Текст книги "На «заднем дворе» США. Сталинские разведчики в Латинской Америке"

Камачо не любит вспоминать, что до 1939 года увлекался, как многие мексиканские политики, всем немецким. Он был президентом Германского конного клуба, часто встречался с немецкими коммерсантами и дипломатами, чтобы пригубить в их компании баварского пива. Восхищался воинственностью и зрелищностью парадов в Третьем рейхе, и, по слухам, немцы организовали для него «закрытый показ» документального фильма Лени Рифеншталь «Триумф воли». Разумеется, что с началом войны пронемецкие «завихрения» у Камачо прошли, он твёрдо стал на сторону США и союзников.

Министра внутренних дел Мигеля Алемана можно считать его любимчиком, хотя тот – смертельный враг Эсекиэля Падильи, министра иностранных дел. Их вражда выгодна Камачо, помогает сдерживать этих амбициозных политиков. Алеман и Падилья – конкуренты в будущей борьбе за президентский пост. Алеман не принадлежит к реакционерам, но к местным коммунистам и политически активным испанским беженцам относится враждебно. Для министра внутренних дел иная позиция, в принципе, невозможна. Он не любит постороннего вмешательства в дела своего министерства и подведомственных органов, чем грешат американцы. Поэтому Алеман в своём кругу нередко допускает антиамериканские высказывания. Любит весёлые компании, не чуждается похождений, и из-за женщин, которые ему нравятся, готов на многое. Тем не менее, умеет избегать скандалов по этой части. Явных грязных дел (как у Максимино Камачо) за ним не числится. Но возможностями для получения «доходов» он, несомненно, обладает: его имение «Макамбо» этому доказательство».

До вручения верительных грамот ещё оставалось несколько дней, и Тарасов познакомил Уманских с достопримечательностями мексиканской столицы и её окрестностей. Резиденту пришлось попотеть за рулём, чтобы удовлетворить любознательность посла. Экскурсию начали с площади Сокало, посмотрели близлежащие соборы, Дворец изящных искусств, парк и крепость Чапультепек, президентский дворец. В Теотиуакане Уманского поразили древние пирамиды Луны и Солнца: «Какая мощная, самостоятельная культура у мексиканцев!» Тарасов уже успел побывать в этом туристическом месте, расположенном в полусотне километров от Мехико, и слово в слово пересказал послу всё то, что поведал ему гид.

На обратном пути заехали в книжный магазин, в котором посол купил самоучитель испанского языка и испанско-английский словарь. Один из маршрутов Тарасов проложил так, чтобы проехать мимо строения за высокой стеной на углу улиц Вена и Рио-Чурубуско.

«Бывшая «крепость» Троцкого, – пояснил Тарасов. – Он тут и похоронен. Его вдова – Наталья Седова – отказалась переехать в другое место».

Специальной охраны у здания за высокой стеной не было. Но маршруты патрульных автомашин были проложены так, чтобы не оставлять «крепость» без присмотра. Седова в переписке с Центром проходила под именем «Вдова». Наблюдение за нею не велось, хотя её имя иногда появлялось в агентурных сообщениях. Делегации троцкистов из США и стран Латинской Америки, приезжавшие в Мексику, считали долгом посещение последнего прижизненного убежища Троцкого и его могилы.

В воспоминаниях Василевский-Тарасов уделил Уманскому много места. Иначе быть не могло. Работали плечом к плечу, умели находить общий язык. Посол – крупная историческая фигура. Любая подробность имеет значение. Послу было за сорок лет, когда он приехал в Мексику. Характеризуя его, резидент особо отметил его «исключительно хорошую память», «быстрый и острый ум», «находчивость и остроумность»: «Он был среднего роста, с выразительным лицом и умными глазами. И, несмотря на свою сравнительную молодость, уже имел солидный опыт работы за границей. Несколько лет провёл в европейских странах в качестве корреспондента ТАСС, затем перешёл на дипломатическую службу, был советником посольства в Вашингтоне, а затем там же – поверенным в делах… Блестяще владел пером, умел очень хорошо составлять сложные дипломатические документы. Максим Максимович Литвинов, часто возражавший Сталину при обсуждении дипломатических дел, говорил, что написанные Константином Александровичем документы обычно «легко» проходили у Сталина, а поэтому часто поручал ему их составление. К этому стоит добавить, что некоторое время Константин Александрович выполнял обязанности личного переводчика И.В. Сталина при его переговорах с высокопоставленными особами, приезжавшими к нам»…

Уманский был трудоголиком и считал, что такие «почти» круглосуточные нагрузки обязательны для всех сотрудников. Поэтому обязанности Тарасова по прикрытию постоянно росли. В этих условиях оперативная работа велась за счёт сокращения скудных часов на отдых. В одном из отчётов Тарасов констатировал: «Являясь основным помощником посла, я не имею свободного времени. Моя постоянная головная боль – создание дееспособного агентурного аппарата, для чего требуется много времени. Торопливость в вербовочной работе чревата неприятностями».

Церемония вручения верительных грамот прошла 22 июня 1943 года в тёплой обстановке. Президент Мануэль Авила Камачо внимательно всматривался в Уманского. Назначением в Мексику одного из лучших советских дипломатов с блестящим опытом работы в США Сталин сигнализировал: мы готовы забыть о прежних недоразумениях и конфликтах! У наших двусторонних отношений блестящие перспективы! На этой церемонии Уманский пообещал мексиканскому президенту выучить язык его страны: «Прошу вас назначить мне приём, ну, скажем, через два месяца, считая от этого дня, и я обещаю говорить с вами по-испански»…

Посол и советские дипломаты произвели на Камачо хорошее впечатление. В своём кругу он с похвалой отозвался об Уманском: «Посол Сталина приятен, изящен, во всём подобен настоящему кабальеро». Встреча с Уманским вызвала у Камачо вспышку интереса к Советскому Союзу. Советникам президента пришлось обновить досье справок о внутренней жизни России, её внешней политике. Больше всего Камачо, который был уверен в неминуемом разгроме Третьего рейха, интересовала позиция Сталина по послевоенному переустройству мира, «трансформации европейской политической карты». Такое поручение было дано Луису Кинтанилье дель Валье, мексиканскому послу в Москве (который вручил свои верительные грамоты Михаилу Калинину 12 апреля 1943 года).

Авиле Камачо хотелось, чтобы его представителя принял сам Сталин. Это способствовало бы повышению престижа Мексики, да и самого президента. Так и случилось: дипломатический этикет предусматривал личный приём посла при вручении персонального президентского послания. Беседа Сталина с Кинтанильей продолжалась около часа. Прежде всего, Сталин расспросил посла о ситуации в самой Мексике, продолжают ли немецкие субмарины топить мексиканские суда? Кинтанилья ответил утвердительно, подчеркнув, что за эти агрессивные действия Мексика объявила войну Германии. Сталин задал вопрос об отношении к Аргентине, в которой заправлял профашистский режим, поддерживавший явные и тайные связи с Берлином. Затронули в беседе и вопрос о будущем взаимовыгодном сотрудничестве СССР и Мексики. Оптимистический поворот в беседе Сталину явно понравился. Надо думать о будущем, несмотря на войну! Кинтанилья сказал, что Мексика может предложить СССР тропические фрукты и хотела бы закупать сельскохозяйственные машины. Сталин ответил: «Это нам нетрудно сделать, так как мы имеем крупные заводы сельскохозяйственного машиностроения. Со своей стороны, мы готовы покупать у Мексики тропические фрукты и хотели бы сделать это сейчас! Эти фрукты нам нужны». Кинтанилья посетовал, что у Мексики нет пока пароходов для подобных перевозок, и Сталин обещал переговорить с советскими внешнеторговыми органами о выделении судов.

Кинтанилья понравился Сталину, и он сказал мексиканскому посланнику, что если в будущем тот пожелает его увидеть, то может сказать об этом Молотову…

Доброжелательное отношение Сталина к послу во многом объяснялось тем, что Луис Кинтанилья с 1938 года сотрудничал с советской разведкой. Фитин доложил «объективку» на агента «Баска» за несколько дней до приёма.

Между тем поиски здания для посольства продолжались. К работе подключился МИД Мексики, рекомендовав надёжного и ответственного архитектора по имени Хосе. Василевский-Тарасов вспоминал: «Прошла неделя, и молодой архитектор пригласил меня поехать осмотреть ещё один дом, который как он уверял, обязательно должен понравиться нам и удовлетворить всем требованиям. Дом находился на авениде Такубая, 24, невдалеке от парка Чапультепек, в десяти минутах ходьбы от главной улицы – Пасео-де-ла-Реформа [нынешнее название авениды Такубайя – улица Хосе Васконселоса]. Трехэтажный особняк в «английском стиле» ранее сдавался посольству Бразилии.

Он стоял в тенистом саду, отгороженный от улицы высокой и очень красивой кованой решёткой. В центре дома находился большой двухсветовой холл под стеклянным куполом и балюстрадой с колоннами на втором этаже. Кроме холла, на первом этаже были зал с позолотой, приёмный кабинет с панелями красного дерева, курительный салон, обитый серой материей, малая и большая столовые, отделанные тропическим деревом. На втором этаже – ряд больших светлых комнат, двери которых выходили на балюстраду. Мраморная лестница в два марша вела из холла на второй этаж. Короче говоря, это была великолепная резиденция, будто специально сделанная для размещения посольства».

Тарасов приложил немало усилий, чтобы договориться с Парадой, владельцем особняка, об окончательной цене и определиться с МИД Мексики о процедуре оформления сделки. Уманский был в курсе событий, вдохновлял Тарасова, подсказывал, иногда консультировался с Москвой. Долгожданный день всё-таки настал. Василевский-Тарасов вспоминал: «Когда я доложил послу о результатах своих переговоров в МИДе, он, смеясь, сказал:

– За все ваши хлопоты я дарю вам этот дом. Заключайте сделку на своё имя. Надеюсь, вы нас не выселите?

Превратившись при покупке дома у Парады в частное лицо, я занялся оформлением сделки. Итак, почти в центре Мехико-сити я стал «владельцем» старинного поместья. Вскоре сеньор Хосе [архитектор] отремонтировал дом и переделал домовую церковь в уютный кинозал на тридцать мест. В нём мы показывали на приёмах нашим гостям новые советские фильмы и фронтовую кинохронику».

Наконец-то 22 сентября «въехали» в служебные кабинеты дипломаты, смогли приступить к своей работе шифровальщики. В некотором отдалении от «дипломатического сектора» посольства располагалась редакция бюллетеня на испанском языке. Уманский пригласил Констанцию де ла Мора редактором-стилистом. В этой работе ей помогал испанец Хосе Эррера Петере[22]22
  Петере Хосе Эррера, род. в 1909 г. в Гвадалахаре (Испания) в семье военного. Окончил Центральный университет Мадрида. В 1931 г. вступил в КПИ. Участник гражданской войны в Испании. Он автор «Марша Пятого полка» и многих стихов, посвящённых республиканцам. Лауреат Национальной литературной премии 1938 г. В феврале 1939 г. был интернирован во Франции. В мае – эмигрировал в Мексику, где жил около 10 лет. Принимал активное участие в жизни испанской эмиграции. В 1947 г. был приглашён на работу в Международную организацию труда в Женеве. В этом городе и умер в феврале 1977 г.


[Закрыть], участник гражданской войны, поэт, прозаик и драматург. Надо ли говорить, что бюллетени и «Боевые листки» к нему издавались на высоком литературном уровне, и лейтмотивом многих публикаций была необходимость открытия второго фронта в Европе.

Здание посольства не имело помещений для квартир сотрудников. В нём могли разместиться только сам посол, завхоз, заведующий шифровальным отделом, шифровальщик резидентуры, курьер спецохраны и уборщица. Все другие снимали частные квартиры в городе. Средний и высший состав посольства не испытывал сложностей с оплатой жилья, низкооплачиваемые сотрудники – жаловались. Они выходили из положения «вскладчину»: нанимали общие квартиры и делили их по комнатам.

С Пабло Нерудой, генеральным консулом Чили в Мехико-сити, Тарасова познакомила Констанция де ла Мора. «Просоветские» политические взгляды Неруды сформировались ещё в годы работы в Испании и Франции. Кони подтвердила это: «Взгляды Пабло остаются непоколебимо советскими, его поэма «Песнь о Сталинграде» – замечательное доказательство этому». Неруда пригласил Констанцию и Тарасова с женой на день своего рождения. Кони посоветовала Тарасову не покупать имениннику подарок, мол, «в доме поэта ценят оригинальные, не совсем обычные вещи». Тарасов обсудил с женой ситуацию: разве можно идти на день рождения без подарка? И выход нашёлся: «Решили принести с собой наше национальное блюдо: русские жареные пирожки с мясом. Сотни две этих пирожков мы уложили в большую эмалированную кастрюлю и, захватив бутылку русской водки, отправились в гости».

Шумная весёлая публика, собравшаяся в резиденции Неруды – вилле «Роса Мариа», – расхватала пирожки на дальних подступах к имениннику, незаметным образом исчезла и бутылка с водкой.

По свидетельству Тарасова, именно он представил Уманского Пабло Неруде. В свою очередь Неруда познакомил советских дипломатов с вице-консулом Энрике Делано, который симпатизировал Советскому Союзу, считал Сталина лидером прогрессивного человечества. Встречи Тарасова и Делано получили продолжение. В воспоминаниях Василевский-Тарасов отметил, что «Энрике сразу расположил к себе простотой и душевностью. Он всегда был полон творческих замыслов. Рассказывая о своей стране, он говорил слегка нараспев, а когда увлекался, опять переходил на изложение своих литературных замыслов». Делано был знатоком советского киноискусства: видел многие советские фильмы. Оказалось, что его хороший знакомый, сенатор-коммунист Пайроа, владевший сетью кинотеатров в Чили, приобретал их в представительстве Совэкспортфильма в Нью-Йорке и показывал чилийцам.

Для Тарасова чилийский вице-консул был перспективным кандидатом на вербовку. Резидент дал ему псевдоним «Фрегато» и сообщил в Центр: «Энрике Делано – близкий друг Пабло Неруды, которым и был мне рекомендован. В настоящее время я использую его для получения справок и характеристик, но в дальнейшем намерен оформлять с его помощью нужные нам документы и получать визы, а также освещать характер паспортного режима в его стране, пересылать через него почту и поддерживать связь с нашими стажёрами в странах Южной Америки. Эту работу «Фрегато» можно доверить полностью».

Из Центра разъяснили: «Делано для нас человек не новый. Ещё в мае 1942 года наш работник «Артур» [И.Р. Григулевич. – Н.Н.] имел рекомендательное письмо к нему от руководителя чилийских земляков [Гало Гонсалеса. – К.С.], который просил «Фрегато» оказывать нам помощь в работе[23]23
  Григулевич рассказывал, что «после Троцкого» для въезда в Аргентину в 1940 г. он получил в консульстве Чили в Мексике паспорт на имя Себастьяна Франсиско Миранды. Имя вызывало прямые ассоциации с прославленным венесуэльцем, руководителем борьбы за независимость испанских колоний в Южной Америке. Подлинность документа удостоверяли подписи посла Пабло Неруды и консула Луиса Энрике Делано. Эту легенду не проверить, так как чилийский паспорт благополучно затерялся среди документов, «забытых» в иммиграционном департаменте Аргентины.


[Закрыть]. Руководитель земляков характеризовал «Ф» положительно, отзывался о нём, как о растущем и способном дипломатическом работнике. Тогда по ряду обстоятельств Центр не санкционировал его привлечения к нашей работе (не был достаточно изучен, вроде бы состоял в одной из масонских лож и пр.). Ваши слова о том, что он «старый земляк», не подтверждаются. Мы его проверили по учётам, нашим и Большого дома, – таких сведений о нём нет. Учтите это. «Фрегато» будем именовать в дальнейшем «Франк», поскольку он был зарегистрирован под этой кличкой».

Реакция Центра по поводу установления Тарасовым контакта с Делано была относительно мягкой. Но с подтекстами. Главное: чилиец по-настоящему не проверен, и предлагать его на данном этапе для выполнения весьма деликатных поручений преждевременно.

В первом отчёте из Мехико резидент написал: «Высланную вами ранее почту с данными на стажёров я просмотрел во время пребывания в городе тов. «Луки» [П. Пастельняка. – К.С.]. Плёнку пришлось оставить у него, поскольку в Мехико я некоторое время не имел возможности пользоваться секретными материалами из-за жизни в отеле. Несмотря на мои напоминания, эту почту с планом-заданием я не получил до сих пор, хотя курьеры приезжали сюда дважды. Видимо, тов. «Лука» слишком занят. Средства для приобретения необходимого инвентаря в резидентуру пока не поступили, посему я вынужден послать эту почту не на плёнке. Часть документов и добытой информации пришлю, когда будет налажена фотолаборатория».

В резидентуру, наконец, прибыли сотрудники. Первым Тарасов встретил в аэропорту шифровальщика Павла Прошина («Семёна»). Следом – через неделю – ступили на мексиканскую землю оперработники: Дмитрий Потемкин («Вега»), прибывший по линии ТАСС, и Виктор Болотов («Владимир»), который тоже был связан с ТАССом, последние годы работал там редактором. Резиденту сообщили, что «Владимир» имеет неплохую политическую подготовку, знаком с «Вегой» и с Юрием Дашкевичем. В «контору» Болотов был зачислен три месяца назад: «Он обладает всеми данными, чтобы быстро освоить нашу работу в условиях закордона и стать полноценным сотрудником. Перед ним поставлена задача изучения языка за 3–4 месяца в такой степени, чтобы самостоятельно вести работу с переданным ему на связь по вашему усмотрению стажёром».

Финансирование, в том числе на приобретение «инвентаря», пришло в сентябре. Быстро «меблировали» помещения резидентуры: привезли сейфы, столы и стулья. Всё это подбиралось без предварительных согласований, тут же оплачивалось и вывозилось под неусыпным контролем Тарасова, шифровальщика и курьера спецохраны. Правила на этот счёт всегда были жёсткие. Нельзя доверять доставку оборудования продавцам. «Конкуренты» следят за посольством, вполне могут установить прослушивающие устройства, если у них будет достаточно времени. Чтобы обезопасить посольство от враждебных вторжений, окна защитили решетками, а вход в помещение шифровальщиков был прикрыт стальной дверью с «глазком».

В свой кабинет Тарасов поставил письменный стол, кресло, несколько стульев, полку для книг, повесил на окно шторку из плотной ткани, на стенах закрепил карты Мексики, Мехико-сити, США и Гватемалы. Стеллаж для справочников, журналов и канцелярских папок для «тематических» вырезок из прессы сколотил шифровальщик Прошин. Бамбуковый столик для телефона Тарасов приобрёл на личные деньги – увидел на рынке, понравился. Повесив портрет Сталина, прикинул место для фотографии, сделанной в горах Сьерра-де-Гвадаррама, на которой он был запечатлён среди бойцов отряда в чёрном берете, с маузером через плечо. После некоторых раздумий убрал фото в ящик стола. Подравнял на книжной полке путеводитель и несколько справочников по стране, атлас США, книги воспоминаний Игнасио и Кони о событиях в Испании с прочувствованными автографами. Да, многие из тех, кто имел отношение к «Строительству», воплотили свои испанские наблюдения и переживания в поэтические и прозаические произведения. Энрике Делано, чилийский вице-консул, тоже подарил Тарасову книжечку очерков.

Открытие советского посольства по-хорошему всколыхнуло русскую (вернее сказать, русскоязычную) колонию. Кинорежиссер Аркадий Бойтлер[24]24
  Бойтлер Аркадий Самуилович (Сергеевич), род. в 1895 г. в Москве. С юношеских лет увлекался театром и кино. Был актёром в труппах К. Станиславского и В. Мейерхольда. До 1920 г. жил и работал в Киеве и на юге России, затем в Австрии и Германии. В поисках новых горизонтов в 1922 г. уехал вместе с женой, актрисой Линой Оргиной, в США, путешествовал по странам Южной Америки, пока не обосновался в Мексике. Считается классиком мексиканского кино. Умер в 1965 г.


[Закрыть] нанёс визит одним из первых, и Тарасов, как дежурный дипломат, принял его. Гость оказался разговорчивым, сразу заявил, что следит за героическими сражениями Красной армии и уверен в неминуемом разгроме Рейха: «В начале двадцатых я работал в Германии, насмотрелся на них. Всё это брехня, что немцы – сплочённая нация. Сейчас они на последнем издыхании. Скоро увидим финальную сцену со словами «Гитлер капут» на весь экран».

Бойтлер не без грусти поведал, что «в своё время» был известен в России, снимался в комических короткометражках.

Тарасов всмотрелся в него и заулыбался:

«То-то я думаю, знакомая личность! Когда-то в Харькове хохотал до слёз на фильмах про непоседливого Аркадия. Подражание Чаплину было явное, зато русский юмор брал своё. Но тот Аркадий был тощий и вёрткий, нынешний куда солиднее и спокойнее».

Бойтлер усмехнулся:

«Вот как! Россия помнит обо мне! Радостный факт! Да, Чаплин был в моде, на нём можно было заработать. Уехав в Европу, я с того и начал, снял комический фильм «Бойтлер против Чаплина», и ещё несколько в этом же роде. Заработали, уехали с Линой, моей женой, в Южную Америку – Аргентина, Чили, Перу. Там работал в театре, когда удавалось – снимались в кино. Потом направились в США, где ещё существовал спрос на комические короткометражки. В 1931 году мы поехали в Мексику, узнав, что Эйзенштейн снимает там фильм «Qué viva México!». Я сыграл в массовке в эпизоде «Фьеста» и был счастлив, что довелось наблюдать за работой мастера. Жаль, что фильм не завершён, Эйзенштейн сетовал, что был ограничен в финансах, да и командировке подходил конец».

«Здесь, в Мексике, удалось что-нибудь снять?»

«Десять лет назад, звуковой фильм «Женщина из порта». Сценарий я написал на основе рассказов Льва Толстого и Мопассана».

«Неужели удалось совместить таких разных писателей?» – удивился Тарасов.

«Мир страстей и переживаний, обман и бесчестие, роковой конец героини, – мексиканцы любят мелодрамы».

«С удовольствием посмотрел бы, хотя, наверное, фильм давно сошёл с экранов?»

«Ну, устроить показ всегда можно. У меня есть небольшой кинотеатр «Синеландия». Приглашаю в удобное для вас время».

Своё обещание Бойтлер выполнил. Тарасов с женой посмотрели «Женщину из порта» в пустом зале кинотеатра для детей на улице Сан-Хуан-де-Летран. Фильм понравился Тарасову «остротой социальной критики», и, конечно, первое, о чём он спросил Бойтлера после сеанса, почему тот перестал снимать.

«Пытался, выпустил несколько фильмов, но они провалились, – самокритично сказал Бойтлер. – Выдохся, много конкурентов. В подобных обстоятельствах лучше сменить амплуа. Скажем, стать кинопродюсером, хотя здесь конкурентов ещё больше. У меня есть приятель – Оскар Данцигер, который занимается кинобизнесом, и даже он, – с его железной хваткой и связями в Голливуде, – далёк от процветания».

Бойтлер стал для резидента «окном» в культурную жизнь мексиканской столицы. Именно от него Тарасов впервые услышал имена многих мексиканских знаменитостей в кино, музыке, литературе, изобразительном искусстве. Однако идеологически Бойтлер был, в глазах Тарасова, человеком «расплывчатым». Когда Бойтлер упомянул, что Диего Ривера и Фрида Кало являются его друзьями, Тарасов поинтересовался, состоят ли они, как раньше, в Интернационале Троцкого. Бойтлер отмахнулся:

«Талантливые люди имеют право на политические причуды, заблуждения и громкие скандалы на этой почве. Любые события, даже с негативным зарядом, – обогащают творчество».

Бойтлер признался Тарасову, что мексиканские друзья часто называют его в неформальной обстановке Gallo Ruso – Русским петухом.

«Неужели за драчливость?» – удивился Тарасов.

«Нет, у них петух – символ мужественности, надёжной защиты и энергии. Таким они видят меня со стороны, и это меня потешает неимоверно»…

Бойтлер был человеком состоятельным: страна переживала кинематографический бум, и его кинотеатр приносил стабильный доход. Финансовый успех побудил Бойтлера взяться за строительство второго кинотеатра, для взрослых. По секрету он сказал Тарасову, что назовёт его «Аркадия»:

«Удивляюсь, что до сих пор никто не использовал этого названия, Аркадия – страна счастливой, беззаботной жизни. Именно так мы ощущаем себя, когда приходим в кино».

Бойтлер, как обещал, познакомил Тарасова с другим кинодеятелем «с русскими корнями» – Оскаром Данцигером[25]25
  Данцигер Оскар Александрович – род. в Москве в 1902 г. Приобрёл известность как продюсер, сотрудничая с испанским кинорежиссёром Луисом Бунюэлем (1947–1965 гг.). За время совместной работы в Мексике было снято не менее 15 фильмов. В эпоху маккартизма Данцигер предоставлял работу «неугодным» Голливуду сценаристам, актерам, операторам. Он старался поддерживать «конструктивные» отношения с американскими властями, что порождало о нём слухи негативного характера. Умер Данцигер в Мехико в 1976 г.


[Закрыть]. Тот весьма расплывчато рассказывал о своей прошлой жизни: упоминал Москву, дореволюционную Литву, переезд во Францию в начале 1920-х, вынужденное бегство из неё в 1940 году. Данцигер намекнул, что был членом французской компартии, но когда Тарасов напрямую спросил его об этом, только улыбнулся, как бы давая понять, что предпочитает об этом не распространяться, «при всём уважении к советскому дипломату». После Франции Данцигер пытался устроиться в США, однако быстро понял, что в Мексике добьется большего. Сообразительные партнёры из Голливуда подсказали ему, как воспользоваться американской «Политикой добрососедства». Данцигер стал получать киноплёнку из правительственных резервов США по льготным ценам. Созданная им кинокомпания пошла в гору. Разумеется, «независимый мексиканский кинопродюсер» ориентировался на сотрудничество с Голливудом.

Данцигер, моложавый, подтянутый, с иголочки одетый, умел поговорить на такие легкомысленные с точки зрения Тарасова темы, как женская мода или любовные скандалы в мире голливудских и мексиканских кинозвёзд. Если Бойтлер тяготел к общению с Уманским и Тарасовым, «серьёзными людьми», – как говорил он, то Данцигер предпочитал дамское окружение, блистая рассказами о гламурной стороне мексиканской жизни…