Текст книги "На «заднем дворе» США. Сталинские разведчики в Латинской Америке"

«Конкуренты» в Мексике: у всех своя игра

Тарасов при каждой возможности ходил на приёмы в посольства западных стран – «конкурентов». Прекрасная возможность «нащупать» идеального кандидата для «контрактации». Надо было лишь внимательнее всматриваться, прислушиваться, использовать «подсказки» уже имеющейся агентуры. Подсказки могли быть разными, но главным в них должен быть мотив, из-за которого кандидат пошёл бы на «неформальный» контакт с советским дипломатом.

Среди западных «конкурентов», конечно, имелись тайные поклонники СССР и Сталина. Но, разумеется, тайные симпатии – это далеко не всё, для «контрактации» необходима основа. Самая проверенная основа для западников, далёких от коммунистических идеалов, – это деньги. Тарасов знал по опыту товарищей из разведки и своему собственному, что чем больше предлагалось денег перспективному кандидату, испытывающему нужду в финансовых средствах, тем проще проходила «контрактация». Кандидат из американцев, как прописано в «плане-задании», был бы идеальным вариантом, но помимо американцев обретаются в Мехико французы, англичане и их «попутчики», типа поляков и «разных прочих шведов». Для начала Тарасов решил «прощупать» именно поляков.

Заметными фигурами в польской колонии в Мексике были Владислав Нейман и Генрих Стебельский. Агент «Ковбой», используя свои связи в МИД Мексики и эмигрантской среде, подготовил для Тарасова характеристики на них, и резидент для большей рельефности добавил своих «штрихов», с учётом ситуации, сложившейся в международных делах по «польскому вопросу».

В отношении Неймана, польского посланника, сомнений не было – для «контрактации» не подходит:

«Он старый член Польской социалистической партии, крайне правого крыла. Крещёный еврей. Непримиримый враг СССР. Здесь, в Мексике, выдаёт себя за заслуженного польского патриота, всегда боровшегося против захватнических тенденций Москвы и «разлагающего» влияния польской компартии. Выступает против Ванды Василевской и называет её позором Польши, хвалится тем, что всегда боролся против неё. Нейман закрывает глаза на антисемитскую агитацию в лагере польских беженцев, прибывших из СССР. Полякам-евреям запретил жертвовать в пользу СССР, угрожая нарушителям включением в «чёрный список. Несмотря на решение польского правительства в Лондоне о восстановлении в гражданстве поляков – политических эмигрантов, польским участникам интербригад в Испании в этом отказывают. Нейман следует этим курсом, общаясь с интербригадовцами в грубой издевательской форме. Занимается крупной торговлей серебром, которое отправляет в США, используя дипломатическую почту. Американцы ему не мешают, и это ясно показывает, что он их человек».

По поводу Стебельского Тарасов написал в Центр оптимистичнее: «Работа с ним имеет определённую перспективу, но я не намерен форсировать личного контакта с консулом из-за понятной деликатности вопроса. «Конкуренты» обратят внимание на частые встречи первых секретарей советского посольства и миссии Польши и начнут копать: о чём там сговариваются представители вроде бы не столь дружественных сторон?».

Генрих Стебельский появился в Мексике с первой партией польских беженцев из СССР. Он прошёл через тяжёлые испытания во время пути через Иран, Ирак, Египет и Северную Африку. О создании в Мексике лагеря для поляков генерал Сикорский договорился с президентом Авилой Камачо во время визита в эту страну. К тому же на Камачо оказали сильное давление американцы и англичане, и он согласился принять пять тысяч выходцев из Польши. Они были размещены властями на севере страны, в имении Санта-Роса в окрестностях города Леон. Обстановка в лагере была сложная, многие считали его гнездом антисоветизма и антисемитизма.

На встрече с представителями еврейской общины в Мексике Сикорский не скрыл раздражения, когда его спросили о том, сколько ещё дополнительных виз он сможет получить для евреев: «Чего вы на самом деле от меня хотите? Вы и так уже привезли сюда всех еврейских торговцев бриллиантами!» В еврейских газетах этот инцидент обсуждался с негодованием, но через полгода генерал погиб в авиакатастрофе, и его эпатирующее высказывание было забыто.

На фоне постоянных конфликтов в польской колонии Стебельский выглядел приличным персонажем. В противовес клевете о жизни в СССР, распространяемой многими прибывшими в страну поляками, Стебельский заявлял, что они жили на равных правах с русским населением. Хотя в период продвижения немцев в глубь территории СССР и ощущался недостаток в продуктах питания, польские подданные имели равные условия с советскими гражданами и получали по 800 граммов хлеба в день, а все остальные продукты – по общим нормам.

Более того, Стебельский не скрывал критического отношения к некоторым действиям польского правительства. Членов его группы обманули, обещали работу в Мексике, и вместо этого людей поселили в лагерь, где процветает полнейшее разложение. Жизнь в лагере контролируют антисоциальные элементы. Стебельский отрицательно относится к Нейману: «Это недостойно – совмещать торговлю и спекуляции с дипломатической работой».

Для Тарасова политические взгляды Стебельского в отношении России были «достаточно взвешенными»:

«Он примыкает к либерально-демократическим кругам и не является непримиримым врагом СССР, хотя не отрешился полностью от обывательского страха перед большевизмом. Психологически Стебельский находится на распутье, в состоянии сомнений, упадка и пессимизма. Он болтает об опасности «красного террора» в случае занятия Польши Красной армией и одновременно предчувствует бесперспективность польского правительства в Лондоне. По поводу шумихи, поднятой в последнее время Польским правительством в Лондоне в отношении будущей границы, Стебельский занял позицию компромисса, находя требования СССР не чрезмерными».

Предложения Тарасова по Стебельскому понимания в Центре не вызвали. Ответ был кратким: «Встречаться с ним не следует».

Однако отслеживать обстановку среди поляков Тарасов не прекратил. Руководитель польской миссии Нейман, следуя указаниям из Лондона, «разоблачал» советские планы по «превращению» послевоенной Польши «в зависимое государство». Польская проблематика действительно была сложной, обсуждалась союзниками на различных уровнях. Провокационные выпады Неймана Уманский старался не замечать. Всему своё время…

Французов в советском посольстве привечали. Уманский поддерживал тёплые отношения с Морисом Гарро-Домбалем, послом правительства «Свободной Франции», другом генерала де Голля. Домбаль считал, что только сближение его страны с Россией поможет Франции занять достойное место в мировой политике после разгрома Германии. К Соединённым Штатам и Англии Домбаль относился более чем сдержанно, не сомневаясь, что они попытаются низвести Францию до роли второстепенной державы на Европейском континенте.

На приёмы в советском посольстве приходил, как правило, весь французский дипломатический состав из пяти человек. Тарасов охотно обменивался мнениями с военным атташе Франции, носившим форму иностранного легиона: длинный чёрный мундир с большими эполетами с золотой бахромой и якорями на воротнике, и золотыми аксельбантами через правое плечо, определявшими его принадлежность к Генеральному штабу. Военный атташе был прямодушен, на лавры изощрённого дипломата не претендовал. Как и Домбаль, он не питал симпатий к американским и английским союзникам, и потому легко «заводился», если в беседе затрагивалась тема об эгоизме англо-американского дуэта.

Без каких-либо «оперативных намерений» Тарасов общался с другим французским атташе, графом де Караман, потомком участника наполеоновских походов. «Это был веселый, беспечный молодой француз, – вспоминал позднее Тарасов, – не кичившийся своим родом и графским титулом. Караман был убеждённым сторонником генерала де Голля и ярым противником маршала Петэна». Он активно посещал социальные и светские мероприятия, любил посидеть в ресторане с «приятными собеседниками», к которым относил и Тарасова. Графа часто сопровождала жена – англичанка Нада Маклин, тоже с бесконечной аристократической родословной. Её отец Ноэль Кэмпбелл-Маклин прославился тем, что организовал в Англии массовый выпуск двигателей для десантных судов, с которых была осуществлена высадка в Нормандию.

Между тем дружественные французы, как выяснилось, не теряли времени напрасно и, в свою очередь, также изучали сотрудников советского посольства. Из Мехико в Париж поступали разведывательные доклады некоего Жака Констана. Так, в декабре 1944 года он сообщал:

«Уманский – организатор и руководитель забастовок, социальных волнений, потрясающих Мексику и ввергающих её в анархию. Вскоре красным элементам останется только представить себя народу в качестве единственных представителей той социальной системы, которая известным образом показала себя в России. Для встречи с Уманским и получения верного представления о нём нужно познакомиться с Долорес дель Рио или Аркадием Бойтлером, которые принимают его в домашней обстановке. У Бойтлера, советского агента, можно получить более полное представление об Уманском, чем через официальные контакты. Долорес дель Рио помогла мне связаться с послом Уманским. После моего разговора с ним и секретарём посольства Тарасовым последовало «дело Вассермана» [судя по всему, о «нецелевом расходовании» мексиканцами средств, собранных в фонд оказания помощи Красной армии. – К.С.]».

Констан привёл список лиц, «сотрудничающих» с посольством СССР: «Оскар Данцигер – советский агент, связан с людьми ГПУ. Он стал советским гражданином, расходует и проигрывает большие деньги. Ненавидит Францию. Близким другом Данцигера является некий Вайсблат, который часто встречается с мадмуазель Себастьян – советской гражданкой». Констан назвал с десяток имён других «советских агентов» и предложил установить за ними слежку с помощью «профессионального игрока в бридж Жака Мартиме, услуги которого в этом деле придётся оплачивать».

В Москве изучили «донесения» Констана. Выводы: никто из названных им «советских агентов» таковым не являлся. Московский куратор резидентуры в Мехико перечислил их с соответствующими пояснениями: «Долорес дель Рио, известная мексиканская актриса, – по нашим делам не проходит. Считается прогрессивно настроенной, посещает приёмы нашего посольства. Бойтлер – выходец из России, был актёром и режиссёром кино, сейчас промышленник, часто приглашался на приёмы в нашем посольстве. В порядке взаимности приглашал «Редактора», «Юрия» и «Леонида» к себе на дачу».

И так – по всему «шпионскому списку» Жака Констана с резюме: «Это выдумки. Его подпись в сообщениях – оперативный псевдоним. Используется имя известного французского писателя».

Тарасов тоже высказался по поводу этих «фантазий»: «Дипломатическая служба графа де Каламан не главное его занятие в Мексике. Из персонала посольства Франции в Мехико «фактурой» разведчика обладает только он – подвижный, контактный, умеющий расположить к себе. Человек он высокообразованный, с литературными задатками, внешне раскованный, иногда до панибратства. Но это всё обманчиво»[36]36
  Имя де Карамана упоминается в мемуарах его «коллег» из МИД Франции крайне редко: «воин, дипломат, входивший в окружение де Голля», и только.


[Закрыть].

Характеризуя отношения с английскими дипломатами в Мехико, Тарасов называл их «холодными» или «подчёркнуто корректными». Такими они, в основном, и были – без каких-либо повышенных «союзнических» эмоций. Посол Великобритании редко встречался с Уманским. Избегал общения и военный атташе подполковник Райт, женатый на русской белоэмигрантке. Она не хотела встречаться с «советскими» по «личным причинам».

Однажды Райт всё-таки пригласил к себе и Уманского и Тарасова. Приём был организован по случаю посещения Мехико генералом Дином, командующим вооружёнными силами Англии в карибском регионе. Конечно, Дин был в центре внимания. Иногда генерал в ходе беседы, как вспоминал Тарасов, «кокетливо вплетал в свою речь русские слова». Конечно, его собеседники поинтересовались, где он учился русскому языку. Подвыпивший генерал утратил бдительность и сказал, что лет двадцать назад имел такую возможность, когда служил лейтенантом в бригаде генерала Лионеля Денстервиля.

«Так вы были в Баку, может быть и в Закаспии?» – спросил Тарасов.

Вопрос был острым: Дин мог иметь отношение к расстрелу Бакинских комиссаров под Красноводском в сентябре 1918 года. Генерал понял, что сболтнул лишнее, но отступать было поздно, пришлось подтвердить, что он «посещал те места».

В беседу вступил Уманский, который, не скрывая иронии, спросил:

«Скорее всего, вы были в тех местах, генерал, без нашего официального приглашения?»

«Ну, господин посол, зачем вы так? Я выполнял приказ и по молодости лет не задумывался над вопросами политики».

«Возможно, вполне возможно. В этом вы, генерал, не оригинальны, – заметил Уманский. – Но теперь, когда вы не чужды политике, можете хотя бы задним числом оценить действия генерала Денстервиля?»

«Представьте себе, господин посол, как-то мне не приходилось вспоминать это прошлое», – ответил Дин, обретая прежний тон и уходя от неприятной для него темы.

Как бы там ни было, в этом эпизоде «противостояния» английскому конкуренту советская дипломатия и разведка взяли верх, вынудив генерала Дина занять глухую оборону…

На фоне скрытно недоброжелательных соотечественников Питер Смитерс[37]37
  Питер Смитерс (Peter Henry Berry Otway Smithers) – родился 9 декабря 1913 г. в Йоркшире (Англия) – умер 8 июня 2006 г. в Вико Моркоте, Швейцария. Учился в Модлин-колледже (Оксфорд), специализация – история. С началом Второй мировой войны поступил на службу во флот, но из-за болезни его комиссовали. После выздоровления был приглашён на работу в разведку – Secret Intelligence Service.


[Закрыть], помощник военно-морского атташе Великобритании, выглядел привлекательнее. Возможно, потому, что «был, по существу, единственным английским дипломатом, поддерживавшим с нами систематический контакт». Таким и обрисовал его Василевский-Тарасов в своих записках: «Смитерс не был профессиональным военным. Своими изысканными манерами, высокой образованностью, предупредительностью и простотой в обращении он представлял разительный контраст с большинством английских офицеров, людей надменных и чванливых. Высокий, худой, рыжеватый блондин с бледным лицом. Выходец из старого аристократического рода, он с начала войны по традиции пошёл во флот, хотя по образованию был, если не ошибаюсь, искусствоведом. Участвуя в морском сражении, был ранен, а после излечения получил пост помощника морского атташе в Вашингтоне с постоянным пребыванием в Мехико-сити».

Тарасов признался, что «серьёзное отношение» Смитерса к военному союзу Англии с Советским Союзом «поражало и настораживало», хотя объяснить это можно было тем, что в советском посольстве военный и морской атташе появились не сразу. Смитерс считал своим «союзническим долгом» время от времени информировать Уманского о тех военных новостях, которые могли быть полезными России. К тому же Уманский его привлекал как человек, хорошо разбирающийся в хитросплетениях современной политики, не склонный к доктринёрству, способный выслушать иную точку зрения.

Тарасов уловил, что по вопросу открытия второго фронта в Европе искренность Смитерса была «значительно лимитирована»: «Он утверждал, что так называемый «западный вал» немцев на побережье Английского канала представляет собой труднопреодолимое препятствие, что лучше было бы начать эту операцию, как выражался Черчилль, с «подбрюшья», т. е. с Балкан и т. п. Когда он говорил с нами на эти темы, я не мог отделаться от ощущения его неискренности, а взгляды, которые он высказывал, не могли убедить меня в том, что он действительно не понимал истинного положения вещей».

В оперативных отчётах Тарасова Смитерс проходил как английский разведчик. Когда в посольстве приступил к работе военный атташе Павлов, Тарасов первым делом предупредил его о «разведывательной подоплёке» Смитерса: «Внешне безобидный, умный и настырный, всячески демонстрирует, что он единственный англичанин в Мексике, с которым полезно контактировать». На одном из приёмов в июне 1944 года Тарасов познакомил Павлова со Смитерсом, сказав при этом, что лет через десять Смитерс станет министром обороны Англии. Смитерс улыбнулся и разъяснил, что так далеко его амбиции не простираются. Новоприбывшего русского коллегу он предупредил, что «у г-на Тарасова есть излюбленные шутки, и по всему видно, что он не намерен вносить изменения в свой репертуар до конца войны».

Смитерс продолжил разговор, высказав мнение, что после войны авторитет Сталина станет непререкаемым, а идеи коммунизма распространятся на многие страны. Как бы невзначай он упомянул, что его «удивили» нелояльные высказывания одного советского моряка («имя которого я называть не буду») о Сталине. Смитерс встречался с моряком в Вашингтоне и был поражён, что даже на такой работе, на которую в Советском Союзе тщательно отбирают людей, ухитряются пробираться противники власти. В отправленной в Москву в тот же вечер телеграмме Тарасов обозначил круг подозреваемых: «В ходе дальнейшего разговора я выяснил, что Смитерс в Вашингтоне контактировал с тремя сотрудниками нашего военно-морского атташата: Иваном Егорычевым, его помощниками Николаем Скрягиным и Пашковым. Других знакомых моряков Смитерс в Вашингтоне не имел». Разумеется, этих данных было достаточно, чтобы «вычислить» потенциального перебежчика.

Через агентуру Тарасов навёл справки о Смитерсе, чтобы получить представление о характере его разведывательной деятельности. Выяснил, что в Вашингтоне англичанин вместе с американскими военными проводил операции по дезинформации немцев и японцев. После вступления США в войну Смитерса направили в Мексику. Немецкие подлодки всё чаще атаковали в Карибском море пароходы с грузами для Англии. Смитерс проверял сигналы о «секретных базах» на мексиканском побережье и в Центральной Америке, с которых немецкие подводные лодки якобы снабжались топливом, продовольствием и водой.

Тарасов, сумевший вычислить Питера Смитерса как английского разведчика, представить себе не мог, что много лет спустя тот прославится как прототип героя романов Яна Флеминга – Джеймса Бонда. А ведь подсказку о том, что Смитерс является весьма оригинальной личностью, Тарасов получил ещё в 1944 году от своего агента «Седы».

Елена Гомес, работавшая в секретариате военного министра Ласаро Карденаса, не раз встречала Смитерса в коридорах министерства. Он был вхож во многие кабинеты и старался быть там «своим парнем». Елена назвала его «эксцентричным типом», который, несмотря на войну, службу и молодую жену с недавно родившейся дочерью, ухитрялся находить время для своего хобби – выращивания цветов! Университетская подруга Елены, преподающая ботанику, рассказала ей, что Смитерс в саду своего дома в Куэрнаваке культивирует орхидеи и удивляется тому, что мексиканцы не проявляют интереса к цветоводству. В Мексике этим делом увлекаются в основном выходцы из Германии и Японии, и Смитерс, то ли в шутку, то ли всерьёз, жаловался, что из-за войны общаться с ними не может: «Безобидными занятиями прикрываются порой очень опасные люди». Замечательная фраза, её вполне мог произнести и Джеймс Бонд.

В отличие от многих своих друзей Смитерс в разведке не остался. Сменил несколько профессий, избирался в парламент, был секретарём министра колоний. Пять лет возглавлял Совет Европы. Был возведён в рыцари. Переехал в Швейцарию. Писал книги о садоводстве. Создавал новые сорта цветов. Он умер в июне 2006 года. И очень многие некрологи о нём начинались словами: «Умер прототип Джеймса Бонда».

В сентябре 1943 года Центр предупредил Тарасова о вероятном приезде в Мехико Якоба Ландау[38]38
  В Советском Союзе это имя было известно. В 1936 г. Ландау от имени Еврейского телеграфного агентства, которое он создал в конце Первой мировой войны, направил вопрос Сталину о том, как в советской стране относятся к антисемитизму. Ответ не заставил себя ждать. 30 ноября 1936 г. в газете «Правда» была опубликована заметка «Об антисемитизме» за подписью Сталина. Позиция была определена чётко: «Коммунисты как последовательные интернационалисты не могут не быть непримиримыми врагами антисемитизма. В СССР строжайше преследуется законом антисемитизм как явление, глубоко враждебное советскому строю. Активные антисемиты караются по законам СССР смертной казнью».


[Закрыть]. Телеграмма гласила: «Ландау действует «под крышей» агентства «Оверсиз Ньюс Эйдженси», филиала английской разведки в США. По её заданиям освещает официальных советских представителей в США. Со многими из них он знаком лично. По заданию англичан Ландау планирует встретиться в Мехико с «Редактором», с которым якобы находится в хороших отношениях. Мексика рассматривается английской разведкой как центр коммунистической деятельности в Латинской Америке. По этой причине освещение деятельности «Редактора» и приехавших с ним сотрудников представляет для англичан большой интерес. Обратите особое внимание на деятельность «Оверсиз Ньюс Эйдженси» и займитесь разработкой Ландау и его связей».

О содержании телеграммы Тарасов сообщил «Редактору» – послу Уманскому. Для профилактики, чтобы не забывал о бдительности.

В декабре Ландау действительно появился в Мехико. Общаясь с прессой, он заявил, что главная цель его приезда – привлечь местную еврейскую колонию к финансированию агентства. На деле же он в основном занимался сбором информации о работе советского посольства. Уже в первый день пребывания в Мехико Ландау, улыбчивый общительный толстяк, нанёс визит Уманскому и затем делал это почти ежедневно в течение трёх недель. Из состава посольства с ним общался только Тарасов. Он присутствовал на всех встречах Ландау с послом. Разговорчивый визитёр старался «подкупить» советских собеседников осведомлённостью. Он «доверительно» рассказал об антисоветской деятельности ряда ответственных сотрудников посольства США, о недружественных высказываниях польского посланника об СССР. Ландау всячески подчёркивал, что настроен антипольски, видимо, полагая, что это будет «позитивно» воспринято советскими дипломатами.

За неделю до отъезда Ландау сказал не без упрёка Уманскому: «Я скоро уезжаю, а мы с вами ни разу не поговорили о внешней политике Советского Союза». По мнению Тарасова, посол правильно отреагировал на его слова о личности Ландау и был сдержан в беседах, несмотря на свою тягу к «интересным и умным собеседникам», каковым гость, несомненно, являлся.

В отношении связей Ландау Тарасов был краток: «Из них представляют интерес и.о. морского атташе при английской миссии Смитерс, кадровый разведчик, и подполковник Райт – военный атташе Англии».

В первых числах января 1944 года Якоб Ландау снова приехал в Мехико, чтобы заручиться помощью Уманского в получении визы для жены. Ландау собирался направить её в СССР в качестве корреспондента Еврейского телеграфного агентства. Кроме того, Ландау зондировал возможность направления в Москву сионистской делегации из США в ответ на приезд Михоэлса и Фефера в Америку.

Елена Гомес сопровождала Ландау по линии МИДа и присутствовала при его встречах с мексиканскими политиками. Визитёр настойчиво внушал собеседникам, что Уманский – не только посол, но и «особоуполномоченный» советского руководства в Западном полушарии. Тарасов был уверен, что такими высказываниями Ландау сознательно привлекает внимание «мексиканских должностных лиц» к послу как представителю Коминтерна и разжигает кампанию прессы против пропагандистской активности посольства.

Отголоском этих спекуляций Ландау стало «открытое письмо» президенту Мексики от его брата: «Обращаюсь к тебе не как к брату, а как мексиканец к президенту»… И дальше он всячески доказывал, что основная угроза для Мексики исходит от Уманского и Ломбардо Толедано…

Якоб Ландау вновь «засветился» в Мехико в июле 1944 года проездом из Нью-Йорка в страны Южной Америки. Он провёл несколько встреч, в том числе с советским послом. Уманский не захотел беседовать с Ландау тет-а-тет и снова пригласил Тарасова.

Резидент сообщил в Центр квинтэссенцию откровений Ландау, прежде всего в отношении разведывательных служб США:

«В споре между ОСС Донована и ФБР именно Гувер добился полномочий на работу в Латинской Америке и на Карибских островах. Таким образом, ОСС операций в этом регионе не проводит. На вопрос, откуда ему известны подобные вещи, Ландау ответил, что имеет друзей в ОСС и что Донован – человек широких убеждений, не реакционер. В числе его связей много прогрессивных политических деятелей, включая социал-демократов. По ряду замечаний Ландау можно сделать вывод, что он сотрудничает именно с ОСС, а не с английской разведкой. Ландау также поведал, что в прошлый приезд он тесно общался с Гибсоном, первым секретарём посольства США, руководителем ФБР в Мексике».

«Закулисные» подробности нового визита Ландау в Мехико, сентябрьского, Тарасов осветил с помощью Елены Гомес:

«Снова в Деревне появился Ландау и развил тут бурную деятельность. Самым активным образом обрабатывал нашу «Седу», которая является председателем Комитета по борьбе с расизмом. Её репутация близости к «верхам», включая Ласаро Карденаса, и её внимательное отношение к просьбам Ландау помогли ей завоевать доверие гостя.

«Седа» выяснила, что официальный мотив визита Ландау – организация в Мексике еврейской колонии для нескольких сот человек, находящихся в оккупированных немцами странах. При этом Ландау откровенничал, что на финальной стадии войны нет особого смысла вывозить евреев из стран оси. Его реальная миссия: организовать борьбу с антисемитизмом в Латинской Америке. Ландау доверительно рассказал «Седе», что он формирует в Мексике разведывательную службу для выявления фактов антисемитской работы профашистских организаций, и предложил ей рекомендовать и подготовить «подходящего мексиканца» в качестве руководителя. Первые же разъяснения Ландау показали, что «еврейская разведка» интересуется всей жизнью Мексики. Поэтому «Седа» думает, что под этой вывеской скрывается один из органов ОСС, так как Ландау постоянно хвалит Донована как человека близкого «Капитану» [Рузвельту. – К.С.]. Здесь одно из двух: или Ландау наивно верит Доновану, который привлёк его на удочку борьбы с антисемитизмом, или Ландау этим только прикрывается, зная об антиамериканских настроениях «Седы».

Под большим секретом Ландау сообщил «Седе», что под видом помощи газете «Шкипера» «Эль Популар» он вручил ему 75 тыс. долларов, из них 25 тыс. должны пойти на борьбу с антисемитизмом, а остальное – в полное распоряжение «Шкипера».

Здесь необходимо пояснить, что псевдонимом «Шкипер» обозначен Ломбардо Толедано, влиятельный мексиканский политик, левые симпатии которого были хорошо известны.

С шифртелеграммой Тарасова ознакомились Фитин – Овакимян – Граур – Кумарьян – Потемкин. Резолюция: «Центр не возражает против внедрения «Седы» в разведорганизацию Ландау. Взять его самого на учёт, если он не взят, и завести на него дело-формуляр «Лис».