Текст книги "Желтые слезы дьявола"

– Почтенный Дух огня,

Добрый и отзывчивый,

Бырджа бытык,

Хатан Тэмерийэ,

У кого седая голова,

Пепельная грудь!..

Потом стал обращаться к Духу озера:

– Благодарствую тебя, старче Кюех Боллох, Дух священных озер и рек, соблагови, прошу, нам удачу и в будущем. Попотчую и тебя вкусной едой… Не отворачивайся от нас, преподнеси нам свои дары, и мы в ответ будем одаривать тебя.

Язычки пламени затрепетали от жирных кусочков.

– Кюех Боллох доволен, – с удовлетворением промолвил Лахсы, и они с Прохором начали наслаждаться наваристой ухой.

– Зачем Вы делаете это каждый раз, Лахсы? – спросил Прохор, не переставая удивляться ритуалам.

– Так заведено у нас издавна. Кто не соблюдает обычаи, от того отворачиваются Духи…и не будет ему удачи. Вот, например, Бай Байанай, Дух леса и охоты – богатый мехами старик с рыжими волосами, приносящий нам удачу во время охоты – он очень обидчив. Мы должны благодарить Мать-природу за дар, которым она нас поддерживает. Ведь когда что-то берешь – ты должен что-то отдать взамен. Только худые люди берут силой, ничего доброго не давая в ответ…

Мы живем на этой Земле уже давно и Мать-природа дает все, что нам нужно. Но зачем брать больше, чем тебе надо? Посмотри на наших братьев – на зверей и птиц. Разве волк, гоняясь за добычей, убивает больше, чем он может съесть? Или медведь убивает себе подобного, чтобы набивать себе брюхо вволю ягодами или рыбой? Или сокол, падая камнем с неба, истребляет больше зайцев, чем нужно ему для пропитания? Мать-природа даст тебе все, что нужно, но не преступай черты, ибо тогда ты делаешь ей больно.

Не надо убивать сто соболей, если тебе достаточно десяти, чтобы укрыть свое тело от холода. Не надо убивать двадцать сохатых, если для пропитания долгой зимой достаточно всего одного…

Тишина озера, сытный ужин располагали к задушевной беседе, и Прохор задавал Лахсы вопрос за вопросом о нравах и быте саха-уранхаев. Юноша слушал спокойный умиротворяющий голос не старого еще мужчины и смотрел на гаснущие угли костра.

Вдруг Лахсы потянулся к поясу и снял с него свой нож. Будто немного подумав, он протянул его Прохору.

– Хочу подарить тебе нож. Негоже мужчине ходить за рыбой и на охоту с пустыми руками,– негромко сказал Лахсы и вытащил клинок из ножен.

Прохор видел у многих якутов такие ножи – без гарды и острые, как бритва. Он спросил у Лахсы:

– Почему у вас ножи такой диковинной формы?

Лахсы сжал рукоять ножа и также неторопливо стал объяснять:

– Такие ножи у саха-уранхаев с незапамятных времен. Он повторяет форму расщепленной берцовой кости. Ты видишь большой прокованный дол? – и провел пальцем по впадине клинка с правой стороны и продолжил: – Он делается, что сберечь драгоценный металл. Ну и нож с ним становится легче и тверже. Правильный нож саха, упав в воду, не тонет. А стоит вертикально в воде, упираясь в дно и позволяя хозяину быстрее найти его. И точится клинок только с левой стороны. Если будешь точить его с другой стороны, то испортишь нож. Я потом научу тебя. Возьми его, надеюсь, он послужит тебе долго…

Растроганный Прохор взял нож и благодарно посмотрел на Лахсы.

В один из осенних дней в алас семьи Лахсы въехал всадник – один из приближенных боотуров Чаллайы. Подъехав к жилищу он, не слезая с невысокого коренастого коня, крикнул Лахсы:

– Глава ууса вызывает к себе этого длинноносого!– громким голосом сказал боотур, грозно глядя на Лахсы и Прохора из-под своего шлема.

Лахсы подбадривающее хлопнул по спине юноши и взглядом попросил его следовать за конным боотуром. Прохор, немного поколебавшись, понуро пошел за лошадью всадника, который направился в сторону аласа главы ууса.

Так Прохор в сопровождении всадника дошел до летней огромной урасы Чаллайы, сделанной из коры березы и гордо возвышавшейся среди просторного аласа. Казалось, солнце отдало свой золотистый цвет и тепло, которое исходило со стен берестяной урасы, покрытой замысловатыми узорами. Внутри урасы собрались лучшие люди ууса, сидящие за невысокими столами с яствами.

В центре жилища на мехах сидел Чаллайы, испытующе глядевший на Прохора, который выдержал строгий взгляд и не отводил своих глаз.

– Я смотрю, ты вполне здоров, и, как сказал Лахсы, уже вполне понимаешь и говоришь на нашем языке. Присаживайся за стол – испей с нами кумыса и расскажи о себе, – промолвил Чаллайы.

Прохор кивнул, дав понять, что ему понятны слова вождя уранхаев. Немного робея, он присел за невысокий деревянный столик, уставленный скромной едой и питьем.

Дав Прохору поесть и утолить жажду, Чаллайы начал говорить:

– Вы пришли к нам с войной. То, что отряд твой разбит полностью – ты уже наслышан от Лахсы. Наш род приютил тебя. Мы выходили тебя после ранения, дали тебе кров и пищу. Как бы ни горели ненавистью наши души, но убить раненого и беспомощного – это не в наших обычаях.

И вот теперь, когда ты понял кто мы такие, стал понимать наш язык, то хотели бы знать – откуда ты родом, что привело вас – воинственных чужаков – к нам?

Прохор вздохнул, немного помолчал. Глаза его стали отстраненными: мыслями он был далеко на своей родине. С трудом подбирая слова на языке уранхаев, он стал рассказывать о Москве, которая застроена каменными чертогами. О ярмарках, которые проводятся по праздникам, о высоких и величественных церквях, славящих его Бога – Христа. Как большие толпы людей празднуют Пасху и пришествие весны, красочными и нарядными волнами растекаясь по улицам большого города.

О рудниках на окраинах своей Земли, где добывается серебро и уголь, о ремесленниках, которые делают искусные поделки, об огромной и воинственной рати, которую в состоянии собрать Земля Московская…

Начал свой сказ Прохор неспешно, но по мере того, как явственно стали вставать перед ним картины его родины, речь его стала быстрее и оживленнее. Словно слагал былину о своей великой стране: так стал рассказывать Прохор.

– Н-но! – возгласы изумленных рассказом уранхаев местами перемежали рассказ Прохора.

Молчали лишь главы ууса Чаллайы и великая удаганка, и все более хмурыми становились их взгляды.

– Хватит! – вдруг негромко, но твердо перебил Прохора Чаллайы.

Присутствовавшие уранхаи дружно повернули к нему свои головы.

– Ты достаточно сказал! А мы внимательно тебя выслушали. На сегодня, пожалуй, хватит. Мы позовем тебя еще раз – хотим знать как и на какое расстояние стреляют эти ваши железные палки. Сейчас ты свободен, возвращайся к Лахсы.

Юноша послушно встал и пошел к выходу. Присутствующие проводили его взглядом, и как только Прохор вышел, разом заговорили.

Страх, изумление перед большим и великим народом, живущим далеко на Западе – была основной темой разговоров. Уранхаи, перебивая друг друга, пересказывали и обсуждали слова Прохора.

Чаллайы поднял руку и разговоры затихли.

– Кто хочет говорить? Что думаете после этого рассказа длинноносого? – молвил глава ууса.

Дьукайа-Великая удаганка подняла свои большие глаза и начала говорить:

– Позволь мне сказать, Чаллайы! Вижу я, что демоны в человеческом обличии послали этого парня и его отряд, который погиб в сражении. Это первый, но не последний отряд. За ним придут еще другие, еще более многочисленные и вооруженные до зубов…

Отцы ууса, храбрые воины, не раз проливавшие кровь, закаленные в боях и походах, мрачно опустили свои головы: страх перед будущим незаметно влез в их души, растекаясь и наполняя жилы уранхаев. Удаганка продолжала:

– Они будут приходить снова и снова, пока не захватят нас. Ослепленные своей жадностью, они опустошат нашу Землю, уйдет вся дичь и умрет рыба в наших реках. В поисках подземных сокровищ сделают они колодцы в Нижний Мир и выпустят абаасы в Срединный Мир. И будет тьма, в которой люди будут искать злато – желтые слезы абаасы…

Гнетущая тишина повисла в урасе. Люди терзались вопросом и словно озвучивая мысли всех собравшихся, кто-то из уранхаев на выдохе спросил:

– И что нам теперь делать?

Десятки глаз устремились на прорицательницу. Эти глаза вопрошали и жаждали ответа.

– Недаром говорят: что убежало – не догонишь, что окончилось– не почерпнешь, что порвалось – не срастишь. Осталось только верить! – полушепотом ответила Дьукайа.

Изумленный шепот пронесся над столами в урасе: «О чем она говорит? Во что верить и зачем?».

Дьукайа подняла свои глаза и уже твердым, непререкаемым голосом продолжила:

– Надо верить. Верить в ценности, данные нам Матерью-Природой. Верить в своих близких и свой народ. Эта вера позволит нам жить дальше, не отступать от своих убеждений. Эта вера позволит сохраниться нам и продолжить свой род…

Незаметно среди трудовых будней пришла зима. Потянулись длинные зимние ночи. Солнце вставало на короткое время и, словно испугавшись стужи, нависшей над Землей саха-уранхаев, быстро пряталось за горизонтом. В жарко натопленном балагане играли дети. Женщины хлопотали над варевом. Лахсы все так же мастерил луки, а Прохор стараясь быть полезным – научился делать подаренным ножом стрелы.

Лахсы, глядя как парень неумело делает стрелы, улыбался весь своим морщинистым лицом и дружелюбно подзуживал его:

–Молодец, молодец, работай! Ведь как у нас люди говорят, работающему – жир, а спящему – вода!..

Однажды Прохор предложил Лахсы поставить кузницу и самим делать железные наконечники и ножи.

На что Лахсы испуганно замахал на Прохора руками и шепотом поведал историю происхождения железных изделий:

– Кует их мастер-кузнец Масар Уус, который живет с подмастерьями в районе реки Верхней Буотамы. И он сильнее многих шаманов. Сильнее потому, что ему подчинена могучая сила огня и дано великим Кудай-Бахсы искусство создавать из непритязательного рыжего камня великолепное оружие и предметы быта!

И если ты, чужак, попытаешься стать его конкурентом и соперником, то это не понравится Высшим силам и его роду. Даже не думай об этом!

Иногда посреди длинных зимних ночей, когда Бык Стужи сковывал реки и леса, случался праздник – когда в балаган Лахсы приходил седой, как лунь, олонхосут. В балаган набивалось гостей от мала до велика со всех близлежащих аласов.

А олонхосут почти три ночи напролет повествовал сказания о великих боотурах, их красивых женах и их борьбе с чудовищами, одним только даром живого слова искусно перемещая своих слушателей в три – Верхний, Срединный и Нижний – миры. Маленькие мальчики и девочки, открыв рты, слушали сказителя, с изяществом плетущего кружевной узор своего повествования.

Слова олонхосута, словно удары бубна шамана, медленно окутывали слушавших:

– Начну я сказание свое о прошедших днях!.. Прошлое ушло навсегда, но оставило настоящему легенды о великих воинах. Навсегда отошли в мир иной великие боотуры, напоив землю своей кровью, но оставили нам свои имена и предания об их подвигах…

Великий и могучий жил народ саха-уранхаев на своей южной прародине. Беспечно ходили по бескрайним просторам тучные стада. Весел и счастлив был наш народ. Женщины-красавицы рождали сильных и здоровых детей. Не переводилась еда на сандалы, и песни неслись над нашими поселениями.

Но поднялась черная туча: налетели несметные враги. Многих доблестных воинов саха убили они, обесчестили наших женщин и побросали в огонь детей. Горе и страдания пришли на нашу Землю – мы стали рабами злых правителей и живые позавидовали мертвым. Стон стоял на благословенной Земле саха-уранхаев…

Голос олонхосута наполнился рокочущей силой, который продолжал нараспев повествовать:

– Но нашелся храбрый и мудрый человек среди саха-уранхаев и сказал он: «Мы никогда не были рабами – и не будем ими! Надо искать лучшую долю в других местах. И если мы стали рабами, то дети наши никогда не будут таковыми!». И пошли саха-уранхаи на Север, в страну белого снега и холода искать лучшую долю. Много десятков лет вел их этот смелый человек через бурные реки и девственные леса. Когда умер он от старости, его сын, а потом и правнуки продолжали этот Великий поход, оставляя за собой выбеленные ветрами и дождями кости соплеменников.

Страдания и лишения преследовали народ саха– уранхаев, но стали забывать они дни коленопреклонного и постыдного рабства. И снова стали рождаться сильные и выносливые дети, которые не знали других слов, кроме как Честь и Свобода! Навсегда стерлось из памяти поганое ярмо рабства и нашли они эту обетованную Землю…

Олонхосут замолчал. Молчали и собравшиеся вокруг него люди. Сказитель медленно потянулся к чаше с водой и испил из нее, промочив горло, и готовый продолжить сказание. Молчал и Прохор: он не смел нарушить эту щемящую паузу. Перед его мысленным взором пронеслись скакуны, напоминая о степных просторах забытой и благословенной южной прародине саха– уранхаев, и исчезли.

Живя с этими простыми людьми бок о бок, разделяя с ними пищу и кров, он стал понимать их. Простота и одновременно величие этих людей заключались в том, что они умели любить жизнь и жили в согласии с Матерью-природой…

Глава 6.
Любовь

Невиданной на земле красотой

Дивно заблистала она,

Словно ласковый летний день,

Улыбкою засияла она.

Величава, как лебедь,

Как стерх стройна,

Словно солнце полдня светла,

Словно полный месяц ясна…

Потом пришла весна, а за ней и лето. В один из жарких дней, когда домашняя работа была сделана, Прохор с Татыйык с гурьбой детей и собаками отправились на прогулку. Они пересекли обширную поляну и поднялись на взгорье. Воздух, чистый и свежий, наполнял легкие так, что хотелось жить. В траве то тут, то там слышался стрекот кузнечиков, с жизнерадостной яростью потирающих свои лапки и взлетавших при приближении людей.

Прохор незаметно смотрел на Татыйык, ее щеки раскраснелись, красивые и густые косы разметались, и парень невольно залюбовался ею. Полынь дала свежие нежные ростки. Прохор сорвал несколько стебельков, растер их пальцами, и воздух наполнился резким запахом диких трав. Татыйык, шутя, вырвав пучок полыни, бросила в него. Дети бросились подражать ее примеру и Прохор, изображая из себя былинного воина, уворачивался от «стрел», с хохотом отбивался и нападал на «противников». Собаки внезапно нырнули в кусты: учуяли зайца. Но затем вернулись – заяц оказался проворнее, и собаки, устыдившись, снова приплелись к Татыйык. «Фу, неловкие!» – со смехом пристыдила она их и стала теребить холки.

Эта шумная компания продолжала взбираться на гору. Из небольшой расщелины на них накинулся дневной ветер, взъерошил им волосы, парусом вздул рубашки. Ветер пел на вершинах холмов и дымчатые клубочки облаков быстро неслись на восток. Наконец, поднявшись на холм, они увидели обширную долину, окинули взглядом просторы реки и девственный лес, протянувшийся до горизонта. Дети побежали наперегонки вниз к подножию сопки, состязаясь кто быстрее. И Прохор с Татыйык остались вдвоем.

Где-то вдалеке стала куковать кукушка. Прохор мысленно спросил ее:

– Сколько лет мне еще жить, кукушка?

Птица, словно получив одобрение, щедро отмеряла Прохору многие десятки лет жизни. Парень почувствовал всю полноту жизни, чувство свободы, находясь на вершине этой горы рядом с прекрасной Татыйык. Порыв ветра растрепал густые косы девушки, она движением руки попыталась утихомирить их и взгляд ее глаз упал на Прохора. Этот взгляд ласкал молодого парня, и как много читалось в нем…

Прохору показалось, что его коснулся огонь. Внезапно окружающий мир сузился до размеров вершины этой сопки и стал маленьким. Только он и она стояли на вершине всего мира. Татыйык вдруг стало трудно дышать, и парень словно почувствовал это и неожиданно обнял девушку.

Как будто невидимая преграда рухнула между ними. Татыйык охватило желание быть в этих крепких объятиях целую вечность, тем не менее в следующий миг она оттолкнула его и проговорила срывающимся голосом:

– Никогда больше не делай этого!

Прохор отдернул руки и не знал куда девать. Любовь к этой красивой и трепетной девушке распирала его, грудь его учащенно вздымалась и виноватые глаза ловили каждое движение Татыйык.

– Пойдем обратно домой,– уже тихо сказала Татыйык и они, не глядя друг на друга, стали спускаться с горы.

После того случая у них как будто появилась своя, только им известная тайна. Так два сердца, не сговариваясь, ни о чем не уславливаясь, без всяких слов потянулись друг к другу.

После напряженной дневной работы они гуляли по вечерам по берегу реки. Они вдыхали полной грудью прохладу, которую тянуло с реки и говорили обо всем. Татыйык с любопытством расспрашивала про мир Прохора, о их порядках и нравах. Ее интересовало все: как выглядят женщины в том мире, как празднуют и как отправляют в мир иной усопших.

Постепенно им стало не хватать этого общения, без этих разговоров становилось скучно. Работая целый день, они ждали завершения дня и быстро поев за общим столом, снова и снова убегали на берег реки.

И в этот раз, Прохор шел за Татыйык, которая легко шла впереди, иногда вполоборота наблюдая за ним. Солнце садилось, его блики, угасая, разбегались по всей глади реки. Постепенно вечерняя прохлада стала наполнять воздух, но молодым хотелось побыть еще дольше вдвоем.

Найдя удобное место, набрав сушняк, Прохор разжег костер прямо на песке у реки. Старые сучья топляка весело затрещали, дополняясь лишь плеском воды.

Песок еще не остыл, и молодые сели у костра, завороженно глядя на разгорающееся пламя. Красивое лицо Татыйык озарилось, и взгляд Прохора был полон восхищения и тепла, его глаза говорили о том, что пока не могли сказать уста.

Парень молчал. Ему доставляло удовольствие просто смотреть на девушку: видеть ее большие задумчивые глаза, смуглую шелковистую кожу на изящной шее, ее тонкие пальцы.

Татыйык почувствовала этот красноречивый любящий взгляд и пытаясь разрушить неловкую тишину, зарделась и сказала:

– Через десять дней будет наш праздник ысыах. Это самый радостный и ожидаемый праздник у саха! Это означает, что мы все благополучно выдержали испытание – перезимовали долгую холодную зиму, все живы и здоровы. В этот день наши Божества опускаются с Небес и становятся ближе, и алгысчыт за всех нас благодарит их за защиту от болезней и козней Нижнего мира и молит Божества, чтобы они ниспослали хороший травостой, чтобы все мы были живы-здоровы и скот был тучен… Ведь после этого великого праздника начнется летняя страда сенокошения… На ысыах приедут нарядные гости со всех близлежащих уусов, будут обряды кумысопития, танцы и игры боотуров… Ты сам все увидишь – как это красиво и празднично…

 
Там смех веселый гремел,
Там пир кумысный кипел,
Там игры шумные шли,
Там самые острые на язык
Пересмешники собрались;
Яркая пестрела толпа…
Самые красивые там
Отовсюду девушки собрались,
Лучшие юноши собрались,
Знатные гости съехались там.
 

Уже за несколько дней до ысыаха в доме у Лахсы царило радостное возбуждение: вытаскивались из потаенных уголков сундука и примерялись праздничные одежды, вычищались женские серебряные украшения и накладки на широком мужском поясе Лахсы.

Наконец день ысыаха настал. С утра Лахсы с супругой Аабый полушепотом в дальнем углу балагана стали спорить. Прохор, не подавая виду, улавливал отдельные слова их спора:

– Разве можно чужакам быть на этом празднике – совсем ты старый рехнулся, – сдавленно шептала Аабый.

– Он же уже понимает наш язык и наши обычаи. Он что – здесь один как пленник или изгой останется?! – в ответ негромко возражал Лахсы.

– А что Чаллайы скажет, если мы его приведем на ысыах?! Не понравится ему, а особенно не понравится это удаганке Дьукайе. Прогневаются они – мстить потом нам будут, – продолжала супруга Лахсы.

– Нехорошо это – он же работает с нами на равных. Несправедливо получается: как работать – иди впереди всех. А как на праздник – сиди один на пустынном аласе… Все, хватит со мной спорить – мы берем его с собой!..– поставил точку в споре мужчина.

Лахсы подошел к Прохору и сказал:

– Подготовься – ты идешь с нами на праздник. Аабый даст тебе мою старую, но еще хорошую одежду – переоденешься.

Прохор скинул с себя уже обтрепавшуюся старую, мешковатую одежду и стал надевать вещи Лахсы – добротные штаны и нарядную рубашку. Они были маловаты для Прохора и обтягивали его высокую мускулистую фигуру. Ворот рубахи открывал сильную загорелую шею, мощную грудь и большие рельефные руки. Мускулы под рубахой стали так отчетливо видны, что Лахсы с супругой залюбовались на него – настоящий сказочный боотур с пронзительно синими глазами на загорелом красивом лице. Залюбовалась Прохором незаметно для родителей и Татыйык.

После продолжительной подготовки и сборов, наконец вся семья Лахсы погрузилась в повозку, запряженную быком. Ждали только Татыйык. Хором стали звать ее домочадцы. Дверь их балагана приоткрылась, и девушка выпорхнула из жилища, как пуночка.

Для Прохора словно взошло солнце – ровдужье платье подчеркивало стройный стан девушки, серебряные украшения весело блестели, а большие глаза радостно светились на красивом лице.

Лахсы прикрикнул на быка и повозка, издав скрипучий звук, не без усилий сдвинулась с места и покатила в сторону угодий главы ууса Чаллайы.

Почти полдня повозка медленно преодолевала путь между аласом Лахсы и аласом Чаллайы. Наконец она, скрипя, медленно въезжала на обширный и зеленый алас главы ууса.

Прохор увидел огромную долину, всю залитую солнечным светом. Словно зеленый ковер ее устилала изумрудная трава. Марево поднималось над обширной долиной, высоко в небе парил одинокий орел и везде, где хватало глаз стояли белые шатры-ураса, окруженные многочисленными людьми. Далеко по всей округе разносился ароматный дым костров, над которыми кипели котлы с вкусно пахнущим варевом.

Прохор, уже давно не видевший такого количества людей в одном месте, был поражен.

Повозка приближалась к белым ураса. Нарядно одетые люди – мужчины и женщины – ходили между красивыми берестяными шатрами-ураса, разбросанными по всему этому обширному аласу. Люди неспешно обходили поляну, встречали близких и дальних соседей, останавливались и, соскучившись за долгую зиму, делились новостями, вели разговоры.

Радостно возбужденный Лахсы стал торопить быка до места, где они должны были установить свою походную урасу. То тут и там, красиво одетые люди здоровались с Лахсы – и он в ответ им радостно кричал слова приветствия.

Тут же сородичи замечали в повозке Прохора, с непривычными для их глаза белыми волосами, большим носом и голубыми глазами. И настороженно начинали шептаться, кидать изумленные взгляды на чужака.

Лахсы направил повозку к самому высокому и богато украшенному шатру – к урасе Чаллайы, пояснив:

– Надо, чтобы глава определил место для нашей урасы и дал согласие на присутствие Прохора.

Доехав до огромной вблизи урасы Чаллайы, Лахсы неторопливо прошел внутрь.

Конической формы шатер из белоснежной бересты высотой с самую высокую лиственницу уходил высоко вверх. Золотой свет, источаемый внутренней стороной коры бересты, пронизал все пространство урасы. Чистый и свежий воздух витал над богатым убранством.

На расстеленных шкурах волков и медведей стояли столы на коротких ножках, ломившиеся от яств. Большие жирные караси величиной с тазик, огромные блюда с дымящимися паром горами свежего мяса с желтым салом на вертелах, перемежаемые искусно изготовленными деревянными сосудами на ножках-чоронами, манили к себе. За столом сидели многочисленные гости, богатство одежд которых выказывало: это собрались главы родов со всех ближних и дальних уусов. Во главе этого стола восседал Чаллайы, одетый в меха рыси и соболей, окруженный близкой родней.

– О, мой дальний родственник прибыл – Лахсы,– заметив вошедшего, радушно воскликнул Чаллайы, жестом приглашая Лахсы занять место за праздничным столом. – Располагайся, будь как дома – отведай вкусного мяса и выпей освежающего кумыса с дороги.

Лахсы глубоким кивком головы поблагодарил главу ууса.

– Ну как Лахсы, какие новости? Что нового у тебя? – громко спросил глава ууса.

– Благодарю, Чаллайы! За приглашение, за защиту, которую ты нам всем даешь! – ответил Лахсы, пытаясь перекричать шум трапезы. Пригубив кумыса из большого чорона, спросил: – Зашел спросить: где нам с семьей поставить свою урасу?

– Найдешь там снаружи моего сына Боло, у него и спросишь. Он укажет тебе место рядом с нашей урасой: ты ведь наш родственник. А родственники, независимо от ранга, должны держаться рядом, – благодушно ответил Чаллайы.

– Еще раз благодарствую, Чаллайы! Ты настоящий глава ууса – благоразумный, сильный и справедливый, – сказал Лахсы, скрестив руки на груди.

Довольный Чаллайы засмеялся, засмеялись и гости, сидевшие за богатым праздничным столом.

– Так выпьем благородного кумыса, мои друзья, за наш и родственные нам роды! – воскликнул Чаллайы, поднимая сильными руками исполинского размера чорон.

– Выпьем! – вторили ему почетные гости и их нарядные супруги.

Гости выпили и стали шумно разделываться с обилием яств, которые безостановочно подносили молодые девушки.

– Чалла-айы! – обратился снова к главе ууса Лахсы. – У меня еще один вопрос.

– Говори! – смеясь, ответил Чаллайы, крепкими белыми зубами раздирая кусок мяса.

Лахсы, немного поколебавшись, спросил:

– Я привез с собой чужака…Дозволь ему быть на нашем празднике?

Шум трапезы сразу затих – тишина нависла в огромной светлой урасе. Гости смотрели на Лахсы, некоторые с едой во рту, перестав жевать и пить. Потом перевели взгляд на Чаллайы.

Чаллайы отбросил недоеденный кусок мяса и нахмурил брови. Повелительно сжал губы и бросил быстрый взгляд на Лахсы, от которого у того пошел холодок по спине. Как будто заострился подбородок у Чаллайы, четко очерченные губы рта были сомкнуты. Глава ууса думал. Когда тягостная тишина стала уже всем присутствующим невмоготу, Чаллайы твердым голосом произнес:

– Лахсы! Разве ты уже забыл, как они истребили весь род Батыка! Нет им прощенья: они вероломно пришли на нашу Землю, захотели отнять у нас все, что есть. Пусть теперь гниют на том аласе, где построили свою крепость и которую мы потом сожгли. Этому чужаку еще повезло: ты заступился за него, выходил его раненого и теперь разделяешь с ним свою пищу!

Чаллайы гневно посмотрел на сжавшегося и поникшего от упреков Лахсы. Потом оглядел взглядом присутствующих гостей, поднял глаза вверх на купол урасы и откинулся немного назад. Гнев и здравый смысл боролись в Чаллайы: мысли одна за другой наперебой скакали в нем, потом рассудил про себя: «Я должен быть великодушен: сила родоначальника ууса в его умении карать и в умении прощать…».

Приняв решение, переборов гнев, он стал спокойно говорить в полной тишине:

– Лахсы! Я уважаю тебя, и ты мой родственник. Случись это в какой-то иной день, я бы тебя не простил – ведь ты привел ко мне в дом этого вероломного чужака. Но сегодня праздник. Великий праздник единения с силами природы, с нашими Богами, наступления благословенных дней на нашу благодатную Землю. А праздник – он для всех праздник! Пусть чужак остается и увидит нашу силу. Увидит наши чистые помыслы и умение радоваться жизни! Уруй!

Гости, словно обрадовались столь благополучному решению вопроса, разом наполнили чороны, громко и слаженно прокричали:

– Уруй! Уруй-туску! Слава!

Лахсы облегченно выдохнул, снова кивнул Чаллайы и, благодарно скрестив руки на груди, вышел из урасы главы ууса.

Выйдя из урасы, он подмигнул Прохору, как закадычному другу, молодцевато запрыгнул на телегу и прикрикнул на быка.

Аабый полувосхищенно-полуукоризенно посмотрела на него и незлобно проворчала, глядя на своего лихого старика:

– Хех! Нашел себе друга под стать – все никак не успокоится, старый… Вот проказник!

Глядя, как влюбленно смотрит Аабый на отца, Татыйык засмеялась чистым и звонким смехом. Не удержался от хохота и Прохор, глядя, как гордо подбоченился Лахсы.

Старая телега, ведомая Лахсы, медленно покатила дальше. Радостный Лахсы затянул песню, выискивая глазами средь праздничной толпы Боло, чтобы определиться с местом для своей урасы. Повозка покатилась мимо тюсюлгэ – празднично украшенной обширной поляны, по краям которой были воткнуты чэчир-молодые березки; мимо коновязи с привязанной к ней молодой кобылой белоснежной масти.

Прохор мысленно про себя выдохнул: видимо, разрешили ему присутствовать на этом празднике. Он не ожидал увидеть здесь такое количество людей – радующихся и смеющихся саха-уранхаев всех возрастов. То тут, то там сидели и вели задушевные разговоры кучки людей, соскучившихся за долгую зиму друг по другу. Стайки детишек порхали между просторно расставленными ураса, запах вареного мяса и курений витал везде.

Наконец Лахсы приметил знакомую фигуру Боло и окликнул его. Высокий, жилистый, стройный, как дерево, празднично одетый сын главы подошел к повозке. Боло поприветствовал Лахсы, потом его взгляд, любуясь, остановился на Татыйык и вдруг опешил, увидев Прохора.

– Зачем ты его привел?! – спросил Боло, буравя ненавидящим взглядом Прохора.

Тот тоже не отводил глаз, и не мигая, также в упор смотрел на Боло. Татыйык положила свою ладонь на руку Прохора, словно успокаивая его. Этот невинный жест еще больше взбесил сына вождя.

– Боло! Твой отец разрешил ему быть на празднике. Покажи нам место – и мы, не теряя времени, начнем ставить свою урасу, – миролюбиво сказал Лахсы, пытаясь остановить опасное соперничество Боло и Прохора.

Постояв еще немного, поиграв желваками на мощных скулах, Боло резко выбросил руку, указывая на место и сказал, как отрезал:

– Там!

Лахсы веточкой подстегнул быка, и тот послушно потянул повозку к указанному месту.

Когда повозка отдалилась и Боло, отвернувшись, пошел дальше по своим делам, Прохор спросил Татыйык:

– За что они меня так ненавидят?

– Они не могут забыть своих убитых товарищей. И еще долго будут об этом помнить, – тихо ответила ему Татыйык.

– Прохор! Ты сейчас нам как старший сын, мы тебя несмотря ни на что в обиду не дадим, – слыша их разговор, вставил Лахсы.

Прохор замолчал, снова будто перебирая в голове события той, двухлетней давности – когда они прибыли на эту Землю, ослепленные желанием собрать больше мехов и найти золото…

Прибыв на место, Лахсы с семьей дружно стали спрыгивать с повозки, разгружать скарб и хлопоча над установкой урасы. Эти мирные заботы и предвкушение общего праздника затмили неприятный разговор с Боло, и снова семья Лахсы вместе с Прохором стали смеяться, иногда подтрунивая друг над другом.

Когда наконец легкая ураса была готова, Лахсы разжег огонь, угостил Дух огня, бросив в него сало, масло, что-то тихо ему приговаривая, и установил над костром котел. В котел бросили жирные куски мяса, установили небольшой стол-сандалы и забегали ребятишки, нагуливая аппетит.

Вольно и красиво было на этом аласе. Прохор вздохнул полной грудью, скрываясь, с нежностью посмотрел на Татыйык, которая, раскрасневшись, помогала матери готовить еду.