Текст книги "Траст"

Глава двенадцатая

«Самые интимные радости»

Бисквит в сердцах ткнул в кнопку, вырубив мобильник. Свернул на стоянку с незапятнанно-черным и гладким свежеуложенным покрытием. Хотя был уже конец сентября, от асфальта струился жар. Из машины Бисквит не вышел. Не все сразу. Вместо этого он парился в своем черном «Хаммере» – с работающим двигателем. Кондиционер пытался справиться с южным солнцем, которое обрушивало на землю пекло на пару градусов пожарче, чем в аду.

Чёрные березы его изумили. Сколько этих тенистых деревьев понасадили вокруг стоянки. А вокруг цветущие кустарники и никак не меньше трех разных видов растительности – лириопе мускари, кизильник и сныть. Чего-чего, а заботливого озеленения вокруг гипермаркета только для взрослых ждешь в последнюю очередь. Территория смахивает на городской парк.

Бисквит все раздумывал и раздумывал об отце Майкле Росси. Гадал, почему в дело вмешалось ФБР и так ли уж случайна смерть священника. До какой-то степени чувствовал и свою вину. Бисквит собирался обрушить на благочинного отца диатрибу[33]33
  Гневная речь с нападками личного характера.


[Закрыть] по поводу «Самых интимных радостей», поджарить его в воскресенье шестью разными способами. Вот только теперь тот для фейетвиллской инквизиции вне досягаемости.

Опять же, эта фэбээровская агентша, прущая напролом. Она сумела его достать до печенок. Бисквит почувствовал, как краска бросилась ему в лицо, настроение совсем скисло. Покачав головой, адвокат проворчал под нос:

– Торрес способна учинить скандал в совершенно пустом доме.

Приступ уныния миновал. Он выпрыгнул из своего внедорожника с ловкостью, казавшейся невероятной для столь крупного, тучного мужчины. Окинул взглядом стоянку СИР. Ни одного восемнадцатиколесника, хотя седанов и внедорожников хоть отбавляй. Интересно, не попадутся ли ему в магазине какие-нибудь знакомые лица.

Бисквит инспектировал СИР с момента открытия каждый день. А еще и пару ночей. К его великому огорчению, вышибалы проверяли документы у каждого входившего в бар в глубине здания. Легких побед здесь не будет. Комплекс на двадцать тысяч квадратных футов уже работает гладко, как хорошо отлаженный механизм.

Они ошибок не делают.

Сколько бы раз мужчина ни наведывался в СИР, всякий раз находил это занимательным. Впрочем, клиентам в своей заинтересованности не признавался. Если до миссис Джейсон Локлир дойдет хоть намек, она его распнет от имени ассоциации соседей. Он ожидал, что, несмотря на новизну здания, интерьер будет убогим и потрепанным. Он представлял видео оргий на потных подушках, дрыганье бедер порноактрис и саундтреки из эротических видео, пульсирующие через громкоговорители по всему магазину, перекатываясь томными стонами от стены к стене.

Как бы не так. СИР воспроизводил завлекательные песенки с жизнерадостными текстами, вроде штучки Леди ГаГи[34]34
  Жезл диско (Disco Stick) – известная песня Леди ГаГи. Хотя метафора самоочевидна, ее автор все равно старательно растолковывает в интервью, что имела в виду именно член, а не что-либо другое.


[Закрыть] насчет покататься на жезле диско. Во всем магазине ни намека на притворный оргазм. Да и интерьер чуть ли не тосканский. Полы из плитки под мрамор с мягкой, как бы обрезиненной поверхностью. Приятно ступать. Здесь же два ряда коринфских колонн, в общей сложности четырнадцать фибергласовых имитаций коринфского ордера. Разделяя магазин пополам, они образуют коридор, ведущий к бару. А наверху неоновая вывеска: «Клуб Красный Фонарь». Бисквиту казалось, что он разгуливает по римским баням.

Если закрыть глаза на товары.

Слева красовалось белье всех мыслимых видов и цветов. Комбинации, подвязки и лифчики – какая-нибудь мелочь найдется для каждого. Есть даже отдел, озаглавленный «Коллекция шаловливой невесты». Отдел обширный, сплошь кружева и фривольные фантазии.

Справа ряд отделов поменьше. Большая вывеска гласила «Приятные вибрации», чуть ниже расхваливая новейшие и шикарнейшие игрушки. Опять же, видео. Подборка казалась маловатой для гипермаркета на двадцать тысяч квадратных футов. Зато имелся отдел, посвященный исключительно Рону Джереми – пожилой порнозвезде невысокого роста с огромным мужским достоинством. За отделом видео – полки БАДов, сулящих мужчинам, что станет «длиннее» или «дольше». И наконец, сувениры и розыгрыши. Кулинария предлагала торты в виде грудей и мясной рулет в виде пениса для случаев, когда нужно что-нибудь попикантнее.

Но, на взгляд Бисквита, самый большой сюрприз в магазине представляла собой публика. Посетителями были женщины. Они численно превосходили мужчин в пропорции как минимум девять к одному[35]35
  Девять к одному – старики вроде меня еще помнят советский шлягер, сообщавший, что «очень жаль, но на десять девчонок по статистике девять ребят». Как видим, в США демографическая ситуация обстоит куда менее благополучно. Может, все дело в гипермаркетах для взрослых?


[Закрыть]. Бисквит ожидал встретить мерзких мужичков среднего возраста со скверной кожей, источающих пары бурбона прямо через поры носа. Персонал составляли тоже женщины – все до единой. Одеты в черные брюки и черные блузки с надписью СИР спереди и Персонал сзади. По возрасту варьируются от чуть за двадцать до заметно за тридцать.

Одна из них – высокая женщина с шелковистыми волосами до плеч – пристально смотрела на Бисквита. Смерила его взглядом с головы до ног с озадаченной полуулыбкой. Она стояла за прилавком с вибраторами на все случаи жизни и для таких мест, куда способен забраться только доктор.

– Идите-ка сюда, – скомандовала она гортанным, эротичным голосом. – Я вас уже видела.

Бисквит искоса оглянулся, подумав, что она обращается к кому-то еще.

– Вы, вы, – сказала она, горделиво развернув плечи и выпятив грудь. – Поговорить надо.

* * *

Бисквит почувствовал, как его бравада покидает его с таким же звуком, как воздух, утекающий из проколотой шины. Он прошел через Кувейт, повидал такие ужасы, которых никому не пожелаешь. Но несмотря на весь свой многотрудный опыт или умение нависать над юридическими оппонентами всеми своими 260 фунтами, перед женщинами он всегда терялся. С самого детства.

Обычно беда начиналась с туалета. Положение сиденья унитаза. Длительность пребывания. Уж так оно бывает, когда у тебя пять сестер. Кто бы ни затеял свару, ссоры неизменно кончались тем, что мать орала: «Оставь сестер в покое!»

Это звучало постоянно. «Оставь сестер в покое» стало мантрой матери. Что ж тут удивительного, раз он был единственным мальчиком.

Однажды Бисквит имел неосторожность отшутиться: «Хочешь опять мне петушка погонять?» Впервые он услышал это выражение в парикмахерской. Когда какой-то тип употребил его в качестве кульминационной строки в своей байке, все присутствующие мужчины захихикали. Впечатлительному мальчику такая реплика показалась шуткой о курах.

Но мать Бисквита она отнюдь не позабавила. Услышав эти слова из уст сына, она съездила его по локтю чем под руку подвернулось. От удара ее деревянная ложка сломалась, спровоцировав резкий вскрик «Ой!». Картофельное пюре в тот вечер получилось комковатое, недоделанное, как каша. А Бисквит усвоил, что надо сдать назад. И с тех пор держал с женщинами дистанцию.

Единственное исключение – его жена Вера Энн. Троих сыновей они воспитывали на равных.

* * *

– Я не кусаюсь.

Сотрудница СИР положила ладонь на бедро. Она разглядывала Бисквита с усмешкой во взгляде и безупречной улыбкой, не считая слегка искривленных двух передних зубов.

Увидев ее бэйджик, здоровяк склонился, чтобы лучше его разглядеть: «Эми. Администратор. Наша цель – угодить».

Вспомнив о собственной миссии, Бисквит сказал:

– С вами-то мне и нужно поговорить.

Эми бросила взгляд на обручальное кольцо у Бисквита на указательном пальце. Настоящая продавщица – сердечная и влекущая с головы до ног. И осведомилась:

– Что-нибудь для миссис?

– Э-э.

– Идите сюда, – воспользовалась Эми преимуществом игры на своем поле.

Она уверенно и игриво потянула его к себе за галстук.

– Я знаю, что ей нужно.

Бисквит залился краской. Быстро оглядел магазин – не смотрит ли кто.

Эми подхватила полупрозрачный зеленый вибратор из груды на прилавке. Тот смахивал на веселый кактус. Ловким движением большого пальца она нажала на кнопку «Вкл». Послышался низкий гул, и несколько покупателей повернули головы в направлении Бисквита. Звук напомнил ему рокот двигателей звездолетов из серий «Флэша Гордона»[36]36
  Флэш Гордон (Flash Gordon) – сериал по довольно убогим научно-фантастическим комиксам тридцатых годов. Несмотря на это, выдержал уже два римейка – в 1980 году в виде полнометражного фильма, заслуживающего внимания только благодаря музыке Queen, и, опять же, сериала, вышедшего совсем недавно.


[Закрыть] 1950-х, которые он смотрел в детстве.

– Наклонитесь! – приказала она командным голосом, будто сержант учебки.

В этот миг Бисквит постиг, что испытывает лань, попавшая в свет фар. И опустил голову, как приказано.

Дама притронулась веселым кактусом к кончику носа адвоката.

– Вот как это чувствуется на женском клиторе. Поверьте, вашей жене понравится, – она говорила громким хрипловатым голосом, на пару делений громче, чем следовало бы.

Несколько женщин по соседству захихикали. По возрасту – студентки колледжа. На одной были шорты из хлопкового трикотажа с набитой на заднице надписью УСК, то бишь Университет Северной Каролины.

Бисквиту хотелось спрятаться. Хотелось скрыться от этой женщины – слишком уверенной, слишком доминирующей. Хотелось бежать из СИР, оставить его вибраторы и видео позади. Но надо было делать дело.

– Беру, – пролепетал Бисквит, страстно желая, чтобы она говорила потише хотя бы из гуманизма.

– Ваша жена будет в восторге. – Эми вручила ему нераспечатанную упаковку. – Нет ничего постыдного в том, чтобы доставить женщине удовольствие.

– Нам надо поговорить о другом. – Бисквит чувствовал, как от его малинового лица веет жаром.

– Чего-нибудь из белья? – предложила она, по-прежнему таким голосом, будто во рту у нее встроен мегафон. – У нас в ассортименте восхитительнейшие ночные сорочки.

– Ничего эдакого. – Бисквит сложил руки, пытаясь возобладать над ситуацией, а заодно спрятать вибратор.

Администратор приподняла бровь.

– Сожалею насчет отца Росси. – Бисквит старательно изобразил скорбную мину, будто они оба только что потеряли доброго друга.

– Кого?

Она его не знает.

Бисквит перестроился.

– Мне нужно встретиться с владельцами СИР.

– У вас есть визитная карточка?

– Ага. А зачем?

– Они вам позвонят.

– Я бы предпочел сам им позвонить, – заявил он. – Дело срочное.

– Я не вправе давать какие бы то ни было номера, – она сплела руки на груди.

– А что случилось со службой по работе с покупателями?

– У вас жалоба? – Эми включила веселый кактус, привлекая внимание других покупателей.

– Теперь да. – Ему хотелось, чтобы она выключила эту чертову штуковину. – Почему вы не можете связать меня с головным офисом?

– Корпоративная политика.

Пора сматываться. Бисквит направился к кассе, где кассирша настояла, чтобы он проверил свой вибратор на работоспособность:

– Проверка займет две секунды.

– На этот счет не волнуйтесь, – запротестовал Бисквит, всей спиной чувствуя очередь из женщин позади.

– Возвратов мы не принимаем.

– Ну и ладно.

– Как вам угодно. Наличными или кредиткой?

– Наличными.

Если Вера Энн узнает, что нашей «Визой» расплачивались в СИРе, скандала не миновать.

– Вы только что сэкономили, – сообщила кассирша. – За уплату наличными мы даем скидку в десять процентов.

* * *

– Есть прогресс? – позвонила миссис Джейсон Локлир выяснить новости, в третий раз за неделю. Бисквит представил ее псиной, которая рявкает и рычит в микрофон, требуя ответов, хорошо хоть трубку не грызет. – Нам надо знать.

– Я над этим работаю.

Адвокат только что вернулся. Его контора располагалась на втором этаже ничем не выдающегося кирпичного здания торгового центра. В десяти минутах езды к северу расположен тики-бар, принадлежащий ему в доле с шурином. В десяти минутах к югу находится его любимый ресторанчик «Деннис», где директором работает другой его зять. Остальные трое зятьев живут далеко. Порой Бисквит говаривал друзьям, что его детство напоминало жизнь в павильоне «The View»[37]37
  The View – американское ток-шоу, выходящее на ABC с 1997 года и насчитывающее уже много больше 3 тысяч выпусков. Его специфика заключается в том, что шоу ведет целая группа женщин, беседующих на самые разные темы – от светских новостей до политики.


[Закрыть]. Пять сестер – одна речистее другой.

– «Работаю», – недовольно передразнила Локлир. – Все, что вы можете сказать?

– Окружные инспекторы не помогли, – доложил Бисквит. – СИР не нарушала норм районирования.

Какое-то время собеседница не говорила ни слова, и ее молчание прямо звенело недовольством.

– Я позвонила вам, чтобы узнать о результатах. Я представляю жителей Либерти Пойнт. Соседи доверяют мне, Бисквит. И я несу перед ними ответственность. Мы платим вам хорошие деньги, но теперь начинаю задумываться, не пора ли нам пересмотреть свое решение.

– Миссис Локлир, – ответил он. – Вы позвонили в субботу под вечер, и я сразу вам сказал, что дело будет трудным. Я потратил всю неделю на поиски хоть каких-нибудь зацепок. И знаете что?

– Что?

– Ничегошеньки.

– Вы же адвокат. Придумайте что-нибудь.

– Моя работа требует времени.

– А наши дома тем временем обесцениваются, – проворчала она. – Пока каждый нечестивый дальнобойщик устраивает себе пит-стоп прямо у нас за углом. Время – единственное, чем мы не располагаем.

– Сегодня утром я не видел ни единой фуры.

– Вы, часом, не за покупками в СИР ходили, а?

Бисквит поглядел на оранжевый магазинный пакет на столе. Тот возглашал: «Самые интимные радости» – большими, жирными черными буквами. Упрятав пакет в ящик стола, адвокат ответил:

– Всего лишь проводил расследование. Как я говорил в воскресенье, проблема уже в процессе решения.

– Позвоните мне в понедельник, – распорядилась она. – Нам нужны еженедельные сводки новостей.

– Непременно. – Сейчас не самый подходящий момент напоминать миссис Джейсон Локлир, что телефонные звонки увеличивают гонорар адвоката. Оба повесили трубки.

В этот момент Бисквиту захотелось переквалифицироваться в клиента. Быть типом, уверенным в том, что мир должен побросать все дела, чтобы в любой момент исполнить все, что он захочет. Напряженность в Либерти Пойнт Плантэйшнз уже зашкаливает. У Локлир уже совсем крыша съехала. А пресса на сей раз не поможет. Во-первых, из-за предупреждения Торрес, что обращаться к ней нельзя. А во-вторых, будет трудновато использовать общественное мнение в своих целях, когда убит священник.

«Хватит искать отговорки», – напомнил он себе.

Глава тринадцатая

Легар-стрит

Поздно что-либо исправлять, если надо отправляться на похороны и поминки. Посмертная просьба Палмера – чтобы я стал попечителем – была одновременна и унизительна, и лестна. Его последняя воля наполнила меня чувством глубочайшей ответственности. А заодно опечалила – недвусмысленный сигнал, что одна из моих важнейших дружеских связей пришла к внезапному, непредвиденному концу. За два дня пребывания в Чарльстоне я напрочь выговорился, был выжат до отказа ошеломительным мельтешением старых друзей. Во мне боролись противоречивые эмоции. То есть моя коробушка была еще полным-полна нерешенных вопросов, несделанных вещей и несказанных слов.

Что я делаю в саду Клэр Кинкейд?

Позвольте мне ввести вас в курс.

После встречи с Хьюиттом Янгом я первым делом позвонил своему боссу. Ее секретарша сообщила:

– У Кэти сейчас встречи идут сплошняком. Вы не против, если она перезвонит вам сегодня в семь вечера?

– Заметано.

Я полагал, что СКК завизирует мое избрание в попечительский совет Фонда Пальметто. Но Андерс так и не перезвонила, тем самым отсрочив мой ответ до завтра. Странно. Уж что-что, а откликаться на зов лучших работников администраторы умеют. Я сделал мысленную пометку, что надо вернуть босса на переподготовку в школу послушания, пройти реабилитационный курс.

Но в каком-то смысле я был рад, что Андерс так и не перезвонила. Она бы помешала моему обеду с Клэр. В Каролине мы на еду не налегаем – чуточку зеленого салата и порция паровых мидий. А вот на питье не скупимся. После пары бокалов мартини мы осушили не меньше бутылки «Пуйи-Фюиссе». Может, и две.

Во время обеда я постоянно переходил на тему, занимавшую все мои мысли. Назовем это профессиональным интересом. Или похотливым любопытством. Я искренне хотел знать, как Палмер поделил остаток своего имущества между ДжоДжо и Клэр. Мне начхать, сколько там кто-то проработал в моем бизнесе. Наследства всегда занимательны, особенно в сложных семейных обстоятельствах. У нас здесь в центре Чарльстона произошло нечто сногсшибательное, а Хьюитт не обмолвился мне и словом.

Он хороший адвокат.

После обеда я проводил Клэр до дома на Легар-стрит. Не рассчитывая остаться. Но мы присели рядком на чарльстонской скамейке – черно-зеленой, старой, истертой бесчисленными задницами – в уединении сада позади ее дома. Ночной воздух наконец остыл. А мы перешли с белого на красное, помаленьку прокладывая путь через насыщенное австралийское каберне, чтобы не замерзнуть.

В тенях, отбрасываемых светом месяца, черты Клэр выглядели мягкими и хрупкими. В старших классах я отдал бы все на свете, чтобы пережить столь интимный момент с моей Дейзи Бьюкенен. Под «интимом» я подразумеваю уединение, а отнюдь не секс. Хотя кого я обманываю? В эти дни и секс бы меня устроил. Более чем устроил. Клэр была предметом моих юношеских вожделений.

Вы поняли, о чем я.

* * *

Дело в том, что с Энни мы – одна команда. Это она протянула мне руку после гибели моей жены и дочери. Это она встала на мою защиту, когда я напоролся на проблему с СКК пару лет назад, схлопотав на свою голову радиоактивные осадки схемы Понци. Она подставила шею.

Когда же пыль рассеялась, Энни напомнила мне, что непосредственность и флирт могут нести радость. Что в легкомыслии нет ничего пагубного. В глубине души я подозреваю, что как раз всякие глупости мне в ней и нравятся. То, как она одевается, разя взгляд разноцветьем красок, наслоениями полос, узоров и бунтарских текстур, каким-то чудом сочетающихся между собой. Сомневаюсь, что еще хоть кто-либо, кроме Эвелин, интриговал меня так же, как она.

Как на прошлой неделе.

Прежде чем объявился Палмер, Энни позвонила после одного из занятий в Колумбийском.

– У меня есть хорошая новость и плохая.

– Начинай с плохой. – Правила игры мне знакомы.

– Нынче вечером ты ведешь меня на шикарное кино в Виллидже.

– Ох ты! Дело скверно.

– Но зато весь фильм будешь держать меня за руку. А когда я хорошенько всплакну, становлюсь весьма податливой.

Разве тут устоишь?

* * *

Вот так мы с Клэр и сидели, хватив лишку с вином и наслаждаясь благоуханными южными ароматами чайной оливы и камелий. Что касается вина – каберне совиньон вполне подходит, чтобы мужчина и женщина провели под звездами вечер – чуточку холодноватый, чтобы быть приятным.

Клэр как-то переменилась. Убрала челку со лба. И поразила меня, приоткрыв окошко и дав заглянуть в свои мысли. Я оказался в ее саду не просто так. Может, чтобы обсудить нечто, не сказанное в последние двое суток.

Шум проносившихся мимо машин то и дело перебивал ритмичное журчание фонтана. Мраморная бычья голова, установленная на оштукатуренной садовой стене, изрыгала воду в декоративный пруд, переполненный пятнистыми оранжево-белыми карпами, то и дело всплывавшими к поверхности. Я ждал, чтобы инициативу перейти к существенным вопросам Клэр взяла на себя.

– Я так горжусь папой!

– Из-за его посмертного дара Фонду Пальметто?

– Никому не требуется таких богатств, как у нас, – вековечный вопрос Клэр обошла стороной. Тот самый, который на Уолл-стрит напрямую не задаст никто: а сколько в среднем человеку требуется? Но я сейчас не хотел говорить на эту тему.

– Он когда-нибудь упоминал о пожертвовании?

– Ни словом.

– В самом деле?

– Ты как будто удивлен.

– Дар-то немаленький, – я отхлебнул каберне.

– Папочка говорил, что у меня всегда будет достаточно средств, чтобы я испоганила себе жизнь.

– А ДжоДжо знала, как по-твоему?

– Шутишь?! – усмехнулась Клэр.

– В каком смысле?

– Она охотница за деньгами.

– Твой папа любил ее.

– Ты и в самом деле не знаешь, – Клэр мгновение помолчала, и слова ее будто растворились в журчании фонтана, – что произошло сегодня.

– Не знаю чего?

– Папуля вставил ДжоДжо фитиль в тампон.

Фу. Она сдобрила эти слова патокой своего тягучего южного акцента. Ну, вот тебе и дипломатическое изящество. Уложила меня прямо наповал. Я и не знал, что сказать. И потому не сказал ничего – лучшая стратегия в отношении сомнительных речей.

– И поделом ей, – голос женщины вдруг взмыл, как неожиданный летний шквал. – Она мне не нравится. И никогда не нравилась. И хорошо, что папочка дал решающий голос тебе. Потому что мы ни за что и ни в чем не согласимся.

Опасность, Уилл Робинсон.

– Клэр, мне ДжоДжо нравится.

– Меня от нее тошнит.

– Почему?

– Она примчалась сюда из Сан-Диего. И не успела я и глазом моргнуть, как она уже кувыркалась с отцом на кровати моей матери, относясь ко мне, как к ребенку.

– ДжоДжо всего на шесть лет старше тебя.

– Вот я и говорю, – Клэр постучала по своему пустому бокалу.

Я наполнил его до той черты, где изгибы хрусталя предсказывают головную боль поутру.

– Но проблем на заседаниях совета не будет, так ведь?

– Надеюсь, что нет, – беззаботно отозвалась собеседница.

Какое-то время мы сидели молча. Она хотела посплетничать, но тут уж я был пас. Попивая свое вино, мы сидели на скамейке порознь. Прежнее волшебство вечера рассеялось без следа. Наконец Клэр нарушила молчание малость покаянным тоном:

– Считаешь меня ужасной?

– Палмеру твое отношение к ней пришлось бы не по душе.

– Сомневаюсь, что тут можно что-нибудь изменить.

– Почему это?

– ДжоДжо вылетела с полуострова, – глаза Клэр победно сверкнули. А может, вызывающе.

– В каком смысле?

– Папа оставил мне дом на Южной Бэттери плюс десять миллионов в трасте на его вечное содержание.

– А ДжоДжо?

– Ей досталось наше жилье на Салливанс-Айленд.

– Пляжный дом великолепен.

– Держу пари, она рвет и мечет.

– Ты шутишь?

– Ее выдворили с Южной Бэттери, – растолковала Клэр. – А я въезжаю туда.

– Изгнанием такое вряд ли назовешь.

– Почти то же самое.

– А как отец поступил с антиквариатом? – осведомился я, вспоминая их бесчисленные поездки на «Сотбис».

– Оставил мне.

– Даже то, что выбрала ДжоДжо?

– Ага.

– Еще что-нибудь она получила?

– Десять миллионов.

– Да как можно рвать и метать из-за десяти миллионов и пляжного дома?

Все-таки мы живем в разных мирах.

– Ты же видел, как ДжоДжо швыряется деньгами, – ответила Клэр. – С частными самолетами она может распроститься.

– Остальное досталось тебе? – не удержался я. Слова сорвались с языка, минуя мозг.

– Не совсем. Папа оставил мне десять миллионов.

Хм. Значит, всего 20 миллионов долларов в ценных бумагах. Однако спросил я о недвижимости, что казалось более тактичным.

– А в чем проблема с домом на Южной Бэттери?

– В гордыне, – пояснила Клэр. – ДжоДжо съезжает, и ее шикарному образу жизни приходит конец. А я тем временем получаю дом, десять миллионов на его содержание, столько же на мое имя и кое-что еще.

– Что же?

– Мне как-то неловко, – с робким видом заметила она.

– Говори, что уж тут.

– Еще двадцать миллионов в трасте для моих детей.

– У тебя их нет.

– Пока, – просияла Клэр ослепительной улыбкой, чуточку кокетливой. – Но я над этим работаю. И правильно, потому что на кладбище еще шестьдесят одно наше семейное место.

– У вашей семьи их так много?

– Помнишь большой холм, поросший травой под дубом на кладбище?

– Да.

– Он наш. Когда умерла мама, папочка купил шестьдесят четыре участка. Участок у нее. Один у него. И теперь мне придется постараться.

– Это два участка. А ты сказала, что остался шестьдесят один.

– Там есть место для ДжоДжо.

Настала моя очередь проявить дипломатичность.

– Она горюет, как и все остальные.

– Ты слишком добр.

– Как и сказал раньше. ДжоДжо мне нравится.

– Она только что получила от ворот поворот.

– От ворот поворот?

– Эта дама была просто его увлечением, – Клэр скрестила руки. – Детей у них нет, и теперь она съезжает из родового дома. Она не одна из нас.

– Несправедливо.

– С собакой было бы куда проще, если папочке нужна была сучка.

Мои попытки посеять мир летели под откос. Настало время испробовать прагматичный подход.

– В Фонде Пальметто вы с ДжоДжо на равных.

– Потому-то ты и нужен мне в правлении.

Я не представлял, что сказать. Вместо того снова пригубил вина, и мы вдвоем погрузились в молчание. Я – думая о предстоящей работе и гадая, что же произошло с дамой, в детстве дружившей со всеми напропалую. Клэр – переживая из-за отца и его жены.

И впервые в жизни я почувствовал себя одним из своих. Вот только теперь не был уверен, что бомонд старого Чарльстона, предмет вожделений моего детства, мне подходит. Спустя уйму времени Клэр подвинулась по скамейке и положила голову на мое плечо. Почувствовав, что тело ее вздрагивает, я понял, что она плачет.

– Чувствую себя просто дерьмово, – всхлипнула женщина, будто добавляя к своим слезам восклицательный знак.

Что может сделать друг?

Кто дает мало, тот и получает мало. Кто помогает, тот может и попросить о помощи. Нужно больше общаться. Раскрывать душу другу. Так говорит Энни. Как и мой психотерапевт. Они считают, что при моей восприимчивости выходить в люди нечего и думать. И велят мне перестать «строить из себя O’Рурка».

Вообще-то так выражается Энни. Мой мозгоправ в жизни такого не скажет. Они говорят, что раскрываться перед друзьями, чтобы выдать некоторые из своих слабостей – в порядке вещей. Но я не знал толком, что делать.

Здесь, в саду я обнимал плачущую подругу. Кажется, даже поинтересовался у нее: «Ты в норме?»

Вроде бы она ответила, но что – не помню. Мы долго сидели, и ночь становилась холоднее с каждым часом. И я перестал осуждать Клэр Кинкейд или пытаться понять, в кого она превратилась.

Мы прикончили бутылку вина. Помнится, последнее, что я сказал перед возвращением в отель, было:

– Мы сдюжим.