Текст книги "Наследники и оборотни Империй. Конспирологическая повесть"

– И когда вы собираетесь начать? Понимаю, что это совершенно секретная информация, но мы беседуем с вами уже не как представители государств, а как доверенные лица наднациональных структур…

– А мы уже начали. Во главе КГБ мы поставили еврея и будем вести его к занятию высшего партийно-государственного поста. Учитывая возраст и состояние здоровья, ему поручается найти себе смену и обеспечить плавное вхождение преемника во власть. Одновременно, поскольку верхушка пирамиды сконцентрирована в Москве, мы дали ему установку по разработке ленинградского куста влияния. Но в этом деле нужна поливариантность. Если даёт сбой одна схема, надо мгновенно включать запасную. Наряду с Китаем и СССР третьим центром моих усилий является Ближний Восток, откуда США получают нефть и где мы должны жёстко противостоять Москве. Плюс это вопросы самого существования Израиля, которого мы с таким трудом добились. Есть в вашем поле зрения перспективные люди, которых можно было бы выращивать, чтобы в свой час они взяли бразды правления в России?

– Да, есть один очень перспективный молодой человек, который работает на Ближнем Востоке корреспондентом советского радио – Евгений Примусов. Ну, вы знаете, корреспондент – это в большинстве случаев прикрытие. Возможно, именно через него мы будем налаживать отношения с Москвой. Ведь Кремль разорвал с нами дипотношения после недавней Шестидневной войны.

– А мы постараемся, чтобы КГБ вместе с МИДом поручил ему это директивно. И протестов арабских лидеров удастся избежать, потому что он будет лицо неофициальное. Если он толковый, его тоже можно выращивать: журналистика даёт засветку в широкой аудитории, но это вторая древнейшая профессия, к ней относятся не очень серьёзно; значит, его надо сначала двинуть в науку, сделать диссертации и учёные звания, затем выдвинуть в публичную политику, скажем, депутатский корпус, также поднимая на высшие должности в парламенте. И тогда он будет подготовлен (и принят общественным мнением) для занятия высоких постов в исполнительной власти. А что нас интересует в первую очередь? Дипломатия и разведка, область тайного знания и закулисной политики. Мы создадим кризисные ситуации, подыгрывая ему, а он выйдет из них молодцом…

– Всё это хорошо, но есть фактор времени и связанный с ним фактор здоровья. А если вы вложите в него столько усилий, а он не потянет – откажет почка или сердце, или возникнет онкология? Это пока ещё за рамками нашего влияния.

– Если человек становится избранным, это наследуется. Мы формируем династию, и с детьми и внуками уже набирать очки легче – на наследников работает аура великих предков. А пока они растут, мы можем использовать местоблюстителей или оборотней. То есть это не люди нашей избранной касты, а те, кого мы заставляем играть по нашим правилам, пока не представится момент вывести решающую фигуру. С ними проще – мы готовим им двойников, и любое невыполнение нашей воли приводит к физической замене, но никто ничего не подозревает. Есть нюансы в виде жён и детей, но мы работаем над этим. В Европе мы, например, намерены продвигать холостых и бездетных лидеров, они свободны от эмоциональной составляющей вроде «будущего для наших детей». Этой же цели служит и массовая на уровне мировой государственной политики пропаганда гомосексуализма и толерантности. Это программа на десятилетия, к тому же она ложится в наше стратегическое представление о сокращении населения Земли.

– Ну, хорошо, это тактические, хотя и очень масштабные задачи. А вот о стратегии поподробнее – что бы вы видели, как конечный результат своей деятельности?

– Конечного результата нет – картинка всё время меняется. Развалить Китай? Невозможно, но мы толкнём их на путь декоммунизации, реформ и конвергенции. Дэн Сяопин вполне подходящая фигура. У него нет таких амбиций и тяги к «культу личности», как у Мао, но он может прославить себя, как истинный Наследник китайских императоров в пору высшего расцвета. Развалить Советский Союз? Это более реально и я знаю, как и с кем это сделать. Хотя и здесь, как у астронавтов, нужны дублёры. Но могу сказать вам точно уже сейчас: мы отрежем Украину от России и стравим их. Без Украины Россия перестанет быть сверхдержавой. Мы уже сорок лет готовим в Канаде и США бандеровцев, которые пропитаны таким ядом ненависти, что отравят им несколько поколений. Мы будем разыгрывать карту сепаратизма, исламский фактор, кавказскую карту, у нас целая колода и подо всё неограниченный объём денег, который мы будем печатать. Вызывая недовольство паразитической Москвой, мы будем стараться отколоть Дальний Восток – сначала Приморье и Хабаровский край, потом Сахалин и Камчатку, возможно, Якутию с её алмазами и огромной территорией. Мы поставим своих евреев во главе Чукотки и, конечно, Биробиджана. Жить они могут хоть в Лондоне, но управлять должны так, чтобы постепенно очищать нужные нам земли от аборигенов, тем более, что там и так демографический кризис, который мы ещё более усугубим. И знаете, что – мы будем всемерно укрупнять города и прежде всего раздувать до гигантских размеров Москву с одновременной депопуляцией провинций. Только в столицу мы будем стягивать все деньги и рабочие места, заставляя провинциалов ненавидеть её. Когда население рассредоточено, с ним трудно воевать. А когда оно сконцентрировано, его проще накрыть или одной бомбой, или одной эпидемией. Если, а точнее когда, мы начнём бактериологическую войну, то именно города станут центрами заразы. К тому же жители будут полностью подконтрольны властям в плане перемещения, получения продуктов и денег, можно сеять панику, провести цифровизацию людей, а затем вакцинацию тем материалом, о котором никто не будет знать. Власти запретят им работать, разоряя мелкий и средний бизнес, а также обложат их всевозможными штрафами, люмпенизируя массы, как это в своё время делали большевики, только тоньше, под видом заботы об их здоровье и безопасности. Деревни и мелкие города должны умереть, как умерли маленькие удобные магазины под натиском гипермаркетов.

– А сателлиты? Та же федеративная Югославия, исторические русофилы.

– Одновременно мы начинаем эрозию социалистического лагеря. На моих гарвардских семинарах я готовлю это уже много лет, подбираю людей. То, что мы попробовали в 1956 году в Венгрии, мы теперь внедрим в Чехословакии, агенты влияния там у нас есть. Польша всегда дышала ядом к русским, там мы, возможно, запустим это через профсоюзное движение. Югославию надо развалить и стравить между собой, используя межэтнические и межконфессиональные противоречия, да ещё вставить занозу в виде какого-нибудь анклава. Но развалится СССР – развалится и всё остальное. Мы даже сможем бомбить Югославию, и никто не скажет нам и слова.

– Мне просто не верится в масштаб задач. Как, нет, как вы опрокинете Советский Союз? Куда вы денете миллионы коммунистов? Партию, которая пронизывает всё общество? Наконец Ленина в Мавзолее?

– Вода камень точит. Мы подбросим им идею обогащения – такого коммунизма лично для себя и своей семьи. Расшатаем республики, где каждая национальная элита сможет стать царьками. Создадим очаги капитализма в молодёжной среде, чтобы люди почувствовали вкус денег и новые возможности. Дальше мы подбросим идею многопартийности, чтобы лишить коммунистов монополии. Через нашего человека наверху пирамиды мы сменим партийное главенство на государственное. А потом найдём предателей, которые помогут нам изнутри в демонтаже всей конструкции. Пусть компартия останется, но она станет одной из оппозиционных и будет лишена реальной власти. Прекрасный инструмент протестной демагогии, чтобы выпускать пар недовольства. При этом на них будет столько уголовного компромата из области реальной экономики, что они будут шёлковыми во взаимоотношениях с поставленной нами властью. Кроме того, мы будем создавать общественные запросы и якобы выполнять их. А де-факто мы опутаем их сетью своих советников и агентов и напишем им конституцию, по которой они будут сами отдавать нам свои национальные богатства. Наши люди будут говорить им вещи, которые они хотят слышать, но дела будут совсем иные. А Ленин пусть так и лежит в своём мавзолее, продолжая и после смерти разъединять русское общество как можно дольше. Пускай остаётся их незакрытым гештальтом…

– Для меня честь, Генри, познакомиться с вами. Вы, безусловно, умнейший и самый неординарный политик этого столетия. Но вас будут критиковать, свои, так же, как хвалить враги. Вы для всех останетесь загадкой, потому что будете думать одно, говорить другое, а делать третье. Нам очень важно, что Ближний Восток лежит в сфере ваших долговременных интересов. Я – уже старый человек, но кое-что знаю и о Советском Союзе, и о Китае, чего не знают другие, так что буду рад стать вам полезным.

– Поэтому, Джекоб, я и был с вами откровенным, что для меня большая редкость. Язык дан человеку, чтобы скрывать свои мысли. Знаете, что? Послезавтра у нас закрытая вечеринка после окончания семинара, будут только свои – ряд наших бывших послов в Советском Союзе, кое-кто из ЦРУ, с кем вы и прилетели познакомиться. Но будет для вас и небольшой сюрприз, о котором пока умолчу, – Киссинджер хитро улыбнулся, встал и откланялся.

…Тогда как участников семинара увезли в заказанный ресторан широко отметить закрытие мероприятия, Киссинджер заехал туда на 15 минут, чтобы сказать остроумную речь и напутствие будущим антикоммунистическим лидерам, а после незаметно ретировался в лимузин, который повёз его на совсем другую вечеринку. В отдельно стоящей вилле, подходы к которой тщательно охранялись секретной службой, собралось человек двадцать, но каждый присутствующий был фигурой. Когда Тужуркина провели в банкетный зал, большинстиво уже активно обменивалось мнениями вокруг фуршетного стола, а официанты сновали с напитками.

– Проходите, Джекоб, – приветствовал его Киссинджер на правах директора семинара, – я буду знакомить вас с кое-какими людьми, а вы уже вольны уединяться с ними по своему усмотрению, места здесь много. Начну с Джорджа Кеннана, восьмого посла США в СССР, одного из архитекторов «холодной войны» и нашего почётного гостя, идейного отца «политики сдерживания», по сути автора доктрины Трумэна.

– Доктор Блюменфельд, я знаю, что вы много лет отдали коминтерновской и советской разведке, но не смущайтесь – я ведь тоже – внучатый племянник того Джорджа Кеннана, который был известен связями с российскими революционерами в 1890-х годах. В СССР мне приписывают образ врага, а я под сдерживанием имел в виду политическую и экономическую активность, а отнюдь не военное противостояние. Я, кстати, даже был противником создания НАТО.

– Послушайте его, Джекоб, он настоящий диссидент, но у нас демократия.

– Генри иронизирует, но я действительно считаю НАТО неуклюжей организацией нахлебников, которая, чтобы оправдать своё существование будет взвинчивать напряжённость, делая «холодную войну» долгоиграющим сценарием, а «горячую войну» – возможной.

– Скажу вам откровенно, мистер Кеннан, как человек, немножко знающий ситуацию по ту сторону «железного занавеса», у НАТО нет ни малейшего шанса против Советов в обычной войне, а ядерная – это самоубийство человечества.

– Пойдёмте дальше, доктор Блюменфельд. Позвольте представить вам знакомого мне ещё по послевоенной работе в Германии Ричарда Хелмса. Вот с ним вам точно надо уединиться и поворковать – Дик только что назначен директором Центрального Разведывательного Управления. Между прочим, личность уникальная. Во время Олимпийских игр 1936 года Хелмс, будучи репортёром Юнайтед Пресс, обошёл всех конкурентов и получил интервью у Адольфа Гитлера. В ЦРУ долгие годы возглавлял Департамент планирования или «грязных трюков», так что знает в профессии всё.

– Генри умеет представить, – засмеялся Хелмс, – но кое-что полезное я сумел сделать. Например, подбросил китайцам «дезу», что СССР хочет нанести по ним ядерный удар. И это сильно осложнило их и без того не безоблачные отношения. А сейчас мы готовим целый пакет легенд для Генри, чтобы он отвёз их Мао Цзэдуну, и Китай от страха сам упадёт в наши объятия. Тем более, что и Советы нам невольно помогают: тут маршал Малиновский якобы допустил «утечку», что Москва может пойти на танковый удар по Пекину с территории Монголии. Мао так перепугался, что бросил 10 миллионов человек – вдумайтесь в эту цифру! – на строительство 20-метровых рвов и оборонительных валов высотой 40 метров вокруг столицы.

– Вот с вами, мистер Хелмс, нам точно есть о чём посекретничать – я полжизни провёл в Китае и знаю все нюансы советско-китайских отношений во все периоды.

– А не выпить ли нам хорошего бурбона, Джекоб, в соседней комнате? Извини, Генри…

– Ричард, давайте говорить, как профессионалы. Какую задачу вы перед собой ставите? Советский Союз никогда не развяжет ядерную войну против Китая, и вообще не начнёт первым.

– А я вам скажу, Джекоб, что нам необходимо имитировать сближение с Китаем и по его внутриполитическим мотивам (чтобы дезавуировать просоветскую часть китайского руководства, в частности, убрать маршала Линь Бяо), и по стратегическим соображениям. Если Москва поверит, что мы подписали с Мао секретные протоколы – ну, как в пакте Молотов-Риббентроп – то она ввяжется в изнурительную гонку вооружений, да ещё бросит колоссальные средства на укрепление своих дальневосточных рубежей. В дальнейшем мы подбросим им ещё какую-нибудь пугающую идею (например, война из космоса) до тех пор, пока они экономически не надорвутся. Плюс мы ещё можем играть ценами на нефть и вообще регулировать мировые рынки через созданные и финансируемые нами международные организации. То есть будем сужать их валютную выручку, а соответственно и возможности модернизации производства. Вот тут-то Генри и выдвинется на первый план – сначала разыграет китайскую карту, а потом придёт к русским с разрядкой.

– Какая многоходовка! А наш ближневосточный аспект?

– Само собой. Пусть Москва тратит как можно больше денег на арабов – всё равно, как говорится в пословице, не в коня корм. Когда надо воевать, они достают коврики и совершают намаз. Ну, вы после Шестидневной войны об этом лучше знаете. И в Африку пусть дают, это тоже чёрная дыра. Простите за неполиткорректную игру слов, – Хелмс раскатисто рассмеялся. – Только русские левым режимам вооружение и помощь дарят, а мы противоположной стороне продаём, да ещё залезаем в их природные ресурсы.

…Вернувшись в общий зал, Тужуркин нос к носу столкнулся с тем, кого никак не ожидал здесь увидеть.

– А вот и сюрприз – наш самый известный специалист по тоталитарным режимам профессор Черткофф. Вы случайно не знакомы? – Киссинджер хитро улыбнулся.

– Боже мой, Яков! – Мастер не верил своим глазам. – Прошло тридцать лет и такая встреча здесь!

Они обнялись, как люди, которых очень многое связывает, не стесняясь удивлённых взглядов американцев.

– Простите, господа, вот нам точно нужно с моим другом ненадолго уединиться.

Они прошли в дубовый зал и присели у камина, хотя у каждого было ощущение, что надо не сидеть, а хлопать друг друга по плечам, двигаться, перебивать собеседника словами «а ты помнишь?», жестикулировать и не сдерживать эмоции в этом замке политических шахматистов.

– Яша, ты как? Где ты? Я же тебя не видел с самого отъезда из Харбина, когда меня посадил на английский пароход лично полковник Уэмура. Какова его судьба?

– Его судьба, Коля, хуже нашей. Он, как истинный самурай, покончил с собой, когда Красная Армия заняла Харбин. Я его застал буквально через полчаса после самоубийства у него дома, я же его и похоронил. Достойный и благородный был противник.

– Нет, ну, а ты, какими судьбами здесь? Я про тебя, конечно, и тогда ничего не знал, но подозревал, что ты задействован в больших играх. Я на этом приёме, как кабинетный учёный, специалист по тоталитаризму и «холодной войне», да ещё, как спикер на Учредительной конференции Всемирной антикоммунистической лиги. Меня принимал (и, видимо, рекомендовал) Чан Кайши.

– Да что ты? Вот тесен мир! Я был лично знаком и с ним, и с его сыном, учившимся в СССР. Скажу честно, даже делал на них ставку, но в этом казино я проиграл. Я теперь, Николай Илларионович, переехал на Средиземное море, на заслуженный отдых. Большего сказать не могу. Но ты человек умный, сам всё домыслишь. Тем более видел, как мы с Хелмсом вцепились друг в друга. Китайскую тему не оставляю, слишком многое в моей жизни связано со Срединной империей. Да и Россия мне не чужая, мечтаю съездить во Владивосток на могилу отца.

Они помолчали, вспоминая зигзаги и пересечения своих судеб…

– А теперь вот, что я тебе скажу, дорогой мой Мастер. Помнится, в Харбине у тебя пропали жена Анна Алексеевна, дочь бывшего предводителя дворянства в Тульской губернии, и твоя дочь Марина. Их схватила на улице среди бела дня японская жандармерия, которая массово высылала после продажи КВЖД русских железнодорожников с семьями в Советскую Россию. Так вот они живы и здоровы, проживают в Москве.

У Николая Илларионовича перехватило дыхание, казалось, что он вот-вот потеряет сознание. На глаза навернулись слёзы.

– После стольких лет, Яша… Я уже не знал, что и думать, уже не надеялся.

– Да не волнуйся ты так, всё хорошо. Я передал по инстанции, чтоб их не трогали, дали им комнату на Арбате. Анна твоя французский преподавала, Марина искусствоведом стала, вышла замуж. У тебя, Николай Илларионович, два внука – Саша и Коля, с царскими, между прочим, именами, – засмеялся Тужуркин, чтобы разрядить обстановку. – Читаю по глазам, но даже не думай! В Москву тебе дорога заказана, как антикоммунисту, только им навредишь. Просто пусть тебе будет спокойно, что есть у тебя продолжение рода и не где-нибудь, а в Москве. Ну, ладно, Коля, бывай! Я завтра утром улетаю, уже, наверно, не свидимся – оба на восьмом десятке. Долгая у нас была жизнь и интересная, а сколько людей полегло молодыми…

Больше ни с кем общаться Мастер не мог, да и не хотел, чтоб видели, как он плачет. А Яков отработал, как и положено, каждый контакт и, прощаясь, сказал Киссинджеру: «Вы удивительный человек, Генри, и никакая Нобелевская премия не отразит масштаба вашей личности!»

10

В своё время, вернувшись из Тайбэя, Николай Илларионович захотел дополнить свою книгу «Хроники фанатизма» новыми впечатлениями после учредительной конференции Всемирной антикоммунистической лиги. Однако в университетской библиотеке ему попалась подборка материалов о том, что происходило последние два года в Индонезии, и он ужаснулся. Массовая резня, настоящий геноцид, которые в разных районах мира являл коммунизм, теперь аукнулись ему самому – в Индонезии было физически уничтожено свыше миллиона коммунистов. «Воистину действие рождает противодействие», – мрачно подумал Мастер и углубился в эту тему.

Коммунистическая партия Индонезии (КПИ) была третьей в мире после КПСС и КПК, но тяготела главным образом, конечно, к китайцам. Да и китайских «хуацяо» было в Индонезии предостаточно, так что антикоммунистические настроения теснейшим образом переплелись с антикитайскими. Индонезийские коммунисты, в отличие от их товарищей в Индокитае или соседней Малайе, не вели партизанской войны против действующего правительства страны. Более того, многие ведущие активисты компартии сотрудничали с установившимся в стране режимом Сукарно, поскольку последний оценивался Советским Союзом как прогрессивный. Тем более трагичен был фактический конец мощной индонезийской компартии в результате тотального уничтожения ее активистов и сочувствующих… Как настоящий учёный, Николай Илларионович решил копнуть историю, чтобы понять, откуда вообще появились коммунисты в Индонезии и как они достигли такого влияния. Подняв архивы, он выяснил следующее: «…Коммунистическое движение в Индонезии, в отличие от Индокитая или Малайи, имело отчетливое европейское происхождение и, как и в европейских странах, наследовало социал-демократам. В 1914 году среди европейцев, проживавших в Нидерландской Ост-Индии, была создана Индийская социал-демократическая ассоциация (ИСДА), у руля которой стоял известный голландский активист Хенк Сневлит. Основу социал-демократического движения составили члены железнодорожного профсоюза – в Нидерландской Ост-Индии, как и в Российской империи, железнодорожные рабочие и служащие были одним из наиболее активных в политическом отношении отрядов трудящихся. Членом этого профсоюза был и сам Сневлит. Помимо голландцев и других европейцев, в ассоциацию вступило и некоторое количество индонезийцев. По сути, ИСДА являлась колониальным филиалом Социал-демократической рабочей партии Нидерландов, но обладала всей полнотой фактической автономии. В 1917 году в организации произошел раскол – более умеренная в политическом отношении часть образовала Индийскую социал-демократическую партию, а радикалы остались в ИСДА. К моменту Октябрьского переворота в России ИСДА окончательно утвердилась на революционных позициях и решила, что модель развития Советской России является образцом для индонезийского общества. С этого времени революционные социал-демократы Нидерландской Ост-Индии решили строить организацию по подобию большевистской партии, в том числе создав и собственную военизированную структуру – Красную гвардию, укомплектованную активистами Ассоциации голландских и индонезийских солдат и матросов. Всего в Красной гвардии ИСДА числилось не менее трех тысяч действующих военнослужащих и бывших чинов колониальных войск и военно-морского флота. Влияние социал-демократов в среде рядового и унтер-офицерского состава колониальной армии и флота было обусловлено достаточно плохими условиями несения службы и низким уровнем материального довольствия военных. При этом среди голландских офицеров были социал-демократы, прибывшие из Нидерландов и распространявшие социалистические идеи среди индонезийцев. Наиболее активно социал-демократы действовали среди солдат и матросов военно-морских баз в Сурабае, где в 1917 году произошло мощное восстание, подавленное голландскими войсками. После восстания руководитель ИСДА Сневлит был 5 декабря 1918 года выслан колониальными властями на родину, в Нидерланды. Там он не задержался – успел побывать делегатом в Москве от коммунистов Индонезии, затем принимал активное участие в организации Коммунистической партии Китая». «Вот это поворот», – искренне удивился Мастер и продолжил чтение. «Вернувшись в Нидерланды, в 1927 году Сневлит постепенно отошел от официальной линии Компартии Нидерландов и возглавил Революционную социалистическую партию, находившуюся на левокоммунистических позициях. Во время оккупации Нидерландов гитлеровскими войсками в годы Второй мировой войны Сневлит возглавлял подпольный антифашистский «Маркс-Ленин-Люксембург-фронт», после разоблачения организации был арестован и 12 апреля 1942 года казнен вместе со своими соратниками, мужественно встретив смерть пением «Интернационала». Отъезд Сневлита и переход части голландских активистов на более умеренные социал-демократические позиции постепенно способствовали тому, что в ИСДА стала расти численность активистов местного происхождения. В наибольшей степени этот процесс был обусловлен союзническими отношениями ИСДА с левонационалистической организацией «Сарекат Ислама» («Союз ислама»), среди членов которой присутствовали люди социалистических взглядов, симпатизировавшие ИСДА и в конечном итоге перешедшие в её состав. 23 мая 1920 года съезд Индийской социал-демократической ассоциации принял решение переименовать организацию в Индийскую коммунистическую ассоциацию (ИКА). Таким образом, именно 1920 год можно считать датой отсчета истории именно коммунистического, а не социал-демократического, движения в Индонезии. В 1924 году Индийская коммунистическая ассоциация была переименована в Коммунистическую партию Индонезии. К этому времени она превратилась уже в достаточно активную политическую организацию, контролировавшую профсоюзы. Коминтерн настаивал на том, чтобы КПИ вступила в союз с национально-освободительными организациями, однако ряд деятелей в руководстве партии выступал за совершение антиколониальной революции силами коммунистов, «здесь и сейчас». Планировалось, что в Паданге начнётся выступление железнодорожников, которые станут застрельщиками восстания остальных индонезийских трудящихся. Тем не менее, голландской контрразведке удалось установить непосредственных организаторов будущего восстания и их арестовать. Однако несколько выступлений в Индонезии всё же произошло – в крупнейших городах страны: Батавии (ныне – столица Индонезии Джакарта), Сурабае, Паданге и Бантаме. Они были разгромлены голландской полицией и колониальными войсками в течение нескольких недель. Власти заключили в тюрьму 4500 участников выступлений, 823 человека были сосланы в дикую Западную Новую Гвинею, служившую своеобразной «индонезийской Сибирью».

«Нам бы такую тропическую Сибирь», – внутренне усмехнулся Мастер.

«…Коммунистическая партия Индонезии была запрещена и после нанесенного серьёзнейшего удара смогла оправиться лишь в годы Второй мировой войны, когда японская оккупация Индонезии изменила существующий политический расклад и обстановку в сфере обеспечения политической безопасности. Во время японской оккупации партия развернула подпольную деятельность, выступая против японцев. Как известно, именно оккупация Индонезии, как и присутствие японцев в других странах Юго-Восточной Азии, стимулировала резкий рост национально-освободительного движения и усиление его позиций после окончания Второй мировой войны. Бывшие партизаны, закаленные в боях, получившие оружие и создавшие подпольные базы в сельской местности, уже не желали мириться с ролью оппозиционной партии, не обладающей реальным влиянием на политику страны. Они не для того сражались против японцев, чтобы их родина вернулась под руководство голландских колонизаторов. Естественно, что сразу после окончания войны Коммунистическая партия Индонезии включилась в антиколониальную борьбу индонезийских национально-освободительных сил. А выдалась эта борьба достаточно жесткой. Небольшое европейское государство Нидерланды никак не хотело расставаться с азиатской колонией, богатой природными ресурсами и экспортными сельскохозяйственными товарами. Ведь экономическое благосостояние Нидерландов во многом обеспечивалось вековой эксплуатацией Нидерландской Ост-Индии. Тем не менее, свою реальную слабость голландские власти показали в годы Второй мировой войны, когда так и не смогли оказать достойное сопротивление японским оккупантам. Естественно, что индонезийское национально-освободительное движение поверило в свои силы и не замедлило через три дня после капитуляции Японии, 17 августа 1945 года, принять Декларацию независимости Индонезии».

Николай Илларионович, взяв другой источник, подумал: «А вот интересна фигура Сукарно, который сначала сотрудничал с оккупантами, как какой-нибудь полицай или власовец, а потом сам же сделал Индонезию одной из крупнейших коммунистических стран в Азии».

«…Когда на территорию Индонезии вторглись японские войска, Сукарно, в отличие от коммунистов, принял тактику сотрудничества с Японией. По мнению Сукарно, азиаты-японцы представляли собой меньшее зло, чем голландские колонизаторы и могли использоваться национально-освободительным движением для поддержки идеи о независимой Индонезии. Действительно, японцы пообещали Сукарно в обмен на поддержку провозгласить независимость Индонезии, однако с реализацией этого намерения, по понятным причинам, медлили вплоть до окончания боевых действий. Тем не менее, в отличие от коммунистов, Сукарно и его соратники – индонезийские националисты – с японцами не воевали, а их поддерживали. Поэтому когда Япония капитулировала, Сукарно счел своим долгом провозгласить независимость страны, чтобы не допустить ее возвращения под власть голландских колонизаторов. Основой идеологии нового государства должны были стать пять принципов – национализм, интернационализм, демократия, социальное благополучие, вера в Бога. Таким образом, Сукарно объединил основные компоненты трех ветвей национально-освободительного движения Индонезии – националистического, социалистического и исламистского. Тот авторитет, которым Сукарно пользовался в национально-освободительном движении, позволил ему стать фактически единоличным лидером образуемого государства. Под контролем Сукарно оказались и вооруженные подразделения индонезийских патриотов, созданные еще в годы Второй мировой войны. Коммунисты стали не просто друзьями новой власти.

Создание Республики Индонезия в 1950 году совпало и с постепенным возрождением деятельности Коммунистической партии. Тогдашний руководитель КПИ Дипа Айдит поддержал националистическую политику Сукарно, встретив понимание и согласие других видных деятелей Компартии. Власти страны не оставили эту поддержку незамеченной. В 1951 году КПИ вошла в Консультативную группу политических партий страны, то есть была признана массовой политической партией. В 1955 г. партия поддержала разработанную Сукарно концепцию «направляемой демократии» и превратилась в одну из провластных политических структур. За этим не преминул последовать успех на парламентских выборах, где Компартия с 16% голосов избирателей заняла третье место. Параллельно партия стремилась обрести популярность среди народных масс, приступив к установлению рабочего контроля на промышленных предприятиях, принадлежавших иностранным капиталистам, прежде всего – голландцам, естественно, не без подсказок из Пекина и Москвы. Несмотря на противодействие правой части военного командования и исламистов, Компартия весь конец 1950-х и первую половину 1960-х гг. функционировала как проправительственная организация, демонстрировавшая поддержку курса Сукарно. Это было связано с тем, что Сукарно находился в хороших взаимоотношениях с СССР, Китаем и другими социалистическими странами. В 1960 году Сукарно поднял на щит лозунг «Насаком» – национализм, религия, коммунизм, что также было встречено Компартией с всесторонним одобрением. Именно в этот период в Коммунистической партии Индонезии, как и в компартиях других стран Юго-Восточной Азии, начинают набирать силу симпатии к маоизму. Все большая часть КПИ ориентируется на китайский путь, считая его более правильным и антиимпериалистическим, нежели советский. Происходит это на фоне развития взаимоотношений Индонезии как государства с Китайской Народной Республикой. За период с 1950 по 1965 гг. численность индонезийской компартии выросла с 35 тысяч до 3 миллионов членов. Естественно, что столь многочисленная политическая организация имела возможность осуществлять и собственную политику».