Текст книги "На «заднем дворе» США. Сталинские разведчики в Латинской Америке"

Агентурный аппарат – инструмент резидента

Установление шифровальной связи с Центром обрушило на резидента поток заданий, инструкций, рекомендаций, вопросов. Большой объём работы предстоял с нелегалами «Хосе» и «Антоном», которые по заданию Центра должны были готовить побег Рамона Меркадера – «Гнома». Позже этот псевдоним из-за опасения «утечек» был сменён на «Риту». Резиденту в работе с нелегалами предписывалось: «Установите с ними связь и обеспечьте их прочное оседание. Пока не следует нагружать их оперативными задачами. Займитесь организацией для них соответствующего прикрытия. По «Гному» руководствуйтесь данными Вам перед отъездом указаниями».

Деловой тон письма ясно указывал, что, по мнению Центра, период раскачки для «Юрия» завершился:

«Задание по «конкурентам»: Используйте имеющиеся в Вашем распоряжении возможности для получения материалов, характеризующих деятельность разведывательных организаций «Страны» и «Острова» в «Деревне». При этом нас особенно интересует их структура, методы их работы в стране Вашего пребывания, их основные кадры, какими вопросами занимаются и т. д. То же самое сделайте в отношении разведорганов самой «Деревни».

О кандидатах на вербовку: Из предложенных Вами людей на контрактацию все являются эмигрантами. Строить нашу работу на эмигрантах мы не можем, потому что они не располагают необходимыми возможностями. «Сапата» [Roberto Calvo-Ramirez. – С.К.] – единственное исключение. Вы сообщили о нём, что он – старый революционер, симпатизирует Советскому Союзу и якобы был «земляком». Вы выражаете уверенность, что «Сапата» с энтузиазмом пойдёт на сотрудничество с нами, и предлагаете использовать генерала в качестве переправщика нелегалов из Мексики в США и обратно – без его тщательного изучения, что говорит о несерьёзном подходе к делу.

Об информационной работе: Небольшое количество Ваших стажёров, являющихся ценными по возможностям, несомненно, могут добывать нужную нам политическую информацию. Однако по ряду важнейших событий, имевших место в странах Латинской Америки, Центр не был своевременно информирован. С учётом постоянно меняющейся общей ситуации и возможными масштабными событиями в будущем, просим умело использовать ваших людей в информационном плане. По имеющимся у нас данным, группа Индалесио Прието (бывшего министра в республиканском правительстве Испании) ведёт антисоветскую работу не только среди испанской эмиграции, но и в смычке с реакционными кругами «Деревни», печатает в их органах враждебные для нас статьи. Поинтересуйтесь его деятельностью и направьте нам подробные материалы по этому вопросу.

Для проведения анализа в Центре в отношении кандидатов на контрактацию, просьба присылать на них более подробные данные. Ненормальной является ситуация и в том, что связь со всей агентурой поддерживаете Вы лично, подвергая себя большому риску расшифровки и ставя под удар нашу работу.

О самоусовершенствовании: как вы работаете над собой, повышая знание языка и страны? Как обстоят дела с языком у «Семёна», как он осваивает технику нашей работы? Мы планируем его использовать как оперативника».

Последний вопрос – «О самоусовершенствовании» – Тарасова неприятно удивил. В отношении «Семёна» понятно, Мексика – это его первая зарубежная командировка. Но в отношении его самого, после его боевой работы в Испании, среди испанцев, как понимать этот вопрос о повышении знания испанского языка!? Кто-то «напел» в Москву, что он изъясняется с испанцами на пальцах?

Часть инструкций направлялась в резидентуры в «профилактических целях», для предупреждения «отдельных нежелательных явлений» среди сотрудников. Вот фрагмент такого документа: «Есть случаи, когда некоторые наши работники уклоняются от участия в деятельности общественных организаций, мотивируя это своей занятостью, стремятся занять привилегированное положение. Они снимают дорогие квартиры и покупают вещи, превышающие их официальные финансовые возможности. В разговорах с другими сотрудниками загранучреждений стараются подчеркнуть, что они являются «специальными работниками». Без видимых причин группируются между собой, что даёт повод для домыслов об их взаимоотношениях по какой-то «особой линии». Хвастаются своими внешними контактами, не соответствующими положению по должности прикрытия. Часто наши автомашины лучшей марки, чем у посла и т. д.». Центр указывал на недопустимость подобных проявлений, чреватых расшифровкой «реальной принадлежности» оперработников.

Одну из первых телеграмм Тарасов воспринял как завуалированный выговор: «Вам не следует подменять посла или советника в вопросах общения с представителями госучреждений и общественных организаций, а также корреспондентами газет и журналов. Никакой специальной работой, помимо порученных вам основных наших дел, вытекающих из последних решений инстанции, вам заниматься не следует».

Резидент, конечно, отреагировал, и напомнил, что два месяца находился в Мехико в одиночестве: «За это время я сделал несколько официальных визитов. Мои беседы с журналистами были впоследствии одобрены послом. Избежать их было невозможно».

В переписке с Центром Тарасов предложил доплачивать шифровальщику «за переработку» и получил «мотивированный отказ»: «По нашим данным он недорабатывает». Резидент настоял на своём. Он напомнил, что «Семён» является шифровальщиком не только «Конторы», но и «Треста», и кроме того, имеет поручения по оперработе, ведёт техучёт, оформляет почту и т. д. Чтобы немного разгрузить «Семёна», Тарасов предложил оформить его жену вторым шифровальщиком. После небольшой паузы на размышления Центр согласился: «Семён» действительно перегружен сверх нормы».

Тарасов поднял также тему безопасных маршрутов для дипломатической почты: «Пора поставить вопрос о запрещении нашим дипкурьерам следовать в Мехико-сити воздушным путём. Это более чем неудачный маршрут: к нам они попадают с Кубы, с которой имеется только авиасвязь. Из Мехико их тоже отправляют самолётом, хотя имеется прекрасное ж.-д. сообщение. Из-за имеющейся инструкции курьеры лишены возможности забирать тяжёлую почту, да и в лёгкой почте ограничены жёсткими лимитами авиакомпаний. Нельзя игнорировать и такой фактор: воздушная трасса из Мексики в США пролегает через высокий горный хребет Сьерра-Мадре с вершинами до 6 тыс. метров. Только за год было три катастрофы с самолётами. В случае подобного происшествия не исключено попадание нашей почты в руки конкурентов. Для обеспечения безопасности почты было бы целесообразней не практиковать кругового маршрута на Кубу, и выделить его в самостоятельный рейс Нью-Йорк – Куба – Нью-Йорк, а в Мексику наших курьеров направлять по ж.-д. – Вашингтон – Мехико – Вашингтон».

В Москве на послание резидента по дипкурьерам отреагировали без задержки: маршруты изменили.

Необходимость в отправке тяжёлой почты возникала часто. Например, поступило задание на приобретение для нужд отдела в Москве трёх десятков «глазков», используемых для чтения материалов «в плёнке». На каждый кабинет в «конторе» – по глазку. Случались и более весомые отправления: «Посылаю в двух чемоданах испанские учебники по Вашему заказу. В отдельном ящике – пластинки с курсом испанского языка. Также по Вашему запросу – комплекты мексиканских газет и журналов, книги с очерками на политические и бытовые темы и 2 экземпляра произведения Маргариты Нелькен «Кремлёвские башни».

Потребность Центра в справочных материалах постоянно росла. В начале 1944 года Тарасов отправил в Москву ежегодники «Who is who in Latin America?», «Almanach de Gotha», «Statesman’s yearbook», «Political handbook», «South American handbook». Не прошло и месяца – новый «заказ», на этот раз на экономические и политические карты Мексики, Центральной Америки, Аргентины, Бразилии и Чили. Вскоре Москве потребовались справочники по столицам – Мехико-Сити, Буэнос-Айрес, Рио-де-Жанейро, Сантьяго-де-Чили и их подробные планы.

В Мексике далеко не все испытывали эйфорию от побед Красной армии. Газеты и радио, используя американские источники информации, обрабатывали население в антисоветском духе. Особенно выделялась газета «Эксельсиор» и её ведущий обозреватель Карлос Денегри[26]26
  Денегри Карлос (1910–1970) – мексиканский журналист, мастер репортажа и политической хроники.


[Закрыть], который нагнетал панические настроения, призывал не доверять Сталину: «С каждым днём всё очевиднее – русская экспансия угрожает западной цивилизации». Тарасов предложил отреагировать на грубую провокацию газетчика, но Уманский возразил: «Эксельсиор» – это частная газета, которая критикует всех, в том числе правительство. Связываться с ним не стоит».

Уманский был прав, отказавшись от полемики. Ничего страшного, от ещё одной клеветнической статьи Советский Союз не развалится. Денегри использовал любую возможность для саморекламы, ввязывался в дискуссии, ссоры, стычки по любому поводу. Правительственные чиновники его откровенно боялись: Денегри долгие годы доминировал в мексиканской журналистике. Он обладал «нокаутирующим» даром слова и часто пользовался этим, шантажируя очередную жертву. Но конец бесчинствам Денегри всё-таки наступил. Финальную точку поставила его жена. Впрочем, случилось это годы и годы спустя после разговора Уманского и Тарасова. Очередной запой журналиста привёл к трагедии. Как это случалось ранее, он стал издеваться над молодой женой, избивать её и провоцировать, рассказывая о своих изменах.

Линда – жену звали Линда – воспользовалась револьвером мужа, и выстрелила в него всего один раз – в голову, когда Денегри повернулся к ней спиной. Потом, отсидев два года в тюрьме, она написала книгу «Я убила Карлоса Денегри?». Именно так, с вопросительным знаком в названии…

Тарасов знакомился с полезными людьми в МИДе, посольствах, общественных и политических организациях. Продолжил деловой контакт с руководителями «Свободной Германии» – писателем Людвигом Ренном и Паулем Меркером, бывшим председателем коммунистической фракции рейхстага. Резидент приступил к «ревизии» людей, включённых в план-задание: кто из них будет полезен, а от кого следует отказаться. Первую «установку» Тарасов провёл в отношении Самуэля Риша, имевшего псевдоним «Деловой». Из ориентировки на него следовало, что Риш родился в 1896 году в России, в настоящее время – мексиканский подданный, крупный коммерсант-меховщик с обширными коммерческими связями, в том числе в США. В 1939 году Риш участвовал в торгах пушного аукциона в Ленинграде, где и был привлечён к работе.

Предварительно Тарасов навёл справки в Еврейском комитете помощи России. Выяснилось, что такой человек существует, но данные на «Делового» не соответствовали реальному положению вещей. В отрасли он был одним из самых мелких коммерсантов и продавал дешёвые меха в провинции.

Тарасов поднялся в конторку Риша как обычный клиент, желающий купить каракуль на воротник. «Деловой» обитал в двух полутёмных комнатушках на четвёртом этаже старого запущенного дома, в котором ютились всевозможные заведения кустарного типа. С первых же слов Тарасова меховщик понял, что перед ним – русский, и не смог скрыть испуга. Потом кое-как совладал с нервами и спросил, откуда покупателю известен его адрес.

«Проходил по улице, увидел вашу табличку, вспомнил о воротнике, – ответил Тарасов. – Почему вы так разволновались?»

Риш чуть расслабился и рассказал, что несколько лет назад ездил в Россию, где имел очень неприятный разговор с «одним человеком» (по предположению Тарасова – с «Максимом»), который предложил ему «помогать Советскому Союзу» и которому он не решился отказать. Боялся, что не выпустят из страны или репрессируют родственников.

Дрожащим голосом Риш сказал Тарасову:

«Я был бы очень рад, если бы вы больше ко мне не приходили. У меня маленькое дело, и если американцы узнают, что я имею общие дела с вами, это станет катастрофой для моего бизнеса. Никакая американская фирма не продаст мне ни одной шкурки».

Резидент выяснил, что по сведениям, собранным в Еврейском комитете, Риш действительно купил меха на ленинградском аукционе, но на деньги, полученные от группы мелких коммерсантов. Сам Риш участия в деятельности Комитета помощи России не принимает, всегда отказывал в пожертвованиях. Вывод Тарасова: «Омерзительный тип. После разговора я решил с ним больше не связываться, ибо он ничего для нас не сделает».

Начальник отдела Граур написал под текстом телеграммы только одно слово: «Согласен».

Столь же объективно, но с элементами «литературной образности», Тарасов отчитался в отношении «Антиадольфа» и «Тихого» с кратким резюме: «Для использования в наших интересах категорически не подходят, идейно и морально переродились».

С Еленой Васкес Гомес («Се́дой») Тарасов связался в сентябре 1943 года. Строгая сотрудница мексиканского МИДа в чёрном костюме мужского фасона оказалась информированным человеком, с широким кругом интересов. Она была доверенным лицом экс-президента Ласаро Карденаса, часто выполняла его конфиденциальные поручения, вращалась среди политиков и дипломатов и, соответственно, была в курсе текущих внутри– и внешнеполитических событий. Елену Васкес Гомес в окружении Карденаса считали своей, ценили за надёжность и умение молчать. Зная о патриотическом прошлом семьи Гомес[27]27
  Её дед и отец принимали активное участие в революционном движении Мексики. Отец был одним из ближайших соратников Эмилиано Сапаты, а позже – генерала Карденаса, который, став президентом, отметил заслуги семьи Гомесов высокими постами на государственной службе.


[Закрыть], с доверием относился к Елене и действующий президент Авила Камачо.

В агентурную сеть ИНО НКВД Гомес была включена в 1938 году во Франции, её «крёстным» в разведке стал Эйтингон. В Париже она работала 3-м секретарём посольства Мексики. В учётах Центра Елена вначале значилась под псевдонимом «Он», затем стала «Се́дой», от испанского слова seda, означающего «шёлк, шёлковая». Трудно сказать, почему избрали такой псевдоним, может быть, по контрасту с её реальным характером? Елена точно не была ни мягкой, ни шёлковой, ни податливой. По крайней мере, для мира мужчин. О том, что она лесбиянка, догадывались многие, но только догадывались. Её многолетняя подруга Тереса Проэнса Проэнса тоже придерживалась левых взглядов и с 1938 года тоже была включена в агентурную сеть советской разведки.

К концу президентского периода Карденас отозвал Елену Гомес из Франции и представил своему преемнику – Мануэлю Авиле Камачо как надёжную и умную помощницу, не раз выполнявшую поручения конфиденциального характера. В то время Камачо очень беспокоили закулисные манёвры соперника – генерала Альмасана, которого поддерживала не только «пятая колонна» нацифашистов, но и ультраконсервативные круги в Соединённых Штатах. Поручение для Елены тут же нашлось. С санкции Карденаса она выехала на Кубу «под видом» сотрудницы мексиканского посольства и за короткое время организовала наблюдение за Альмасаном и его американскими покровителями. Через Елену проводилась работа по созданию в кубинской прессе «позитивного образа», как бы сейчас сказали, будущего президента Мексики. С этими поручениями Елена Гомес успешно справилась, что определило её дальнейшие доверительные отношения с Камачо.

Елена Гомес вернулась в Мехико, и стала информационным «кладезем» для Тарасова. По полученным от неё данным резидент подготовил десятки сообщений, в том числе о Пелайо Гарсии-Олае, представителе Франко на Кубе, о деятельности Индалесио Приэто, «троцкисте» Диего Ривере, о направлении мексиканских войск в Европу, действиях США по экономическому закабалению стран Южной Америки, о положении в Аргентине.

В январе 1944 года Тарасов по запросу Центра направил характеристику на «Седу»:

«В первой же беседе после восстановления связи она заявила, что находится в нашем полном распоряжении и берётся выполнять любые задания, поскольку считает себя другом СССР. «Седа» внешне очень интересная женщина со строгими и мужественными чертами лица и строгими глазами. У неё крепкое, близкое к атлетическому, телосложение, низкий голос. Она имеет одну «ненормальность», которая никак не сказывается на её деловых качествах. Она – лесбиянка, совершенно отвергающая интимную связь с мужчинами. Эту свою склонность она держит под контролем. «Седа» поддерживает нормальные деловые отношения с мужчинами, в их обществе держится серьёзно, в обычных поведенческих рамках. По тому, как она говорит, одевается или жестикулирует, а также по тому, как обставлена её квартира, можно сделать вывод об элементах «мужественности» в её природе, но не более того.

Положительные качества «Седы»: деловитость, целеустремлённость, скромность, смелость. Она умеет авторитетно поставить себя, а если надо, схитрить. Обладая по рождению большой примесью индейской крови, «Седа» считает себя стопроцентной представительницей коренного народа Мексики. Она увлечена национальной культурой и историей, фольклорным творчеством своего народа, отвергает модную в зажиточных слоях страны американщину. Она хорошо знает и любит европейскую и русскую литературу. Для нас это перспективный человек. После войны она может занять ключевую должность в каком-либо из европейских посольств».

Неплохое впечатление сложилось у Тарасова о «Дипломате». В ориентировке на него сообщалось: «В 1920—1930-х гг. мексиканский дипломат Гарса (Гарсия) Маседонио, 1887 года рождения, уроженец Монтеррея, неоднократно предлагал нам свои услуги. Его законтрактовал резидент «Сом» в Данциге в 1933 году, где Маседонио работал консулом. Сотрудничество планировалось по немецкой линии, но развития не получило из-за отъезда Гарсы в Мексику в 1934 г. Маседонио и его жена (армянских корней) прогрессивно настроенные люди, симпатизируют нашей стране. В 1942 году «Дипломат» работал преподавателем экономического факультета в Университете Мехико и состоял в организации земляков. Его жена преподаёт иностранные языки. Полагаем, что с Маседонио можно восстановить связь, чтобы использовать для получения наводок».

Других вариантов Центр не предлагал по понятной причине: Маседонио не скрывал связей с коммунистами и наверняка находился под негласным надзором полиции. Маседонио стоял у истоков создания Лиги революционных писателей и художников, которая призывала бороться с фашизмом и империализмом, и был своим в компании «известных коммунистов» Риверы, Сикейроса, Луиса Ареналя и других. Это Маседонио перевёл с французского языка на испанский фундаментальное исследование Анри Се «Истоки и эволюция современного империализма». Труд штудировали в политкружках латиноамериканских компартий. С будущей женой – Армен Аганян[28]28
  Подлинное имя А. Аганян – София Пирбудагян. Родилась в Шемахе (Азербайджан) в 1887 г., умерла в Мексике в 1976-м. Рано начала самостоятельную жизнь. Училась в школе пластики Л. Нелидовой в Москве и в студии К. Станиславского. Работала в Малом театре. В Персии изучила восточные танцы и до начала 1930-х гг. выступала на европейских сценах как «персидская танцовщица».


[Закрыть], – Маседонио познакомился в 1922 году, сделал ей предложение и женился, не откладывая дела в долгий ящик. Брак оказался долгим и счастливым.

Армен была не только талантливой танцовщицей, ни в чём не уступавшей Айседоре Дункан, но и модной писательницей, книги которой с экзотическими сюжетами из иранской, турецкой, армянской и русской жизни имели успех у читателей в Западной Европе. Сам Анатоль Франс написал предисловие к её книге «Шамаханская танцовщица». Позже свет увидели другие книги, среди них путевые очерки «В одной шестой части мира: путешествие в Россию в 1928 году».

Армен разделяла левые убеждения мужа и в «пропагандистском плане» была даже активнее, ограничиваясь, правда, литературой и культурой. В 1937 году бывшая «шамаханская танцовщица» опубликовала в Мехико труд под названием «Марксистский анализ испанской литературы». В 1939-м – «Крестьянские войны в России и Толстой». Вместе с мужем она переводила книги советских писателей, проводила конференции на тему культурных достижений в Советском Союзе. В посольстве США деятельность Маседонио и Аганян воспринималась однозначно: это агенты влияния Москвы.

Центр неодобрительно отнёсся к предложению Тарасова о восстановлении связи с агентом «Виктором» – Виктором Николаевичем Александровым. В материалах резидентуры НКВД в Испании Александров, бывший мичман, служивший на флоте у Врангеля, проходил как Виктор Николас Мартинес.

Жизнь порядком потрепала его. После разгрома белой армии в Крыму Виктор оказался в африканском порту Бизерта, куда врангелевцы увели корабли Черноморского флота. В поисках удачи Александров перебрался в Испанию, где нанялся штурманом к частному судовладельцу. Плавал на рыболовецких судах в Средиземном море и бороздил Атлантику на торговых пароходах. Когда в Испании началась гражданская война, Виктор связался с советским военно-морским советником Кузнецовым, предложил свои услуги переводчика. Он совершил несколько боевых походов на Ц-2 – подводной лодке республиканцев, потом был зачислен в диверсионный отряд Василевского, не раз посылался в тыл к мятежникам с заданиями. «Виктор никогда не трусил, – позже вспоминал о нём Василевский, – всегда проявлял себя как стойкий боец, не терялся в самой безнадёжной обстановке, – достаточно вспомнить операцию в Сьерра-де-Гвадаррама. А ещё вывод моей группы и вывод семей членов ЦК земляков в августе 1937 года после прорыва мятежников на Арагоне и их выхода к морю у Кастельон-де-ла-Плана». После поражения республиканцев пути Василевского и Виктора разошлись, и вот – неожиданная встреча в Мехико, на площади Сокало!

Центр, игнорируя предложения Тарасова об использовании Виктора, перечислил подозрительные моменты в его поведении в испанский период. Резидент не согласился: «Виктора уволили из группы военных переводчиков «не по причине сознательного извращения переводов», а потому, что наша резидентура взяла его на работу в диверсионную группу». Отверг Тарасов и другое обвинение: «Когда произошёл взрыв дредноута «Хайме I», Виктор должен был находиться на его борту в соответствии со служебными обязанностями. По каким-то причинам его там не оказалось. За это его чуть не расстреляли». Опять, по мнению Тарасова, неточное изложение фактов. «Виктор был переводчиком у нашего командира подлодки Ц-2 и участвовал в походах в составе её экипажа. Иногда в этих рейсах принимал личное участие адмирал Кузнецов, который был знаком с Виктором. Насколько мне известно, подлодка Ц-2 была потоплена бомбой, сброшенной с немецкого самолёта. Но это случилось через год после ухода Виктора с флота».

Тарасов отметил, что некогда бравый моряк выглядел не лучшим образом: «Тяжёлые условия жизни наложили на него заметный отпечаток, он занимается мелкой комиссионной работой, нуждается в деньгах. Прибыл в Мексику из США как испанский беженец по австрийскому документу. Живёт Виктор у Ксении Макароны, своей любовницы. Ходят слухи, что в период жизни в Германии она была интимной подругой Розенберга, но покинула страну из-за преследования евреев. Общение Макароны с Розенбергом не прервано, переписка ведётся через шведскую миссию в Мехико. В местном обществе Ксения имеет определённый успех, о чём свидетельствует социальная хроника. В роли официальной жены Виктора (для облегчения натурализации) выступала испанка Мария дель Кармен Лабра, актриса, которая в годы гражданской войны сотрудничала с республиканской военной разведкой и нередко выполняла деликатные поручения, на которые пошла бы далеко не каждая женщина. Сейчас она работает в театре «Идеал», иногда снимается в эпизодических ролях в кинофильмах. Кармен близко сошлась с американцем Гибсоном, представляющим в Мехико ФБР по линии контрразведки. Есть реальная перспектива его изучения через связку Кармен – Виктор».

Тарасов предлагал также использовать Виктора для «освещения» русской эмиграции в Мексике. Данные для этого у него были: «В нём сочетались остатки аристократизма флотского офицера – подчёркнутая изысканность в обращении с людьми и безупречная вежливость, с одной стороны, и с другой – напускная небрежность, ирония не без остроумия – черты, приобретённые за время скитания в эмиграции».

Чтобы перепроверить Виктора, Тарасов задействовал источники в мексиканской полиции: компромата на него не обнаружилось. Тем не менее, одно серьёзное «но» оперативного плана имелось. Виктор в течение десяти месяцев был «приписан» к резидентуре в Нью-Йорке. Руководил им Павел Пастельняк («Лука»). Неожиданно, не уведомив своего куратора, Виктор уехал из США. Тарасов сообщил в Центр версию Виктора о причинах. Во-первых, отсутствие надёжных документов, во-вторых, слежка ФБР: хозяйка небольшого отеля, в котором Виктор жил в Нью-Йорке, сказала ему, что его вновь разыскивали полицейские «для беседы». Третьей, и решающей, причиной Виктор назвал отсутствие «взаимопонимания» с «Лукой». Свой отчёт резидент завершил выводом о том, что «некоторые сотрудники» проявляют элементы субъективизма в отношении Виктора: «Не стоит отказываться от него. Он может быть содержателем конспиративной квартиры или возглавить небольшое предприятие для «трудоустройства» нелегалов. Надо помнить, что Виктор многое знает о нашей работе. Всё схватывает на лету. Он сообщает о ситуации в эмигрантской среде, о лицах, подозреваемых в работе на полицию и ФБР, даёт наводки на лиц, перспективных для «контрактации». Сейчас он работает в ресторане, которым владеет грузин Георгий Элиава. Там часто бывает публика, интересующая нас».

Один из прежних друзей Виктора – Хустиниано Гарсия – мог, по мнению Тарасова, пригодиться для «эвакуации» «Гнома» из Мексики. Гарсия во время войны в Испании служил в республиканской разведке, с ним плотно контактировал Эйтингон по разработке троцкистов. Виктор встретил Гарсию в начале 1943 года в Мехико, и тот, зная о его прежней близости к резидентуре НКВД, спросил, поддерживает ли он сейчас контакты с «этой организацией». Получив отрицательный ответ, Гарсия, тем не менее, оставил Виктору свой адрес и просил, «если возникнет оказия, передать привет советским товарищам». Гарсия бывал в Мексике наездами. Он обосновался в Коста-Рике и занимался грузовыми перевозками на собственном пароходе каботажного плавания «Дельфин». Вопрос о пароходе время от времени возникал в переписке резидента с Центром. Так что Гарсия после проверки вполне мог пригодиться для переброски «Гнома» на Кубу. Тарасов предложил «прозондировать» Гарсию: «Я планирую поездку в Коста-Рику вместе с «Редактором», который отправится туда для вручения верительных грамот».

На Центр никакие аргументы резидента в отношении Виктора не действовали: «Мы считаем нецелесообразным восстановление с ним связи. Он – бесперспективен. В «Тире» мы потратили на него много средств, и всё без пользы. В его поведении были подозрительные моменты. Он проявил себя бесполезным и малоуправляемым агентом». Центр не заинтересовали и гипотетические возможности Кармен, подруги Виктора, по разработке сотрудника ФБР в Мехико.

Спорадические контакты с Виктором Тарасов поддерживал вплоть до отъезда из Мексики, выдавая ему при встречах некоторые суммы, чтобы «не озлоблять против нас».

Тарасов так и не изменил своего отношения к Виктору, симпатизировал ему, его «укоренившейся офицерской лихости», стремлению «поиграть с опасностью», «пококетничать со смертью». В воспоминаниях об испанской эпопее у Василевского-Тарасова нет ни одного критического слова о Викторе. Для него – это настоящий герой, боец без страха и упрёка. Последний эпизод воспоминаний – отступление диверсионного отряда через горы к французской границе. Виктору поручили минировать мосты и взрывать их, чтобы затруднить франкистам преследование. Это была профессиональная работа: «Пока Виктор пристраивал заряд, Таба [его напарник] бил из ручного пулемёта по марокканскому разъезду, который шёл по пятам. Виктор поджигал бикфордов шнур от горящей сигары. «Готово!» – говорил он. Тогда они садились на велосипеды и мчались к следующему мостику».

Василевский завершил рассказ об «отважном Викторе» прочувствованными словами: «После поражения Испанской республики, в 1939 году, ему удалось из Франции уехать в Мексику, ведь у него был паспорт испанского гражданина. Там, в Мехико-сити, он работал, как и тысячи испанских эмигрантов. Там он и умер в 1944 году с мыслью о далёкой, любимой им России». Для чего автор воспоминаний «похоронил» Виктора, – можно только гадать. Скорее всего, для зашифровки этого персонажа: книга – документальная, герой обрисован узнаваемо. Не стоит создавать ему проблем: умер – и точка!