Текст книги "Тимофей: блокнот. Ирка: скетчбук"
Автор книги: Нина Дашевская
Жанр: Детская проза, Детские книги
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
– У тебя брат маленький? – спросила Агриппина.
– Да. Захар.
– Ого. Захар. А у меня большой. Женится завтра.
– Как женится… Брат?
– Ну да. Ему двадцать пять лет.
Кажется, я впервые поговорил с Агриппиной. А потом в коридоре меня догнал какой-то старшеклассник и говорит: «Твоя сестра кошелёк оставила, передай ей». Я сначала не понял – моя сестра ведь в другой школе учится. А потом дошло.
Всё же мы с Агриппиной и правда очень похожи.
Вот такие красивые стихи читала Кира, а Агриппина посмотрела просто. Надо же. Как это много.
Хотел бы я с ней встречаться? Нет. Когда встречаешься – надо же что-то говорить, а я не знаю, что. И с Кирой то же самое. Нет, я лучше просто буду смотреть.
Дома я сразу запрыгнул на свою верхнюю кровать (у нас двухъярусная с Захаром), достал блокнот и написал на первой странице в углу: «А». Значит – Агриппине. И тут же хлопнула дверь – мама с Захаром пришли. И понеслось…
– Тимтим, расскажи, расскажи!
– Значит, так. Жил-был… э-э-э… Бумажный Солдат. (Я взял ножницы и стал вырезать его.) Ещё были солдаты Железный и Пластмассовый. Они охраняли цветок с трёх сторон. Никого не подпускали!
Подошла собака Морковка: «Можно я понюхаю ваш цветок?»
«Нельзя!» – сказал Железный Солдат.
«Нельзя!» – сказал Пластмассовый Солдат.
«Можно, только осторожно, не сломай!» – сказал Бумажный.
Потом пришла… м-м-м-м… Пришёл робот. И спросил: «Можно мне посмотреть цветок?»
В общем, Бумажный Солдат пустил посмотреть цветок и робота, и гонщика на мотоцикле, и бабочку из конфетного фантика.
«Ты плохой солдат! Плохо охраняешь!» – сказали Железный и Пластмассовый Солдаты.
«Что я могу сделать? Я слишком мягкий», – ответил Бумажный Солдат. И… И…
– И вот, – подсказывает мне Захар.
– Да. И вот… Пришли Злые Ножницы! И говорят: «Можно мы посмотрим ваш цветок, щёлк-щёлк?» Конечно, они пошли не к Железному Солдату и не к Пластмассовому. Пришли к Бумажному, потому что он самый мягкий.
«Нельзя! – сказал Бумажный Солдат. – Уходите!»
«Не уйдём! Мы сейчас тебя самого разрежем пополам, щёлк-щёлк!»
Но Бумажный Солдат не испугался. У него было мягкое, но храброе сердце. И он схватил скотч! И заклеил ножницы скотчем! Они теперь ни слова не могли сказать!
Тут ему на помощь пришли Железный и Пластмассовый Солдат, и они выгнали, выгнали, выгнали Ножницы со стола!
А потом и говорят Бумажному Солдату: «Прости нас. Ты хороший солдат!»
А он отвечает: «Вы мне помогли, вы очень хорошие друзья!»
Интересно, можно так сказать – «мягкое, но храброе сердце?» Про бумажного солдата, наверное, можно. Я, честно говоря, поначалу и правда хотел разрезать Солдата, а потом склеить его скотчем. Но не смог – он уже стал живой. Ну, и с ножницами вышло тоже неплохо, хоть и не такой триллер, как можно бы.
Потом я стал вырезать Захару ещё человечков. И город. Домики ставишь уголком – они держатся, не падают. Я вырезал, а Захар сгибал. Тихо-тихо. Даже мама заглянула – чего у вас так тихо? Потом Захар опять включил звук:
– И он пошёл туда-а, а там яма… А тут дын-дын-дын! У-у-у-у, а тут ты-дымс!
Я тихо отполз на свою верхнюю кровать. Неожиданно брат перестал мне мешать, совсем.
Человеку вдруг надоело ждать, и он достал из картонной коробки всё. Там был сыр и сушёная рыба. Бумага и цветные карандаши. Стеклянный шарик, моток верёвки. И глиняная дудочка.
Человек разложил свои сокровища на столе и смотрел на них. А потом достал красный карандаш и провёл на листе линию. А потом синим цветом и ещё зелёным. И жёлтым.
Он подумал, что вокруг него уже давно всё чёрно-белое. И он даже забыл, что бывают цвета. Смотрел, смотрел на свои линии и на сами карандаши – и даже зажмурился, до того это было ярко.
Он сидел с карандашами, пока не стемнело. А потом взял в руки дудочку и дунул в неё.
Дудочка запела.
И тут человек заплакал.
Я не знаю, почему он заплакал. Я этого не хотел. Просто я будто видел это всё: снег кругом, край земли, человека и коробку. Я бы мог придумать ему всё что угодно – подложить в коробку что-то интересное и нужное. Ну, не знаю даже, что. Компас. Бинокль.
Но как я могу, если знаю: в коробке этого не было. И всё равно, как ни думай – лучше цветных карандашей ничего придумать нельзя.
* * *
Андрей был какой-то странный. Не хохмил, не хмыкал на каждое слово – просто молчал. Ко второму уроку я не выдержал и спросил:
– Ты чего такой?
Он махнул рукой, не ответил.
А потом на перемене подошёл к окну, где я стоял. И говорит:
– Тимофей… Ты только не смейся. У меня хомяк умер.
– Какой хомяк?
– Ну, у меня жил хомяк. Я сначала собаку хотел… Не любил его, – мне показалось, у Андрюхи голос дрожит.
– Что же тут смешного…
– Ну… Хомяк. Я заснуть не мог. Понимаешь, он… Он офигенский хомяк оказался. Руки как у человека, с пальчиками. Возьмёт за палец вот так и смотрит.
Я не знал, что сказать. Вот никак не ожидал от Андрея такой чувствительности, но ведь правда, как ему теперь – жил у тебя зверь и умер. Совсем.
– Как его звали?
– Роберт, – ответил Андрей и то ли всхлипнул, то ли хмыкнул.
– Да. Хорошее имя для хомяка.
Андрей подозрительно на меня посмотрел, не смеюсь ли я. И тут я вспомнил, что надо сказать.
– Он прожил хорошую хомяковую жизнь. Ты, я думаю, был ему неплохим другом.
…Это у когда у соседа собака умерла, папа ему так говорил: «Она прожила хорошую собачью жизнь».
Андрей ткнул меня кулаком в плечо и отвернулся. И мне вдруг стало чудовищно стыдно, что я не дал ему списать физику.
* * *
Я стал ходить на бадминтон из-за Захара, Саши Захарова. Папа, кстати, был против: «Что это за спорт? Нет бы баскетбол, с твоим ростом! А ещё лучше для парня – восточные единоборства!»
Но потом он увидел – я немного поздоровел с этим бадминтоном, плечи появились. Ну, и вообще. Выносливость. В школу стал бегать пешком.
Мне что нравится на тренировках – голова свободна. То есть, конечно, всё время надо думать, реагировать – это довольно умный спорт на быструю реакцию. Но ни о чём другом думать уже нет времени – и у меня очищается голова, проветривается. Потом так ясно внутри, и уроки быстро делаются, не зависаю, как обычно.
А после той поездки со Степановым я стал лучше играть. Один раз даже у Крюка выиграл. А Витя Крюк страшный человек – бьёт, как из пушки. Он хотел в большой теннис, но это дорого, вот и отрывается здесь, рвёт струны на ракетках.
Когда-то давно он пришёл с крюком, как у пирата. Руку втянул в рукав и пугал всех этим крюком, цеплялся. Так за ним и осталось прозвище, ему подходит.
Но больше всего мне нравится стиль игры Степанова. Не сила, а точность, скорость реакции и сосредоточенность. Я стал в эту сторону работать, и пошёл результат. Хотя какой тут может быть результат? Что я, спортсмен, что ли? Бадминтонист? Курам на смех.
…Мы как-то оказались в раздевалке вдвоём со Степановым. И я вдруг так растерялся от этого и от молчания нашего – только что тут такой был шум, и вдруг тишина. И я спросил его:
– Как у тебя дела вообще?
Дурацкий вопрос. Он с удивлением поднял на меня глаза и не ответил.
* * *
Я еду с бадминтона на автобусе. Телефон кнопочный, в нём есть только змейка. Игра для охранников. Я потыкал в эту змейку в первый день, но потом всё же надоело. Поэтому сейчас сразу достал блокнот.
Человек смотрел на стеклянный шар и думал, что с ним можно сделать. Почему-то очень хотелось его бросить туда, за край земли. Но ведь шар не вернётся. Жалко.
Человек положил шар в свой носок и крепко обмотал верёвкой.
Потом вышел на улицу и осторожно стал спускать шар вниз с края земли. Наконец верёвка кончилась, а шар в носке так и болтался там, неизвестно где. Ничего нового не произошло. Человек втянул верёвку обратно, достал шар и внимательно осмотрел его. Ничего не изменилось. А чего он, собственно, ждал?
Он вернулся в дом, заварил чай и стал рассматривать свои рисунки. Художник из него был неважный, но картинки получились… интересные вообще-то.
Дом с трубой. Человек: палка-палка-огуречик. И с ним такой же огуречик, но лежачий и на четырёх ногах. Кто это? А это что – подъёмный кран? А это гусь. Точно, гусь! Синий, потому что каким же цветом рисовать белого гуся?
…Откуда он это знает? Про цвет гусей и подъёмные краны. Может быть, видел во сне?
Проехал свою остановку, придётся возвращаться. А всё же как хорошо, что я отдал Леське свой телефон!
* * *
– Тимофей, я могу на вас рассчитывать? – спросил папа.
На вас – это на нас с Леськой. Но «Тимофей». Я зачем-то вспомнил, что до рождения Захара был Тимкой. А с третьего класса стал Тимофеем, даже в школе все зовут так.
– Тебе уехать надо? – спросил я его.
– Да. Но и маме тоже предложили поездку, на два дня. Отпустите её?
– На два дня? Конечно, не вопрос.
Чего такого, два дня. Захара в садик отведу пораньше. А весь вечер он и так со мной. Кухню Леська берёт на себя, тем более – мама всё равно наготовит на неделю вперёд.
В общем, папа улетел, а мама уехала ночным поездом, мы остались одни. Никто не гнал спать, я думал, писать буду. Но не писалось. Всё думал: а если воры придут? Я же теперь старший. Чего там Леська делала – не знаю, я не стал за ней следить. Страшно ей там, нет? Всё же одна в комнате.
Проснулся тоже рано, на полчаса раньше нужного. Смотрел в окно, какой там серый рассвет, какие клочки дыма плывут по небу. Как оно розовеет, и всё чётче видны провода, рассекающие небо на треугольники. У нас девятый этаж, далеко видно. И я смотрю, как загораются окна в домах. Я не один не сплю. И ещё у нас видна железная дорога. Я дождался, когда пройдёт товарный поезд, и поставил чайник. Утро началось.
Леська вскочила сразу, я даже удивился. И сразу начала командовать: «Чай заварил? Я вчерашний пить не буду! А бутерброды сделал? А с собой?» Никогда её раньше не волновало, взял ли я с собой еду. Вот же включила взрослую.
А Захар дрыхнет, надо же! Так редко его приходится будить, всегда сам вскакивает. Жалко будить – он такой заяц, пока спит. Будто совсем маленький.
– Давай, Захарыч, подъём. Э-эй! – тихонько говорю я.
Он резко садится, смотрит на меня мутными глазами и сваливается опять.
В общем, еле растолкал! Прямо как Леська, это он взрослеет, что ли, так? К школе готовится?
– Какой-то он варёный, – говорит Леська. Захар в пижаме роняет ложку в кашу и ложится лбом на руки. – Ты не заболел? Он горячий!
Вот уж мне эта Леська, чего сразу горячий? Хотя да, всё же странный какой-то.
Я тащу его обратно в кровать, меряем температуру. Тридцать восемь и три. Нормально, стоило только маме уехать!
– У меня контрольная, – говорю я.
– У меня тоже, – отвечает Леська. – Давай на «камень-ножницы»?
Ну, уж конечно, оставлю я Захара на неё! Она сама маленькая!
– Я старше, – говорю я.
В общем, уже понятно – вызываем врача, и в школу я не иду.
Леська до школы ещё успевает развести бурную деятельность:
– Ему надо пить! Я поставила морс, не забудь выключить! Поить каждый час! И строго соблюдать рекомендации врача!
…Это моя сестра с девочками и пони? Вот это «строго соблюдать»? С ума сойти.
– Не держи меня за идиота, опоздаешь!
Леська убралась наконец. Я сижу рядом с Захаром, смотрю на него. Обычный Захар, только тихий какой-то. Неужели он так заболел?
…Я вдруг представил, что он и правда очень сильно заболел. И… и с родителями тоже что-то случилось. И они не вернутся. И останусь я один. Дохотелся. Что мы с Леськой будем делать?.. Одни?!. Потому что представить, что и Леська куда-то денется, я уже не смог.
Тьфу, это называется «мнительность». Сказка есть народная, как некая девица пошла к колодцу и разрыдалась. Представила, как она замуж пойдёт, у неё родится сыночек и утонет в этом колодце. Так и я. У Захара просто температура – первый раз, что ли!
Вдруг тренькнул телефон – смс.
Пишет Андрей Корольков: «Ты где?»
Ага, раньше у нас была школьная группа в телефоне, даже две. Одна нормальная, поговорить, а другая «для взрослых» – там домашние задания вывешивались, и если кто заболел – сразу писали туда, и все знают. А теперь у меня безынтернетный телефон. И Андрей спрашивает, где я. Лично у меня. Надо же.
– Расскажи, расскажи, – включился Захар.
Ага, значит, всё с ним нормально, уже лучше.
– Про что?
– Ну, не знаю. Про телефон.
Ага, увидел у меня в руках, вот и просит. Ладно, телефон так телефон.
– Жил-был телефон, старый, кнопочный, Нокиа-3310. И у него был друг, беленький хорошенький айфончик последней модели. Все другие айфоны смеялись над белым, говорили: «С кем ты дружишь? Он же старьё! У него даже камеры нет!» Но Белый Айфон отвечал: «Зато мне с ним интересно! Он столько всего знает!»
– И вот, – подсказывает мне Захар, потому что я параллельно отвечал Андрею и немного завис.
– И вот их хозяева пошли в поход. В горы. Шли они, шли и шли, всё выше и выше. Айфончик выключили, чтобы не сажать батарейку. А у старого телефона батарейка крепкая, на неделю хватает. И он всё высовывался, чтобы посмотреть – какая кругом красота. Они шли по горной дороге, с одной стороны неприступная скала, с другой – пропасть. И тут наш старый телефон заметил, что айфончик вывалился из кармана рюкзака и полетел вниз. Он же выключен! Его никогда не найдут! И Нокиа-3310 прыгнул за своим другом.
– В пропасть?!.
– Нет, они не упали в пропасть, задержались на узком карнизе. Старый телефон смотрит – у его друга разбит экран. Он дотянулся до него и нажал на кнопку «вкл».
– Вкыл?
– Да, «включить», значит. Айфон помолчал и включился! Значит, только экран разбит, а внутри всё работает! Он даже сразу стал принимать пропущенные сообщения от друзей. Тут как раз мимо шли туристы и услышали звук телефона, как на него сообщения идут… Спустились на верёвке к этому карнизу и достали их обоих! А потом и хозяев нашли. Так оба телефона вернулись домой.
– А экран ему поменяли?
– Поменяли, конечно.
Захар помолчал и спросил:
– Тимтим, а у тебя есть друг?
Я как раз открыл смс от Андрея: «Крутой, с братом сидишь».
Я написал ему: «А у тебя есть брат или сестра?»
И он сразу ответил: «Нет, я один».
– Есть или нет? – повторил Захар. И я сказал:
– Есть, есть. Лежи давай.
И стал думать про Андрея. Как он плакал из-за хомяка Роберта. Значит, он всё время один.
– Тимтим, а что там на кухне? Грохает?
Тьфу ты! Леськин морс, я и забыл совсем! Кипит, всю плиту забрызгало! Кто ж так наливает, под самую крышку!..
Потом пришёл врач, и я соврал, что родители «ушли на работу».
– А ты с братом остался? Молодец!
Нет, я должен был его бросить! Чего вот «молодец», непонятно.
Врач сказал, что страшного ничего нет, что температуру надо сбивать, если тридцать восемь, а если меньше – то не надо, и выписал лекарство.
– Смотри, сам не заболей! Чеснок ешь! И главное, комнату проветривай. Уводишь его на кухню – здесь форточку открывай, и наоборот. Свежий воздух, тёплое питьё и хорошее настроение!
А потом ещё спрашивает:
– Больничный нужен?
– Мне?
– Да нет, маме. Тебе же я не могу выписать!
– Жалко, что не можете. Я контрольную прогулял по физике.
– Хочешь, тоже напишу тогда тебе ОРВИ? – неожиданно предложил он.
Ничего себе, какой врач попался нормальный! Удивительно.
В общем, он мне и правда выписал справку и велел, если что, звонить на мобильный. Ничего страшного – а я боялся, нам скажут: где родители! И у них будут проблемы. И ещё казалось, будто я виноват. Не справился, у нас не всё в порядке.
…И тут Захар опять за своё:
– А как твоего друга зовут?
– Андрей, – ответил я.
Потом помолчал и добавил:
– И ещё Дима. Дима Степанов, с бадминтона.
Потому что странно говорить, что Андрей – мой единственный друг. И потом я всё же добавил:
– И ещё Захар.
– А у меня – Тимофей, – сказал вдруг Захар.
– Другой Тимофей, не я?
– Ты, – неожиданно ответил он. – И ещё Рома. И Петя из садика.
Потом он заснул, а я ушёл чистить картошку. И думал: Захар никогда мне раньше таких вещей не говорил, а тут… «И вот». Друг. Я и не знал. И ещё про Андрея думал. Ведь сегодня физика, а у него с физикой плохо. Может, я ему только из-за этого нужен? Вроде нет, не только. И Степанов, чьё имя я никак не мог вспомнить… Дима Степанов. И выдуманный Захар. Такие у меня друзья. И ещё я думал: интересно, почему я часто рассказываю Захару одну и ту же сказку, только с разными персонажами? Друг спас друга.
Опять тренькнул телефон. Надо же, я к нему уже как к живому отношусь, будто он и правда спас Белый Айфон.
Незнакомый номер. «Корольков сказал, ты с братом сидишь? У тебя всё норм?»
Ничего себе, интересуются там мной. Я думал, никто не заметит. «Да, всё ок, а это кто?»
«Агриппина».
Вот и думай, что хочешь. Это и вправду она пишет, или кто-то подкалывает меня?
* * *
Мама примчалась на следующий день утром. И что вы думаете? У Захара тридцать шесть и шесть! Скачет, как всегда.
– Он точно болел? – спросила мама.
– Пластом лежал, такой несчастненький! – подтвердила Леська.
Мама варила нам кофе на троих, Леська собиралась, а я решил в школу не ходить – всё равно у меня «ОРВИ».
Захар припрыгал и залез ей на колени, как маленький. Хотя он и есть маленький, конечно.
– Тише, у меня кофе горячий!
…А потом она мне и говорит:
– Как думаешь, неужели Захар так по мне скучал? До температуры? Мне сказали, так бывает… Никогда бы не подумала. Конечно, ему внимания не хватает, я мало с ним времени провожу… Не то что с тобой.
– Со мной?
– Ну конечно, тебя до пяти лет вообще с рук не спускала. И ты болел часто, переживали за тебя. В садик ты не ходил, Леська же родилась, и мы с тобой дома были.
– С рук не спускали?!. Да ты всегда с Леськой возилась!
– Тима! Ты что, правда не помнишь?!.
– Мне кажется, я для тебя всегда был взрослый, – сказал я.
* * *
Я испугался, что потерял свой блокнот. Не могу найти! Забросил эту историю про край земли, потому что там ничего не происходит. Человек сидит в своём доме и играет на глиняной дудочке целыми днями. И всё. Чего тут писать? И вот! Блокнота нет! Куда он делся?
И тут я иду по школьному коридору и вижу: маленькая девочка, класс четвёртый, читает мой блокнот! Точно мой, шерстяная обложка!
– Откуда у тебя? Это мой, я потерял!
– Чего ты врёшь, ничего не твой!
Я стал выдирать у неё из рук, силой. Тут же подскочили ещё какие-то люди: ах, хулиган обижает девочку!
– Это мой, отдай!
Наконец я выдрал блокнот из её рук, спрятал в карман. Девочка рыдала на весь коридор, уже и учителя пришли.
– Что случилось?
– Это мой блокнот! Не покажу!
– Нет! – рыдала девочка. – Это мне подружка в музыкальной школе дала-а-а! Что я ей скажу-у!
Тут у меня закралось лёгкое сомнение. Так она убедительно рыдала.
Я закрылся от всех локтями и открыл злополучный блокнот посередине.
«Он скакал по высоким холмам и непреступным горам, и ветер развивал его гриву».
«Развивал гриву», тоже мне. «Школа раннего развития» развевающихся грив. И горы тоже молодцы, конечно. Стоят такие: «Скажем НЕТ преступным элементам!» Двоечница…
И до боли знакомый почерк. Ну, конечно, «Девочка и пони». Вот я идиот!
– Это моей сестры блокнот, – почти шёпотом объяснил я. – Откуда он у тебя?
– Кто твоя сестра?
– Леся Горелова.
– Как тебе не стыдно, – сказала девочка. – Твоя сестра такие книги пишет! А ты! Хулиган!
– Моя сестра в другой школе учится, – объяснил я. – Как её блокнот у тебя оказался? Я его сам ей подарил, поэтому узнал.
В общем, недоразумение выяснилось. Я даже соврал: именно Леськин блокнот искал, чтобы не думали, что у меня такой же девчоночий. Но кто бы мог подумать, что Леська такая знаменитость! Что её писания по разным школам ходят!
* * *
Приехал из командировки папа. Был в Италии. И привёз мне подарок. Знаете, что? Окарину, глиняную флейту! То есть она не похожа на флейту, а больше на сердце. Не как его рисуют на открытках, а настоящее сердце, как в учебнике анатомии. И в ней отросток и дырочки. В этот отросток дуешь, дырочки зажимаешь… И флейта нежно-нежно так звучит. Тихонечко. Папа! Как он только так угадал!
Я никак не мог взяться за уроки и сказки не мог Захару придумывать – лежал на своём втором этаже ногами в потолок и играл на окарине. Быстро научился, кстати. Даже Леська сказала, что у меня талант.
А я закрывал глаза и видел: кругом снег, снег, снег и край земли. И я совсем один.
* * *
На бадминтоне подошёл Степанов. И сказал вдруг:
– Тимофей, ты можешь меня выручить?
Я даже обрадовался. Серебристый Самолёт приносит керосин своему другу. Если Степанов попросил, значит – мы друзья?
– Да, что нужно? – спросил я.
– Пять тысяч рублей.
– Ой.
Ой, к этому я совсем не был готов.
– А что случилось? – спросил я.
Степанов вдруг встал и ушёл. И в дверях уже пробормотал что-то вроде «извини».
Так, пять тысяч рублей. У меня, конечно, нет таких денег. Вернее, есть – лежат, копятся непонятно на что. Родители иногда дают деньги, ну, и тётя с бабушкой дарят на Новый год. «Ты взрослый мальчик, сам решишь, что тебе нужно». Но пару раз, например, у нас совсем не было денег, и родители брали «из моих». Всегда сразу отдавали. А тут? Если бы знать, что Степанов отдаст… Но он же вообще ничего не говорит! И я про него ничего не знаю. Совсем! Как я могу?
Ты хотел друга, Тимофей? Вот так, очертя голову, бросился бы в пропасть за своим другом Белым Айфоном?
А вдруг родителям будет нужно… И что я им скажу? Зачем Степанову нужны деньги! На что? Может, маме на операцию. А может, он проиграл в карты. Откуда я знаю?!. Может, он вообще ненормальный! Он же странный!
– Как зовут твоего друга? – спросил меня тогда мой брат Захар. И я назвал Андрея и Диму Степанова.
…Я решил посоветоваться с Андреем. Я всё же неприспособленный к жизни человек, Корольков, кажется, поумнее меня в бытовом смысле.
– Ты его хорошо знаешь? – спросил меня Андрей.
Что тут ответишь? Я пожал плечами.
– Смотри. Если это лично твои деньги, то можешь рискнуть. Если ты готов с ними расстаться навсегда и не обижаться. Это твои риски, – объяснил Андрей. – В лучшем случае поможешь хорошему человеку. В худшем – получишь жизненный опыт.
– За пять тысяч рублей?
– Я бы не дал, – сказал Корольков. – Но я жадный, это понятно. Хотя… Тебе бы, наверное, да. Но я точно знаю, что ты вернёшь. Так что это не в счёт. А чужому не дал бы.
Поговорил, называется. Разве это совет?
– Ты должен решить сам, – сказал Андрей. – Хочешь, брось монетку. Так проще.
И достал телефон. У него там приложение: монетка! Представляете? Задаёшь вопрос, и он отвечает, да или нет! С ума сойти.
– У тебя что, настоящей монетки нет?
– Есть… А ведь правда!
Совсем они с ума сошли с их телефонами. Они?!. Значит, я уже нет. Я счастливый обладатель кнопочной «нокии». Зато у меня и монеток нет, ни одной.
Я сам как телефон, как Нокиа-3310 из моей сказки, и должен помочь айфону с разбитым экраном!
Ещё раз: если Степанов вернёт долг, то я помогу хорошему человеку. Если нет – потеряю деньги. Только и всего.
Вечером я достал копилку – мне подарили, в виде книги «Остров сокровищ», такая, с ключиком. Пересчитал. Шесть тысяч двести. Ладно, могу себе позволить. И ещё останется подарок купить – у кого там ближайший день рожденья? У нас в семье часто. У папы. Наверное, хватит. А потом ещё Новый год… Ладно, прорвёмся.
В раздевалку зашёл Степанов, старается не глядеть на меня. Это заметно. Говорю ему:
– Дим, можно тебя на минуту?
Вышли в коридор, и он сразу:
– Мне ничего не нужно, забудь.
Я сунул ему деньги, они рассыпались по полу, так неловко вышло. Он стоял и смотрел, как я собираю, на четвереньках. Ужасно глупо.
– Я тебе не буду ничего объяснять. И не знаю, когда отдам, – сказал он.
– Когда сможешь, тогда и отдашь.
– Спасибо, – сказал он.
Меня сразу поставили с ним играть. Он какой-то стал бешеный, бил страшнее Крюка. И я проиграл ему 5:21.
* * *
Я пришёл домой и увидел, что Леська плачет. Горько.
– Ты чего?
– Отстань!
Убежала в ванную. Я растерянно огляделся по сторонам и вдруг увидел: у неё блокнот раскрыт. Другой уже, новый. Тот она быстро исписала, не то, что я. Так вот, на всю страницу было написано имя «Максим», да ещё со всякими завитушками.
Вот я идиот! Ничего не понял, ведь это давно! Несчастная любовь у моей сестры, а не у меня!
Я тихонько закрыл блокнот и вышел. Хорошо, дома больше никого нет.
Заварил чаю, порезал лимон, как любят некоторые девочки. Пятый класс! С ума она сошла – влюбляться в таком возрасте? Постучал в ванную.
– Лесь… Я чаю заварил, иди пей.
Вышла, дверью хлопнула ещё. Будто я виноват.
А ведь она красивая, – вдруг подумал я. Не просто хорошенькая, а вот эти очки ей идут, и видно, что не дура. Только когда нос не такой распухший.
– Леська. Если тебя кто обидел, ты мне скажи. Ты не смотри, что я такой. Я вполне могу и в табло дать.
– Ну-ну, – сказала Леська. – Тоже мне, боец.
Обидно, между прочим. Я же как лучше хотел!
– Не всегда можно в табло, понимаешь? Иногда это не поможет.
Конечно, понимаю. Я отрезал чёрного хлеба себе и ей, чуть полил маслом и посыпал солью.
– А ты знаменитость, – сказал я и вспомнил, как мы бились за её блокнот. И как та девочка сказала: «Твоя сестра такие книги пишет, а ты – хулиган!»
Она даже улыбнулась, хотя всхлипывать не перестала. Ну, и на том спасибо. А потом говорит:
– А ты сам что пишешь? Дашь посмотреть?
– Откуда ты знаешь?!.
– Да у тебя, Тимыч, всё на лбу написано. Все твои мысли!
– Вот и читай на лбу, – обиделся я.
Ушёл в свою комнату, взял окарину. Ноги в потолок, и играл себе. А потом смотрю – под дверью записка. Спустился, развернул.
«Ты нормальный брат, Тимыч. Получше некоторых дураков, повезло мне».
Я вдруг почувствовал, как мы связаны. Мы с Леськой. На всю жизнь. Будто такой крепкой невидимой леской. С кем хочешь можно поругаться, рассориться. А Леська – это Леська. Ну, и Захарыч тоже, конечно.
* * *
Степанов исчез. Перестал ходить на бадминтон, и всё. Что хочешь, то и думай. Жаль, я проболтался обо всём Королькову – он теперь смотрит на меня с сочувствием. Это с одной стороны. А с другой – как на идиота. Доброго такого идиота. Бумажный Солдат с мягким, но храбрым сердцем. Чего это с храбрым? Просто с мягким. Смять и выбросить. Дурак как он есть, в чистом виде.
Человек доел хлеб, и сыр, и рыбу. Изрисовал всю бумагу. Остались только стеклянный шар, верёвка и флейта. Человек сидел и придумывал разные узлы, рассматривал картинки через стеклянный шар и играл на флейте. Из дома выходить не хотелось. Иногда он выглядывал в окно – не появилась ли снова коробка? Нет, таких подарков больше не было, только снег кругом. Снег, снег и торчащие из снега палки.
«Раньше было лучше, – подумал вдруг человек. – Раньше я был как замороженный, ничего не хотел. А сейчас было новое и интересное. И теперь всё, всё кончилось. И мне невыносимо грустно».
А потом думал: «Зато теперь у меня есть флейта и мои рисунки. Это очень, очень много».
* * *
Я проснулся от того, что шея затекла. Оказалось, я сплю на кухне, головой на столе. За окном темно. Что это, сколько времени? Часы показывают без двадцати семь. Это утро или вечер?
Посмотрел на телефоне: 18:41, вечер. Ничего не понимаю, что с головой? И с руками, и с ногами. Тяжёлое всё.
Бадминтон прогулял, получается. И посуду надо помыть, но нет сил. Совсем. Заболел, похоже.
Я дотащился до своей комнаты и рухнул на Захарову кровать. На свою мне не залезть. Что это за болезнь такая?..
А вдруг это какой-то вирус, и я умру. И что? И зачем тогда я был?!. Я попытался думать о человеке в снегах, но стало ещё хуже, меня начало трясти. Дикий холод у нас в квартире. И тут меня в голову ударила мысль, от которой я даже голову приподнял. И опять рухнул.
Захар в садике. Я должен был после бадминтона его забрать. У Леськи репетиция какого-то выступления, до вечера – за ней мама заезжает. Папа вообще придёт не раньше полуночи. Кто? Может? Забрать Захара?!.
Некому, я один, один. Но я же не могу! Я заболел, я, можно сказать, умираю!
А он там сидит. Маленький Захар в колготках. Фу, как я в детстве ненавидел эти колготки! Захару повезло, он обычно носит термобельё. Когда я был маленьким, такого не было: только колготки. Две полосочки сзади, одна впереди. Но сейчас Захар свои термоштаны порезал ножницами, и ему надели эти колготки. Вечером он сидит в группе после прогулки, ждёт родителей. Вылезет из комбинезона и не надевает шорты, а так и сидит в этих ужасных колготках, ждёт, ждёт. Как детдомовский.
Я встал. И сразу опять сел, голова кружится ужасно.
Наверное, я для этого и есть. Дети в войну работали на заводах, собирали снаряды промёрзшими руками в цехах без отопления и не жужжали. Тоже болели, может. Ты тряпка, Тим. Встань и иди.
…Кажется, я шёл до этого садика час. Ещё снежная каша под ногами, невозможно. Обычно я её не замечаю, а тут каждый шаг как подвиг. Потом, кстати, стало ничего, самое трудное было одеться и выйти.
Захар был в группе предпоследний, почти всех разобрали. Ещё сидела одна девочка с бантиками, такая хорошенькая. Как вот эти бантики не расплетаются за целый день? Будто её только что привели. У Леськи за час всё сползает.
– Ты заболел? – спросила меня воспитательница. Я кивнул.
– Я и смотрю, зелёный весь! Ты позвонил бы, что же ты! Давай я вам такси вызову!
– Не надо. Я нормально.
Если уж быть героем, так до конца. Чего я и правда не догадался маме позвонить? А вот не догадался. У меня вместо головы паровоз, он сейчас взорвётся.
Воспитательница хотела нас проводить, но ей нужно было остаться с Айгуль, той хорошенькой девочкой. Тоже имя, надо запомнить.
Мы доползли домой. Захар, кстати, нисколько мне не сочувствовал и лез по всем сугробам. Я просто молчал и двигался к дому, как лунатик.
…Мама, конечно, отругала, что не позвонил. Я ответил: не понял, что заболел. Наврал. Но чувствовал, что мой подвиг оценён. Хотя когда мама с Леськой вернулись – Захар так и сидел в прихожей на полу в комбинезоне, а я тоже в куртке свалился на его кровать. Мама тут же принялась не за Захара, а за меня: раздевать, поить, совать градусник (оказалось, тридцать семь и девять, а я уж думал – сорок). И я стал маленьким, и стал не один. Всё же болеть иногда хорошо. Только бы не так сильно.
* * *
Потом стало лучше, прошла эта тяжесть и невозможность ничего делать. Правда, горло дерёт, из носа течёт и слёзы жуткие из глаз. Из-за слёз трудно читать и делать уроки, и голова как чугунный котёл. Родители меня пожалели и купили Леське телефон, а мне вернулся мой. Я сначала держался и не открывал в нём игрушек – писал в блокнот. А потом сломался. Все ушли, а я играл в свой телефон целый час – пока глаза не отказали совсем. Только спать, больше ничего. А заснуть никак – голова болит. Прямо не знаешь, куда себя деть!
«Сильно заболел?» – о, это Агриппина спрашивает. Я отвечаю: нет, не смертельно. Потом пожаловался, что читать не могу от слёз. «Аудиокниги не пробовал?» Я сначала ответил, что не могу их слушать – плохо понимаю текст на слух, надо глазами видеть. А потом подумал: почему нет? Она мне скинула несколько штук, оказывается, она всегда слушает. Включил одну и сразу уснул.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?