Текст книги "Ромашки для королевы"

– Согласен, – кивнул гном. – Спать надо, а не глупости городить. Карту я запомнил. Три тысячи верст, не менее. Если все кривули дальней дороги перечесть, ох и работа башмакам!

– Копытам и подковам, – поправил Энтор.

– Ага, – задумался гном. – И то верно. Подковам. Уходим на закате?

Ему кивнули, хотя рыжий уже не смотрел и не слушал, нацелившись на сон.

Зато вечером услышали самого гнома. Стук молота разбудил сперва Энтора, а затем и Брава. Звучный, почти беспрерывный и спорый. Оба пытались бороться с напастью, но шум, дополняемый визгами, бранью и грохотом, их быстро одолел, поднял с кроватей и погнал во двор.

Зрелище, надо отметить, того стоило. Большая часть жительниц поселка ругалась за место в очереди, пытаясь последний раз пустить в дело и без того сломанные и негодные предметы утвари.

По одной женщины ныряли под плотный полог, натянутый в дверях кузни ради создания необходимого гному полумрака. Очередь на миг стихала, и голос новой просительницы чистым медом разливался в предвечерье. Потом звон и стук возобновлялись. Парой минут позже женщина, совершенно счастливая, покидала кузню. Энтор нашел несколько очаровательных селянок в хвосте очереди и решил, что раздувать меха можно и нужно. За плату, само собой. Девушки захихикали и пообещали егерю свое полное внимание, если он ускорит работу кузнеца.

Брав покачал головой и ушел ужинать. Он здраво рассудил, что все и любые подробности безобразия увидит из окна и вызнает у хозяйки постоялого двора. Так и получилось. Стосковавшийся по работе гном проснулся еще до обеда, надел очки, замотал голову плащом и потребовал дать ему хоть какую работу. За полчаса Рртых починил все, что нашлось в хозяйстве из безнадежного железного старья. Это заметила глазастая соседка, хитро выпытала у младшей дочери содержателя постоялого двора про слабость гостя к приправам – и приволокла вдвоем с сыном плуг, три лопаты, дырявый котел, сковороду…

Острым к соседскому счастью зрением страдала не одна она, да и скрыть восстановление, например, большого медного котла – дело непосильное. Слух о том, что единственный на весь Рониг гном, отказавшийся участвовать в войне, способен починить буквально всё – мгновенно облетел село и взволновал души. Известна умопомрачительная цена упомянутого большого котла, победно пронесенного по главной улице управляющим из дворянского дома, самого богатого на всю округу. И запрошенное за его ремонт в городе – тоже знакомо, на то и существуют сплетни. Но правдивый рассказ управляющего о том, что гном залатал котел всего-то за щепоть редкого восточного бордового перца… Да он похуже сплетни! Село всколыхнулось и по-новому взглянуло на безнадежный железный лом. Рртых стал обладателем редкостной коллекции приправ. И продолжал богатеть с каждой минутой.

Когда горн небесного Труженика стал бледнеть и все отчетливее скользить к краю неба, очередь иссякла. Энтор вынырнул из кузни, голый по пояс и гордый собой. Его уже ждали девушки, вода и вышитые полотенца. Гном появился позже, тоже весьма довольный, с пухлой холщевой сумой, до самого верха забитой мешочками и коробочками с приправами, драгоценными в подгорной стране. Брав с нескрываемым интересом изучил фигуру Рртыха. Ничего подобного ему видеть не доводилось. Широкий монолитный мужичина, сотканный из сухих – кто бы мог подумать – жил. Длинных, выглядящих непривычно, и очень внушительных. Гном мылся долго и с удовольствием. А воевода забавлялся, наблюдая задумчивые вздохи дородной хозяйки постоялого двора. Женщину огорчало то, что посетители не задержатся еще немного, хоть на одну ночку. Столь же безмерно это обстоятельство радовало хозяина, тихо звереющего за стойкой.

Рртых закончил плескаться, обмотал голову полотенцем и зашагал к дому. Он умел помнить однажды пройденный путь и двигался уверенно, не глядя под ноги. В темном уюте зала синие глаза обрели долгожданный отдых от дневного света. Гном встряхнулся и подсел к столу воеводы. Брякнул связкой подков. Поманил ручищей хозяина.

– Нож, для дела, – важно сообщил гном. – У нас такими разделывают мясо, я ваши глянул – дрянь. Мясо отменное, а ножи – дрянь. Вот, смотри. Хорош ли? Ага, понял, сам покажу.

Последний недовольный человек в поселке подошел, с сомнением тронул широкий тесак. Гном вскочил, схватил разделочную доску, зелень, копченый окорок и взялся пояснять, чем хорош его нож и как им правильно пользоваться… Так что скоро хозяин пребывал в том же блаженном состоянии, что и все прочие. Брав даже заподозрил с легкой неприязнью, что за дополнительную пару ножей румяный детина простит еще одну ночевку с любыми ее последствиями.

Вот только гном тонкостей людской души не рассмотрел. Быстро умял остатки ужина, оделся в поход, заплел усы, перевязал тесемкой подсохшую бороду и натянул куртку, обхлопав все ее бессчетные карманы. К этому времени вернулся Энтор и сразу вывел лошадей. Благодаря его усердию путники покинули гостеприимный двор еще засветло.

– Знаешь, кудрявый, – задумчиво сообщил гном, – а ты, пожалуй, женишься пораньше папаши. Хорошо меха раздуваешь, как на девок поглядишь. Самое время тебя к мудрым, под пудовый замок! Брав, присматривать за ним надо. А то целый поезд к Кругу приведем. И станут мудрые решать, кому наш парень более всего задолжал.

– Просто двигаться надо быстрее, чтоб уставал и падал спать замертво, – предложил воевода.

– Тоже дело, – согласился гном. – Вот не думал я, что конь может быть хорош, а привязался. Поедем быстро, согласен. Еще деньков пят, и я смогу на горн ваш полуденный в очках смотреть. А пока замотаюсь плащом.

– Жестокие вы, – фальшиво возмутился стременной, чуть задумался. – Ну, ничего. Девушки магов уважают еще больше, чем егерей.

Как ни спешили путники, но шпили башен Круга увидели лишь к исходу южной поздней осени, истратив на путь четыре с лишним месяца. Пришлось переправиться через три крупных и десятки мелких рек, преодолеть четыре границы, где неизменно впадали в ступор при виде верхового гнома. И не просто гнома! Рост и стать Рртыха Третьего никак не соответствовали представлению вершинников о гномьей породе. Обретая дар речи, стражи границ донимали путников вопросами, досматривали с пристрастием – чтобы заново изумляться коллекции приправ, странности и мощи оружия, пестроте группы.

Брав вздыхал, прикрыв глаза и начинал пояснять и разбираться. Именно благодаря его спокойной манере общения, знанию всех и всяческих местных обычаев, дело очередной раз обходилось без особых осложнений. Но потерянного времени вернуть никто не мог, и его старались наверстать, – чтобы упереться в новый заслон.

Тревога висела в воздухе и ощущалась всеми. Она копилась давно, это было очень заметно. Сплетни и слухи ползли – один другого нелепее. Старые и новые истории переплетались, путались и наслаивались, обрастали бесконечными домыслами. Гном хмурился, вслушиваясь в них, самые разные, в каждой местности свои и, увы, одинаково невеселые. До какой-то степени могло успокаивать лишь то, что о гномах плохого не говорили – не накопилось еще. Разве что досадовали на срыв старых договоров, отмену новых заказов и торговые убытки. И на то, что ювелирное дело без гномьих камней – немыслимо, столичные модницы Ронига и Рэнии в голос стонут и требуют простить подгорникам все, лишь бы стали доступны рубины, столь желанные в этом сезоне.

Тревогу рождали иные слухи.

Где-то видели ведьменей, и там сгорела деревня, дотла. Говорят, дети пропали, да взрослым повезло не больше – все как есть вымерли, помянуть многих некому.

Странно болеет городской голова – зол и своих не узнает, а сменить его почему-то не торопятся. Уже и письма в столицу писали, и граф из соседнего уезда приезжал, был принят плохо и в гневе сказал, что сживет невежду со свету… а тот никак не сживается. Зато сам поедом людей ест, извел придирками, а еще и ворует страшно.

На скот пал мор, звали мага, но в результате он нелепо погиб, теперь ищут второго, испытать удачу. Ночами в селе собаки воют, а к чему – неведомо…

Все глупости, странности и страхи складывались в одну общую картину растущего непорядка. Заметного каждому, требующего внимания – и оставляющего, как кажется простому обывателю, равнодушными всех до единого правителей и их советников, министров, визирей – как ни назови. Любых людей, наделенных полнотой власти. Есть беды – и нет спешащих на дознание отрядов охраны, нет дотошных магов, нет и единого слова от мудрых, закрывшихся в своем малом мирке у берега. Зато копится, растет, шевелится невнятное озлобление, выплескиваясь в самых неожиданных формах. Бьют жен, пьют без меры, дерутся зло и до большой крови, соседей жгут. И ведьменей особенно нет, по крайней мере, мертвых, чтоб прилюдно показать – вот, поймали, казнили. Мертвых нет, живых видели мельком и то – не точно, а черное их дело процветает…

Круг путники увидели на восходе.

Малый остров располагался в двух верстах от берега и связан был с основной сушей узкой – одному конному только-только проехать – каменной гривкой. Белый мрамор ее плит сиял древним узором. Тонкая арка обозначала вход, вместо ворот вился в ней лилейным узором туман. Тот же туман закрывал остров от глаз, давая заметить лишь высокие шпили трех башен – серебряные, ажурные.

Энтор спрыгнул с коня и подошел к туманным воротам. Тронул рукой вязь, проступившую под пальцами стальной сизой ковкой. Уверенно назвал себя, род и отца, учившегося в Круге двадцать лет назад. Металл истаял, в тумане качнулось некое сомнение. Все прибывшие отчетливо ощутили взгляд, изучающий их. Пристальный, удивленный, прямой. Потом туман колыхнулся и распался, выпустив высокого человека в светлом одеянии. Явного южанина – это читалось в чертах смуглого лица и волнистой густоте черных волос, в гибкой грации незнакомого поклона-приветствия.

– Вас примут, – сообщил пришедший. – Но учтите, уйти с острова не всегда возможно так быстро, как вы полагаете, входя. Маг проведет здесь десять лет. Гном останется на пять, его согласны учить. Воин сам решит, когда уходить. Я вот до сих пор не счел свое время истекшим.

– Благодарим, – поклонился Рртых и чуть суетливо уточнил, удивляя спутников: – а коня моего вы не обидите?

– Странные теперь гномы, прежде их к лошади и близко подвести не удавалось, – удивился южанин. – Коня можно держать в стойлах внешней школы. А обижать его, достойный гном, при вас и я бы не решился. Хотя это может повод получить интересный опыт боя.

– Я тебе дам веский повод, – буркнул Рртых, гладя бархатные губы своего Сумрака. – И опытом обеспечу, клянусь кривой киркой. Пошли, малыш, никто тебя не тронет. Выбьем мы из них овес, выдавим и ячмень. Сам пригляжу.

Когда серый в яблоках получил всё, что обещал ему хлопотливый гном, Рртых поднялся в большой зал центральной башни, где его уже ждали друзья.

Их устроили в удобных креслах, на столиках у подлокотников оставили кубки с водой. Гном с интересом рассмотрел три кресла напротив, пока пустые. Что-либо спросить он не успел. Двери внутренних покоев распахнулись и впустили в зал тех, для кого предназначались свободные места.

Эльфов, – это Рртых понял сразу по танцующей легкости шага, по гибкости слишком тонких фигур, по непривычному разрезу крупных глубоких глаз. А вот знаменитые длинноватые уши в глаза не бросались, вопреки не особенно вежливому вниманию всех трех гостей.

Двое вошедших были мужчинами, чей возраст в человеческом восприятии казался близким к тридцати пяти – сорока. Рослый светловолосый выглядел чуть старше, более плотный и низкий обладатель черных, как ночь, прямых волос и болотно-серых глаз казался молодым.

Женщине Брав не дал бы более тридцати, и ее внешность, вопреки ожиданиям, не блистала «неземной красотой» из легенд. Скорее её можно было описать, как живое и подвижное обаяние. Хотя назвать некрасивой светловолосую голубоглазую эльфийку не посмел бы и черный недоброжелатель. Но красота была чужая, непривычная, и в нее хотелось всматриваться, привыкая и находя особенности. Взгляд голубых глаз смущал еще больше – слишком они глубоко проникали в душу. Гном даже головой тряхнул – вроде говорить и не начинали, а уже есть ощущение общения.

Именно женщина начала разговор.

– Мы увидели вас и мы опечалены. Есть древнее пророчество: когда сюда ступит нога гнома из рода Гррхон, мир погрузится в новую войну, исход которой не определен. Но и не пускать бессмысленно, так судьбу не обманешь. Потому приветствую вас, гости. Мы окажем любую помощь, на которую способны. Я Эриль, старшая из мудрых. И, пожалуйста, не думайте, что мы себя возвеличиваем титулом в глупой гордыне. Так звался совет короля эльфов, в который мы входили очень давно – совет мудрых. Мы покинули край Лирро, когда Стена, прозванная позднее Черной, отгородила его от прочих земель. Мы были против отделения вечных от мира, но в Лирро уж тогда не желали слушать советов, лишь восхваления. Справа сидит советник и мастер боя, Кэльвиль. Слева наш маг, Лоэльви.

Гном с некоторым подозрением изучил легкую фигуру светловолосого мастера боя. Как он с секирой управляется? Кивнул, глянул на спутников и, по их молчаливому согласию, взял на себя бремя представления и основного рассказа. Затем Брав дополнил известное ему о делах севера, а Энтор передал то, что велел рассказать отец.

Эльфы некоторое время молчали. И снова заговорила женщина.

– Я могу твердо назвать причину изоляции гномов, хотя меня она ужасает, – дрогнувшим голосом молвила Эриль. – Это ведимы, я подозреваю их же руку и в изоляции нашего народа, случившейся много раньше. Тогда король словно обезумел… А мы не совладали, он никого не слушал. Теперь вы повторяете наш горький путь, Черные явно контролируют вашего короля. Как – не скажу, это почти невероятно, ведь народ гномов стоек и упорен. А уж семья Гррхон вне всяких упреков, достойный Рртых. Но я давно ощущаю силу ведимов, растущую в горах.

– Увы, гном, – добавил светловолосый Кэльвиль. – Мы не в силах пойти и всё выяснить, как желаешь ты, и это желание очень заметно… Я далеко не лучший из воинов Лирро, я давно живу в покое, да и прежде больших войн не знал. Нас только трое, и мы делаем то, что возможно. Учим, храним историю. Эльфы полностью замкнулись, это наше горе. Одолеть ведимов без наших воинов трудно, но устранить Стену способен лишь король. А ведь именно он замкнул заклятие.

– Н-да, опять молотом по макушке, – вздохнул гном. – Что я буду делать тут пять лет?

– Учиться у меня, – молвил третий эльф. – Древний ларец замкнул демонов при помощи шамана вашего народа. Сила его песни была велика. Насколько я знаю, гномы не утратили секретов древней магии своего народа. Вы бережно храните знания, это достойно большого уважения. Мне ведомо, как соединить в тебе, пусть и в малой степени, магию эльфов и знахарство. Ведь короля страны Гхросс хотелось бы вернуть в сознание, а не убить.

– Да уж, не могу не согласиться, все же речь о моем отце, – куда более охотно кивнул гном. – Но где нам искать силу? Настоящую, для боя, для магии… чтоб ведимов, как вы зовете гнилых вддыхров, укоротить на все их головы?

– Не знаю, – горько выдохнула Эриль. – Мы оставили ларец ордену людей. Башня ордена в диких лесах на границе нынешней Леснии и гор, близ Лирро. Если точнее, это стык границ Эрхоя, Леснии и дикого леса у эльфийской Стены. Крепок ли орден – мне неведомо, от магов севера никто не приходит уже сотню лет. Возможно, тайную тропу нащупали и перерезали ведимы. Прежде орден проведывал тот, кому очень трудно заступить дорогу, он единственный из эльфов помнит древнюю войну и умеет одолевать ведимов, и не только их. Но увы, его нет с нами уже пять сотен лет. Это пугает.

– Учите. Станет надо найти эльфа престарелого, я поищу как следует, а до страхов мне нет дела, – энергично потребовал гном. – И учтите, мне надо много внимания, я до дела жадный.

– Всё мое время – ваше, достойный гном, – поклонился с улыбкой Лоэльви. Школой людей станет заниматься Эриль.

– Отлично, – согласился гном, высверливая взглядом дырочку во лбу своего нового учителя. – Вот и начинайте. Мои пять лет уже пошли, а время дорого. Может, папаша там выдрал деду бороду, а я и не знаю.

О худшем гном предпочитал не думать. Потому что боялся не застать дома ни деда, ни прадеда. Рртых знал, насколько оба против всяческих скороспелых решений, а уж войн – особенно. И совершенно не понимал, как могли загреметь барабаны при живом дедушке. А если ведимы уничтожили деда Збыра, лучшего гнома на всем свете, если свалили и это на людей – вот тогда многое понятно. Такое могло довести отца до крайнего, неконтролируемого гнева! Не только отца – весь подгорный народ. Особенно при условии, что побег наследника сочтен похищением… А может, и Рртыха дома числят погибшим?

Рыжий нервно фыркнул, отстегнул бесполезную секиру и решил учиться с полным усердием.

Враг всех эльфов

Король эльфов шествовал через огромную главную залу старого дворца.

Древняя архитектура завораживала даже его пресыщенный взгляд забытой гармонии света, цвета и формы. А еще – звука. Покинутый дворец поет, даже эхо в нем – произведение искусства. Главный зал шумит многозвучными летними ветерками в листве, шелестит травами и звенит скрипками кузнечиков.

Зал лугового полудня огромен. Некогда здесь шумели балы. Зеленый мрамор и теперь не обнаруживает ни единой трещинки-морщины, намекающей на его возраст. Мрамор выглядит живой травой в утренней росе. От самого пола лозы свиваются в колонны, взбираются по стенам прихотливым узором, меняющимся от малейшего движения так, словно ими играет ветерок. Прозрачные облака потолочного купола каждый день выглядит по-новому, возбуждая воображение. Водопады шепчутся с мраморными девушками и рассказывают им что-то приятное и приватное, судя по лицам красавиц. Шепот воды тоже – день ото дня иной, самые древние эльфы его понимают и слышат музыку в звучании струй.

Теперь так не умеют строить. Прежние мастера ушли, их талант не привился новым. Те глупые эльфы еще умирали. Сами! Иногда – в нелепых войнах чести. А чаще – по куда более абсурдным причинам. Например, строитель дворца Закатной чаши полюбил женщину людей и вроде бы не перенес ее смерти. Смешно и глупо!

Король усмехнулся и подумал: отец, безусловно, принял самое верное в своей жизни решение, когда обнес мир эльфов Стеной, дабы исключить для подданных сами причины к мыслям о постороннем. Вечные так редко создают семьи, что воевать за расширение страны им не приходится. Стена защищает от любопытства соседей, живущих унизительно мало. От людей и гномов, грязных и диких. Эти «друзья» всегда стремились украсть знания, позариться на золото или камни… что еще у них в цене? Впрочем, не важно. Теперь волей короля страна навсегда огорожена. Заклятие запечатано королевской кровью, никому не преодолеть его.

Лэйлирр бросил короткий взгляд в одно из зеркал.

Он, именуемый Гласом истины и Указующим перстом судьбы, редко бывал в замке отца. Лэйлирр рассмеялся. Что за странное воспоминание! У короля нет предков, он – начало рода и его основание. Когда-то началом и основанием был Лиррэль-а-Тэи, теперь это имя не просто забыто, оно под полным запретом. Ибо нет никого выше и знатнее Первого гласа. Лиррэль правил страной со дня, как эльфы ступили в эти земли: он был всегда и создал страну и ее законы. Коварный, умный, непостоянный и очень опытный, – таким его помнил сын. Когда позволял себе помнить, само собой. Когда это казалось полезно или занятно. Наедине, в тайном месте размышлений. Там он позволял себе и большее. С ярким и непроходящим восторгом смаковать день, когда стал взрослым. Ибо дети бессмертных королей – вечные принцы, недоросли без счета веков. Он прервал неправедный обычай. Отцу это стоило не только короны, но и головы, иначе трон не добыть.

Зато теперь Лэйлирр-а-Тэи шествует по древнему дворцу как господин. Единственный и полновластный. Его слово решает судьбу любого подданного. Свита следует за королем в немом подобострастии. Каждое движение выверено, каждый жест исполнен почтения и оттренирован бессчетными веками.

Он возвел почтение в ранг добродетели. И доказал, что в замкнутом мире за Стеной надо быть добродетельным, надо искренне и глубоко любить короля, чтобы вечность не стала проклятием. Не осознавшие мудрости и силы новых законов расстались с жизнью. Но смерть – не самое страшное. Он доказал и это, не дозволив казни врага своего – Орильра. И сегодня Лэйлирр прибыл в древний дворец, чтобы свита очередной раз вспомнила: вечность для некоторых – настоящее проклятие. Непосильное.

Пять сотен лет назад он стал зваться Первым гласом. Вскорости мерзавец Орильр вернулся из очередного запрещенного путешествия за пределы Стены. Очень спокойно кивнул, выслушав новость, и с легкой, едва уловимой, насмешкой посоветовал исполнить весь ритуал восшествия на трон. Разговор был в библиотеке нового дворца. Еще не законченной, но и там наглец вмиг нашел свиток с законом, который никто не помнил. Встряхнул, сдул пыль на камзолы советников и зачитал вслух на безупречном древнейшем.

Подлец получал немалое удовольствие, намекая, что сохранил свою память нетронутой во все века страны Лирро. Еще бы, он такой – один… Каждый брак эльфа стирает часть прошлого, меняя сознание. Каждая смена рода занятий – тоже. А еще есть усталость, за которой приходит магический сон, подобный во многом человеческой смерти. Тело во сне омолаживается, освобождается от шрамов и болезней, а душа возвращается к состоянию младенческой простоты. Вечность давит и порабощает своей безмерностью, она непосильна… Так что в Лирро в сон уходят почти все. Прежний король проделывал это раз двенадцать. Очнувшись, он объявлял новых королев, забыв прошлое начисто.

Лишь мерзкий Орильр пережил всех и не устал, не забыл, не поклонился.

Древний свиток, как ни смешно признать, дал ему право отказаться признать королем Лэйлирра-а-Тэи, надевшего чужой венец власти. Забытый закон, основанный на древнейшей магии самой природы эльфов, гласил: «Королем признается тот, кто создал страну. Если злая судьба унесет в небытие создателя, следует начать всё с начала. Выбрать место, привести народ, соединить помыслы вечных и дождаться их приглашения править».

Лэйлирр ждать не стал. Уводить народ в новую страну – тем более. Куда проще перенести столицу в пределах той же страны да выбрать новых советников. Покладистых, готовых соединять помыслы верным образом. А проклятый свиток, кстати, именно советники сделали недоступным для подданных.

Конечно, стоило бы и Орильра отправить вслед за прежним королем. Но подлинное удовольствие – не одно мгновение торжества, изредка и блекло оживающее в воспоминаниях. Истинное наслаждение – длится.

Потому уже почти пять веков король наведывается в заброшенный дворец. Спрашивает отступника, готов ли тот склонить голову, тайно мечтая об очередном отказе. Впрочем, подонок умудряется подпортить и это удовольствие. Лэйлирр нахмурился на мгновение, вспоминая, какую казнь изобрел для непокорного пленника пять десятков зим назад, во время предыдущего посещения. Кажется, что-то очень простое. Ах, да – голод и тесноту. Король усмехнулся, глянул на младшего советника, предложившего нужный свиток. Услужливый мальчик, далеко пойдет. И теперь его пояс наверняка отягощен двумя-тремя древними пергаментами. Когда Лирро была молодой землей, здесь жили бурно и казнили изобретательно. Да и людские и гномьи обычаи записывали все, даже самые, как тогда говорили, дикие и бессмысленные.

Советник понял взгляд по-своему и изогнулся в глубоком поклоне.

– Высочайший останется доволен, смею надеяться. Этого червя вчера извлекли из заточения, чуть отмыли и доставили в зал Синего заката. Я позволил себе недозволительную дерзость и распорядился, чтобы его поместили в камин.

– Оригинально, – рассмеялся король. – прямо в камин?

– Извольте сами взглянуть, – скромно кивнул советник.

Лэйлирр миновал высокую дверь, созданную из полупрозрачной золотой вязи лилий. Узор ковки жил и дышал, а цветы, как и пять веков назад, смыкали лепестки вечерами и распускались снова к утру. Никто не ухаживал за дворцом, но на золоте не лежала ни единая пылинка! Король нахмурился. В новом дворце пыль – это буквально проклятие, она всюду.

Коридор северной галереи, всегда прохладный, наполненный дыханием зимы, льдисто блеснул и лег под ноги черным мрамором в искрах снежинок. Король ускорил шаг, впереди уже приветливо распахнулись двери каминного зала. Синего до черноты, как небо над отстоявшимся брусничным морсом позднего заката.

Камин полыхал живым огнем, отгоняющим холод. Огромный – король уже забыл, как он велик! Дрова выложены полукругом, вдоль решетки, а каменная площадка в центре пуста. И достаточно велика, чтобы прикованный там коленопреклоненный пленник мог жить. Дышать обжигающим легкие воздухом, слышать запах собственных паленых волос… и все же – жить. Как приятно, что упрямцу до сих пор не захотелось поклониться! Борьба оттеняет скуку жизни, вечную, неизбывную – истинно королевскую скуку.

Король уселся в кресле у огня и рассмеялся, подбросив пару поленьев, и взялся рассматривать того, кому сегодня он выберет новую казнь.

Пять веков упрямства превратили рослого и сильного Орильра в нечто, с трудом опознаваемое, как эльф. Шрамы на лице – старые, они залегли в первые годы, когда казалось, что сломить его будет просто. Остатки спаленных в каминном жаре грязных волос поседели тоже давно, два века назад. Тогда бывшая жена ничтожества стала новой пассией короля. Здесь, в этом замке, в зале Весеннего рассвета. Красивая, молодая по меркам вечных и неспособная долго грустить. Король улыбнулся. Не просто красивая. Она и до сих пор не знает отказа у тех, кого присмотрела для своих забав. А тогда… Да, скучно не было. Ни ему, ни Нильэсе. Ей понравилось управлять страной с вышитой золотом королевской подушки. И бывшему мужу она доказывала это охотно и весело. Помнится, она громко пожаловалась новому возлюбленному – прежний слишком стар и донимал ее своими малопонятными воспоминаниями. Умный эльф – это невыносимо скучно, не умеющий петь – и того омерзительнее. Тогда Орильр сидел в кресле всю ночь, его отмыли и одели, в полумраке он выглядел вполне здоровым, ведь лучшие мастера старались ненадолго вернуть пленнику прежний облик. А выпившая больше обычного женщина смеялась, рассказывала то, что не принято говорить посторонним.

Лэйлирру тогда показалось ненадолго, что проклятый эльф все же уйдет в сон забвения и проблема старого свитка решится – никто не будет помнить того, что в нем написано. А тем более того, что осталось не написанным и отягощает память лишь одного существа, присутствовавшего при составлении записи.

Было время… мерзавец тогда висел в самом буквальном смысле между жизнью и смертью в пыточной камере, и он умудрился очередной раз посмеяться над королем.

«Неправедный король погубит страну, так предрешено, – сказал Орильр, пытаясь улыбнуться разбитыми губами. – Неужели не видишь, что Лирро умирает, уходят знания, и твои подданные все чаще добровольно выбирают сон забвения. Можешь убить меня, но миропорядка тебе не изменить. У новой страны будет иной король». Тогда Лэйлирр поклялся не предавать насмешника смерти. Даже самой трудной. А упрямец ответно пообещал не облегчать королю задачи, признавая его власть. Потому что если все эльфы Лирро склонятся перед самозванцем, он станет почти королем, и проклятие существования под его властью уничтожит род вечных.

Король усмехнулся. Тоже, нашелся спаситель народа! Никому его жертвы не нужны, его упрямство нелепо и напрасно. Эльфы действительно все чаще уходят в сон. Что с того? Только то, что самого Орильра никто не помнит, кроме свиты короля и дворцовой службы пыток. А сейчас, проведя немалое время в жаркой топке камина, и сам он себя не осознает.

Орильр действительно был в беспамятстве.

Король недовольно обернулся к младшему распорядителю пыточной службы. Тот расторопно кивнул и взялся за дело. Над камином раскрылся ледяной цветок каменного полога, и прохлада спустилась в зал влажным туманом. Король с презрением смотрел на тело упрямца. Его не назвать даже тощим – просто скелет, обтянутый серой старой кожей, утратившей в сыром мраке подземелья цвет и гладкость.

Через редкие прутья верхней части каминной решетки к пленнику протянулся черпак на длинной ручке, вода выплеснулась на седую голову. Потом снова – на спину, сухие плечи, затылок. До тех пор, пока тлеющее тряпье не зашевелилось. Мужчина попытался еще плотнее сжаться в комок, отодвинуться как можно дальше от пламени, окружающего со всех сторон. Вот он тяжело облокотился на бессильные руки, и, сжигая кожу ладоней, попробовал поднять голову. Не вышло, и он повернул лицо в сторону, откуда доносился знакомый смех.

Наконец, пленник действительно очнулся. Жадно напился из черпака и стал щуриться, с трудом разлепляя гнойные веки, вынуждая отвыкшие от света глаза смотреть. Когда-то – король смутно помнил, – глаза были зелеными. Теперь неопределенно мутными и темными, словно лиственная зелень перегнила и состарилась в каменном мешке темницы. Весь этот Орильр – сплошная гниль. Так и должен выглядеть поверженный враг.

– Рад новой встрече, – улыбнулся король. – Ну, не передумал?

Пленник не стал тратить силы на ответ.

Не передумал, и так понятно.

Лэйлирр обернулся к советнику, заранее радуясь развлечению. Мальчик вышел из сна всего-то лет сто назад, и новая жизнь ему нравится. Он быстро поднялся до высокого места при дворе вечного короля и ценил расположение хозяина – искренне, глубоко и жадно. Память не обременила его глупостями вроде гордости или родовой чести. Ему понятны лишь законы выживания при дворе. И он освоил их превосходно. Подбежал, упал на колени, радуясь возможности услужить и оказаться самым полезным, расторопным и умным. Достойным награды.

– Извольте изучить, – руки чуть дрогнули, передавая тонкие листы пергамента. – Пытка водой.

– Было, – недовольно нахмурился король. – Нормальные существа от этого сходят с ума, а у некоторых его от рождения, по-видимому, нет. Дальше.

– Рассветная зелень…

– Было, – сердито перебил король, не слушая подробности.

Всё же малолетки, пусть и услужливые, – ничтожны. Мог бы изучить записи о наказаниях за все пять веков, но поленился. Выскочка. Пленник закашлялся, и король нервно сжал подлокотники. Когда этот мерзкий тип разучится смеяться? Ведь ни малейших поводов! Хоть бы раз попросил о смерти, ведь не может он легко переносить свое состояние. Находиться там, на раскаленном камне, невыносимо. Одно лечение ожогов, при всей выносливости эльфа, растянется лет на пять. И то – при нормальном питании и уходе, в присутствии магов старой школы. Даже король вынужден терпеть нескольких, кому же приятно болеть? Эти маги – непокорные твари, смутьяны. Хорошо уже то, что они выселены из столицы и приручены. Некоторых можно приручить. У таких есть, что терять, – вот хотя бы дети.