. Её восхождение из воспитательниц детей Людовика XIV в официальные фаворитки короля, а затем превращение в морганатическую жену Людовика XIV в то время было достаточно широко известно. Вот Мария Фёдоровна и намекала на подобный путь Нелидовой. Тем более роды в ту пору были суровым испытанием, и для великой княгини однажды они едва не окончились трагически.

Это случилось 10 мая 1788 года при рождении дочери Екатерины (Катиш), любимой внучки государыни. Впрочем, 10 мая никто ещё не знал, кто появится на свет, сын или дочь. Почти семь часов императрица не отходила от своей невестки и старалась подбодрить уже опустивших руки акушера и его помощниц. Государыне была памятна трагедия, происшедшая с первой супругой сына великой княгиней Натальей Алексеевной.

При родах у великой княгини Марии Фёдоровны произошло осложнение, похожее на то, что стало смертельным и для великой княгини Натальи Алексеевны, и для ребёнка. Правда, у Марии Фёдоровны это были уже шестые роды, и она не имела тех травматических дефектов позвоночника и таза, что Наталья Алексеевна. Тем не менее шло время, а акушерка ничего не могла сделать. Нужно учесть, что акушерство в ту пору было ещё не на высоком уровне. К примеру, не принято было применять так называемое родовспоможение, да и не все акушеры владели таким методом. Но императрица знала об этом методе и приказала хирургу Ассофиеру применить его под свою ответственность. В письме к Потёмкину императрица сообщила: «Я решилась приказать Ассофиеру спасти жизнь ей…», в других письмах она уточняла: «Я решила употребить Моренгейма и он кончил», то есть произвёл родовспоможение по методике акушера из Австрии.

Благодаря решительности императрицы всё окончилось благополучно, и Екатерина Павловна, четвёртая из пяти дочерей Павла Петровича, начала свой хоть и не долгий, но яркий жизненный путь.

Мария Фёдоровна переживала, ревновала, пыталась найти сочувствующих. Это привело, по словам Брикнера, к возникновению «при великокняжеском дворе двух партий» и способствовало расколу «между немногими приверженцами цесаревича в сущности во всём прочем одинакового образа мыслей».

Самое интересное, что проблемы, по сути, и не было. Павел Петрович не солгал супруге. У него действительно были с Нелидовой чисто дружеские отношения, о чём свидетельствует их переписка. Только вот Мария Фёдоровна поняла это далеко не сразу. А некоторый разлад в семейных отношениях умели использовать люди алчные и злые, к коим относился и брадобрей Кутайсов, маленьким турчонком взятый в плен и подаренный цесаревичу. По словам Брикнера, «он вскоре с изумительным талантом научился пользоваться слабостями Павла Петровича для своего личного возвышения, послужившего в ущерб славе доверчивого благодетеля».

Мы ещё увидим, какой вред принесёт Кутайсов, во-первых, в делах сердечных, а во-вторых, что самое главное, в роковую ночь 11 марта 1801 года…

Ну а что касается Нелидовой, наверное, самое точное определение отношений между нею и цесаревичем дал в своих воспоминаниях гвардейский полковник Николай Александрович Саблуков, которые наименовались «Записки Н. А. Саблукова о временах императора Павла I и о кончине этого государя». Он писал:

«Самою яркою звездою на придворном горизонте была молодая девушка, которую пожаловали фрейлиною в уважение превосходных дарований, выказанных ею в Смольном монастыре, где она получила воспитание. Её звали Екатерина Нелидова. По наружности она представляла полную противоположность с великою княгинею, которая была белокура, высокого роста, склонна к полноте и очень близорука, Нелидова же была маленькая, смуглая, с тёмными волосами, блестящими чёрными глазами и лицом, полным выразительности. Она танцевала с необыкновенным изяществом и живостью, а разговор её, при совершенной скромности, отличался изумительным остроумием и блеском.

Павел недолго оставался равнодушным к её совершенствам. Впрочем, надо заметить, что великий князь отнюдь не был человеком безнравственным, напротив того, он был добродетелен как по убеждению, так и по намерениям. Он ненавидел распутство, был искренно привязан к своей прелестной супруге и не мог себе представить, чтобы какая-нибудь интриганка могла когда-либо увлечь его и влюбить в себя без памяти. Поэтому он свободно предался тому, что он считал чисто платоническою связью, и это было началом его странностей».