Текст книги "Золотые слёзы последнего Инки"

Он стиснул челюсти, немного помолчал, прикрыв голубые глаза белёсыми ресницами, потом посмотрел на Сильвию ободряюще и спросил:

– Мисс Сильвия, так вы приходили к отцу несколько раз?.. Вы нам про это ещё не рассказывали!..

И столько заботы было в его голосе, что мисс Трелони, казалось, ожила, её глаза странным образом засияли, и она сказала, явно приободрённая:

– Я совсем забыла, да и разговора не было… И потом… Это так ужасно! Папа лежал там такой брошенный, такой одинокий… А потом у меня потемнело в глазах… Да, я приходила к отцу несколько раз. Первый раз дверь была закрыта, но он всегда разрешал мне стучать к нему, он не сердился… Я постучала, он крикнул, что он сейчас занят, что у него дядя Джордж, который сейчас уходит… А второй раз, когда я толкнула дверь…

– Как дядя Джордж? – вскричала, не выдержав, миссис Трелони, она была, казалось, в ужасном недоумении. – А почему Джордж не сказал нам потом?.. И как он вошёл?.. Надо сейчас же допросить слуг!..

Вызвали слуг, всех по одному – разговаривал с ними капитан, не доверяя уже мистеру Эрроу. Тот молча сидел на стуле и только быстро записывал что-то в свою книжечку.

Первым вошёл дворецкий Диллон, благообразный, как архиепископ. Он величаво прошествовал от двери и остановился точно посередине гостиной. Это был мужчина лет шестидесяти, ростом не меньше шести футов, крепко сбитый, с густыми бакенбардами. Он производил впечатление внушительного и солидного слуги, но это впечатление немного портили его голубые глаза – они очень умно и оживлённо поблескивали. Отвечал он неторопливо и с большим достоинством.

Капитан спросил его:

– Скажите, любезнейший, вы помните утро того дня, когда умер хозяин?..

– Да, сэр, очень хорошо помню, – ответил дворецкий и добавил. – У меня превосходная память, сэр…

Капитан улыбнулся и спросил:

– Расскажите, пожалуйста, чем вы занимались в тот день?.. Это вы обычно открываете дверь посетителям и впускаете их в дом?..

– Да, сэр, – согласился дворецкий Диллон. – Это моя обязанность. Если, конечно, я не занят по дому где—нибудь наверху и не проверяю, всё ли готово в столовой к столу.

Капитан приподнял брови.

– А когда вы заняты, кто открывает двери? – спросил он.

– Тогда открывает лакей Джим Эверсли, – ответил дворецкий.

– А если и он занят и не может открыть двери? – спросил капитан.

– Тогда экономка миссис Сиддонс или горничная, сэр, – ответил дворецкий.

Капитан негромко хмыкнул и спросил, наконец:

– А в тот день вы открывали кому-нибудь?..

– Да, сэр, – согласился дворецкий. – Сначала я открыл мистеру Саввинлоу, банкиру, и проводил его в кабинет хозяина, а ближе к обеду пришли вы, сэр… А потом я был занят в столовой и на кухне…

И тут миссис Трелони опять вскричала:

– Как мистеру Саввинлоу? Так мистер Саввинлоу был у нас в тот день?.. Что-же он ни словом не обмолвился?..

Миссис Трелони была явно шокирована. Капитан ожидающе посмотрел на неё.

– Надо спросить его при случае, – не могла успокоиться хозяйка. – И почему он не зашёл ко мне?.. Целый день у нас были посетители, а я об этом ничего не знаю…

Капитана, казалось, волновали сейчас совсем другие вещи.

– А кто закрывал за банкиром? – с интересом спросил он.

– Я уже не закрывал, сэр, – ответил дворецкий. – Закрывал уж, верно, Джим… Меня позвала миссис Сиддонс, экономка, она спрашивала меня про столовое серебро…

Позвали экономку миссис Сиддонс – женщину внушительных размеров лет пятидесяти, кряхтевшую при ходьбе, но, тем не менее, олицетворяющую собой образец здоровья: у неё были превосходные, чуть тронутые сединой чёрные волосы и розовые щеки. Голос у неё был тихий, уважительный, как раз такой, таким и должна обладать идеальная прислуга. На ней были надеты передник и чепец, поражающие белизной.

Экономка сообщила, что вниз не спускалась, что целый день занималась делами по дому и что увидела мёртвого хозяина вместе со всеми.

Лакей Джим Эверсли был довольно симпатичным молодым человеком лет двадцати пяти, крупным и немного неловким от застенчивости, с приятным лицом и честными карими глазами.

– Джим, кажется, это ты закрывал за мистером Саввинлоу, банкиром, в день смерти мистера Трелони? – спросил капитан, он решительно избегал произносить словосочетание «в день убийства».

– Да, я, сэр, – согласился слуга. – Закрыл и не успел отойти и двух шагов из прихожей, как в дверь позвонил лорд Джон Грей и попросил доложить о себе хозяину… Потом вышел хозяин, то есть покойный мистер Трелони, и сам проводил посетителя к себе в кабинет…

Миссис Трелони на это уже ничего не сказала – она замкнулась в отрешённом и обиженном молчании. Брови её остались поднятыми, губы скорбно поджались… Теперь ещё и сэр Джон, горестно думала она, не приличный дом, а проходной двор какой-то…

Лакей Джим ничего интересного больше не сообщил, кроме того, что за лордом Греем он уже не закрывал, и что хозяин, надо думать, выпустил посетителя, верно, через дверь под лестницей.

Следом вошла приятная семейная пара Тредуэлл – садовник с кухаркой, чувствовалось, что они всегда и везде ходят вместе. Садовник был невысокий простоватый мужчина, он переминался с ноги на ногу и виновато моргал глазами. Его жена, круглолицая и опрятная женщина, спрятав под передником пухлые руки, добродушно улыбалась во весь рот. Садовник сказал, что он целый день был в саду, особенно с утра, что ничего не видел и не слышал, и говорил он с такой искренностью, что ему поверил бы даже лондонский судья.

И тут капитан спросил у него с удивлением:

– А как оказалось, почтеннейший, что под окнами кабинета хозяина в тот день была помята и подавлена клумба?.. И когда её помяли?.. Может, накануне?..

Садовник крякнул и заморгал глазами пуще прежнего.

– Дык… Стал быть, – забормотал он. – Дык, её ж помяли в тот же день, стал быть… И какая собака успела подсуетиться, не пойму… Только-только я вернулся из лавочки – глядь, все цветы дочиста истоптаны…

– Так, значит, вы отлучались из сада, милейший? – капитан улыбнулся.

– Дык я же на минутку, за табачком, – сказал садовник, он ни капельки не смутился и не потерял искренности в голосе. – Табачок ведь у меня кончился-то…

– А вы кого—нибудь видели в лавке? – почему—то спросил капитан.

– Дык, конечно ж, видал… Старого знакомого видал, моряка с «Фортуны», – садовник явно обрадовался тому, что кто-то сможет подтвердить его слова. – Ну, мы с ним, стал быть, и перекинулись парой слов об ухе Дженкинса… А потом подошла соседская горничная за нитками – хозяйки вышивать хотели, да нужной нитки не окажись, а рисунок вышивки сложный, затейливый… Цвету разного много, да вот, как на грех, то есть, нужной нитки у них, да и не окажись… Мы потом все вместе эту проклятущую нитку выбирали – до чего же цвет непонятный, стал быть…

– Понятно, Тредуэлл, спасибо, – сказал капитан, улыбаясь.

Жена садовника – добродушная толстуха, обладавшая истинно девонширским хладнокровием и невозмутимостью, сообщила, что с кухни не отлучалась, а когда начался переполох в доме, она выбежала вместе со всеми так быстро, что не сняла с плиты молочко, которое совсем дочиста выкипело к тому времени, когда она опять воротилась на кухню… Пропало молочко-то…

Глэдис – новая горничная миссис Трелони была существом, обладающим своеобразным обаянием. Оно заключалось в отсутствии каких бы то ни было ярких черт в её облике. Внешность у неё тоже была незаметной: пушистые тёмные волосы, бледные голубые глаза и улыбчивый рот. Казалось, что всем своим видом она мягко сливается с окружением. Дворецкий вызвал её в гостиную скорее для порядка. Она ничего не могла сказать по существу и вскоре ушла, бросив заинтересованный взгляд на капитана, что было замечено даже миссис Трелони. Мисс Сильвия проводила служанку в спину недобрым взглядом.

Миссис Трелони, между тем, сочла своим долгом пояснить:

– Это моя новая горничная, мистер Эрроу… Старую горничную, Мэри Сквайерс, нашли убитой на утро после похорон мужа. Это было ужасно, я была привязана к бедняжке. В доме она не ночевала, постель её осталась не тронутой … Утром все сбились с ног, её разыскивая – Мэри была очень порядочной женщиной и не позволяла себе отлучаться по ночам.

– Интересно, – пробурчал себе под нос мистер Эрроу, что—то записывая в книжечку.

Потом все – капитан, обе леди и мистер Эрроу – прошли в кабинет с тем гнетущим чувством, которое вселяет в людей присутствие смерти. В кабинете было душно, как в любой комнате, окна которой долго не открывали. Остановившись в дверях, стали вспоминать, как всё было. В кабинете, в общем-то, ничего не убирали с тех пор, – миссис Трелони не позволила, – только затёрли кровь возле стола. Рассказывал капитан, дамы по ходу рассказа вставляли свои замечания.

– Мистер Трелони был убит ударом ножа в затылок, – начал капитан. – Смерть после такого удара наступает очень быстро, вы же знаете, а если попасть в нужную точку, то мгновенно… Удар был сильный, мастерский, нож – самый обычный складной, матросский – его можно купить в любом порту. Такой нож есть у всех, и у меня тоже есть, да и у вас, мистер Эрроу, я думаю, тоже найдётся. Нападавший, на мой взгляд, подошёл к сквайру сзади – через открытое окно… Но на подоконнике следов не было… А вот на полу – не знаю, я тогда не вглядывался…

При этих словах капитана ловкий человек мистер Эрроу вдруг достал из кармана жюстокора66
  Жюстокор – вид верхней мужской одежды без воротника, с короткими рукавами и большими карманами, надевался на камзол, который становился всё короче и к концу ХVIII в. превратился в жилет.


[Закрыть] футляр, вытащил из него лупу, быстро подошёл к окну и присел на корточки.

– Да, следы есть, – скоро пробормотал он, аккуратно перемещаясь на корточках вдоль подоконника. – Следы сапог, кованых, с квадратными носками… Правая подковка стёсана слабее, чем левая… А впрочем, от окна нападавший шёл на цыпочках, а вот уже потом стал наступать на всю ногу…

Он так увлёкся, что, казалось, совсем забыл о присутствующих, которые слышали то его бормотанье, то лёгкий свист, то одобрительные восклицания. И всем на ум невольно пришло, что мистер Эрроу сейчас похож на чистокровную охотничью собаку, которая рыщет взад-вперёд по лесу, повизгивая от нетерпения… От окна мистер Эрроу переместился к столу.

Тут капитан счёл нужным пояснить:

– Сквайр лежал слева от стола… Очевидно, он что-то писал в это время…

– Очевидно, – невнятно, как эхо, отозвался ловкий человек и добавил. – Я вижу вытертую лужу на столе…

Он замолчал, потом спросил вдруг:

– А бумаги были?..

Ответил ему капитан, дамы потрясённо молчали.

– Нет, – сказал капитан. – Бумаг на столе не было, только перо…

– А шум не слышали?.. – спросил мистер Эрроу, поворачиваясь к миссис Трелони.

– Видите ли, сэр, у кабинета толстые двери, – ответила та.

Минут десять, если не больше, мистер Эрроу продолжал свои поиски, тщательно измеряя расстояние между какими-то совершенно незаметными для всех следами на полу тряпочным портняжным метром, который он также выудил из кармана. Потом он перешёл к стене с секретерами, жестом остановив присутствующих, когда они потянулись, было, за ним от двери. Бумаги из секретеров всё ещё валялись на полу, часть ящиков всё ещё была выдвинута.

– А что, всё-таки, пропало? – спросил мистер Эрроу, осматривая секретеры.

– Да, кажется, ничего, – недоумённо ответила миссис Трелони. – А впрочем, я не берусь судить о бумагах мужа…

– А мистер Трелони держал в кабинете деньги?.. – спросил мистер Эрроу, не оборачиваясь.

– Нет, наши деньги лежат в банке… Ну, может он и держал что-то для деловых расчётов, но это были, как правило, мелкие суммы, – ответила миссис Трелони.

– А были ли у него в кабинете какие-нибудь драгоценности? – опять спросил мистер Эрроу, продолжая упорно сверлить глазами выпотрошенные секретеры.

Тут миссис Трелони не выдержала.

– Ах, нет!.. Конечно же, нет… Говорю вам – ничего не пропало, – она повысила голос и подняла надменно одну бровь. – Вы можете сказать, в конце концов, что-нибудь по существу?..

Тут мистер Эрроу, наконец, повернулся к присутствующим.

– По существу? – переспросил он и тонко улыбнулся. – Могу, извольте… Убийца – невысокий человек, обут в подкованные сапоги с квадратными носами. Говорит эмоционально, с богатыми интонациями, сильно жестикулируя при этом, хотя в речи нет особой связности – он может запинаться, издавать лишние звуки и даже слова… Пишет плохо, а скорее, вообще не умеет… По натуре – открыт, наивен, доверчив и очень внушаем, быстро утомляется… Способен тонко чувствовать и переживать, легко огорчается и приходит в состояние ярости, и тогда уж действует по настроению. Умён и ловок… Искал в кабинете вашего покойного мужа что—то большое, похожее на толстую книгу, или шкатулку… Спит на левом боку…

Сказав всё это тихим, размеренным голосом, мистер Эрроу сразу же откланялся. Приглашение потрясённой хозяйки отобедать он отклонил, сославшись на срочные дела.

****

Сказать о том, что «ловкий человек» мистер Эрроу поразил всех, а особенно дам, своей основательностью, значит не сказать вообще ничего – весь обед женщины потрясённо молчали. После обеда, войдя в гостиную, миссис Трелони, наконец, изумлённо выговорила:

– Но как он узнал?..

Капитан с удовольствием улыбнулся.

– Это, кажется, было довольно легко, – ответил он. – Но чистому стечению обстоятельств убийца вашего мужа оказался левшой. Я сразу это понял, когда обнаружилось, что левая подкова на сапоге преступника оказалась более стёсанной, чем правая…

– Но речь и жестикуляция? – почти вскричала миссис Трелони. – А то, что не умеет писать?..

Капитан потёр переносицу.

– Ну-у, – сказал он задумчиво. – Это всё проистекает от предположения, что преступник левша… Если, конечно, мистер Эрроу правильно всё рассмотрел в свою лупу. Левши более эмоциональны, открыты, импульсивны… У меня одно время на корабле был плотник-левша, мистер Эрроу описал его портрет, один к одному… К тому же, у таких людей плохо получается с письмом, а при повальной безграмотности нашего народа легко предположить, что преступник писать уж точно не умеет вообще…

– Да, но что он спит на левом боку?.. – не сдавалась миссис Трелони.

Капитан широко улыбнулся, отчего его челюстные складки проступили явственнее, а глаза заблестели.

– О, я думаю, это мистер Эрроу перед нами покрасовался… Хотя, конечно, левша должен чаще спать на левом боку, поджимая под себя левую, более сильную ногу…

И тут мисс Сильвия, оживившаяся после улыбки капитана, спросила:

– А почему убийца искал толстую книгу или шкатулку?..

– Потому что были распахнуты только большие ящики секретеров и стола, – ответил капитан. – Убийца явно искал что—то большое, например, шкатулку… Я сразу обратил на это внимание ещё в тот день…

Тут все вспомнили о шкатулке и о дяде Джордже, который был в тот злополучный день в доме, но ничего об этом не сказал. Немедленно за младшим братом покойного мистера Трелони был послан слуга, с наказом сей же час, если не раньше, явиться в дом.

****

Наконец, Джордж Трелони пришёл: ему было явно не по себе от столь неожиданного приглашения. Словно желая укрыться от глаз присутствующих, он поспешил сесть. Капитан опять удивился, как нелепо сидит на нём модный парик – он словно придавил собой тщедушную фигуру младшего Трелони.

– Джордж, – сказала миссис Трелони, отчётливо выговаривая и пристально глядя на деверя. – Мне стало известно, что ты был последним в кабинете несчастного Джона… Зачем ты к нему приходил?..

Если бы родственница зачитала Джорджу Трелони смертный приговор, то и тогда он, кажется, не был бы так напуган, как сейчас. Джордж Трелони побледнел, уменьшился в размерах ещё больше, глаза его забегали, пальцы заметались по вышитым полам жюстокора. Наконец, собравшись, он выдавил:

– Твои претензии, Гертруда, однако, странные… Я заходил к брату поговорить…

Он замолчал, потом добавил поспешно и словно бы даже с радостным облегчением:

– И вообще, после меня у Джона ещё был преподобный Уильям Батлер… Я сам его видел, когда уходил через дверь под лестницей…

Сказав это, дядя Джордж явно оправился от испуга и пришёл в себя.

И тогда миссис Трелони, слегка сбившаяся, впрочем, при упоминании о преподобном Батлере, громко спросила, нависая над щуплой фигурой родственника:

– А что тебе известно об испанском пергаменте?.. А?..

Дядя Джордж тихо ойкнул и начал быстро рассказывать, только спустя минуту он опять вдруг остановился.

Рассказ его начинался, как какая-нибудь сказочная история – с трёх братьев Трелони. Старший брат Генри Трелони умер года два тому назад, средним братом был недавно убитый Джон, младшим братом был Джордж Трелони. Будем называть его для краткости дядя Джордж, ведь должны же мы как-то различать братьев.

Вот на него-то теперь и смотрели собравшиеся напряжённо – дядя Джордж крутился, ёрзал на стуле, потел под тяжёлым париком, ему явно не нравился весь этот момент. Камзол свой он уже расстегнул, открыв взорам собравшихся великолепные кружева, прикрывавшие его грудь. Молчание становилось тягостным…

– Папаша под старость совсем сбрендил! – вскричал вдруг дядя Джордж, разозлившись. – Он владел такими сокровищами и всю жизнь хранил эту тайну, он хотел её нам завещать, видите ли!.. Думал порадовать, старый идиот! И перед смертью он отдал нам троим дурацкие вещи, какие-то предметы, в которых он спрятал приметы клада, чтобы мы все трое, сообща, этот клад разыскивали… У него были мушиные мозги – такой глупости я не встречал за всю свою жизнь!..

Дядя Джордж застыл. Рот его остался зиять темным отверстием, глаза тупо бегали по лицам собравшихся. Он тяжело дышал, лицо налилось обидой и кровью.

Чуть успокоившись, он стал рассказывать дальше:

– Старший брат Генри, бывший тогда холостяком, сразу после смерти родителя уехал в Новый Свет… Кажется, Генри там женился, но связь мы с ним практически потеряли, а потом пришло известие о его смерти…

– Покойный мистер Трелони не потерял, – вдруг сказал капитан.

Все повернулись к нему, а дядя Джордж от резкости своего движения чуть не потерял равновесие, чудом задержавшись на стуле.

– Покойный посылал меня к семье Генри Трелони… Впрочем, вдову я не видел, – капитан был скуп на слова.

И тогда миссис Трелони спросила, повернувшись к деверю:

– Джордж, а что есть у тебя?.. Какие вещи дал тебе отец?..

Дядя Джордж молчал, сжавшись и уставившись в одну точку, он словно что-то силился сообразить. Наконец, он сдавленно выговорил:

– А что есть у тебя?..

– Джордж, не пори ерунду, – нетерпеливо сказала миссис Трелони, казалось, её навсегда покинуло её английское хладнокровие. – Никто тебя не намерен обмануть. Сокровище большое – всем хватит…

Дядя Джордж заломил руки: казалось, он сейчас лишится чувств.

– Ах, если бы это знать наверное! – воскликнул он и уже спокойнее добавил. – У меня только середина манускрипта… Я его перевёл, по кусочкам отдавал текст разным людям… Там только описание сокровищ, которые ещё больше меня раздразнили… Начало и конец документа остались у моих братьев…

Сильвия встала и подала дяде воды. Всё время, пока он жадно пил, она стояла возле него и смотрела с жалостью. Потом забрала стакан и поставила его на подоконник.

– А ещё у меня есть кусок гобелена, – сказал дядя Джордж, вытерев рот кружевным платком: было видно, что он на что-то вдруг решился.

– Это всё? – спросила миссис Трелони строго.

– Почти, – ответил дядя Джордж и потупился.

– Сейчас ты у меня получишь пощёчину, – голос миссис Трелони был суров.

Дядя Джордж сложил умоляюще руки, он чуть не плакал.

– Ах, Труда, поверь, я же и сам не знаю! – вскричал он. – Говорю же тебе – папаша перед смертью совсем сбрендил, что твой ребёнок… Нёс какую—то чепуху, подмигивал, метался по постели… Он надавал нам кучу всякой ерунды, Джону – какие—то морские камушки, кружева, мне всучил две свечки. При этом он мерзко хихикал так, что я готов был убить его на месте тут же!.. Он точно был доволен собой!

– Где эти свечки? – почти в один голос вскричали собравшиеся. – Они сохранились?..

Дядя Джордж приосанился.

– Конечно, сохранились, – сказал он. – Я берег эти два ничтожных подсвечника, как нищий не бережёт свою последнюю монету. Даже свечек не зажигал… Сохранились… Они у меня дома… Я их принесу…

Услышав это, собравшиеся, почти хором, в чисто английской манере, сказали всего одно слово, а вернее всего одну букву:

– О!..

И, договорившись встретиться завтра утром, они разошлись.

Однако же, каковы братья, думала миссис Трелони, готовясь ко сну. И муж-покойник… Таким тихоней прикинулся…

Она нанесла себе под глаза смесь розового масла. Миссис Трелони, как истинная женщина, конечно же, пользовалась всякими эссенциями и ароматическими смесями. Особенно она любила свой собственный бальзам с эфирным маслом розы: состав этого бальзама она не сообщала никому из подруг, даже Саре Уинлоу, но кожа миссис Трелони после этого бальзама, – прямо на следующее утро, – становилась упругая и гладкая, как у младенца.

Что? Вы мне не верите?.. Так попробуйте сделать что-нибудь сами с маслом болгарской розы!..

Убаюканная благоуханием розы миссис Трелони сладко заснула. Ей снились далёкие дивные страны, роскошные сады и то, о чём она наяву никогда не давала себе смелости подумать…

****

На следующий день все собрались опять, даже дядя Джордж не опоздал и ничего с ним не случилось. Он принёс с собой обещанные «дурацкие вещи»: пергамент, кусок гобелена и два подсвечника. Сначала капитан развернул гобелен, все сгрудились вокруг капитана, всматриваясь.

На куске гобелена, явно прерванном со всех четырёх сторон, словно это был фрагмент чего-то большого, были изображены две горы или две скалы, называйте их, как хотите. С правой горы, где-то с её середины, падал водопад. Водопад особенно удался гобеленному мастеру: был он полноводным, пенистым, и шум его, казалось, слышно было даже неискушённому зрителю. У подножия этих скал росла трава, кое-где виднелись деревья, лежали камни, текла небольшая речушка – пейзаж, как пейзаж, ничего особенного. И все занялись подсвечниками, а гобелен отложили.

И совершенно напрасно, подумала Сильвия… Почему—то мужчины склонны рассматривать, как что-то значимое, исключительно твёрдые предметы – железо, золото, дерево… Ну, например, деревянный сундук, обитый железом и набитый золотом, а ткани для них словно не существуют. Женщины же всегда относятся к тканям с трепетом, считая, что в ткани заключается душа той, которая сделала её своими руками. Ткань связывала живых с мёртвыми, а умершая родственница была хранительницей и заступницей рода Там, куда она ушла… И этот гобелен, верно, не так прост, как кажется…

Но сейчас все занялись подсвечниками.

Это были две парные горгульи77
  Горгулья – в готической архитектуре каменный или металлический водосточный жёлоб, оформленный в виде гротескной фигуры.


[Закрыть] из олова, именно парные, а не одинаковые. Они, казалось, смотрели на собравшихся и злобно посмеивались, причём одна смотрела направо, вторая налево. Когтистые лапки этих химер, которые всегда по канону сидели на крышах готических соборов и зданий, тоже были подняты не одинаково, а обязательный их атрибут – крылья – струились за спиной, как демонические плащи. Особенно мастеру удалось выразить их бесовскую сущность – ну просто твари, причём твари явно себе на уме.

Капитан подумал, что подсвечники эти, конечно, не ничтожные, как изволил вчера выразиться дядя Джордж, а высокого мастерства предметы, хоть и сделанные из олова… Потому что из олова делалась, в основном, посуда, которую не нагревали на огне, а здесь из олова были отлиты подсвечники, которые в любую минуту могли расплавиться от догорающей свечки. Они явно были предназначены не для каждодневного пользования… Здесь было о чём задуматься…

И все задумались, и в задумчивости принялись разглядывать новую часть манускрипта, ещё раз удивившись тонкости материала. В новой части манускрипта они увидели тот же неясный шрифт, те же потеки по краям – больше рассматривать было, собственно, нечего. Дяде Джорджу дали для рассмотрения часть документа, принадлежавшую убитому брату Джону. А пока дядя Джордж жадно рассматривал, а потом крутил пергамент своего среднего брата, капитан попросил у Сильвии шкатулку и все остальные «дурацкие вещи».

Потом капитан продемонстрировал дяде Джорджу то, что они до него успели обнаружить. Рассыпавшаяся шкатулка потрясла воображение дяди Джорджа, подзорная труба, в которую ничего нельзя было разглядеть, озадачила, а кружева новый член «розыскного общества» небрежно отложил в сторону, вопросительно посмотрев на капитана.

В это время капитан раскрыл на столе деревянные «выкройки» шкатулки мозаичным набором вверх, пристально их рассматривая. Затем он взял подсвечники и поставил их на круглые большие украшения из перламутра. У него получились две крестообразные, скреплённые между собой «выкройки», в самых крайних точках которых – справа и слева – стояло по подсвечнику. Капитан прищурился: горгульи смотрели на него насмешливо.

– И что удивительно, основание подсвечников пришлось точно по размеру перламутровых вставок, – пробормотал он задумчиво.

Капитан развернул химер от себя спинами, потом опять крутанул к себе бесовскими харями – хари взирали на него и ухмылялись.

– Что такого сложного мог придумать старый джентльмен, каких нагородить тайных шифров? – с досадой проговорил капитан. – Ведь не тамплиер же он, в самом деле!..

И все с капитаном согласились.

– Ну, конечно же, не тамплиер, что тут говорить, – сказали присутствующие на разные голоса и посмотрели на капитана с надеждой.

И тогда капитан всё так же задумчиво спросил у миссис Трелони:

– И где, хотел бы я знать, та часть документа, которая предназначалась вашему покойному супругу?..