Текст книги "Контора"

Элли высказала мысль, что нам обоим будет легче, если я с ней не поеду, и я не собирался с ней спорить.

Мы с Ханной уселись в гостиной перед столиком, половину которого занимали бутылки и рюмки. Кругом были разбросаны пакетики с солеными орешками и чипсами, а огромную пиццу пришлось поместить на пол. Наша импровизированная игра была основана на детских телепередачах.

Первую штрафную рюмку водки Ханне пришлось выпить за, что она не смогла вспомнить имена членов пожарной бригады Трамптона. Этот легкий вопрос я задал ей для начала.

– Это нечестно, – ворчала она, имея в виду братьев Фью. – Я всегда считала, что «фью, фью» – это свисток. Я же назвала Барни Макгру, Катберта, Диббла и Грабба. – И тогда я заставил ее выпить еще одну рюмку, потому что она забыла два имени, – а еще за то, что считала, будто пожарная команда может состоять всего из четырех человек.

Потом я подловил ее на «Докторе Кто».

– Какой еще Колин Бейкер? – возмутилась Ханна. – Это был Том Бейкер – все это знают.

Я точно знал имя каждого Доктора, а также был уверен, что в фильме снимались оба Бейкера. Когда-то в юности я был активным членом Общества Доктора. Кто и гордился этим – до тех пор, пока меня не высмеяли за это в одной юридической фирме, куда я собирался поступить. Мне ответили по телефону, что они смеялись до слез, когда увидели эти сведения в моей анкете, и немедленно выбросили мое заявление в корзину. «Позвоните нам снова, если проникнете в четвертое измерение», – хихикнула в трубку бессердечная особа, которая тем не менее была хорошо осведомлена о фильме.

Я рассказал эту историю Ханне, и она так хохотала, что свалилась с дивана. Я последовал за ней на пол, и мы, усевшись по обе стороны столика, начали передавать друг другу бутылки. Я получил штрафную рюмку текилы за то, что забыл Чу Чу – члена банды Большого Кота.

– Это два имени! – закричала Ханна в восторге. – Так что две штрафных.

Я затеял юридический диспут, доказывая, что должен выпить лишь одну рюмку, ибо это один кот с двумя одинаковыми именами; согласно второму варианту, поскольку оба имени одинаковы, то их следует засчитывать как одно. К тому же Большой Кот обычно называл его «Чуч».

Но Ханна ни в какую не соглашалась.

– Я больше не юрист, так что давай пей.

Я немедленно взял реванш: она смогла назвать лишь одно имя Бинго из «Бананового Сплита».

– Фригл, Друпер и Снорк! – завопил я. – Это три.

Но Ханна была стойким бойцом.

– У Пенфолда не было имени, – возразил я, полный негодования. – Как у самого Грозного Мыша. Его же не называли «Бернард Грозный Мыш», не так ли?

Страсти накалялись, и хотя Ханна пыталась бить на жалость («Есть вещи, которые я не забываю»), я отказывался поверить, что его звали Эрнест Пенфолд – пока мы не включили мой ноутбук и не нашли этот персонаж в Интернете.

Потом я потерял очко за то, что считал Пенфолда мышью, в то время, как это был хомячок – верный друг Грозного Мыша.

Бутылка с водкой была пуста наполовину, а текилы почти совсем не осталось, когда Ханна вдруг яростно напустилась на мистера Бенна.

– Этот мужик – чокнутый гомик, – заявила она. – Живет один, прекрасно одевается и ведет тайную жизнь: шляется по магазинам, а гомик постарше разрешает ему переодеваться и реализовывать разные фантазии.

Я заставил ее выпить виски за предвзятое отношение к мистеру Бенну.

И тут Ханна вскочила и взволнованно воскликнула:

– Как же я могла забыть?

Она унеслась в свою комнату и вернулась с коробкой, которая была нарядно упакована – это явно был подарок.

– Ханна, ну зачем? Мне так приятно, что ты здесь живешь.

– Это не тебе. Это подарок моему брату ко дню рождения, – ответила она, срывая упаковку. Это оказалась видеокассета, которую она сунула мне в лицо.

– «Манки»! – произнес я с благоговением. – Сто лет не видел. О, как здорово! Ты просто чудо, Ханна.

Мы быстро стряхнули с дивана пакетики от чипсов и крошки пиццы и потушили лишний свет. А затем под вопли «Манки!» и «Пигси!» уселись рядышком смотреть, как Манки, Пигси и Сэнди сражаются с демонами и плохим синхронным переводом, пытаясь защитить Трипитаку.

– Вообще-то Трипитака был реальным лицом, и он действительно отправился в Индию за буддистскими священными книгами, – прошептал я.

Сведения такого рода, которые накопились в моей памяти за ряд предыдущих лет, почему-то никогда не пользовались успехом на званых обедах.

Однако Ханна погладила меня по руке и придвинулась поближе.

– Иногда ты меня удивляешь, Чарли Фортьюн. Тебе известно, что ты умный парень? Не интересный, но умный.

Время от времени рассказчик выдавал обрывки причудливой буддистской мудрости.

– Что это означает? – заинтересовалась Ханна, когда он изрек: «Даже умирающий с голоду верблюд все же больше, чем лошадь».

– Очевидно, это означает, что если у тебя есть верблюд и он давно ничего не ел, он все-таки больше, чем лошадь. По-моему, все совершенно ясно.

Ханна задумчиво отпила глоток вина.

– А как это соотносится с жизнью?

– Если ты не в силах понять это сама, то не уверен, что мне следует тебе говорить.

– Ну же, просвети меня, – ущипнула меня Ханна.

– Это означает, что тебе следует завести лошадь побольше. Или хорошо кормить своего верблюда.

– Да, глубокая мысль. Нужно процитировать это, когда буду бегать на собеседования в поисках работы.

Мы продолжили смотреть фильм в молчании, и тут рассказчик торжественно произнес: «Является ли любовь тяжелым трудом даже для тех, в ком сердце карпа?»

– Да, – не задумываясь ответил я.

– Итак, ты не только умен, но еще и мудр, – рассмеялась Ханна. – Кто бы мог подумать? – Она поменяла положение на диване, оказавшись ко мне лицом. Я повернул голову, не отводя взгляд от экрана.

Краешком глаза я заметил, как голова Ханны приближается к моей. Отупев от выпивки, я не придал этому значения, и наши губы соприкоснулись.

Через несколько секунд до меня дошло, где я и что происходит. Я резко отстранился. Ханна продолжала клониться ко мне, глаза ее были закрыты. Я оттолкнул ее.

– Что ты делаешь?

– Ничего, – ответила она, в ужасе поднеся руку ко рту. – Я поскользнулась.

– Поскользнулась? Сидя на диване?

Ханна обхватила голову руками. Растяжимый посох Манки увеличился, вызывая недвусмысленные фаллические ассоциации, после того как сексуально озабоченная принцесса-дракон уговорила Манки «сделать его побольше».

– О боже, я так виновата! Прости, Чарли, я не знаю, что на меня нашло.

– Ханна, мы не можем. Мы не должны. Нам не следует. Мы… ну нам просто нельзя.

Отвернувшись от меня, она заплакала.

– Я знаю, знаю. Я так виновата! Просто ты был так добр ко мне, а мне так паршиво, и я чувствую себя никому не нужной. А благодаря тебе мне как-то легче, и мне вдруг захотелось поцеловать тебя. – Она сделала глубокий вдох.

Конечно, трудно было винить Ханну за это, но мы оба знали, что поступили неправильно. В другое время, в другом месте, при другой любимой девушке – и кто знает?

– Все дело в выпивке, – сказал я решительно. Ханна энергично закивала головой, выражая полное согласие.

– Да, верно. Не помню, когда я в последний раз так сильно накачалась. Должно быть, это из-за выпивки.

Нас обоих слегка трясло, но мы старались делать вид, будто ничего не произошло. Однако «Манки» вдруг перестал казаться таким уж забавным.

5. Не говорите вашей любимой девушке о том, что случилось.

ГЛАВА 26

Что бы вы сделали с суммой в 168 960 фунтов стерлингов, если бы вам нужно было потратить ее в течение восьми недель?

Летали бы первым классом каждый уикенд в кругосветное путешествие?

Сняли бы у Ричарда Брэнсона[47]47
  Миллионер, владелец авиалиний. Также имеет крупную собственность в различных сферах бизнеса.


[Закрыть] принадлежащий ему остров, а его самого, возможно, наняли бы дворецким?

Зашли бы в банк, имея при себе 16 896 000 монет в один пенс и попросили бы обменять их на монеты в два пенса?

А может быть, напоили бы всех юристов в Сити, выставив им 67 584 бутылки виски и 21 120 пицц?

Или выплатили бы их Чарлзу Фортьюну за то, что он корпел семьсот четыре часа за своим рабочим столом? В среднем – по восемьдесят восемь часов в неделю в течение восьми недель. Да, эта сделка «Бритиш Мавинейторз» – просто кошмар!

А разве не мог я довести количество часов в неделю до девяноста? Круглая, впечатляющая цифра. Увы, на четвертой неделе я пару раз уходил из офиса до девяти часов вечера.

Я уже слышал, как какой-то садист-компаньон бормочет про себя: «Ну и что тут особенного, если в одной-двух неделях получалось по сто рабочих часов?», проверяя мой график оплачиваемых часов. Ну и что тут такого? Нужно еще более гибко подходить к этому графику. Скажем, когда я готовил себе все эти чашки кофе, у меня перед носом не было файла – но ведь я думал о нем, не так ли? А если и не думал, то кофе нужен был, чтобы я не заснул, работая над файлом. Значит, это время тоже следует учитывать как рабочее.

Наконец-то сделка была почти завершена. Договор о купле и продаже был согласован, почти все проверки закончены, и нам предстояло промучиться один последний день. «Локэл Инкорпорейшн» должна была внести в договор ряд условий и оговорок, и, как всегда бывает, она вывалит нам на голову огромное количество документации в самый последний момент. Возможно, предстоит еще одно, финальное заседание, которое затянется на всю ночь, доведет меня до крайней точки: либо до девяноста часов в неделю в среднем, либо до сумасшедшего дома. Пока что трудно предсказать.

Мы с Ханной не упоминали о случившемся накануне – только договорились на следующее утро, что не будем об этом говорить. Мне было немного грустно, потому что при других обстоятельствах из нас с Ханной получилась бы прекрасная пара. Но я любил Элли, и с этим ничего не поделаешь.

И тем не менее наша с Ханной совместная жизнь стала походить на жизнь супружеской четы. Она легко вошла в роль домашней хозяйки после того как пообщалась с одним консультантом на бирже труда. Узнав причину, по которой она была уволена, он предложил Ханне переждать какое-то время, прежде чем пытаться устроиться в юридическую фирму.

– Время все излечивает, – сказал он и быстренько выпроводил ее из кабинета. – И может быть, в конце концов вы решите, что юриспруденция – не для вас. – Подтекст был такой: уж лучше ей самой принять такое решение, нежели его примут за нее сто фирм. Действительно, если бы им пришлось выбирать между Ханной и деревянным гномом в парике и судейской мантии, который важно восседает в саду моего отца (так был отмечен мой диплом), они бы выбрали второго.

Поскольку Ханне больше нечем было заняться, она начала яростно вылизывать мою квартиру. Она гладила мои рубашки, забирала вещи из химчистки, а иногда даже готовила обед. Эти обеды стали еще лучше, когда к нам начала присоединяться Элли. Я всячески демонстрировал ей свою любовь и расточал комплименты, и вскоре Элли поняла, что пребывание Ханны в моей квартире ничуть не опасно.

День, когда наконец-то была заключена сделка и закончена работа, был просто чудесным. «Теперь я знаю, что чувствовал Мандела, когда его освободили из тюрьмы», – на полном серьезе сказал мне один компаньон. Впоследствии предстояло увязать множество мелочей, но пока что можно было отойти назад и полюбоваться на каторжную работу, превосходно выполненную. И, что еще важнее, «Баббингтон Боттс» должен был получить за нее не один миллион фунтов стерлингов. Мне думается, владельцы роскошных карибских отелей объявят день выплаты нам гонорара национальным праздником. «Мы сможем раньше времени уйти в отставку», – скажут они, поднимая еще на десять процентов цену комнаты – чтобы их постоянные клиенты из числа юристов чувствовали себя у них в отеле, как дома.

В банкетном зале рекой лилось шампанское, компаньоны дружески похлопывали по спине сотрудников, а Том Галливер даже предложил сделать два последних дня недели выходными, чтобы поощрить нас за проделанную работу.

– Ступайте развлекаться, наслаждайтесь жизнью и забудьте о нас, – сказал он нам с Элли. – Но не забудьте захватить с собой пейджеры – так, на всякий случай.

К счастью, накануне Ханна как раз нашла мой пейджер под раковиной: я засунул его туда, чтобы подпереть трубу.

Мы с Элли удалились в уголок и стали обсуждать, что бы предпринять в неожиданно свалившиеся на нас свободные дни. Я предложил провести эти четыре дня в постели, но тут Элли захлопала в ладоши и взволнованно воскликнула:

– А давай поедем в парижский Диснейленд! Я состроил гримасу.

– Ну же, немного бездумного веселья – это как раз то, что нам нужно. И совсем рядом с Диснейлендом есть отели. У нас будет уйма времени для всего. – И Элли захлопала своими длинными ресницами.

– Но в субботу мой день рождения, – запротестовал я. – Мы должны провести этот вечер как-то необычно, а в Диснейленде это не удастся.

– А как насчет того, чтобы вернуться в субботу вечером и отправиться куда-нибудь вдвоем – и только вдвоем! – Снова хлопанье ресницами, и подтекст был такой недвусмысленный, что его понял даже я. Поэтому я кивнул в знак согласия.

– И Анита с Мелиндой тоже будут там. Они собираются поехать вместе со своими мужьями. Они сто лет назад уговаривали меня поехать туда, но я сказала, что буду занята.

Я застонал. Эти две дамы были школьными подружками Элли, которые с энтузиазмом встали на ее сторону, когда у нас с ней испортились отношения. Я никогда не мог понять, зачем Элли продолжает с ними видеться. Она заявляла, что время от времени так приятно почувствовать себя одной из девчонок. Вероятно, она их лишь терпела, потому что встречалась с ними не так уж часто.

Она говорила, что важно не терять контакта с друзьями.

– Я-то думал, что они тебе осточертели, – проворчал я.

С моей точки зрения, единственное, что было у них общего – это то, что все они были либо замужем за юристами, либо встречались с ними.

Я подозреваю, что на самом деле тут играло главную роль тщеславие Элли. Анита и Мелинда относились к ней, как к лидеру своей компании, а Элли впечатляли их деньги. У Аниты была богатая семья, а у Мелинды – очень состоятельный муж. У Элли же было стремление добиться всего, присущее девочке из среднего класса. Правда, она и так сделала хорошую карьеру, но ее все время грызло желание достигнуть еще большего.

Я верю, что в жизни все так устроено, что за виной следует наказание, а за хорошим поступком – вознаграждение. За пьяный поцелуй с Ханной я был наказан уикендом в обществе подружек Элли и неприветливых французов, скачущих в костюмах Микки Мауса.

Я выдавил из себя улыбку.

– Это будет здорово, – сказал я.

Надежда на то, что я понадоблюсь пребывающей в унынии Ханне, не оправдалась: она проводила меня со словами: «Как славно будет провести какое-то время одной, чтобы ты не путался под ногами».

Итак, спустя два дня, очень ранним утром мы встретились на вокзале Ватерлоо, откуда отправляется «Евростар». Было 6.30. Анита и Мелинда воротили от меня тщательно напудренные носы. Они не понимали, с какой стати Элли вдруг реабилитировала меня.

Анита была очень высокой, стройной и красивой. А еще она была непроходимо глупа. Думаю, что она устроилась в крупной юридической фирме (где занималась маркетингом и была занята неполный рабочий день) благодаря своей внешности или из-за того, что там служил ее муж. Но уж, конечно, ее держали там не из-за ее ума или способностей.

– Сто лет тебя не видела, Чарли, – сказала она. – Я уверена, что ты усох.

– Я так не думаю, – ответил я, приготовившись быть терпеливым.

– Нет, ты неправ. Ты определенно усох. Ну, как старики. Тебе так не кажется, Робби? – обратилась она к своему мужу, который до этой минуты никогда меня в глаза не видел.

Он энергично закивал.

– Зуб даю, что кое-что сморщилось на полдюйма, – залился он идиотским смехом.

Однако у этой дамы был свой стиль, надо отдать ей должное. К сожалению, этого нельзя было сказать о Робби, который вряд ли когда-нибудь вылезал из своего офиса, и явно именно ему принадлежала идея всей этой поездки. Пожимая правой рукой мою руку, левой он дернул за веревочку, и две крошечные ручки у него на бейсболке бурно зааплодировали.

– Рад познакомиться, – сказал он, подпрыгивая, как беззаботный щенок. – Не обращайте на меня внимания. Я безумен – это вам все скажут. – Его бейсболка снова разразилась аплодисментами, а Анита снисходительно взглянула на мужа.

Да, видимо, теперь в юристы берут кого ни попадя, подумалось мне.

– Я так и понял, – ответил я, указывая на его тенниску, украшенную портретом Робби с надписью: «Я безумен, о как я безумен!!!»

– Вы двое прекрасно поладите, – сказала Анита. – Робби – просто умора!

– Не сомневаюсь, что он меня уморит, – согласился я, но до них не дошло.

Да, некоторые изо всех сил стараются не быть нудными юристами. Вообще-то мне стало жаль Робби. Он служил в фирме, известной тем, что к рядовым сотрудникам там относятся, как к рабам на галерах, а несколько компаньонов прибрали к рукам все наличные. Что до Робби, то у него было так же мало шансов пробиться в компаньоны, как у гнома, стоящего в саду моего папы.

Мелинда была миниатюрнее, чем Анита, и тоже привлекательная. Волосы у нее были черные как смоль, и во всех ее туалетах обязательно присутствовал красный цвет. Она была еще глупее своей подруги – хотя это казалось невозможным, – и обладала очаровательной особенностью выпаливать вслух все, что приходило ей в голову.

Она познакомила меня со своим мужем Генри, который был старше всех нас лет на пять.

– Он – компаньон в фирме «Франклин Арнольд энд Типтон? – с гордостью напомнила мне Мелинда. – Зарабатывает кучу денег. Элли говорит, ты тоже пытаешься стать компаньоном, но все мы считаем, что с их стороны было бы глупо предпочесть тебя ей.

Генри слегка поморщился. Этот чопорный седой человек явно будет не в своей тарелке в Диснейленде – так же, как Утенок Дональд ощущал бы себя за рабочим столом Генри во «Франклине». Они с Мелиндой не очень-то подходили друг к другу, но Мелинду определенно устраивал доход мужа, благодаря которому она могла вести образ жизни, к которому привыкла.

– А вы не безумны, не так ли? – спросил я со слабой улыбкой.

– Только в отношении юриспруденции, – ответил Генри. Я понадеялся, что у него просто такой суховатый юмор и чопорные манеры. Однако, как выяснилось впоследствии, это было не так.

В отчаянии я нарочно уронил свой паспорт, надеясь, что без него меня не впустят во Францию. Однако Робби вприпрыжку догнал меня и несколько раз хлопнул паспортом по голове.

– Что у вас с головой? – осведомился он.

– В данный момент у меня с ней все в порядке, – ответил я, глядя в его удаляющуюся спину.

Наши места оказались как раз за спинами Аниты и Робби, и я усомнился в справедливости наказания: в конце концов я же никого не убил! Тогда за что же мне это? Почему я должен три часа терпеть Робби, который скачет у нас за спиной, периодически наваливаясь на спинки наших сидений?

– Это так волнующе! – повторял он. – Обычно я – зануда-юрист, весь день корпящий за своим столом. Так что когда мне выпадает шанс быть самим собой и совершенно безумным, это просто потрясно!

– Значит, это и есть ваше настоящее я? – спросил я, но сарказм был слишком тонок для Робби.

– Совершенно верно, я безумен на все сто двадцать три процента. Робби Безумный Охотник – вот как меня называют! Честно! Я такой чудной, что никак не могу остановиться. – И он засмеялся, как полоумный, так что все пассажиры уставились на него, опасаясь, что попали в один поезд с психом.

Наклонившись к Элли, я прошептал:

– Напомни мне, почему ты дружишь с этими людьми?

Погладив меня по руке, она улыбнулась ослепительной улыбкой, от которой всегда таяло мое сердце.

– Потому что это мои друзья, вот почему. И мы дружим целую вечность.

Мы нырнули в туннель как раз в тот момент, когда Робби старательно объяснял мне, как именно действует его бейсболка, и мне захотелось, чтобы воды Ла-Манша прорвались и поглотили нас. Однако вскоре это чувство ушло, и мы наконец остановились возле Диснейленда, освещенного холодным, но ярким светом зимнего солнца.

Я предвкушал, как немного поваляюсь в постели, приму ванну и, возможно, поплаваю в бассейне – в общем, расслаблюсь. Но Робби, у которого, казалось, ноги были на пружинах, придерживался совсем иного мнения. Уже через полчаса после того, как мы зарегистрировались в гостинице, вся наша компания выстроилась у входа в парк, готовая к развлечениям, которые Робби обещал на нас обрушить.

Теперь на нем была шапка с ушами Микки Мауса, которые возбужденно болтались, когда он вертел головой. Оказавшись перед Главной улицей, Робби не знал, что предпринять. Кругом было так много соблазнов, что у него разбегались глаза. Он кидался во все стороны сразу, готовый взорваться от волнения, но так и не мог решить, куда направиться. Между тем Генри изучал карту парка, слегка нахмурившись, с деловитостью юриста из отдела недвижимости, привыкшего к более профессиональной картографии.

Я повернулся к девушкам, которые весело болтали в сторонке, и издал вздох. Не так я представлял себе наши драгоценные выходные. Мое настроение еще ухудшилось, когда мое предложение, чтобы все мы разделились на короткое время (я имел в виду лет этак на двадцать), было отвергнуто как скучное.

– Все в школе считали тебя скучным, – сказала Мелинда. – Но Элли клянется всем на свете, что ты больше не зануда. – Как ни странно, она говорила это не со зла: просто если что-то приходило Мелинде в голову, она тут же произносила это вслух. Это было как бы неопровержимым доказательством того, что мозг у нее все-таки работает.

В конце концов Генри решил, что мы начнем с Фронтира[48]48
  Передовая линия заселения Дикого Запада, которая в Америке получила названия фронтира, то есть границы. Эта подвижная граница непрерывно передвигалась на запад.


[Закрыть] и методично охватим весь парк, двигаясь против часовой стрелки. Робби побежал вприпрыжку вместе с Анитой впереди нас, так что у нас была короткая передышка. Когда мы наконец добрались до места назначения, он уже стоял в очереди на Гору Большого Грома.

Прождав пятнадцать минут, мы очутились в санях для катания с американских гор, и для безопасности были пристегнуты ремнями. Сани были стилизованы под поезд из фильмов о Диком Западе. Робби и Анита были прямо перед нами, и когда поезд, издавая резкий скрежет, медленно покатился вверх по крутому склону, единственное, что я видел и слышал – это Робби, который размахивал в воздухе руками и вопил: «О боже, о боже, о боже, вот мы и едем, едем, едем!?» Затем поезд остановился, чтобы мы могли оглядеться, и на большой скорости устремился вниз. Элли вцепилась мне в руку и хохотала, как безумная, и я тоже засмеялся счастливым смехом, представив себе, как у Робби и Аниты откажет механизм, обеспечивающий безопасность, и они покатятся, на манер Лживого Койота, прямехонько на каменистые просторы Дикого Запада.

Конечно, у Робби было правильное отношение к этому аттракциону, и постепенно все мы заразились его детским весельем. Как и предсказывала Элли, это было бездумное веселье. Итак, выбросив все из головы, мы вопили вместе с Робби, мчась вниз и вверх по Космической Горе, покачивались, отправившись в Звездные Путешествия, и издавали разбойничий клич, вторя Пиратам Карибского моря.

Когда мы со свистом летели, огибая угол в «Индиане Джонсе и Храме Опасностей», Мелинда вдруг тронула меня за руку. Я удивленно взглянул на нее.

– Ты не такой мерзкий, каким я тебя помню, – прокричала она.

Не зная, что сказать, я солгал:

– Ты тоже.

Позднее мы наконец-то разделились. Мы с Элли направились прямо в «Сказочную Страну Фей».

Как оказалось, это было безмятежное морское путешествие, и мы любовались пейзажами из сказок. Элли прилегла мне на грудь, затаив дыхание.

– Я так тебя люблю, что иногда это даже пугает меня, – призналась она. – Меня не покидает тревога, что что-то пойдет не так, и все это у меня отберут.

Меня начала бить дрожь. Я даже не знал, как сильно ее люблю. Я так долго представлял ее идеальной половинкой для себя, а теперь это стало реальностью. Порой мне все еще не верилось.

– Я тоже тревожусь, – сказал я и почувствовал, как она беспокойно шевельнулась. – Кто бы не встревожился, когда все так идеально?

Это звучало сентиментально, но в кои-то веки Элли не сделала пренебрежительного жеста, а поцеловала меня очень нежно.

– Я знаю совершенно точно, что ты сейчас ощущаешь.

Мы все еще обнимались, когда лодка подошла к причалу. Я услышал голос Робби – он оказался гораздо ближе, чем мне бы хотелось:

– Ух ты! Я не знал, что это любовная лодка.

Анита начала тревожно озираться.

– В самом деле? Здесь нигде об этом не сказано. Я думала, это место для семейного отдыха. Любовная лодка вряд ли уместна, когда кругом дети.

Улыбаясь, мы сошли на берег и начали обсуждать планы на вечер. Робби хотел вернуться в отель, освежиться и снова отправиться в парк, чтобы увидеть его ночью. Генри и Мелинды с ними не было: они ушли в отель раньше.

– Этот Генри! – сказал Робби. – Забавный парень! Заявил, что в этом парке ему хочется сделать себе лоботомию ржавой вилкой. – Он покрутил пальцем у виска. – А еще говорят, что безумен я.

Однако у нас с Элли были другие планы, и мы сослались на необходимость немного поработать у себя в номере. Впрочем, это было не совсем ложью: нас попросили взять в поездку ноутбуки, чтобы проверять и-мейлы на случай, если что-нибудь произойдет. Но были у нас еще и дела поважнее этого.

Робби попытался пристыдить нас, скандируя на предельной громкости: «Зануды!», но мы выдержали.

Желая вознаградить себя за шесть недель каторжного труда, мы с Элли растянулись на кровати в своем номере, не собираясь никуда выходить в тот вечер. После восхитительно медленного и обстоятельного секса мы заказали ужин в номер и вернулись в постель, чтобы по второму разу заняться любовью.

Потом Элли пошла принять душ, попросив меня включить ее ноутбук и проверить электронную почту. Мы так устроили, что информация для меня поступала на ее компьютер.

Лежа в постели нагишом, я просматривал сообщения, ни одно из которых не было важным или интересным. Потом от нечего делать я начал просматривать другие файлы. Добравшись до «БНав», от одного названия которого меня тошнило, я заметил документ под названием «Ханна».

Душ все еще шумел, поэтому я раскрыл его и обнаружил знаменитый меморандум, посланный Элли Ханне. Интересно, почему она так назвала его: ведь Элли давала всем своим документам только функциональные названия.

Я закрыл документ, думая о Ханне. А не позвонить ли ей, чтобы удостовериться, что у нее все в порядке? Я уже собрался выключить компьютер, когда что-то странное вдруг привлекло мое внимание.

Вероятно, компьютер сыграл со мной грубую шутку. Это был меморандум, датированный и, по-видимому, посланный несколько недель тому назад. Но не было сомнения, что его создали за день до того, как была уволена Ханна.