Текст книги "На «заднем дворе» США. Сталинские разведчики в Латинской Америке"

Особо ценный «Шкипер» и связница «Ада»

Тарасов понимал, что в контактах с Висенте Ломбардо Толедано, как ни конспирируйся, будут сложности. Он публичная фигура, всегда на виду, у него много врагов. Когда много врагов, много и недоброжелательных глаз. По поводу Толедано высказывались все, кто имел отношение к политике и кто боролся за власть в стране. Сторонники считали его последовательным борцом за права трудящихся. Ненавистники называли «марионеткой Москвы». Сходились в одном: главная мечта его жизни – стать президентом Мексики.

Сам Толедано разъяснял, что всё, к чему он стремится, направлено на достижение социального прогресса в Латинской Америке. Особо доверенных лиц посвящал в «предысторию» своей политической карьеры: «Я не состою в компартии, так как в 1935 году в Москве товарищ Мануильский в присутствии Эрнана Лаборде [руководителя коммунистов Мексики. – К.С.] заявил, что одобряет моё нахождение вне КПМ и расценивает это как позицию, соответствующую интересам развития рабочего движения Латинской Америки».

Противники постоянно атаковали Толедано, изобличали в различных грехах, даже в получении взяток, однако представить доказательств не могли. Толедано в ответ заявлял, что всё его имущество – небольшой дом в районе Сан-Анхель (пригороде Мехико). За неимением лучшего звучали откровенно смехотворные обвинения: дескать, у Толедано имеется обширный гардероб одноцветных костюмов – одноцветных, чтобы скрыть их количество. Предполагали, что закулисно правительство пользуется Толедано, чтобы не допустить радикализации рабочих масс. Взамен он получает компенсацию, но не в собственный карман. На эти «субсидии» существует контролируемый им Рабочий университет.

Работоспособность Толедано поражала всех, кто был с ним знаком. Он участвует в редактировании газет и журналов. Находится на передовой линии политической жизни страны, часто совещается с президентом Камачо, который является его земляком. Еженедельно читает лекции в Рабочем университете, принимает делегации, выносит на общественное обсуждение злободневные вопросы. Всё, что он написал о России, написано искренне: «50 истин об СССР», «Путешествие в мир будущего», «Гениальный Ленин», «Русская революция – мексиканская революция: прошлое, настоящее и будущее». В полицейских органах считают Толедано «вменяемым политиком», поскольку он не является коммунистом «в русском стиле».

Для осуществления завуалированных контактов с Толедано («Шкипером») в сентябре 1943 года Центр направил в Мехико нелегальную разведчицу «Аду» – Китти Харрис.

Работа с Китти у Тарасова на первых порах складывалась не лучшим образом: её атаковали болезни. В декабре удалили опухоль, потом – воспалился аппендикс. Снова операция. После госпиталя Китти настолько ослабла физически, что её пришлось отправить в санаторий. Хирургу заплатили 4 тысячи песо, оплата санатория обошлась в 1250. Тарасов объяснил Центру такое «своевольство»: «Запрашивать Вас о разрешении на траты я не мог – тянуть с операцией было невозможно».

Китти была рада новому человеку из «своих», возможности выговориться. Резидент с пониманием отнёсся к «исповедальным» откровениям «Ады». Он так объяснил ситуацию кураторам в Москве: «Жизнь на высоте 2400 метров резко отражается на нервной системе людей, непривычных к таким условиям. На «Аду» они влияют особенно сильно. Сказываются недели полного одиночества. Она нуждается в общении, причём с надёжными людьми, с которыми связана по работе. «Ада» предложила недавно, чтобы я периодически приглашал её домой и т. д. Она – женщина бальзаковского возраста, неуравновешенная и чувственная в отношении мужчин. У неё были мимолётные связи такого рода, о чём она мне рассказывала».

Китти сетовала, что плохо переносит «простои». Говорила, что просилась радисткой к партизанам в немецкий тыл, но «не получилось, решили иначе, отправили сюда». Понимая состояние Китти как «результат бездеятельности», Тарасов написал в Центр, что именно этим объясняются её кажущиеся капризами требования. Например, она просила связать её с нелегалом «Антоном», который мог бы посещать её дома «под легендой» лечащего врача.

Документы прикрытия Китти оказались ненадёжными. Как выяснилось, её послали в Мексику по «слабому» документу. Это было подлинное свидетельство о рождении, но без развёрнутой справочной информации к нему, в том числе «о родственниках» в США.

По этому поводу Тарасов высказался критически: «Всё-таки надо добывать более «зрячие» бумаги. Из-за отсутствия легенды о родственниках, прежнем местожительстве и прочих жизненных обстоятельствах, «Ада» лишена возможности легализоваться как подданная США, поскольку, чтобы получить легальным путём документы для проживания, необходимо ходатайство американского консула. Но она не знает своего «прошлого» и обращаться к консулу не рискует».

Проблема с документированием Китти сохранялась. Тарасов сообщил: «Оперативным путём мы ей достали документ студентки на 5 лет с ежегодной перерегистрацией. По её возрасту, это, конечно, не то, что требуется. Надо помнить: документ и легенда к нему должны быть «проходными» в американском консульстве».

В марте 1944 года Центр информировал Тарасова о том, что американская разведка приказала своим резидентурам ужесточить наблюдение за деятельностью советских представительств в Мексике и других странах Латинской Америки. При этом в телеграмме подчёркивалось: «Имейте в виду, что «Шкипер», возглавляющий Конфедерацию трудящихся Мексики (CTM), рассматривается американцами как главный контакт советского посольства в Мексике. Соблюдайте максимальную осторожность в работе».

Китти ответственно относилась к встречам со «Шкипером». Они проходили в доме политика в Сан-Анхеле, куда Китти добиралась в утренние часы после соответствующей проверки. Слежки за собой она не замечала, но уверенности в том, что за домом «Шкипера» не следят, не было никакой. Однако других вариантов для общения не было: Толедано не стал бы заниматься откровенно шпионскими играми. Китти проводила свидания со «Шкипером» динамично, нацеливалась на получение от него интересующей Центр информации. Иногда вопросы имелись у Толедано, и Китти отвечала на них в рамках своей информированности и полномочий.

Как и предвидел резидент, из-за Толедано возник конфликт «межведомственных» интересов – дипломатов и разведки. Сказывался «фактор Уманского». Из бесед с хорошо информированным послом Толедано мог почерпнуть немало полезного, и, разумеется, Китти в этом негласном соревновании проигрывала. Всё настойчивее она просила резидента о передаче ей «полезной политической информации» о мероприятиях советского правительства. Свои просьбы мотивировала тем, что, будучи связанной с такой «крупной фирмой», как советская разведка, она должна делиться со «Шкипером» чем-то более значимым, чем то, что можно вычитать из газет. Слова резидента, что он не располагает такой информацией, Китти воспринимала с обидой: «Вы мне не доверяете».

Уманский познакомился с Толедано через несколько дней после вручения верительных грамот, и произошло это по инициативе посла. Тарасов в письме к Фитину отметил, что причина сближения понятна: это тяготение посла к «умным и содержательным собеседникам». Связь Толедано с Уманским не осталась незамеченной. В прессе появились статьи об этих контактах, о том, что Толедано получает «от русских» деньги и директивы. Эта тема возникала в газетах постоянно.

Резидент подсказывал Уманскому, что в организации связи с Толедано необходимо больше конспиративности, с чем он соглашался. В итоге, посол лично определил порядок конспиративного вызова Толедано на встречи. Он поручил «тассовцу» Дашкевичу согласовывать свидания с Толедано через Алехандро Каррильо, редактора газеты «Эль Популар». В принципе, это был простой и естественный вариант: Толедано дружил с Каррильо. И всё же, по мнению резидента, худшего способа для связи придумать было невозможно. Первый минус: достоверной информации о личности Каррильо в посольстве не имелось. Второй минус: Дашкевич являлся кадровым сотрудником «соседей» [ГРУ] и мог воспользоваться поручением в интересах своей «конторы». Однако вмешаться Тарасов уже не мог, поскольку Уманскому не понравилось бы возвращение к этой теме.

Само собой, Тарасов навёл справки о Каррильо. Что выяснилось? Образование получил в Сан-Антонио (США). Старается быть полезным Толедано, закрепиться в его команде. Агентура давала ему в основном уничижительную оценку: «Этот претендент на роль рабочего лидера – завсегдатай кабаре, балов, шикарных ресторанов, носит смокинг и, – в стороне от пролетарских глаз, – с упоением соблюдает тонкости буржуазного этикета. Корыстен и двуличен».

Тарасов выяснил и другое, весьма тревожное: Каррильо встречается с сотрудниками американского посольства! Недавно он побывал в США как делегат от Мексики на празднике независимости, где был встречен с особым почётом. За какие это заслуги? В беседах с Уманским Каррильо пытался доказать, что России «в Мексике не следует бороться против США». Уезжая из Мексики по делам, Толедано всегда указывал на Каррильо как на связника. Эти рекомендации Китти не выполняла, считая, что Каррильо могут использовать американцы.

Тарасов признавал роль Уманского в активизации мексиканца на «советском направлении»: «Некоторыми своими выступлениями, которые инспирировал посол, Толедано, без сомнения, принёс нам большую пользу. Мексиканец высоко ценит Уманского, к суждениям и оценкам которого прислушивается. Посол сумел расположить Толедано к себе в личном плане. Это умение является неоспоримым качеством Уманского».

В отношении Толедано, у резидента, тем не менее, были сомнения: «Очевидно, что «Шкипер» жаждет власти, и он ведёт работу по выдвижению своей кандидатуры на следующие президентские выборы. Учитывая, что «Шкипер» для нас не совсем ясная фигура (тов. Павел высказал о нём веские подозрения), я считаю опасным откровенные разговоры Уманского с политиком, в которых посол занимает предельно антиамериканские позиции. Необходимо отметить, что «Шкипер» считает его (как почти все здесь) каким-то особым представителем нашего руководства и особо доверенным лицом тов. Сталина. Следовательно, все высказывания посла «Шкипер» воспринимает как мнение и линию нашего правительства».

Ситуацию, сложившуюся с Толедано, начальник разведки Фитин обсудил с Грауром. Решили чётко «ориентировать» Толедано на работу с разведкой в информационном плане и, соответственно, побудить его к сокращению контактов с Уманским. Тарасов встретился с Китти, чтобы сообщить ей указание Центра. Разговор получился тяжёлым.

Из сообщения Тарасова:

«В настоящее время «Шкипер» находится в США. Поэтому мы не можем приступить к его незамедлительному переводу на работу по информации для нашей конторы, как вы требуете. Этот вопрос более сложен, как кажется. Перевод «Шкипера» на наши рельсы – дело деликатное, требующее осторожности и ловкости. Для него престижнее работать именно с «Редактором», которого он считает особым представителем нашего правительства. «Ада» такого же мнения о «Редакторе» и поэтому вначале отказалась выполнить указание о необходимости «переориентации» «Шкипера». «Ада» мало подходит для такой беседы в силу чрезмерного «обожания» «Шкипера», которого она чтит как исключительную личность. В нём она также видит мужчину, в которого влюблена со страстью своего опасного возраста.

Пришлось убеждать «Аду», что легенда об особой роли «Редактора» создана нашими врагами. Они пытаются «доказать», что мы заинтересованы в «перехвате» у американцев Латинской Америки. Конечно, «Редактор» – хороший и умный работник, опытней и грамотней некоторых наших послов в других странах, но он отнюдь не является особоуполномоченным нашего руководства в этом регионе, и не более близок к руководству, чем другие наши послы. [В этом месте примечание Граура: Юрию не стоит так откровенничать]».

Тарасов предложил Китти продумать план беседы с Толедано, с простыми и очевидными тезисами: частые встречи Толедано с Уманским вредят делу, в конспиративной обстановке они встречаться не могут, поэтому надо сократить число встреч, не ставя вопроса об их полном прекращении. Толедано должен понять, что именно мы – самый прямой путь к советскому руководству. Информацию о «конкурентах» целесообразно передавать только нам.

Усилия Центра, направленные на «дистанцирование» Уманского от Толедано, результата не дали. В 1944 году они регулярно встречались, обменивались «точками зрения» на процессы в мире, обсуждали латиноамериканские проблемы в свете неминуемого разгрома Германии. Уманского, разумеется, интересовали прогнозы собеседника о политике США в отношении Советского Союза, о тех пределах сближения стран Латинской Америки с Россией, на которые согласится Вашингтон. Толедано не испытывал оптимизма по поводу гармоничного переустройства мира: «Не доверяйте гринго, обманут, как всегда обманывали нас». Толедано делился сведениями о перспективах международной борьбы за нефть, планах Вашингтона по сохранению военных баз в Латинской Америке.

Тарасов несколько раз передавал Китти рекомендации Центра по работе с Толедано. Резидент докладывал в Москву: «Передача ей Ваших указаний по «Шкиперу», в конце концов, подействовала. Теперь она бросилась в другую крайность: раньше было слепое почитание, сейчас – полное недоверие. «Шкипер» информацию ей не даёт, и не даст. Он с нею совершенно не считается. Но, по крайней мере, она в прошлом умела серьёзно работать с такими крупными агентами как «Стюарт».

По поводу замечаний Тарасова в отношении «Ады» Центр в сентябре 1944 года отозвался телеграммой с «подтекстом»: «Далеко не все оперработники обладают таким послужным списком, как она». Резидент не промолчал: «Мне неизвестно, что имеется в деле «Ады», и её биографию я изложил, не зная этих материалов. Сам факт не даёт никаких оснований работнику отдела писать мне в таком поучающе-наставительном тоне по совершенно несущественному вопросу, и только указывает на нелояльное отношение отдела к резиденту».

В декабре 1944 года Тарасов уведомил Москву, что Толедано передал Уманскому большой материал о позиции Мексики по решениям международной конференции в Думбартон-Оксе[39]39
  Конференция в Думбартон-Оксе (август – октябрь 1944 г.) – Международная конференция стран – участниц Антигитлеровской коалиции, на которой обсуждались вопросы послевоенного устройства мира.


[Закрыть]. Толедано получил его для подготовки отзыва непосредственно от президента Камачо. Об этом документе Толедано не сказал Китти ни слова. Резидент оценил ситуацию кратко: «Она для него не авторитет». В Центре интерпретировали этот факт под другим углом: «Юрий» был оттеснён Уманским в работе со «Шкипером».

Формулировка не слишком лестная для Тарасова, не отражающая его действительной роли в «борьбе» за Толедано. Резидент был прав, указав на «нелояльное отношение отдела» к себе. Объяснял он это своей принципиальностью в решении служебных вопросов: «Я никогда не поддакивал, делал всегда так, как считал правильным. Далеко не всем это нравилось».

Как бы там ни было, но Китти Харрис осталась не у дел. После отъезда Тарасова из Мексики связь с нею поддерживал резидент «Дар». В январе 1946 года он изложил свои выводы: «После неудачной попытки склонить «Шкипера» на работу с нами, «Ада» никак не используется. Она не хочет оставаться в Мексике, настроение её упадническое. Оперативный простой, отсутствие связи с родными, невозможность её продуктивного использования – все эти обстоятельства указывают на целесообразность прекращения её командировки».

Центр с предложением резидента согласился, тем более напрашивался вариант отправки её домой вместе с шифровальщиком «Семёном»: «Она давно работает с нами, много знает по разным странам. Знает нашу ценную агентуру. Быть уверенными, что она не установлена конкурентами США, Англии или Мексики, никак нельзя. В своё время она была выдана конкурентам Кривицким. Она так же хорошо известна как жена «Рулевого» [Эрла Браудера, генерального секретаря компартии США. – К.С.]. Всё это требует сугубой осторожности при её выводе из Мексики. Ни в коем случае через территорию США. Наилучший вариант: на нашем пароходе по мексиканским документам. После войны появились новые пути сообщения с Европой. Можно на шведском пароходе, мы допускаем и такой вариант».

Резидент воспользовался ближайшей оказией для отправки Китти: «Ада в сопровождении Семёна выехала на пароходе «Гоголь» 16.05.46. Прибудет во Владивосток 16–18 июня. Просим принять меры к обеспечению их дальнейшего следования и организацию досмотра багажа в Москве».

В Советском Союзе судьба Китти сложилась не лучшим образом. Существуют разные версии, почему разведчицу с уникальным послужным списком отправили на периферию в Ригу. Одна из них такова: Харрис попала под кампанию выселения иностранцев из Москвы. Послевоенную Латвию сочли наилучшим вариантом адаптации Китти для жизни в СССР. В этот период времени Харрис не раз пыталась выехать за рубеж для воссоединения с семьёй, к сёстрам, которые жили в США. Разумеется, подобная перспектива отвергалась руководством разведки категорически. По этой же причине с подозрением воспринимались её просьбы о направлении в загранкомандировку. Ситуация становилась всё более конфликтной. Харрис была арестована сотрудниками МГБ Латвийской ССР как «социально-опасный элемент». В 1952 году её отправили в город Горький, где поместили в областную психбольницу.

Выпустили Китти только в 1954 году по ходатайству генерал-лейтенанта Василия Рясного и его преемника Александра Короткова, которые хорошо знали разведчицу и могли гарантировать её лояльность разведке. После освобождения Китти осталась в Горьком, где жила до своей смерти в 1966 году. О её рижском и горьковском периоде жизни свидетельств не сохранилось: ни воспоминаний тех, кто общался с Китти, ни её фотографий.

Агент «Рабин», Анна Зегерс и другие немцы

С писательницей Анной Зегерс Тарасов встретился в Мехико через три года после того, как помог ей и членам её семьи перебраться из Парижа в Марсель. В свободном от немецкой оккупации городе они дождались спасительного парохода, чтобы перебраться в Мексику. Антифашистские убеждения Зегерс и её мужа Ласло Радвани, венгерского еврея, были широко известны. Их имена были занесены в списки гестапо, так что несложно представить их дальнейшую судьбу в случае ареста. Переживания этого периода Зегерс отобразила в романе «Транзит», в котором, однако, нет ни слова о советском консульстве в Париже и генконсуле Василевском, снабдившего их деньгами на первое время.

В Мехико Анна Зегерс основала журнал «Свободная Германия», где работали немецкие писатели-эмигранты, а также антифашистский «Клуб Генриха Гейне». В июне 1943 года в Мехико Зегерс едва не стала жертвой наезда на неё грузовика, который скрылся с места происшествия. Она получила серьёзную черепно-мозговую травму, оказалась в госпитале в бессознательном состоянии. В эмигрантских кругах распространился слух о преднамеренности этого инцидента, «покушении» на жизнь писательницы.

Когда здоровье Зегерс пошло на поправку, Уманский послал ей цветы с пожеланием скорого возвращения к активной творческой и антифашистской деятельности. Он с уважением отзывался о писательнице, говорил Тарасову, что по прочности убеждений она на голову выше большинства немцев, обосновавшихся в Мексике: «Да, казалось бы, многие из них политические беженцы, члены компартии, но путаница в головах изрядная. Они годами живут в эмиграции, не имеют никакого контакта со своим народом и народами тех стран, где нашли временный приют. Они говорят, что работают для будущего, но результатов своих усилий не видят. Среди них преобладают интеллигенты, а это означает зависть, раздоры, внутренние интриги. Всё это сдобрено немецким нахальством и педантизмом. От этих негативных качеств часто не могут отделаться даже коммунисты».

Тарасов встречался с Зегерс всякий раз, когда требовалась информация по обстановке в немецкой колонии. Попутно обсуждались вопросы международной жизни: резиденту было интересно мнение писательницы. Встречи проходили дома у Зегерс. Однажды она вручила Тарасову папку с машинописными копиями аналитических материалов, подготовленных Радвани:

«Ласло, которому я иногда пересказываю содержание наших бесед, считает, что эти документы могут вам пригодиться, как дипломату».

В резидентуре Тарасов просмотрел материалы и убедился, что Радвани располагает информационными возможностями. Через жену он фактически «подал сигнал» о готовности сотрудничать с советским дипломатом.

В Центр в январе 1944 года ушла телеграмма: «Направляю материалы Института общественного мнения, полученные мною через писательницу Анну Зегерс. Материалы подготовлены её мужем Ласло Радвани. Они отражают мексиканский подход к наиболее важным вопросам международной политики. Радвани и Зегерс – мои старые знакомые по «Гавани» [Франции], где я оказал им материальную помощь и помог перебраться в неоккупированную зону, откуда они были переправлены в «Деревню». Радвани является ответственным сотрудником секретариата «Шкипера». Преподаёт марксизм в Рабочем университете «Шкипера» и группирует вокруг себя молодых экономистов, которые служат в различных министерствах. Под предлогом подготовки аналитических материалов Радвани использует их возможности для получения сведений закрытого характера».

В дальнейшей переписке Тарасов известил, что присвоил Радвани псевдоним «Рабин». Работал он продуктивно, в одном только 1944 году подготовил аналитические справки по важнейшим для того времени проблемам: «О сохраняющихся позициях стран оси в Латинской Америке»; «Англо-американские противоречия в Мексике»; «Формы проникновения США и Англии в экономику Мексики и их послевоенные планы»; «Деятельность Бюро межамериканской координации»; «О положении в Колумбии»; «Отношение политических и общественных кругов Мексики к Советскому Союзу» и другие.

Резидент поощрял Радвани ежемесячными денежными выплатами. Чтобы не «засветить» отношения с Радвани и Зегерс, Тарасов отказался от посещений их дома. С Радвани встречался в небольших кафе. На встречах Радвани часто критиковал «двуличное поведение» руководителей немецкой колонии, в том числе организации «Свободная Германия». Резидент в комментариях к сообщениям «Рабина» сохранял объективность: «В местной организации «Свободная Германия» много людей, которые, безусловно, будут строить новую Германию после ликвидации гитлеризма. Но дела в «Свободной Германии», действительно, сложные, буду их отслеживать».

В декабре 1944 года Радвани пришёл на встречу в крайнем возбуждении: «Они постоянно атакуют Тшиби, им не нравится её объективный подход к событиям в Германии». [Ласковым именем «Тшиби», что по-венгерски означало «булочка», Радвани называл Анну.] Разоблачения Радвани Тарасов использовал для информации Центра: мол, не всё так просто даже среди людей, которые считаются антифашистами:

«Чем ближе конец войны, тем острее разворачивается в немецкой колонии борьба мнений в отношении «германских поджигателей войны». Руководители местной организации «Свободная Германия» – писатель Людвиг Ренн и бывший председатель коммунистической фракции рейхстага Пауль Меркер проводят кампанию защиты германской армии от ответственности за преступления на оккупированных территориях. Эти лица выступили против известной писательницы Зегерс, автора антифашистского романа «7-й крест» и разоблачительных статей о германских зверствах. Указанные лица отказались печатать её статьи в своём издательстве «Либре Либро», называя Зегерс «вторым Эренбургом». Стоит отметить, что организация «Свободная Германия» считает Эренбурга «кровавым писателем», якобы требующим уничтожения всего немецкого народа. Недавно директор издательства «Либре Либро» Вальтер Янка выступил с заявлением, что сообщение о лагере смерти в Люблине является клеветой на германскую армию, ибо он «в действительности был создан исключительно в «гигиенических целях», для сжигания трупов заключенных, умерших «естественной смертью».

Агенты «Свободной Германии» по указанию Ренна и Меркера обходят богатых еврейских эмигрантов из Германии и, фактически применяя методы рэкета, вымогают у них деньги. Этим беглым миллионерам, которых в Мексике довольно много, даётся «гарантия», что в Германии им будут возвращены собственность и капиталы. Агенты «Свободной Германии» составляют списки имущества этих евреев и получают от них значительные суммы для ведения пропаганды по защите немцев от ответственности за зверства».

Радвани объективно отозвался о Ренне: «Он бывший офицер, после первой мировой войны примкнул к германской компартии. Когда нацисты пришли к власти, был арестован и два года содержался в заключении, затем Ренн появился в Париже, где занял руководящее место в аппарате Коминтерна. В период Испанской войны участвовал в организации Интернациональной бригады, и некоторое время, демонстрируя «личный пример», командовал отрядом на передовых позициях. Из Испании уехал до окончания войны, так как конфликтовал с представителями ГПУ по вопросу террора. Эта организация готовила его арест, но друзья писателя организовали его отправку в США для рекрутирования бойцов в Интербригаду. После возвращения Ренна в Париж в Коминтерне постарались уладить его «недоразумения» с ГПУ, и он по-прежнему фигурирует на ответственных постах. Ренн – гомосексуалист и этого не скрывает, даже гордится этим. До последнего времени собрания членов «Свободной Германии» проходили в доме его сексуального партнёра, тоже писателя».

Сигналы Радвани побудили Тарасова уделять больше внимания немцам «левых политических взглядов», связанных с посольством. Появился и дополнительный стимул для этого: запрос в отношении Ханнеса Мейера, возглавляющего Советско-мексиканский институт культурных связей (СМИКС). Центр просил разобраться, что это за человек, можно ли доверять ему ту ответственную работу, которую он выполняет.

Делами института по линии посольства занимался Андрей Глебский. Тарасов считал его сугубо кабинетным работником, переложившим почти всю «внешнюю деятельность» на официального председателя СМИКСа Мейера. Тот рассказывал о себе, что происходит из немецкого района Швейцарии, по образованию – архитектор-урбанист. До установления дипотношений между СССР и Мексикой Мейера знали в Мехико как представителя ВОКСа. После приезда в страну советского посла Мейер подбирал и рекомендовал ему людей для института.

Мейера стали называть «советским агентом» задолго до открытия посольства СССР. В декабре 1939 года об этом заявил Диего Ривера, временно «увлёкшийся» троцкизмом. Он собрал пресс-конференцию иностранных журналистов в Мехико и огласил обширный список «агентов, работающих на Москву». Ханнес Мейер оказался в компании людей, чьи имена тогда были у всех на слуху. Среди них – Виктор Мануэль Вильясеньор, Нарсисо Бассольс, Алехандро Каррильо, Хосе Бергамин, Хосе Мансисидор, Македонио Гарса, Эрнан Лаборде, Густаво Корона и, разумеется, Ломбардо Толедано. Сотрудник американского посольства, присутствовавший на пресс-конференции, встрепенулся, услышав имя Мейера, и объявил во всеуслышание, что он является «главой ГПУ в Мексике».

Политически Мейер не раз попадал в двусмысленные ситуации. В начале 1943 года его исключили из организации «Свободная Германия». Из компартии в Мексике его также изгнали с формулировкой «за активную оппозиционную деятельность». Источники в компартиях Испании и Мексики подтвердили резиденту, что Мейер поддерживал связи с оппозицией в КПМ, находился под её влиянием и потому «протаскивал их идейки в работе СМИКС». «В совете Института есть такие крупные фигуры как Эдуардо Вильясеньор, директор «Банко де Мексико», и популярный писатель Альфонсо Рейес, – писал в Центр Тарасов. – К сожалению, бытует мнение, что среди работников Института преобладают лица с негативным отношением к президенту Камачо. Властям в этих обстоятельствах ничего не остаётся, как усиливать слежку за членами СМИКС».

Ситуацию в Советско-мексиканском институте Тарасов обрисовал в негативном свете:

«Вообще, в политических кругах страны считают подбор руководящих работников Института «сектантско-левацким». Из нынешнего состава только Чавес Ороско и Альфонсо Прунеда могут поддерживать отношения с правительственными кругами с позиций лояльности. Нелепо, когда немец, а не мексиканец, заведует в Институте отделом советской литературы. Отдел научной педагогики курирует Луис Альварес Барей, исключенный из КПМ. В Институте нашла пристанище экстремистская группа «Аксьон Политика», лидер которой «Баск» вынужден был на некоторое время уехать из Мексики. Они нам полезны как преданные стажёры, но вредны и опасны в СМИКСе. Активная работа «Стахановца» и «Трибуна» в Институте вредит нашей главной работе.

В обстановке тотального контроля за нами со стороны американских конкурентов подобный состав Института даёт пищу для антисоветских спекуляций, размахивания жупелом «красной опасности» в Западном полушарии. В газетах регулярно пишут, что посольство СССР является центром подрывной деятельности в стране, что СМИКС подстрекает и дестабилизирует. Характерно, что мы долго не могли снять здание для Института, потому что домовладельцы не хотели иметь с ним дела. Увы, но СМИКС – это единственная проблема, по которой я до сих пор не договорился с послом. Он стоит на своём, утверждая, что Ханнес Мейер – жертва наветов и эмигрантских скандалов.

Серьёзные замечания к Институту высказывают «земляки». Когда я встретился с Антонио Михе, руководителем местных испанских коммунистов, он передал мне претензии генерального секретаря КПМ Энсины по поводу того, что посол не желает встречаться с ним, в то же время поддерживает контакт с оппозицией через Ханнеса Мейера, «который влез к послу в полное доверие». Должен сказать, что это подозрение ни на чём не основано. Просто Мейер своей услужливостью и вкрадчивостью, готовностью взяться за любое дело сумел убедить посла, что он является «жертвой эмигрантской склоки». Мейер стал в посольстве своим человеком: приходит и уходит в любое время, роется в книгах, часами торчит в кабинете у Глебского, всегда разговаривая с ним на немецком языке, хотя владеет русским. Мейер часто бывает у Глебского дома, оказывает на него заметное влияние. Считаю необходимым вмешательство «Дома» для отстранения Мейера от работы в посольстве и Институте».

Реакция Центра на подобные критические обзоры довольно часто была замедленной. Так произошло и на этот раз. Однако в отношении Глебского Москва отреагировала быстро: «Тов. Юрию. Для сведения. Работая в 1942 году военным переводчиком в разведотделе, Глебский поддерживал интимную связь с разведчицей М., которую после выброски в тыл противника арестовали немцы. На допросе она созналась, что является разведчицей Красной армии. При сомнительных обстоятельствах бежала на нашу сторону. В связи с этим Глебский разрабатывался по подозрению в шпионской деятельности в пользу немцев».