Текст книги "Павел l. Драмы любви и трагедия царствования"

Отравление цесаревича Павла

Цесаревич Павел Петрович продолжал свою придворную жизнь, всё схватывая и всё примечая, во всём пытаясь разобраться и дойти до истины. Он, безусловно, готовился к тому моменту, когда по естественным законам природы настанет час и он взойдёт на престол.

У императрицы – его матери – не было поначалу и мыслей о том, чтобы передать престол кому-то другому, а не ему. Они возникли позднее, когда она, по-видимому, поняла, какую ошибку совершила, доверив воспитание и образование сына Никите Панину.

Мыслитель русского зарубежья Борис Башилов в фундаментальном труде «История русского масонства» писал:

«Отданный матерью в полное распоряжение главного воспитателя графа Никиты Панина, Павел с раннего детства оказался среди видных русских масонов. Люди, с которыми чаще всего встречался Павел в дни своего детства, в дни юности и позже, которым он доверял, с которыми дружил, которые высказывали ему своё сочувствие, были все масоны высоких степеней. Это был Никита Панин, вовлекший Павла в члены масонского братства. Брат Никиты Панина Пётр Панин. Родственники графов Паниных, князья А. Б. Куракин и Н. В. Репнин. Князь Куракин был одно время русским послом во Франции. В Париже его завербовал в ряды ордена мартинистов сам Сент-Мартен. Вернувшись в Россию, Куракин завербовал в члены ордена Новикова. После И. П. Елагина Куракин стал главой русских масонов. Князь Н. В. Репнин, по свидетельству современников, был предан идеям масонства «до глупости». Никите Панину в воспитании Павла помогал масон Т. И. Остервальд. Капитан флота Сергей Иванович Плещеев, с которым подружился Павел, был тоже масон, вступивший в ложу во время пребывания в Италии. С Плещеевым Павла свёл князь Репнин не без тайного умысла».

В 1769 году пятнадцатилетнего Павла Никита Панин ознакомил с написанной масоном князем Щербатовым книгой «Путешествие в землю Офирскую». Эта книга, по мнению Бориса Башилова, явилась предтечей «Русской правды» декабриста Павла Пестеля, как известно, лютого живодёра, вынашивавшего планы повешения на «экономической виселице» – высокой мачте корабля – всей императорской семьи Николая I. По его проекту предполагалось сначала повесить императора, затем, привязав к его ногам верёвки, императрицу и наследника престола, которому было семь лет, а уже на верёвках, привязанных к их ногам, остальных детей, вплоть до трёхлетней Александры и полугодовалой Ольги.

Императрица Екатерина Великая не сразу разгадала суть тайных обществ. В начале царствования она, когда ей начинали говорить об их опасности, отмахивалась: мол, пусть себя там забавляются, молоточками стучат да наряжаются в одежды бабьи, как на сцене. Потому и не особенно беспокоилась о том, кто окружает наследника престола. Глаза ей открыла великая по своей кровавости французская революция. Именно после этого она, как известно, начала борьбу с масонством, и прежде всего были наказаны члены тайных лож, окружавшие наследника престола. Тогда же она стала подумывать и о том, что необходимо передать престол в обход сына своему внуку Александру Павловичу, поскольку его сознание не затуманено антигосударственными, антисамодержавными идеями. Её взгляды на самодержавную власть широко известны. Она их отстаивала на протяжении всего царствования, заявляя:

«Российская Империя столь обширна, что кроме Самодержавной Монархии, всякая другая форма правления вредна ей и разорительна, ибо все прочие медлительны в исполнении и множество страстей разных имеют, которые к раздроблению власти и силы влекут. Единый Государь имеет все способы к пресечению всякого вреда и почитает общее благо своим собственным. Цель Монархического Самодержавного правления есть благо граждан, слава государства и самого Государя».

Тайные же общества предлагали республиканское правление, полное устранение государя или резкое ограничение его самодержавной власти конституцией, то есть создать что-то этакое странное, ибо, где все правят, там никто не правит.

В 1788 году императрица Екатерина Великая писала принцу де Линю:

«Я была воспитана в любви и уважении к республикам; но опыт убедил меня, что чем более собирается народу для рассуждения, тем более слышно безрассудных речей».

А в своей небольшой заметке «О России» указала: «Если ваше правительство преобразится в республику, оно утратит свою силу, а ваши области сделаются добычею первых хищников; не угодно ли с вашими правилами быть жертвою какой-нибудь орды татар, и под их игом надеетесь ли жить в довольстве и приятности.

Безрассудное намерение Долгоруких, при восшествии на престол Императрица Анны, неминуемо повлекло бы за собою ослабление – следственно и распадение государства, но, к счастью, намерение это было разрушено простым здравым смыслом большинства».

Как видим, даже грубое правление бироновщины было, по её мнению, лучше, нежели беспредел либеральной и разрушительной демократии.

Государыня императрица Екатерина Великая завершает свою мысль ярким примером, известным всем, но всеми ли осмысленным?

«Не привожу примера (деления на уделы) Владимира (Владимиро-Суздальского княжества. – Н.Ш.) и последствий (ордынское нашествие и долгое тяжкое иго. – Н.Ш.), которые оно повлекло за собою: он слишком глубоко врезан в память каждого мало-мальски образованного человека».

Недаром в трудные минуты, когда враг стоял у стен города, новгородцы сразу отказывались от своей вечевой демократии и приглашали на княжение сильного князя.

Враги России, надеявшиеся на то, что императрица Екатерина будет плясать под их дудку – англичане и французы даже помогали совершить переворот, – просчитались. Но зарубежные нелюди никогда не делали ставку на что-то одно. Вот и здесь им пригодилось то, что затеяли с Павлом Петровичем. И ведь поначалу всё шло как по маслу. Во всяком случае, так им казалось.

Борис Башилов в упомянутом выше труде указал: «Чтобы привлечь на свою сторону Павла, масоны дают ему понять, что они хотят видеть на престоле его, а не узурпирующую его права Екатерину. В исследовании Вернадского (Георгия Владимировича, историка русского зарубежья, сына естествоиспытателя и мыслителя Владимира Вернадского. – Н.Ш.) «Русское масонство в царствование Екатерины II» читаем следующее: «Отрицательное отношение значительной части масонов к Екатерине и симпатии к Павлу Петровичу выясняются вполне определённо в конце 1770 годов».

Борьбу с тайными обществами императрица начинала постепенно. Решительный удар нанесла после французской революции, а в начале 1780-х она попыталась лишь оградить наследника престола от преступных контактов. В 1780 году государыня даже написала комедию «Тайна против нелепого общества» и ряд других подобных произведений. Мало того, петербургский полицмейстер П. В. Лопухин получил задачу взять под контроль Национальную ложу.

Борис Башилов высказал предположение, что «желая, вероятно, прервать связи цесаревича с масонами, императрица настаивает, чтобы Павел совершил путешествие по Европе», что и было сделано. Как уже упоминалось, под именем графа и графине Северных молодая чета отправилась в путешествие, но…

«За границей связи Павла с масонами, – как отметил Борис Башилов, – продолжаются. В числе его спутников находятся его близкие друзья С. И. Плещеев и А. В. Куракин, будущий глава русских масонов».

Мало того, весной 1782 года во время путешествия Павел «участвовал на собрании членов масонской ложи в Вене».

Масоны торжествовали. Они уже обсуждали, как выгоднее использовать Павла в ордене, и готовили его к вступлению в тайное общество. Так что труднообъяснимое нежелание императрицы видеть сына на престоле и её намерения передать престол внуку имеют под собой вполне определённые корни, а при учёте их и легко объясняются. Обычно историки либо по незнанию, либо по нежеланию касаться масонских тайн, сводят всё к тому, что Екатерина просто не любила сына, совсем не называя причин этой якобы возникшей нелюбви.

Но ведь цесаревич всё больше и больше втягивался в деятельность тайных ложь.

Борис Башилов по этому поводу писал:

«Многолетняя обработка дала наконец свои плоды, и в 1784 году Павел вступил в одну из масонских ложь, подчинявшихся И. Елагину. Павла торжественно принимал в члены братства вольных каменщиков сенатор И. Елагин. При приёме присутствовал и главный воспитатель Павла, гр. Н. И. Панин, которому масоны воздавали хвалу за то, что он: «В храм дружбы сердце царское ввёл». В 1784 году, за пять лет до французской революции, глава русских масонов И. В. Лопухин в 1784 г. написал торжественную похвальную песнь в честь Павла.

 
Залог любви небесной
В тебе мы, Павел, зрим:
В чете твоей прелестной
Зрак ангела мы чтим.
Украшенный венцом,
Ты будешь нам отцом!
Судьба благоволила
Петров возвысить дом
И нас всех одарила,
Даря тебя плодом.
Украшенный венцом,
Ты будешь нам отцом!
С тобой да воцарятся
Блаженство, правда, мир:
Без страха да явятся
Пред троном нищ и сир.
Украшенный венцом,
Ты будешь нам отцом!
 

С этого момента Павла стали постепенно настраивать против матери, причём в ход опять-таки шла клевета, согласно масонскому принципу «клевещи, клевещи, что-нибудь да останется».

Павла убеждали, что именно императрица Екатерина убила его отца императора Петра III, чтобы забрать у него трон, и что этот трон она была обязана передать ему по достижении совершеннолетия.

Павла не информировали о тайнах его рождения, ведь эта тайна была тайной правящей династии, которая уже перестала быть династией Романовых по сути и оставалась таковой лишь по названию. В сохранении этой тайны были заинтересованы все противоборствующие силы, поскольку тайные общества не хотели неуправляемого хаоса, они стремились к хаосу, управляемому ими, а для того нужно было сохранить пока видимость самодержавия, оставив царя самодержцем лишь по имени, но править вместо него.

Портрет великого князя Павла Петровича. Художник А. Рослин

Павел Петрович хорошо запомнил ту страшную июньскую ночь, когда его жизнь и жизнь его матери висели на волоске, или, по крайней мере, висела на волоске их свобода. Но постепенно Никите Панину, который, кстати, сам дрожал за себя и своего воспитанника, поскольку именно на цесаревиче завязывалась вся его перспектива, удалось всё перевернуть с ног на голову и из усопшего Петра Фёдоровича, теперь не опасного, сделать великомученика. Цель – обвинить Екатерину в жестокости, в том, что её ничто не остановит, если понадобится отстоять свою власть. Что она вполне может и его, своего сына, устранить.

Верил ли Павел? Трудно сказать. Панина он по-своему уважал, даже любил. Борис Башилов очень точно выразился: «По благородству своего характера, Павел, с детства окружённый масонами, не догадывался об истинных тайных целях мирового масонства, считал, что масоны – добродетельные люди, желающие добра людям. Но потом у Павла, видимо, зародились какие-то подозрения. Известно, что, когда к нему однажды опять приехал Баженов, он расспрашивал его, а не имеют ли масоны каких-нибудь тайных целей. Баженову удалось убедить Павла, что масоны не имеют никаких дурных замыслов, что их цель высока и благородна – братство всех живущих на земле людей. «Бог с вами, – сказал тогда Павел, – только живите смирно».

Цесаревичу Павлу всё подавали в извращённом виде, стараясь убедить, что императрица-мать совершила преступление, отняв престол у мужа и не отдав его сыну.

Дальше – больше. Решили привлечь его к заговору против императрицы. Подослали к цесаревичу сына графа Петра Ивановича Панина.

Фрейлина двора, мемуаристка и художница Варвара Николаевна Головина, урождённая Голицына (1766–1821), хорошо осведомлённая о том, что происходило при императорском дворе, в том числе и при малом дворе, писала в своих «Воспоминаниях»:

«Граф Панин, сын графа Петра Панина, ни в чём не похож на своего отца, у него нет ни силы характера, ни благородства в поступках; ум его способен только возбуждать смуты и интриги. Император Павел, будучи ещё Великим Князем, выказал ему участие, как племяннику гр. Никиты Панина, своего воспитателя. Граф Панин воспользовался добрым расположением Великого Князя, удвоил старание и угодливость и достиг того, что заслужил его доверие. Заметив дурные отношения между императрицей и её сыном, он захотел нанести им последний удар, чтобы быть в состоянии удовлетворить потом своим честолюбивым и даже преступным замыслам. Однажды… он испросил у Великого Князя частную аудиенцию для сообщения ему самых важных новостей. Великий Князь назначил, в каком часу он может прийти к нему в кабинет. Граф вошёл со смущённым видом, очень ловко прикрыл своё коварство маской прямодушия и сказал наконец Великому Князю с притворной нерешительностью, будто пришёл сообщить ему известие самое ужасное для его сердца: дело шло о заговоре, составленном против него Императрицей-Матерью, думали даже посягнуть на его жизнь. Великий Князь спросил у него, знает ли он заговорщиков, и, получив утвердительный ответ, велел ему написать их имена. Граф Панин составил длинный список, который был плодом его воображения. «Подпишитесь», – сказал затем Великий Князь. Панин подписался. Тогда Великий Князь схватил бумагу и сказал: «Ступайте отсюда, предатель, и никогда не попадайтесь мне на глаза». Великий Князь потом сообщил своей матери об этой низкой клевете. Императрица была также возмущена ею, как и он». К сожалению, впоследствии он всё-таки простил этого негодяя.

Но это была просто попытка скомпрометировать Екатерину в глазах Павла. Делались и решительные предложения выступить против неё. Павел отверг их. Он не считал возможным выступить против матери.

И тогда масоны попытались отравить цесаревича. Русский военный деятель, историк Николай Карлович Шильдер (1842–1902) рассказал об одном таком эпизоде:

«Когда Павел был ещё великим князем он однажды внезапно заболел; по некоторым признакам доктор, который состоял при нём (лейб-медик Фрейганг), угадал, что великому князю дали какого-то яда, и, не теряя времени, тотчас принялся лечить его против отравы. Больной выздоровел, но никогда не оправился совершенно; с этого времени на всю жизнь нервная его система осталась крайне расстроенною: его неукротимые порывы гнева были не что иное, как болезненные припадки, которые могли быть возбуждаемы самым ничтожным обстоятельством».

Да, забегая вперёд, необходимо признать, что вспыльчивость Павла, его резкость и жёсткость, иногда внезапно проявлявшиеся, не плод воображения. Таковы последствия отравления, но и тут нужно сделать некоторые уточнения.

Вот что вспоминал о таких припадках Павла уже императора, князь Лопухин, родной брат его фаворитки Анны Лопухиной, в замужестве Гагариной:

«Император бледнел, черты лица его до того изменялись, что трудно было его узнать, ему давило грудь, он выпрямлялся, закидывал голову назад, задыхался и пыхтел. Продолжительность этих припадков не всегда одинакова. …Когда он приходил в себя и вспоминал, что говорил и делал в те минуты, и когда из его приближённых какое-нибудь благонамеренное лицо напоминало ему об этом, то не было примера, чтобы не отменял своего приказания и не старался всячески загладить последствия своего гнева».

Так что клеветники, распускающие слухи о сумасшествии Павла и его жестокости, прежде всего лицемеры. Ведь черты характера, которые они порицали и о которых трубили, всё утрируя и преувеличивая, по их же вине и возникли.

Лопухин сделал вывод: «Раздражительность Павла происходила не от природы, а была последствием одной попытки отравить его».

А ведь на самом деле Павел Петрович, по отзывам многих современников и, что важно, зарубежных дипломатов, которым не было резона приукрашивать что-то, был человеком высоких достоинств.

Посланник прусского короля Фридриха II в России граф Виктор Фридрих фон Сольмс (1730–1783) писал о цесаревиче:

«Хотя он невысокого роста, но очень красив лицом, весьма правильно сложен, разговоры и манеры его приятны, он кроток, чрезвычайно учтив, предупредителен и весёлого нрава. Под этой прекрасной наружностью скрывается душа превосходнейшая, самая честная и возвышенная и, вместе с тем, самая чистая и невинная, которая знает зло только с отталкивающей его стороны и вообще сведуща о дурном лишь насколько это нужно, чтобы вооружиться решимостью самому избегать его и не одобрять его в других. Одним словом, невозможно довольно сказать в похвалу Великому Князю».

Так что и далеко не все портреты отражают действительность. Многие ведь написаны уже после гибели Павла Петровича, и написаны явно по заказу врагов России, – нужно же было и с этой стороны добавить ушат дёгтя в образ одного из лучших государей России.

«…Будьте снисходительны к человеку, любящему вас»

Когда ещё не прошли опасения за его жизнь, когда он опасался, что не удастся выпутаться из этой ситуации, Павел Петрович написал письмо императрице Екатерине:

«Мне надлежит совершить пред вами, государыня, торжественный акт, как пред царицею моею матерью, – акт, предписываемый мне моею совестью пред Богом и людьми: мне надлежит оправдать невинное лицо, которое могло бы пострадать, хотя бы негласно, из-за меня. Я видел, как злоба выставляла себя судьею и хотела дать ложные толкования связи, исключительно дружеской, возникшей между m-elle Нелидовой и мною. Относительно этой связи клянусь тем Судилищем, пред которым мы все должны явиться, что мы предстанем пред ним с совестью, свободною от всякого упрека, как за себя, так и за других. Зачем я не могу засвидетельствовать это ценою своей крови? Свидетельствую о том, прощаясь с жизнью. Клянусь ещё раз всем, что есть священного. Клянусь торжественно и свидетельствую, что нас соединяла дружба священная и нежная, но невинная и чистая. Свидетель тому Бог».

Цесаревич не лукавил. Его связывала с Нелидовой добрая дружба. Разве может нелицемерно верующий человек призывать в свидетели Бога и тут же лгать? Нет, не может. А Павел был истинно верующим. Его письма к Нелидовой лучшее свидетельство этого:

«В ком заключается высшее благо, если не в Том, Кому я полагаю своё счастие поручать вас на каждом шагу моём в течение дня? Смею это высказать: связи, существующие между нами, их свойства, история этих отношений, их развитие, наконец, все обстоятельства, при которых и вы, и я, провели нашу жизнь, – всё это имеет нечто столь особенное, что мне невозможно упустить все это из моей памяти, из моего внимания, в особенности же в будущем… По моему мнению, я своею книгою делаю вам великий подарок, ибо заставляю вас думать о Боге, чтобы ещё более вас к Нему приблизить. Тем самым я и себе делаю величайший, истинный подарок. Таков мой способ любить тех, которые мне дороги; пусть отыскивают во всем этом что-либо преступное. Читайте, добрый друг мой, открывая книгу по произволу и на удачу: не наблюдайте ни времени, ни правил, но, когда явится на то желание. Простите мне все это; будьте снисходительны к человеку, любящему вас более, чем самого себя, и в этом духе примите все. Единому Богу известно, насколько и во имя чего вы мне дороги; призываю на вас самые святые Его благословения и остаюсь весь ваш, слуга и друг».

Нелидова на протяжении сложного периода лечения, когда чаша весов могла качнуться в любую сторону, была рядом с цесаревичем. И после выздоровления Павел Петрович в знак благодарности подарил её родителям 2000 крестьянских душ.

Несколько смягчилась в отношении фрейлины и Мария Фёдоровна, во всяком случае, явных недружелюбных выпадов против неё не делала. Тем более она видела, как сердился цесаревич, если она выказывала дурное отношений к фрейлине.

А между тем медленно назревала проблема, развязка которой была неминуема. Ведь у Павла, кроме детей в законном браке, был, как помнится, и внебрачный сын от фрейлины Софьи Чарторыйской, урождённой Ушаковой.

Судьба внебрачного сына

О Симеоне Афанасьевиче заботу проявили особую. Гриневич пишет:

«Восьми лет Симеона отдали в престижную Петропавловскую школу в Санкт-Петербурге и, «чтобы он не догадался о причине этого предпочтения», выбрали ему в товарищи «не важных лиц». По окончании школьного курса его перевели в Морской кадетский корпус, выйдя из которого он был произведён в мичманы и… успел поучаствовать в боевых действиях против шведов под началом капитана Травакина».

Флотом командовал адмирал Василий Яковлевич Чичагов (1726–1809). В боевых действиях на корабле «Ростислав» участвовал его сын Павел Васильевич Чичагов (1767–1849), в будущем автор записок, посвящённых разоблачению клеветнических нападок на Екатерину Великую, и, что очень интересно и на чём мы ещё остановимся, друг того, кто в 1801 году вступил на российский престол с помощью цареубийства императора Павла I.

Симеон Великий принял участие в русско-шведской войне 1788–1790 годов. Этот факт тоже чрезвычайно важен в связи с последующими событиями царствования императора Павла I.

Война была развязана Швецией 21 июля 1788 года при непосредственной поддержки Англии, Голландии и Пруссии. У России хотели отобрать области, возвращённые в её лоно в 1721 году по Ништадтскому мирному договору, по итогам Северной войны, и в 1743 году, по Абоскому мирному договору, закрепившему победу в русско-шведской войне 1741–1743 годов.

Шведы, вооружённые и оснащённые Англией, внезапно напали на русский флот, имея двойное численное превосходство. Одной из задач они ставили разоружение русской эскадры под командованием С. К. Грейга. Однако русские моряки нанесли неприятелю поражение в Гогландском морском сражении 1788 года. Затем, в 1799 году, шведов разбил В. Я. Чичагов в Роченсальмском (1799) и Красногорском (1790) морских сражениях. В мае 1790 года русский флот нанёс неприятелю самое ощутимое поражение у Ревеля и Красной Горки, заблокировав шведов в Выборгской бухте. Но им удалось вырваться из блокады с большим трудом и ощутимыми потерями. После Выборгского сражения Швеция была уже не в состоянии воевать с Россией и запросила пощады. 3 августа был заключён Верельский мирный договор. Довоенные границы были сохранены.

Морское сражение при Выборге 29 июня 1790 года. Художник И. К. Айвазовский

В ту пору существовала традиция направлять с победными реляциями в столицу наиболее отличившихся офицеров. После одной из побед в Санкт-Петербург был послан с реляцией именно Симеон Великий.

Гриневич сообщает:

«Травакин, видимо, знал семейную тайну Симеона Великого и, посылая к императрице, наверняка рассчитывал на более благосклонное отношение к своему докладу».

Императрица, несомненно, поняла, кто прибыл с донесением о победе над шведами, ведь Симеон в детские годы был под её присмотром. Гриневич отмечает в книге, что, принимая из рук Симеона донесение о сражении, государыня сказала:

«Какоф молодец! Софсем точь-в-точь».

Конечно, она имела в виду своего любимца Александра, на которого был так похож Симеон. И в этом нет ничего удивительного: ведь они – дети одного отца.

Здесь нужно добавить, что в истории известны случаи, когда дети в династии Романовых бывали похоже друг на друга как две капли воды. И такое происходило не случайно, а словно по какому-то Высшему Промыслу, поскольку оказывало влияние на происходящие события. Впрочем, в двух словах об этом не расскажешь.

Гриневич сообщает далее, что «в качестве поощрения за отличную службу Симеон был произведён в лейтенанты и в числе других отличившихся офицеров отправлен в Англию на учёбу». То есть оказался в рассаднике зла, где его и прибрали к рукам те, кто хотел нанести очередной удар русской правящей династии. Ведь устранение Павла Петровича было организовано именно Англией и на английские деньги. В Англии же была проведена соответствующая обработка и Симеона Великого. Эту карту планировали разыграть враги России, управляемые Англией. А пока продолжалась клевета на императрицу-мать.

Конечно, Павлу никто не только не говорил, но даже и не намекал на то, что его настоящий отец по крови камергер Сергей Васильевич Салтыков. Его убеждали, что мать, отняв престол у его отца, императора Петра III, приказала убить его в Ропше, что и содеяли братья Орловы вместе с Потёмкиным, оттого и возникла неприязнь у цесаревича и к Орловым, и к Потёмкину.

Но что же было на самом деле. Как погиб отец цесаревича?