Текст книги "Траст"

Глава восьмая

Округ Колумбия

На родине все звали его «Бонгом»[25]25
  Бонг – он же Бульбулятор, Бурбулятор, Буль, Бульбик, Булик, Дудка, Булич, Батл, Шатл или Ферик – самодельный кальян из бутылки для курения гашиша и марихуаны.


[Закрыть]. Не то чтобы он был наркоманом. И не то чтобы воздерживался. За годы Бонг перепробовал все хоть по разу. Нет ничего лучше «черного гарика» – опиума, смешанного с гашишем, особенно сделанного из действительно хорошей дури, которую за границами Мьянмы не сыскать ни за что.

Те дни позади. Он стал бизнесменом. Закудрявиться ему просто некогда. Да и правду говоря, прозвище намного опередило все пыханья, понюхоны и ширялова. Родители прозвали его Бонгом, когда он только-только встал на ножки, потому что ребенок обожал дверные звонки и всегда подражал их звуку.

«Бин-бонг».

Сидя в «Шеви» – белой невзрачной прокатной машине, – Бонг таращился на здание в стиле ар-деко через улицу. На фасаде жирным курсивом размером под стать рекламному щиту значилось «Анакостия». А ниже – указательный столб с названиями улиц. Он остановился на перекрестке авеню Мартина Лютера Кинга и Гуд-Хоуп-Роуд, то бишь Дорога Доброй Надежды.

«Да уж, Добрая Надежда, хрена лысого», – подумал он.

Уж в чем-чем, а в нищете Бонг толк знал. Он прошел через всю дрянь и погань, видел ее, осязал, обонял и слышал – и да, пробовал на вкус. Подростком он жил в баррио – испаноязычном бедном квартале, высившемся на сваях над рекой, забитой экскрементами. Нет ничего хуже, чем видеть мертвого соседа, ничком плывущего по фекально-бурой воде неведомо куда. Анакостия куда лучше, чем трущобы на родине. Но и это место – выгребная яма, что бы там ни писали в «Вашингтон Пост»:

«Исторический район».

«Прибежище растущего анклава художников».

«Куда безопаснее, потому что Мэрион Барри больше не мэр».

Ерунда.

По мнению Бонга, ни одна уважающая себя канализационная крыса и сдохнуть не пожелает в этой говняной дыре с облупливающейся краской и обветшавшими зданиями. Юго-восток округа Колумбия навевал ему воспоминания о родине, о том, как рос в нищете и довольствовался тем, чем брезговали мясные мухи. А еще район напоминал ему тюрягу. Вот только здесь стальные решетки мешают забраться внутрь, а не удерживают там.

Проехав квартал на восток, он свернул к югу, в район, теперь больше подходящий для жизни. Все кондиционеры здесь смонтированы в окнах вторых этажей – то ли ради прохлады в спальнях, то ли потому, что из рам на первом этаже воры запросто могут выдрать аппараты. Еще два поворота, три минуты на парковку, короткая пешая прогулка вокруг квартала – и он в Пресвятом Сердце.

Церковь внушала ему гордость. Шероховатый оштукатуренный фасад, покрашенный в блекло-рыжий цвет, выглядит удивительно свежим. Нигде ни трещинки. Голубая каемка девственно чиста. Нигде ни намека на облупившуюся краску – бич всей остальной Анакостии.

Для отца Майка – только лучшее.

На минутку Бонг залюбовался своей работой. Вывеска снаружи – его вывеска – гласила: «Римско-католическая приходская церковь Пресвятого Сердца». Проносилась секунда за секундой, парочка автомобилей заодно, прежде чем он вспомнил, что должен еще кое-что сделать. Ностальгировать некогда. Как ни крути, а он человек деловой.

Бонг шел, закатав рукава. В правой руке он держал пакет для ланча. Живот от голода подвело, и ужасно хотелось картофельных чипсов, чего-нибудь солененького, чтобы подкрепиться. Однако в коричневом пакете никакой пищи, да и терять время на еду сейчас чертовски некстати. Можно будет наведаться в «Аутбэк Стейкхауз» позже – скажем, под Ричмондом, возле южного направления шоссе I-95.

Наклонившись, Бонг поставил пакет на тротуар. Аэрозольный баллончик звякнул о красный кирпич тротуара – единственный намек на более благополучные времена в Анакостии. Спустив рукава, он прикрыл татуировку хмурого солнца с восемью паучьими лапками. Уж что-что, а показывать эту метку отцу Майку он хотел меньше всего.

Спрятав солнечного паука под розовым оксфордским хлопком, Бонг направился вверх по ступеням, ведущим в храм Пресвятого Сердца. Оказавшись в сумрачном помещении, похожем на пещеру, он набрал полные легкие знакомого воздуха. И почему все католические церкви пахнут одинаково? На каком бы то ни было материке каждая церковь буквально напоена ароматом старинных книг и горящих ватиканских свечей. Бонг одернул себя – нельзя отвлекаться.

Для отца Майка – только лучшее.

И тут, будто по подсказке, появился убеленный сединами старый священник. Отец Майкл Росси, одетый в длинную черную сутану, зашагал по центральному проходу навстречу Бонгу. Скамьи слева и справа были совершенно пусты, до мессы еще несколько часов.

– Ты сегодня в будничном, – сказал он, заметив брюки Бонга цвета хаки, оксфордскую рубашку и коричневый бумажный пакет.

– Много было беготни, – пояснил тот, перехватив пакет и пожимая пастору руку.

– И что же такого неотложного?

– Вы должны выслушать мою исповедь.

– Ладно, – старый священник с несколько озадаченным взором указал на исповедальню.

– Я предпочел бы лицом к лицу, – кивнул Бонг на скамьи.

– Я тоже. В строгом следовании обряду имеется нечто такое, что делает исповедь простым зачитыванием списка покупок, тебе не кажется?

Проскользнув мимо Бонга, отец Майк уселся на одну из длинных деревянных скамей. Молодой человек последовал за ним, достав из пакета баллон монтажной пены для широких отверстий «Грейт Стафф» на двадцать унций. Такую аэрозольную пену используют для нагруженных конструкций, когда расширяющийся герметик должен заполнить щели шириной больше дюйма. Сняв желтый колпачок, он укрепил на распылительной головке длинную соломинку.

– Это еще зачем? – поинтересовался отец Майк.

– Небольшая работа перед уходом.

– А подождать она не может?

– Знаете же, как говорят: «Праздные руки – орудия дьявола».

– Да, – сказал священник, глядя на баллон с крайним недоумением. – Давай приступим.

– Благословите меня, отче[26]26
  Отче – звательный падеж существительного «отец». Не воцерковленные, как правило, замещают его именительным по нормам современного русского языка. Но в церковнославянском падежей по-прежнему семь.


[Закрыть], ибо я согрешил. Проступок произошел…

– Мы давно уже не нуждаемся в формальностях, – перебил его отец Майк.

– Наверно, вы правы, – во взгляде Бонга виднелся дискомфорт.

– Продолжай. Ничего страшного.

– Я убил человека, отче.

– Кого? – челюсть у отца Майка отвисла впервые за пятьдесят лет выслушивания исповедей. – Кого ты убил?

– Вас.

Бонг бросился на священника. Опрокинул его, стукнул лбом о деревянную скамью, так что череп мужчины хрустнул.

– Ох!

Этого вздоха Бонгу только и недоставало. Пригнув голову отца Майка вниз, он втолкнул соломинку «Грейт Стаффа» в разинутый рот старика и нажал на распылительную головку, с шипением выбросившую пену.

– Я же предупреждал, чтобы ты не разевал свой гребаный рот!

Двадцать унций «Грейт Стаффа» излились из баллона, двадцать унций, которые распухнут на 420 погонных футов. Стошнить священника не могло. В его пищеводе попросту не осталось места, потому что состав при контакте сразу вспенился. И становился все больше и больше.

Отец Майк извивался. Глаза у него выпучились. Ноги лягались. Горло лопалось по швам. И вдруг конвульсии прекратились, только левая нога еще раз дернулась напоследок. В воздухе распространился запах мочи.

Бонг в последний раз оглядел обширное помещение. Никого. Никто не видел. Вытащил соломинку у покойника изо рта, убрал баллон в пакет. Встал и направился к двери, и прежде чем выйти на свет дневной, смочил лоб святой водой из мраморной чаши, украшенной затейливой резьбой.

Для отца Майка – только лучшее.

Глава девятая

Центральный полицейский департамент,

Отделение первого округа

Четверг

– Да тут можно и Джимми Хоффу[27]27
  Джимми Хоффа – имя этого профсоюзного деятеля стало нарицательным. В 1975 году он исчез при загадочных обстоятельствах, и найти его труп так и не удалось, так что он стал синонимом иголки в стоге сена.


[Закрыть] похоронить. – Мерфи подхватил картонную коробку со своего заваленного стола обеими руками. – Давай займем конференц-зал.

– Веди, – агент Иззи Торрес сделала широкий жест. – После вас.

Мерфи ей нравился. Старой школы, с очень приятным для мужчины голосом. А что еще лучше, почтителен. Ни разу не назвал ее «Трейси в юбке». Или «агентом Аррива»[28]28
  Аррива (исп. arriba – вперед, вверх) – в латиноамериканских странах хватает разного рода агентств – к примеру, страховых и по недвижимости – с таким названием. Остальное вытекает.


[Закрыть] – это имя она ненавидела. За многие годы работы дама понаслышалась от полиции округа Колумбия всякого.

Торрес была одним ребенком из девяти – пять мальчиков и четыре девочки. Она первой из всех получила водительские права, первой вышла замуж и завела детей. Раньше всех окончила колледж и магистратуру. А еще первой бросила свою профессию, потому что, как и большинство поверенных, ненавидела юридическую практику.

Сидеть в конторе скверно само по себе. Но непрестанная потребность накручивать время, подлежащее оплате, убивала всякий энтузиазм в корне. Она отказывалась раздувать цифры, чем осложняла себе отношения с партнерами фирмы. Однажды Торрес сказала младшему брату о ФБР: «Я нашла своих».

За одиннадцать лет в Бюро она повидала всякого. Винтовых[29]29
  Винтовой – надеюсь, читатель не настолько хорошо знаком с жаргоном наркоманов, чтобы не заглянуть ради этого термина в комментарии. Здесь: потребители метамфетамина.


[Закрыть]. Свою толику крови. К некоторым вещам привыкнуть просто невозможно. Но зверское убийство престарелого священника, отца Майкла Росси, дало бы фору худшим из ее прошлых расследований.

– Свидетели были, Мерф?

– Ты же знаешь Анакостию. Все молчат.

– Но священник-то, просто в голове не укладывается! Безобиднейший человек.

– Откуда такой интерес, Иззи?

– Отец Росси был задействован в ведущемся расследовании.

«Чем меньше говоришь, тем лучше», – подумала она.

– Ты должна поделиться со мной хоть чем-нибудь. – Мерфи вывалил содержимое картонной коробки на стол для совещаний. – Шеф проедает мне плешь всякий раз, когда в дело влезает ваш брат федерал.

– Скажи ему, что я следила за Росси уже какое-то время. Что мы не будем путаться в ваше расследование убийства. А я поделюсь всем, чем смогу. – Указав на содержимое коробки, Торрес спросила: – Можно?

– Сделай себе такую подлянку, – проворчал он, недовольный ее ответом.

– Есть теории насчет оружия?

– Как же. Очевидно, что по монтажной пене баллистику не проведешь.

Торрес извлекла из коробки сотовый телефон. Мобильник отца Росси был запечатан в пакет для улик. Она принялась разглядывать его сквозь полиэтилен, поднеся к свету.

– Сняли лог звонков?

– Практически случай Джимми Хоффы[30]30
  Американский политик, исчезнувший при загадочных обстоятельствах.


[Закрыть], звонившего перед исчезновением только своей жене, – ответил Мерфи. – Это дело меня тревожит.

– Почему?

– О католической церкви и без того нелестные отзывы в прессе, – детектив встревоженно покачал головой.

– Думаешь, месть на сексуальной почве?

– А что ж тут еще может быть? – закинул Мерфи наживку. – Насколько мы можем судить, ничего не пропало.

Торрес сразу распознала, какую игру затеял детектив – обе ветви структур охраны правопорядка будут перебрасываться вопросами, пока кто-нибудь не проговорится. Она мгновение помедлила, подбирая слова. Возникло неловкое молчание. Ее босс требовал абсолютной секретности.

– Это дело показывает церковь не с самой лучшей стороны. – Торрес положила мобильный телефон в пакете на стол. – Но, впрочем, сексуальные извращения тут ни при чем[31]31
  Намек на педофилические скандалы в католической церкви.


[Закрыть]. Пока что ничего больше сказать не могу.

Мерфи жестом пригласил агента ФБР присесть на один из стульев вокруг стола для совещаний. Оба уставились друг на друга. И смогли выдержать в молчании еще двадцать секунд.

– Да и вообще, сексуальные преступления – не ваш профиль, – обреченно заметил детектив.

И только он договорил, как мобильник отца Росси вдруг зазвонил, и на ЖК-дисплее высветился номер другого штата. Торрес сунула руку в карман пиджака, нашаривая блокнот и ручку, которые неизменно носила с собой.

– Ответь на звонок, – потребовал Мерфи.

Второй звонок.

– Нет, – Торрес сидела недвижно, как статуя. Не сделала ни малейшей попытки протянуть руку к пакету для улик со звонящим телефоном. – Запишем номер и сперва проведем расследование.

Третий звонок.

– Вдруг звонят с одноразового телефона. Ответь.

Четвертый.

– Тут нельзя сказать наверняка, Мерф. Я предпочитаю сперва подготовиться.

Пятый.

– Дай мне. – Детектив схватил пакет для улик и эксгумировал мобильник одним плавным движением. Он отчаянно спешил ответить, пока телефон не перешел в режим автоответчика.

– Алло, – негромко, спокойно и сдержанно произнес Мерфи, обуздав свой ирландский акцент, который Торрес находит обаятельным. Хоть Джон Фицджеральд Кеннеди, хоть Чарльз Мэнсон – его телефонный голос сошел бы за любого.

Звонивший заговорил.

Мерфи подмигнул Торрес.

– А кто говорит?

Нахмурился, будто изумившись отповеди.

– Отец Росси не может подойти.

Торрес одними губами произнесла: «Громкая связь».

Наморщив лоб, Мерфи отрицательно покачал головой.

И снова сосредоточил внимание на звонящем.

– Тогда тебе придется долго ждать, приятель. Это детектив Мерфи. У нас есть твой номер. Мы знаем, где ты. Лучше отвечай на мои вопросы.

Торрес закатила глаза, решив, что на том конце бросят трубку.

– Это что, розыгрыш? – Мерфи скривил физиономию, заставив Торрес гадать, что же такое ему сказали.

Глава десятая

Фейетвилл, Северная Каролина

и Центральный полицейский департамент,

Отделение первого округа

– Кроме шуток. Меня все зовут Бисквитом. Почему вы ответили на звонок?

– Я расследую преступление. А зачем вы звоните отцу Росси?

Слова Мерфи потрясли адвоката. Не считая случаев изредка возникающих проблем с квартиросъемщиками, с фейетвиллской полицией Бисквит почти не общался. А уж о контакте с властями округа Колумбия не могло быть и речи.

– С ним ничего не случилось?

– Вы его друг?

– Адвокат, – ответил Бисквит. – Так в чем дело?

– Перезвоню вам с городского.

Повесив трубку, Бисквит оценивающим взглядом окинул хаос на своем столе. Телефон борется за жизненное пространство с юридическим хламом и упаковками от нездоровой еды.

– Что за черт! – он хлопнул мясистой дланью о стол.

Десять секунд спустя Мерфи и Торрес связались с Фейетвиллом.

– Это детектив Мерфи. Вы меня хорошо слышите?

– Отлично. Кто-нибудь еще с вами есть? – Бисквит распознал металлический отзвук громкой связи на телефоне. В его профессиональных кругах ходит масса страшилок о неопознанных слушателях.

– Агент Торрес из ФБР.

– Доброе утро, мистер Хьюз, – она постаралась произнести это сердечно. Его помощь еще может ей понадобиться.

Оказывается, сюрпризы еще не кончились. Бисквит и не помышлял, что придется общаться с полицией, не говоря уж о ФБР.

– Как я понимаю, есть проблемы.

– Отец Росси стал жертвой убийства, – ответила Торрес. – А зачем звонили вы?

– Поговорить о Католическом фонде. – Адвокат потягивал коку из исполинского стакана.

– А какое имеет к нему отношение отец Росси? – покамест Мерфи предпочел скрыть неосведомленность. Ни о каком Католическом фонде он и понятия не имел.

Женщина строчила в своем блокноте.

– Приходская церковь Пресвятого Сердца и Католический фонд, – с протяжным южным выговором сообщил адвокат, – расположены по одному адресу.

Медлительная речь южанина действовала Мерфи на нервы. Он выписывал указательным пальцем круги, будто пытаясь поторопить Бисквита.

– А вам до него что за дело?

Торрес хранила молчание. Вопросы Мерфи вполне сгодятся. А она скорей съест собственные ногти, чем откроет что-нибудь какому-то стряпчему из Фейетвилла, Северная Каролина. Адвокаты все одним миром мазаны. Обратят ее расследование в цирк с тремя манежами, известными как ABC, NBC и CBS. Она уже слишком много раз видела, как СМИ поганят дела – и в частной практике, и в ФБР.

– Я представляю жилой район под Фейетвиллом…

– Северная Каролина, – встрял Мерфи, окончив за него предложение и продолжая крутить пальцем.

Бисквит заключил, что легавый – грубиян.

– По большей части мои клиенты военные. И как раз сейчас они вне себя.

– Почему же? – напирал Мерфи.

– Потому что поблизости от их домов открывается гипермаркет только для взрослых под названием «Самые интимные радости». Потому что цены на недвижимость рухнут, когда дальнобойщики будут заезжать сюда за бургером и порнушкой. Потому что мои клиенты – НКС. Они буквально из кожи вон лезли, чтобы наскрести на первый взнос за свои дома. Солдаты подвергают свою жизнь риску что ни день, и им совершенно не нужны двадцать тысяч квадратных футов пип-шоу, сбивающих цену недвижимого имущества, черт возьми!

– Сержанты и служащие? – переспросила Торрес. Она знала, что означает НКС – некомандный состав. Сержанты и технари. И спросила, только чтобы подлизаться к Бисквиту. Она уже почуяла назревающие проблемы.

– Именно.

Вспышка Бисквита изумила Мерфи. Вложенные в нее сила и страсть навели его на мысль, что этим не исчерпывается.

– Только недвижимость? Это единственная связь между храмом Пресвятого Сердца и вашим гипермаркетом для взрослых?

– Он не мой.

– Вы же поняли, что я имел в виду.

– «Самые интимные радости» принадлежат Католическому фонду. Я хочу знать, не для того ли храм Пресвятого Сердца собирает пожертвования, чтобы продавать вибраторы в моем медвежьем углу.

Раздосадованная Торрес прекратила писать.

– Не очень-то вы настроены к сотрудничеству, мистер Хьюз.

– Как и извращенцы.

– Был ли кто-либо из ваших клиентов знаком с жертвой?

Дебелый адвокат помолчал, раздумывая над вопросом Мерфи.

– Они что, подозреваемые, а?

– У меня есть бляха, труп и мотив. Вы-то как думаете, советник?

– Мои клиенты живут в Северной Каролине. Они узнали о Католическом фонде только в прошлое воскресенье.

– Мне нужны их имена.

– Зачем?

– Отец Росси умер два дня спустя.

– Вам следует сосредоточить внимание на Католическом фонде. – Неожиданный оборот беседы выбил Бисквита из колеи. Его раздражение нарастало, медлительность речи сходила на нет, слова вылетали все быстрее и быстрее.

– Предоставьте расследование нам. – Мерфи разозлился ничуть не меньше. Адвокат прямо кишки ему вымотал.

– Пожалуй, мне следует привлечь прессу. Репортеры – замечательные ищейки. И уж тут они поработают на славу.

Бисквит прижал «Кавенер» к ногтю с помощью СМИ. Журналисты непременно обеспечат ему перевес, заставив фараонов перейти к обороне. Так что со звонком им он мешкать не станет.

– Что вы имеете в виду? – поинтересовалась Торрес.

– Хотите, процитирую заголовки?

– Валяйте, – процедила она, прищурясь.

– «Забудьте о бинго. Ватикан санкционирует сбор средств с помощью порно». Броско, а?

Торрес услышала достаточно. В ее расследовании огласка никак не допустима. Да и очередной публичный скандал для Церкви неприемлем. Католикам всегда достается на орехи, даже когда они совершенно ни при чем.

В былые дни она вцепилась бы Бисквиту в глотку. Ибо выросла в большой семье. Порой приходилось срываться с катушек только чтобы быть услышанной.

Но в данный момент верх взяла выучка ФБР. Агент Торрес оставалась спокойна, как бы ни бушевали чувства у нее в душе.

– Сомневаюсь, что огласка в прессе сейчас в интересах ваших клиентов.

– От меня зависит кучка сержантов. И мне плевать, кого мы заденем.

– Поступайте, как знаете, – насмешливо-безразлично отозвалась Торрес. – Но вы чините препятствия федеральному расследованию. Мой папа был одним из тех самых сержантов, которых вы тут расписываете. И я знаю, у НКС не будет времени отвечать на вопросы, когда Федеральное Бюро Расследований постучится к ним в дверь. Мы мурыжим часами, ломая все планы на день. Допрос любого из этих солдат займет вечность. Я ни в коем случае не хочу вмешательства прессы. Мы друг друга поняли?

Мерфи приподнял брови.

– Весь район знает о Католическом фонде, – заявил Бисквит. – История все равно просочится в прессу. Это лишь вопрос времени.

– Тогда всех собак я повешу на вас. – Торрес понимала, что, если расследование привлечет внимание прессы, ее босс просто с цепи сорвется. – Наверно, вам пора понять, с кем вы говорите.

– Не надо меня стращать, – забывшись, Бисквит стискивал трубку, будто хотел раздавить ее. – Кто дает вам право издеваться над солдатами?

– Я выполняю свою работу. И если хотите защитить своих клиентов, предлагаю вам делать упор на районировании, а не на желтой прессе.

– Это может оказаться невыполнимым.

– Могу порекомендовать неплохого адвоката.

– Мой номер у вас есть, – и Бисквит бросил трубку.

Пора подтягивать тяжелую артиллерию. Торрес решила перезвонить Бисквиту позже, чтобы надавить на него. А пока стоит сделать пару телефонных звонков. Она научит его подумать как следует, прежде чем швырять трубку, беседуя с ФБР.

Глава одиннадцатая

Адвокатская контора «Янг и Скрэнтом»

Хьюитт Янг был адвокатом Палмера и его лучшим другом. Стройный – 140 фунтов вместе с ботинками. Невысокий – не больше пяти футов семи дюймов. Густые серебристо-седые волосы, зачесанные наверх, добавляют ему добрый дюйм, а то и два. Очень деятельный. Появляясь в комнате, Хьюитт провоцирует примерно такую же реакцию, как вбежавший джек-рассел-терьер. Он обладает сверхъестественной способностью ставить все с ног на голову (народ сразу настораживается). А порой, храня верность профессии и своему собачьему эквиваленту, оставляет после себя кучки.

Прямо сейчас я чувствовал себя как одна из них.

ДжоДжо, Клэр и я пришли к 10:00 утра минута в минуту. Хьюитт встретил нас в приемной.

– Спасибо, что пришли, – сказал. – Гроув, не будешь ли добр обождать здесь, пока мы не обсудим семейные вопросы?

– Нет проблем.

Прошло девяносто минут.

Когда я позвонил в свой офис первый раз, Зола доложила: «Рынок тает».

«Таять» – новинка финансового жаргона. Собеседница имела в виду, что покупатели вернулись. И заметно взвинтили цены на акции, в большинстве случаев на 3-4 процента.

Полдюжины звонков спустя мои приставания Золе надоели. Так что наша ассистентка Хлоя – мать-одиночка, называющая вещи своими именами – взяла все в свои руки и вроде как поставила меня в угол: «Если что-нибудь случится, мы тебе сообщим».

Специфика адвокатских контор в том, что они в своих приемных не держат почти никакого чтива. Стоматологи складируют для пациентов все подряд – от «Пипл» до «Спортс Иллюстрейтед». Моя парикмахерская держит свежие журналы об автомобилях, диетах и велоспорте, не говоря уж о порно категории 13+ вроде «Максима». Но в достопочтенной конторе Янга и Скрэнтома был только единственный экземпляр «Уолл-стрит Джорнел». Я прочитал его от корки до корки через пятнадцать минут после прихода.

Мой телефон марки «Блэкберри» был на последнем издыхании. Я от беспокойства не находил себе места, гадая, чего они там застряли, а главное, зачем меня вообще вызвали.

Какого черта я тут делаю?

Последние сорок восемь часов помню смутно. Я не снимал темных очков во время похорон Палмера и изрядную часть вечера, хотя маскировка и не требовалась. Встреча со старыми друзьями притупила мою боль. Однокашники по школе имени епископа Ингланда валили толпами, чтобы воздать Палмеру Кинкейду последние почести. Я их не видел многие годы. И похороны оказались, уж простите, своего рода воссоединением.

Эти же друзья обостряли горе Клэр. Поймите меня правильно. Она хорошенько всплакнула со многими из них. Но не отходила вчера от меня ни на шаг. И именно мою руку сжимала в поисках поддержки, хоть мы и не виделись много лет.

По мне, так странновато.

Может, более знакомые лица напоминали женщине, что Палмера больше нет. В жизни, прежде столь целостной, образовалась лакуна. А может, держаться рядом ее побуждал совет Палмера.

«Ты для него один из тысячи».

В 11:45 утра Хьюитт прервал мои раздумья.

– Извини, что заставил ждать. Я не ожидал, что это отнимет у нас так много времени.

– Все ли в порядке?

– Ничего такого, с чем нельзя разобраться по-семейному.

Опасность, Уилл Робинсон![32]32
  «Опасность, Уилл Робинсон!» – крылатое выражение из телесериала «Затерянные в космосе» (Lost in Space). Этой фразой робот постоянно осаживает озорного 9-летнего члена семьи Робинсонов, когда тот пускается в очередную авантюру.


[Закрыть]

В конференц-зале я внимательно разглядывал ДжоДжо и Клэр, пытаясь получить хоть намек на то, что здесь разыгралось. Обе женщины выглядели, как и следовало ожидать – измученными семью днями терзаний.

Хьюитт перешел прямо к делу.

– Сразу внесем ясность, Гроув, все цифры уже после налогообложения. То есть насколько точно мы сумели их оценить.

– Понятно.

Хьюитт скромен. Он отличный адвокат.

– Палмер оставил Фонду Пальметто сто пятьдесят миллионов.

– Шутите?!

Я просто не мог сдержаться. Финансовые активы Палмера составляли около 200 миллионов долларов. И три четверти отходит на благотворительность – дар по всем меркам просто ошеломительный. Я рефлекторно бросил взгляд на ДжоДжо и Клэр. Обе улыбались. Обе плакали, и слезы радости струились по их щекам.

– Никаких шуток, – ответил Хьюитт. – Потому-то вы и здесь.

Воспитываясь на Юге, волей-неволей становишься дипломатом. С юных лет узнаешь, как грамотно задавать деликатные вопросы. Вот я – сплошное извинение. Я официален, малость неуклюж. А тут я с места в карьер перешел к сути.

– Вообще-то это не мое дело. И простите, что спрашиваю. Но остается пятьдесят миллионов плюс-минус сколько-то?

Хьюитт поглядел на обеих женщин. Он искушенный профессионал, адвокат, спрашивающий у клиентов разрешения выложить деликатные сведения.

– Давайте, – ободрила ДжоДжо.

Ее обручальное кольцо – бриллиант на три карата с изумрудной огранкой в окружении багетов – сияло на солнце. По моей оценке – семизначное, Гарри Уинстон. Энни поддразнивает меня за наивность в моде. Но в ценностях я разбираюсь, в том числе в драгоценных камнях. В моей работе такие знания полезны.

Кивнув в знак одобрения, Клэр отодвинула длинную челку в сторону.

– Пятьдесят миллионов в финансовых активах, – сообщил Хьюитт. – Плюс дома.

Быть не может!

На миг я даже приоткрыл рот.

– И это после налогов?!

Он заметил мою реакцию.

– Именно так. Что тут удивительного?

Пора пускать в ход дипломатию.

Пятьдесят миллионов долларов перед налогообложением – это еще куда ни шло. А вот пятьдесят миллионов долларов после вычета налогов – нонсенс какой-то, если только Клэр не исключили из завещания. При передаче имущественных прав между супругами – от Палмера к ДжоДжо – налоги не взыскиваются. Таков закон.

Но передача от родителя к ребенку облагается по полной программе. Если Палмер оставил Клэр какие-то деньги или недвижимость, остаток денежных средств и финансовых активов после уплаты налогов должен составить менее 50 миллионов долларов.

Сидя перед обеими Кинкейд, я тщательно подыскивал слова.

– Исходя из того, что мне известно о семье, баланс представляется великоватым.

– Вам известно, что Палмер застраховал жизнь?

– Нет. Но теперь уже да.

Богатые люди часто покупают страховки, чтобы оплатить свои налоги на недвижимость. Вполне возможно, осознал я, что Палмер оставил активы Клэр. Однако я не намеревался извиняться и спрашивать, что именно она унаследовала. Дипломатия – одно. Дурной вкус – совершенно другое. Лучше дать подробностям всплыть естественным образом.

– А зачем здесь я, Хьюитт?

– Палмер просил тебя кое о чем.

– О чем же?

– Он просил тебя войти в попечительский совет Фонда Пальметто.

Вдоль хребта у меня от гордости побежали мурашки. Лоб начало искристо покалывать, как бывает, когда засидишь ногу. В моем бизнесе войти в правление филантропической организации – дело важное, настоящая честь. Особенно такого, активы которого составляют 150 миллионов долларов.

– Не знаю, что и сказать.

– Может, просто «да»? – лицо ДжоДжо сияло. Ее золотистая кожа была в точности такого же цвета, как свет, вливающийся в окна.

Клэр вдруг посвежела. На миг все мы четверо забыли о прошлой неделе.

Впрочем, осторожность есть осторожность, и я вернулся к испытанному временем способу выуживания деталей.

– Расскажите подробнее.

– Членство в попечительском совете в качестве волонтера, – пояснил Хьюитт.

– Разумеется.

– Твои расходы фонд возместит. А как член совета, будешь иметь право голоса в одобрении или отклонении благотворительных проектов.

– Включая и предлагаемые и финансируемые жертвователями, не входящими в семейство Кинкейд?

– Несомненно, – уверенно говорил Хьюитт голосом, чуть осипшим от многих лет раздачи консультаций. – ДжоДжо и Клэр – попечители наряду с тобой. Каждый из вас троих обладает отдельным голосом, что дает тебе решающий голос в вопросах, выходящих за рамки семьи.

– Как я понимаю, участвовать в заседаниях по телефону приемлемо?

– Несомненно.

– Насколько быстро нужно дать ответ?

– К понедельнику, – сказал Хьюитт. – В противном случае я найду замену.

– Ты нам нужен, – вставила ДжоДжо.

– Возьмешься? – осведомилась Клэр.

– Мне нужно спросить в СКК.

– Зачем? – Клэр снова окинула челку со лба.

– Из-за политики компании. Мне требуется одобрение на членство в любом правлении. Особенно в имеющем касательство к деньгам.

– Ты же будешь работать безвозмездно, – возразила ДжоДжо.

– Роли не играет. Я обязан докладывать о любой деятельности за рамками компании.

– Смахивает на то, что за тобой наблюдает Большой Брат, – Клэр произнесла слово «брат» с тремя слогами.

– А что поделать – я работаю на крупном фондовом рынке.

– Извести меня в понедельник, – Хьюитт встал, давая понять, что беседа окончена. – И звони, если будут вопросы.

– Польщен.

Вот тебе и дипломатия. Мое заявление вполне соответствовало истине. Приглашение Палмера войти в правление – честь. Но после первоначального прилива энтузиазма верх взял застарелый фондово-рыночный цинизм.

Это кино я уже видел.

Чем могущественней патриарх и чем внезапнее его кончина, тем больший воцаряется хаос. Я по-прежнему даже не догадывался, что Палмер оставил ДжоДжо по сравнению с тем, что досталось Клэр. Если они не поладят между собой, если возникнет какая-то зависть, я могу оказаться под перекрестным огнем.

Может, такова цена роли тысячного человека Палмера.