Текст книги "Санаторий имени Ленина"

Кошмар Маргариты

После разговора с Линой Маргарита долго не могла уснуть. Та страшная ночь, казалось, давно и прочно забытая, вдруг вспомнилась во всех подробностях, словно все случилось не двадцать с лишком лет назад, а буквально вчера. Марго вспомнила высокий голос Кристинки, который, когда та скандалила, становился визгливым и резким, ее тонкие руки с голубыми прожилками, роскошные рыжие волосы и большие глаза необычного фиалкового цвета.

Кристинка в тот вечер здорово накидалась виски с очередным клиентом. Когда мужчина уехал, девушку словно прорвало.

– Уроды! М@даки! Достали! Нам платят копейки, а сами мешки «бабла» имеют! За рабынь нас держат! Куда Анжелку дели, когда она отравить вас пригрозила? Завтра же пойду к ментам, всех сдам с потрохами!

Марго вспомнила, как один из охранников вначале молча слушал Кристинкины вопли, но потом глаза его стали медленно наливаться кровью.

– Заткнись, сука! – тихо сказал он.

– Ты мне рот не заткнешь! – завопила девушка. – Иди-иди, лизни ж@пу своим хозяевам! Чем они меня здесь удержат? Копейками ихними, что ли? Да я в Москве с любым богатым папиком могу замутить так, что никому здесь и не снилось! Да хотя бы и с иностранцем! А вашу гребанную лавочку, это гнездо крысиное, давно пора разогнать к чертям! Хорошо было бы кое-кому в Москве ж@пу поджарить!

– Я кому сказал, заткнись, сука рыжая! – прошипел охранник.

– Тоже мне, напугал, придурок! Тебя с Коляном только и держат здесь, чтобы на нас наезжать и кулаками махать. Ты больше ни на что не способен, крысеныш! У тебя вообще на баб не стоит! Ты здесь как евнух в гареме!

Охранник подскочил к девушке и несколько раз ударил ее головой о стену.

Маргарита, оцепенев, увидела, как сползло по стенке на пол обмякшее тело Кристины и упала со звоном на пол ее маленькая золотая сережка.

– Ну, кто хочет следом за ней? – спросил охранник тихо. – Не она первая, не она последняя… Так будет с каждой, кто берега попутает. Все, спектакль окончен. Расходимся. Кто не будет держать рот на замке, последует за ней. Тебя, Марго, это в особенности касается…

Марго зябко поежилась под одеялом, встала и пошла на кухню выпить лекарство.

– Мам, ты чего? – сонно спросил Митяй.

– Спи, сынок, маме плохой сон приснился, – сказала она ему ласково, как в детстве. За окном висела полная луна, похожая на медный таз для варки варенья.

Скромное обаяние буржуазии

В доперестроечные времена ответственные комсомольские работники жили намного лучше рядовых советских людей, однако их достаток в сравнении с капиталом даже среднего европейского буржуа выглядел просто смешным. Комсомольские функционеры на исходе советского времени частенько ездили за границу руководителями молодежных делегаций. В «странах капиталистического лагеря» они постоянно испытывали «культурный шок» – и от комфортных бытовых условий, и от изобилия товаров в «обществе потребления», как у нас называли в те годы Запад. Это почти «людоедское», по прежним идеологическим установкам, общество, комсомольские комиссары громили с высоких трибун при всяком удобном случае и одновременно с удовольствием покупали за границей качественные и модные товары. Не удивительно, что комсомольская номенклатура в те годы поголовно исповедовала двойную мораль. В наши дни показным ура-патриотам проще: многие из них имеют двойное гражданство и недвижимость за рубежом и об этом не парятся. У поздней советской элиты никакой недвижимости на Западе, разумеется, не было. Однако, проповедуя с трибун работу на благо рабочих и крестьян, они втайне мечтали о несбыточном – когда-нибудь переселиться на уютные улочки старой Праги, в модные кварталы Лондона или на бульвары Парижа. Комсомольской номенклатуре, разумеется, было обидно, что, по западным меркам, они жили довольно скромно. С середины восьмидесятых вся эта уравниловка и бесполезная говорильня постепенно начали надоедать даже самым упертым партийным функционерам. Лине довелось в ранней молодости не раз бывать на летних дачах «ответственных работников» ЦК КПСС. Она не раз удивлялась, почему обычные деревянные домики с туалетами во дворе спрятаны за высоким забором. Может, потому, что на территории дачного закрытого поселка продавался продуктовый советский «дефицит» – сырки «Виола», сырокопченая колбаса и ананасовый компот в железных банках? Одним словом, все, что вскоре появилось в обычных российских продуктовых магазинах. Однако в то время эти вредные, по мнению нынешних диетологов, продукты были вожделенной мечтой обычных советских людей, потому что продуктовые магазины были пусты. Жильцов корпоративного дачного поселка огорчало лишь одно: если их вдруг лишат номенклатурной должности, даже эти жалкие домики и продуктовый ларек за забором отнимут. В советское время невозможно было передать партийную недвижимость ни детям, ни внукам, хоть ты сгори на работе. Скромные деревянные дачки принадлежали государству и выдавались ответственным работникам среднего уровня лишь на время работы в закрытых корпорациях – ЦК КПСС или ЦК ВЛКСМ. Подобная «коллективная собственность» к девяностым двадцатого партийных и комсомольских функционеров окончательно «достала». Хотелось большего, намного большего…

Ветер перемен

Внезапно все изменилось. У самых активных комсомольских функционеров словно открылись «рыночные чакры». Одним из наиболее способных комсомольских предпринимателей оказался Петр Воронов. В девяностые с ним, избранным первым секретарем Герценовского райкома комсомола, случились удивительные перемены. Словно сметливый Иванушка сиганул в кипящий котел и стал настоящим царевичем, получив в награду за риск и царицу, и капитал, и все бонусы, что к нему прилагались.

В сонную брежневскую эпоху Воронов олицетворял собой все то, что Лина и ее друзья, молодые творческие работники, презирали всей душой. С трибуны райкома ВЛКСМ он обращался к молодежи с казенными, насквозь фальшивыми лозунгами, в которые сам ни на секунду не верил. Даже летом первый секретарь комсомольского райкома одевался в темные костюмы с белыми рубашками и строгими галстуками. По большому счету Петр Воронов уже тогда заботился лишь о своей карьере и о собственных номенклатурных благах, однако в глазах рядовых комсомольцев хотел выглядеть прогрессивным и даже смелым. С высокой трибуны Воронов никогда не забывал подчеркнуть, что вверенный ему район разительно не похож на другие столичные регионы. В Герценовском «околотке» было много театров, творческих институтов, редакций газет и журналов, в которых трудилась талантливая молодежь, склонная к творческим экспериментам. Горячие молодые головы необходимо было не только поддерживать в их творческих поисках, но, главное, удерживать в строгих идеологических рамках. Такой человек, как Воронов, был в «центровом» райкоме ВЛКСМ просто необходим.

Лина неожиданно вспомнила, как Воронов громил с трибуны районной комсомольской конференции модный тогда ансамбль «АББА»:

– Вы только вслушайтесь, о чем они поют! – грохотал в зале Дома кино голос первого секретаря Герценовского райкома. – «Мани-мани» – это ведь деньги! Вот, что главное там у них «под солнцем, в мире богачей»! Нет, господа! У нас другие идеалы и совсем другие песни. «Любовь, комсомол и весна!» – вот то, о чем мы пели, поем и будем петь всегда!

Секретари «первичек», мечтавшие дослужиться до районного уровня, неистово аплодировали…

Лина вспомнила еще один эпизод, случившийся на районной комсомольской конференции, и невольно улыбнулась. От возбуждения и получасового самоподзавода главный оратор идеологического мероприятия Петр Воронов внезапно потерял голос. Чтобы поддержать шефа, к трибуне рванул инструктор райкома Вася Пёрышкин со стаканом чая. Этот парень из сектора учета всегда был невезучим. Он вечно опаздывал, терял документы, путал имена секретарей «первичек» и названия организаций. Выступление шефа не стало для Пёрышкина исключением. Неловко взмахнув рукой, инструктор опрокинул бюст Ленина, стоявший как раз за оратором. Бюст опасно накренился, а потом, к радости участников этого смертельно скучного мероприятия, с грохотом упал и покатился по сцене. Стакан выскользнул из рук Пёрышкина, вода пролилась под ноги, и, поскользнувшись в луже, инструктор райкома растянулся на щелястой сцене Дома кино. Лицо его выражало в этот миг неподдельный ужас.

– Вон! – прошипел Воронов в сторону лежащего ничком и полумертвого от страха Пёрышкина. Однако микрофон усилил призыв комсомольского лидера многократно, как если бы он обращался к залу. Требование первого секретаря райкома прозвучало зловеще. Лина тогда подумала, что это дурной знак. Бюсты вождя уже с грохотом падают с пьедесталов, а первый секретарь, сам не желая того, прогоняет секретарей «первичек» из зала. Похоже, надо ожидать скорых перемен в Отечестве…

«Вскоре всей этой ритуальной демагогии, а возможно, и всему этому морально устаревшему союзу так называемой ленинской коммунистической молодежи, придет конец», – внезапно подумала Лина и сама испугалась этой мысли, потому что в тот момент она показалась ей не только крамольной, но и фантастической.

Крах компартии и комсомола наступил даже раньше, чем Лина могла предположить в самых смелых мечтах.

Петр Воронов номенклатурным чутьем одним из первых уловил начало конца. Когда подули ранние ветры Перестройки, он своей железной задницей, натренированной многочасовыми сидениями в президиумах, почувствовал: вот оно, новое время! На пороге!

Воронов понимал: чтобы вписаться в незнакомую широким слоям населения рыночную реальность, необходимо стать другим человеком, практически ихтиандром капитализма, способным плавать в незнакомой стихии. В противном случае можно легко пойти ко дну вместе со стремительно уходящим под воды времени громадным лайнером, еще недавно именовавшимся грозно и торжественно – СССР.

Для начала бывший комсомольский вождь поменял имидж. Дорогие импортные галстуки Петр передарил отцу и старшему брату. Все до одного и сразу – чтобы не было соблазна затянуть на шее «узел застоя». Перед молодежью Воронов теперь появлялся в модных вельветовых брюках, пошитых на заказ в бывшем ателье горкома партии, в светлом пуловере и в полосатой или в клетчатой рубашке с расстегнутым воротом. Для очередного комсомольского мероприятия он заказал модному столичному попсовику песню «Ветер перемен», выучил пару цитат из Солженицына, которого прежде именовал не иначе как «литературным власовцем», и начал привечать в актовом зале неформальную молодежь, которую еще пару лет назад в свой «центровой» райком и на порог не пустил бы. Растерявшимся в новой реальности секретарям «первичек» Петр Воронов желал «быть смелее», требовал от них «активнее стирать родимые пятна застоя, не бояться говорить с молодежью на запретные прежде темы». Например, о засилье возрастных бюрократов в партии, о том, что «надо вливать в руководящие органы свежую кровь, чтобы оперативно отвечать на вызовы времени». Главное, призывал он комсомольцев, не бояться жизни и не прятаться от нее «в скорлупу старых стереотипов».

Петр Воронов все глубже погружался в экономические механизмы новых модных молодежных организаций, благо те появлялись в его районе десятками, как грибы после дождя. На память он никогда не жаловался, все цифры и названия легко помещались в его лобастой голове. Советы по научно-техническому творчеству молодежи, молодежные конструкторские бюро, молодежные кооперативы, хозрасчетные стройотряды, коммерческие организации досуга молодежи… Засиживаясь в своем кабинете до ночи, Воронов размышлял, как увеличить эффективность всех этих молодежных организаций и как самому не остаться с пустыми карманами в удивительные времена, когда деньги можно делать буквально из воздуха. Новое время нравилось ему все больше.

Королева Марго и дары природы

Перед ужином Лина почти бегом рванула к павильону с минералкой, обгоняя других отдыхающих, неспешно следовавших в том же направлении. Вечером Марго обычно перемещалась сюда, чтобы перехватить первых покупателей. Лина сгорала от нетерпения, ей хотелось задать Маргарите несколько вопросов, чтобы скорее убедиться в своих подозрениях. То, что Королева Марго не желала продолжать разговор о «Черной розе», было не столь важно. От нее требовалось сказать только одно слово – «да». Или же «нет».

Лина не сразу заметила Марго, стоявшую со всеми своими дарами природы в тени павильона. Завидев Лину, торговка явно растерялась, и растерянность эта обозначилась на ее лице, все еще привлекательном, хотя и не молодом, красными пятнами. Душевные метания продавщицы были очевидны. С одной стороны, Лина была постоянной покупательницей, и с ней следовало обходиться повежливее. А с другой – Марго явно не хотелось общаться с подозрительной дамочкой, которая лезет в душу с неприятными и даже опасными расспросами о том, что она почти всю жизнь пытается забыть. Вероятно, Марго в эту минуту думала примерно так: «Шугануть бы эту нахалку по-народному, послать бы, как говорится, лесом!».

В итоге после краткой внутренней борьбы в душе женщины победило коммерческое благоразумие. Маргарита через силу улыбнулась покупательнице. Чтобы задобрить ее, Лине пришлось купить банку самого дорогого меда «Полевое разнотравье». Лина не спеша спрятала покупку в полиэтиленовый пакет и спросила:

– Скажите пожалуйста, вам знакомо имя Петра Воронова?

Марго вздрогнула, неловко взмахнула рукой, и банка с малосольными огурцами разбилась вдребезги.

– Я подберу! Я куплю их у вас! – закричала Лина, чувствуя за собой вину.

– Вот! Я всегда это знала. Все москвички – суки! – тихо сказала Марго. – А мужики из столицы – кобели поганые. Короче, все «маасквичи» – что вы сами, мадам, что этот ваш Петр Воронов – те еще твари! Разбиваете все, что попадается вам на пути, на мелкие осколки. Одна – стеклянные банки, а другой негодяй – жизни людей.

– Мы с ним не в одной команде, так что, пожалуйста, не обобщайте, – сказала Лина. – Лучше расскажите о Воронове подробнее, – попросила она. – Мне это очень важно. Похоже, совсем недавно этот мерзавец разбил еще одну жизнь. Короткую жизнь талантливого и симпатичного парня, журналиста Артюхова, которого уже не вернуть. Между прочим, он тоже был москвичом…

– Боюсь, слишком много придется рассказывать, – тихо сказала Марго. – Столько всего случилось за те годы! А что, если… Приходите после ужина в беседку возле Аллеи писателей. Познакомимся поближе, и я решу, о чем с вами можно поговорить, а о чем не стоит.

Лина подобрала с асфальта последний огурец. блестевший осколками стекла, кинула его в урну, расплатилась за все и быстрым шагом направилась в столовую. Ей не терпелось скорее проверить свою догадку.

Ворон гласности

Эпоха гласности не застала Петра Воронова врасплох. Как только в одной из центральных молодежных газет наметились номенклатурные перестановки, в ЦК ВЛКСМ тут же вспомнили об энергичном руководителе одного из столичных райкомов. Воронова утвердили единогласно, и он с удовольствием пересел в кресло главного редактора одной из молодежных газет. Петр понимал, что всеобщие взгляды сейчас прикованы к прессе, вдруг ставшей, словно по щелчку чьих-то пальцев, смелой и раскованной. Между тем партийная и комсомольская номенклатура, к которой он еще недавно принадлежал, выглядела стремительно уходящей натурой. Газета «Правда» постепенно стала мишенью для насмешек и анекдотов. Партийные бонзы понимали это не хуже других, но не могли ничего поделать. В душах людей внезапно исчез страх и начало зарождаться какое-то новое, отчаянное веселье, вернулась вера в перемены к лучшему, почти угасшая в сонную брежневскую эпоху.

В должности главного редактора Петр Воронов почувствовал себя, как рыба в воде. Теперь он призывал журналистов «ломать стереотипы» и «смело срывать любые маски». Петр Воронов был по натуре игрок и любил ходить по лезвию ножа, чтобы кровь не застаивалась в жилах и получала очередную порцию адреналина. Такого драйва, как в той молодежке, он не испытывал никогда прежде и был по-настоящему счастлив. Даже женщины, которых он постоянно менял, не способны были дать ему такой драйв и кайф, такое обалденное чувство полноты жизни. Издание каждого номера становилось для главного редактора Воронова испытанием на прочность. Газету внимательно читали и в партийных, и в комсомольских «верхах». Утро Петра обычно начиналось с вызова «на ковер», то бишь в ЦК ВЛКСМ. Однако в отличие от прежних времен теперь это грозило в худшем случае выговором, потому что «наверху» тоже не дураки сидели, они уже поняли, куда ветер дует. Многотысячные митинги с требованием перемен регулярно собирались в столице и других городах-миллионниках. Ораторы говорили без бумажки, ярко и смело, причем нередко опирались на статьи в любимой газете. Журналисты внезапно стали популярнее артистов. Еще бы! Тиражи малозначительного прежде издания, которым нынче руководил Петр Воронов, рванули вверх и перевалили за несколько миллионов. Это была настоящая слава. Это был его триумф.

Во время путча 1991 года Воронову уже было что защищать, и он активно призывал москвичей на баррикады. Петр попросил в те дни одного из своих журналистов отвезти в Белый дом листовки. Пакет показался «курьеру» тяжеловатым.

Когда журналист, доехав до места, развернул сверток, то обнаружил под листовками аккуратно завернутые патроны.

– Ну ты, Петя, и говнюк! – горячился на следующий день новоявленный «дипкурьер». – Так меня подставить! Хоть бы предупредил! А если бы они багажник проверили?

– Но ведь не проверили! – усмехнулся главред. – А меня могли обыскать. Запросто. И грохнули бы на месте. Никто бы не стал разбираться, что это охотничьи патроны. В общем, кончай ныть, Костян! Знаешь ведь прекрасно, что без меня газета сдохнет. Более того – с моей гибелью в этой стране закончится и гласность, и демократия! А если бы тебя с патронами поймали – ничего страшного не случилось бы. Ну посидел бы сутки в КПЗ, пока шло разбирательство, чай, не помер бы. Наоборот, набрался бы новых впечатлений, что немаловажно для журналиста. Короче, не отвлекай меня, Костян, от важных дел своими глупостями. Ступай писать заметку в рубрику «Срочно в номер». Мы тут, блин, не в куклы играем, а революцию делаем!

«Тоже мне революционер. Иудушка, вот ты кто!» – подумал журналист, но вслух не сказал, потому что платил «Иудушка» в те годы своим сотрудникам неплохо, да и популярность газеты зашкаливала, что тоже было не лишним для дальнейшей карьеры.

Коврик с Лениным

Впервые после перестройки Лина пришла к Петру Воронову, чтобы попросить его напечатать в газете заметку о детской студии «Веселые утята», которой она уже тогда руководила. Лина приготовилась шагнуть в дверь, но внезапно споткнулась и чуть не упала. У порога кабинета главного редактора лежал коврик с портретом Ленина, постеленный для того, чтобы все входящие вытирали о него ноги. Лина вспомнила пламенные речи бывшего комсомольского лидера с высокой трибуны, в которых имя Ленина звучало каждые полчаса, и невольно поежилась. Захотелось срочно принять душ, чтобы отмыться от гаденького ощущения, какое бывает после посещения общественного сортира, но ради «Веселых утят» Лина взяла себя в руки и решительно переступила порог кабинета.

Человек, сидевший за огромным полированным столом, был одновременно и знакомым, и незнакомцем. Все такой же холеный и элегантный, однако что-то в нем неуловимо изменилось. Исчезла чиновничья скованность, появилась вальяжная уверенность – такую свободу и легкость в поведении дают лишь большие деньги. Модная прическа, дорогой костюм – теперь уже пошитый не в Польше или в Чехии, тем более не в горкомовском закрытом ателье, – а принадлежащий к дорогому европейскому бренду. Кабинет Воронова тоже был обставлен в соответствии с духом нового времени. Никаких портретов новых вождей и никаких гербов и флагов, лишь фотографии детей на столе. На стенах висели большие черно-белые фотографии балерин в изящных позах. Лина вспомнила, что, по рассказам журналистов, Воронов регулярно летает на все мировые премьеры, потому что любит не только балет, но и балерин.

– Ты хочешь, чтобы мы напечатали в газете статью о «Веселых утятах»? – спросил Воронов Лину, которая стояла на пороге кабинета и молчала, мучительно подыскивая слова.

– Я была бы очень благодарна вам, если бы это произошло, – наконец выдавила она из себя.

– А ты понимаешь, что в наше время любая реклама стоит денег? – Петр Воронов поднял на Лину свои стальные, почти бесцветные глаза. – Отдел рекламы меня завтра же сожрет вместе с ботинками. Налоговая потребует объяснения, сколько мы получили от тебя налички и сколько положили себе в карман.

– Петр Михайлович, побойтесь бога! – Лина готова была заплакать от досады и унижения, однако сдержалась и продолжала, стараясь говорить как можно увереннее. – Разве же это реклама? Вы же сами видите: маленькая заметка о детском музыкальном коллективе. К тому же я сама ее написала, вам даже корреспонденту гонорар платить не придется. Детские коллективы – организации некоммерческие, мы сами хронически нуждаемся в финансовой поддержке. Петр Михайлович, поверьте, денег на рекламу у нашей детской студии нет, а новых детей набирать надо.

– В наше время рыночной экономики, Ангелина, дети – это просто бизнес. И моя газета – тоже бизнес. Если ты еще не поняла, то объясняю популярно: в моей газете теперь все печатается исходя из соображений экономической целесообразности. Скажу откровенно: я не меценат, и благотворительность не мой конек. Искренне желаю тебе и твоему «знаменитому» коллективу дальнейших успехов. А теперь, извини, у меня нет ни минуты свободного времени.

Лина автоматически переступила через коврик с Лениным, стараясь не споткнуться, вышла из приемной и только в коридоре дала волю слезам…