Текст книги "Casual"

16

Водитель вовсю давал показания.

Утром, в десять часов, как обычно, он поднялся в квартиру Сержа. Позвонил в дверь. Серж открыл сразу. Он был уже одет. Водитель попросил ключи от машины. Серж сказал, что спешит и они выйдут вместе. Лифт, как во многих старых домах, останавливался между лестничными пролетами. Когда двери открылись, водитель пропустил Сержа вперед. Это спасло ему жизнь. Последнее, что он увидел, – двух человек, по одному на каждую лестницу: сверху и снизу. Того, что был на лестнице снизу, водитель узнал – он видел его несколько раз в офисе Сержа. Больше он ничего не помнил. Даже выстрелов.

Наверное, это защитная реакция организма: память просто стерла все самое страшное.

О том, что в них стреляли и Серж убит, водитель узнал только в больнице.

Сначала он отказывался говорить с милицией, ссылаясь на состояние здоровья.

Врачи и родственники поддержали его.

Но опера – я даже подозревала, кто именно, – пригрозили, что снимут с палаты охрану, если он не будет сотрудничать. Это означало – смерть. И водитель заговорил.

Он был очень слаб и еще не вставал. Двигательные функции ног восстановлены не были. Но он начал самостоятельно принимать пищу, – катетеры сняли, и врачи видели в этом хороший знак.

В его палате по нескольку часов в день сидел криминальный художник – составлял портреты подозреваемых.

А я все время думала: почему они не сделали контрольный выстрел? В Сержа сделали, а в водителя – нет. Может, их кто-то спугнул? Но это значит, что есть и другие свидетели. Тогда почему они не объявляются?

Я положила на тумбочку рядом с больным литровую банку черной икры. Не знаю, можно ли ему икру. Но это единственное, что я привозила в больницу. Такие дорогие вещи его родственники вряд ли станут покупать. А его мама по-прежнему со мной не здоровалась. Меня все так же провожал ее ненавидящий взгляд, и поэтому свои посещения больницы я старалась свести к минимуму. Тем более что водитель тоже усвоил подобную манеру поведения со мной, и это было совсем уж невыносимо. Потому что если он жив, а мой муж мертв, это отнюдь не делает меня перед ним виноватой.

Мне показали карандашные наброски двух мужских портретов. Я не знала никого похожего, но вглядывалась внимательно, стараясь запомнить и угадать, кто из них Вова Крыса.

Я подумала, как мало я знала о работе своего мужа. Я и в офисе-то его бывала раз в полгода. В лучшем случае.

В последние две недели он говорил, что у него проблемы, и сильно задерживался по вечерам, но я-то думала, что проблема одна – Светлана.

Я позвонила Вадиму.

– Мне надо с тобой встретиться.

– Приезжай.

Офис у Вадима – в старинном особняке на Сретенке. Особняк является памятником старины и охраняется государством. И автоматчиками Вадима – для верности. Вадим занимался муниципальным строительством. Двадцать лет назад он блестяще закончил филфак МГУ. И сразу же начал строить: сначала – финансовые пирамиды, потом – многоквартирные дома на окраинах города и, наконец, собственную империю, названную им в честь жены «Регина». Правда, злые языки утверждали, что так же звали то ли его сеттера, то ли хомячка, когда Вадим был еще пионером.

В его кабинете была восстановлена подлинная роспись XVI века. Каждый сантиметр стен был разрисован причудливым разноцветным орнаментом. Для этой работы Вадим приглашал специалистов из Загорского монастыря. Постепенно он планировал реставрировать весь дом.

– Кто такой Вова Крыса? – спросила я, удобно усевшись в широкое кожаное кресло.

Одно время мне казалось, что я ему нравлюсь. А может, это такой особый мужской талант – вести себя с каждой женщиной так, словно она единственная.

– С тобой все нормально? – тревожно переспросил Вадим. – Тебе ничего не угрожает?

– А что мне должно угрожать? – Я повысила голос. – Ты что-то скрываешь от меня?

Вадим пожал плечами.

– Почему ты про него спросила?

– Сначала скажи мне, кто это?

– Да, был такой – Сержу нравился. Они сошлись на любви к казино. Ты же знаешь своего… Не остановить. И Вова такой же.

– И все?

– Ну, дела какие-то начали вместе… Проект у них был общий.

– Какой?

– Почему ты спрашиваешь? – Вадим говорил очень мягко, и мне опять показалось, что он ко мне неравнодушен.

– Это он… убил… Сержа. – Я запнулась дважды, произнеся эту фразу.

– Почему ты так решила?

– Он был знаком с Окунем?

– Не знаю.

Я вспомнила Олежека и подумала, что никакого второго заказчика на Окуня не существовало. Он просто наврал.

Вадим начал терять терпение.

– Пожалуйста, расскажи мне все, что ты знаешь.

– Да я ничего не знаю! – с горечью воскликнула я. – Только то, что это был Вова Крыса. Ты, ты расскажи мне!

Вадим знал немного.

Речь шла о крупном действующем государственном предприятии, сорок девять процентов акций которого государство было готово продать. Своим людям, разумеется. Вопрос уже был практически решен, обговаривались детали. Серж должен был стать одним из акционеров. Какую роль играл в этом деле Вова, Вадим не знал. Но был уверен, что самую активную.

– Ты думаешь, все произошло из-за этой сделки? – спросила я.

– Я уверен, – кивнул Вадим.

– Значит, Вове было это выгодно?

Вадим прикурил сигарету.

– На этот лакомый кусочек многие претендовали…

– И больше ты ничего не знаешь? – Я была разочарована.

– Нет.

Секретарша внесла кофе.

– Вообще-то я не просил, – удивленно посмотрел на нее Вадим и тут же исправился: – Может, ты хочешь кофе?

– Нет, я поеду. Спасибо, – поблагодарила я секретаршу. Она была полная противоположность Регине. И очень обаятельная. – Пока, Вадим. Звони.

Я дошла уже до двери, но вернулась. В упор посмотрела на анти-Регину. Она поняла, профессионально улыбнулась, закрыла за мной дверь. Я подошла близко к Вадиму.

– Как ты думаешь, – спросила я почти шепотом, – почему они не сделали контрольный ему в голову?

Вадиму ничего не надо было объяснять. Все-таки они умные, эти мальчики из роскошных офисов. Иначе у них бы не было империй, которые они называют именами своих хомячков.

– Потому что им нужен был Серж, – просто ответил Вадим.

Я кивнула и молча вышла.

Вся Москва уехала в горы.

Те, кто еще не уехал, собирали чемоданы, чтобы уехать сразу после Нового года. Те, у кого есть потребность в знакомых лицах и близости к олигархам, уехали в Куршевель.

Все остальные – в Сент-Моритц.

Правда, некоторые оригиналы уехали в жаркие страны, но их было меньшинство. Хотя это меньшинство выкупило билеты на все рейсы «Аэрофлота», и улететь на какие-нибудь Мальдивы, Сейшелы или во Флориду, не позаботившись об этом заранее, невозможно. Так же как и снять номер в приличной гостинице. Не говоря уже о шикарной.

Те, кто остался, наслаждались свободными улицами без пробок и, встречая знакомых, обращались к ним, как к членам одного братства: «Ты тоже здесь? Отлично!»

А на Новый год собирались по ресторанам.

Для тех, кто имеет возможность жить на Рублево-Успенском шоссе и не имеет желания выезжать в Москву, существует «Веранда у Дачи».

Там я собиралась праздновать Новый год.

Подобралась довольно странная компания: я, Катя, Лена со своим женихом, который на следующий день уезжал в Куршевель с бывшей семьей, соседи Лены – муж с женой и два гомосексуалиста Митя и Мотя – чтобы было тусовочно.

Нам дали столик прямо посередине, под настоящей березой, наряженной как елка.

Когда я зашла в ресторан, за нашим столом уже сидела девушка по имени Аня. Она размахивала длинным мундштуком и закидывала ноги в сетчатых чулках Моте на колени. Несколько лет назад ей посчастливилось родить ребенка от олигарха, и теперь она могла покупать себе сколько хочешь сетчатых чулок и закидывать ноги куда угодно. Вот только олигарх ее бросил, а она его действительно любила.

Гости были в сборе, и воздух ресторана был наполнен концентрированным ожиданием веселья.

Принаряженные официанты разливали вино, которое входило в стоимость стола в неограниченном количестве.

Девушка Аня безостановочно материлась, потому что считала это проявлением свободы воли.

Увидев нас, Митя махнул рукой каким-то своим знакомым и, подхватив Аню, повел ее знакомиться с ними.

Аня, надо отдать должное ее чувству юмора, осталась развлекать Митиных знакомых, при этом изящно выпуская клубы дыма прямо им в лицо, а Митя поспешил вернуться, чтобы поздороваться со мной и Катей.

А мы уже обнимались с Кирой. Ее йоркшир, не выдержав флоридской операции, умер и был похоронен в старинной китайской шкатулке на заднем дворе Кириного дома. На «Веранду» она приехала с карликовым пуделем, которого покрасила краской «Wella» в ярко-розовый цвет, в тон своему платью. Пуделя, то есть пуделицу, звали Блонди, и у всех девушек в этом ресторане она вызывала восторженный визг.

Кира сообщила, что ждет Олесю, но та опаздывает, потому что ссорится с мужем. С утра ей показалось, что муж больше не любит ее.

– Почему? – спросила Катя.

– По-моему, ей приснилось что-то, – снисходительно объяснила Кира.

Катя нетерпеливо посматривала на часы, потому что в полночь заканчивался срок действия ее пари с ее олигархом. На прошлый Новый год Катя поспорила с ним, что бросит курить на год. На пятьдесят тысяч долларов США. В ноль-ноль часов одну минуту она собиралась затянуться.

– Может, ты уже не будешь курить? – спросил Митя.

– Буду, – сказала Катя, – причем с таким удовольствием!

Катя достраивала дом на Николиной Горе, и пятьдесят тысяч долларов США были ей очень кстати.

В полночь стало так громко, словно открылось все шампанское, хранящееся в этом ресторане.

Мы кричали, чокались, обнимались и целовались.

У каждого из присутствующих были знакомые за другими столами, поэтому веселье получилось общим и немного домашним.

Я подошла поздороваться к Вике, которая весь вечер улыбалась мне из-за своего столика. Она была с детьми и с тренером по плаванию. Он выглядел безупречно. Она кормила его с ложки соте из баклажанов.

– Уезжаете отдыхать? – Я произнесла это как пароль. И ожидала ответа про Куршевель.

Там ее тренер, такой молодой и красивый, не оставил бы окружающих равнодушными.

– Нет. – Вика, как всегда, словно бы выпевала слова. – Мы поедем в феврале, когда все уже вернутся. Я так устала от тусовок.

– Все говорят, что устали от тусовок, но никто не отдыхает в феврале.

Викина младшая дочь подбежала к столу и потянула за рукав маминого ухажера.

– Дай попить, – капризно произнесла она.

Он протянул ей воды и поправил растрепавшиеся локоны. Она быстро улыбнулась и убежала прямо со стаканом.

Все мечтают о красавцах с влюбленными глазами, а Вика – имеет.

Приехала Жанна Агузарова, почему-то вся забинтованная. Только щелочки глаз видны. «Чтобы не видно было стыдливого румянца, что приходится выступать перед такой публикой», – сказал Митя. Она запела, и все танцевали уже на столах.

Я увидела, что Мотя курит марихуану.

Оглянулась на официантов. Их лица были вежливо бесстрастны.

Протянула руку к его сигаретке, но он замотал головой и достал мне из кармана целую. Я оглянулась в поисках зажигалки.

Мотя и официант дали мне прикурить одновременно.

Это был неожиданный сервис. Раньше официанты прикуривали мне марихуану только в Амстердаме, в кофе-шопах.

Больше чудес в эту ночь не было. Я до пяти утра отплясывала с Аней под группу «Блестящие». По-моему, Аня забрала у одной из них микрофон.

Лена пила вино, бокал за бокалом, абсолютно забыв, что жених еще не сделал ей предложения.

Глядя на него, я думала, что в обычной жизни он, наверное, не носит розовые галстуки и не хлещет неразбавленный виски. Я уже выпила пару бутылок шампанского и казалась себе невероятно проницательной. На самом деле он не такой, каким хочет казаться, думала я про Лениного жениха. Ухаживая за великолепной Леной, он видит себя таким, каким хочет быть, и любуется собой.

Олеся уверенными движениями женщины с хорошей фигурой переходила от одного мужчины к другому, игриво приплясывая, и каждую минуту бросала вопросительные взгляды на мужа: «Ты понял, какая я сногсшибательная?»

Младший сын президента одной из бывших союзных республик вел политические дебаты с соседом слева.

Кира познакомилась с мужчиной в блестящей розовой рубашке и стояла рядом с ним, поглаживая розовую Блонди и пытаясь сделать ей «паровоз».

Катя пересела за стол к одному из первых лиц «Веранды у Дачи». Это был известный в Москве тусовщик. Он любил прикрыть свою лысину причудливой шапочкой и отправиться в ночной клуб, производя на малолеток впечатление тем, что знал наизусть слова всех песен еще с тех пор, как они исполнялись впервые.

Уезжали все одновременно. Забывая платки, сумки, подарки, зажигалки и телефоны.

Официанты аккуратно все собирали, стараясь запомнить, что с какого стола. Они знали, что к вечеру им начнут звонить и требовать вернуть забытое. Ценные вещи они сразу отдавали метрдотелю, а тот записывал имена владельцев. Официанты знали всех посетителей в лицо.

Перед выходом образовалась небольшая давка. Несколько гаишников пытались организовать движение. По случаю Нового года и щедрых новогодних подарков от ресторана они не приставали к выпившим водителям со своими пробирками.

Все выпили слишком много, чтобы с грустью понять: праздник, к которому лихорадочно готовились целый месяц, закончился.

17

Мне позвонил мужчина, который представился братом моего водителя.

В новогодние праздники я отдыхала, в офис ездила через день и, если бы он не позвонил, спала бы до двух. Он позвонил в девять.

– Я не рано? – вежливо осведомился он.

– Нет, – сухо ответила я, соображая, что могло произойти.

Я не ездила в больницу недели три, но знала, что здоровью водителя ничто не угрожает. Денег, которые я оставила в прошлый раз, должно было хватить еще дней на десять.

– Вы нас совсем забыли. – Его слова звучали как упрек.

– А что случилось? – Я села на кровати и покосилась на открытую форточку. Вылезать из-под одеяла было холодно.

– Вы же знаете, он в таком тяжелом состоянии…

– Я могу помочь?

– Кроме вас, нам не к кому обратиться…

Его семья отталкивала меня почти полгода.

Что изменилось теперь?

– Мы выписываемся, – объяснил он, – состояние, конечно, неудовлетворительное, но дома ему будет лучше.

– А что говорят врачи? – спросила я, думая про милицейскую охрану.

– Ну… они не против.

– Я вас поздравляю.

– Просто… сложности, которые в связи с этим…

– Говорите! – перебила я.

– Ему нужна сиделка, и квартира у нас, знаете ли, неподходящая, и еда ему сейчас особенная нужна…

У меня было впечатление, что он зачитывает по бумажке.

– Вы когда выписываетесь?

– Через три дня, – он ответил неуверенно, видимо, этот вопрос был еще не решен.

– Я приеду завтра в больницу. В три.

Я повесила трубку.

Еще одна квартира?

Может, поселить их со Светланой?

Может, вообще ребенка себе забрать?

Может, уехать? В Куршевель! И пусть они сами продают пахту, и падают на пол под автоматами, и учатся чинить упаковочные линии, и…

Я свернулась калачиком под одеялом. Решила поспать. В гостиной двигали мебель: мыли полы. Я накрылась одеялом с головой, но не успела заснуть, как звон тарелок проник в мое убежище. Так просыпаешься где-нибудь в гостинице, если тебе дают номер над рестораном для завтраков. Только там эти звуки смягчает шум прибоя.

Я спустилась вниз, накинув халат.

– Уберите, пожалуйста, это все. – Не здороваясь, я показала на ведра, швабры и тряпки, как всегда разложенные по всему дому.

Домработница вскинула на меня удивленные глаза.

– Я каждый день уезжаю из дома, – ледяным тоном объяснила я, – вы можете убирать, когда меня нет. А когда я дома – идите в гладильную или готовьте еду в нижней кухне, а в комнатах должен быть уют и порядок.

Я развернулась и ушла обратно в спальню. Домработница собирала ведра, вытирая слезы.

Когда я снова спустилась вниз, уже одетая, она подошла ко мне.

– Вы не цените хорошее отношение, – гордо произнесла она, поджав губы.

– Я ценю, но и вы поймите меня! – Я уже догадывалась, чем это закончится. – Вы работаете, потом уезжаете домой отдыхать. А я сюда приезжаю отдыхать, понимаете?

– Вы хотите сказать, что я плохо работаю? – Она начала рыдать. – Да я с шести утра на ногах! Я до вечера не присяду ни разу! У вас машинка сломалась – я неделю руками стирала!

Я кивала головой. Я знала все, что она скажет.

– Вон с вашим платьем новогодним сколько возилась! Весь подол в пятнах, на рукавах то ли вино, то ли что!

Я молчала, потому что мне было абсолютно безразлично, что у меня на рукавах, вино или что. Главное – чтобы пятна отчистили. А их отчистят.

– Если я вам не нравлюсь, так я лучше уйду! – сказала она, снимая фартук.

Я могла ее остановить. Извиниться, сказать, какая она хорошая и как я ей благодарна за все, что она для меня делает. Она и вправду была неплохая. По сравнению с остальными.

– Ну, если вы не хотите работать… – устало произнесла я.

– Не хочу! Потому что вы сами не хотите!..

Я села в машину, не позавтракав.

Интересно, она хоть уберет за собой эти проклятые тазики или так и уедет, побросав все как есть? Я решила отложить поиски новой домработницы до вечера.

Нужно было позавтракать. Я заехала в офис.

Меня не ждали. Сотрудники сидели на столах, курили, хотя я это запрещала, и делились друг с другом бутербродами.

Увидев меня, они стали тушить сигареты и виновато здороваться.

– Дайте поесть, – попросила я и вошла в кабинет.

Новая секретарша, точная копия старой, принесла мне вермишель «Доширак». Я съела ее с удовольствием, не думая о том, что это вредно.

Зашел Сергей. Протянул несколько листов с таблицами.

– Посмотрите, – серьезно сказал он, – наш оборот уменьшился вдвое.

– Чему ты удивляешься? Я ведь предупреждала, что скоро все начнут продавать пахту. От «Вимм-Билль-Данна» до какого-нибудь «ПродМолКукуева».

Я беспорядочно открывала и закрывала ящики письменного стола.

– Они бы не стали этого делать только в том случае, если бы пахта не пошла! – раздраженно объясняла я Сергею, прикидывая, как скоро он пошлет свое резюме «Вимм-Билль-Данну». Может, еще подождет? Я нашла Сергея через Интернет, как и половину своих сотрудников, и, конечно, никаких личных обязательств он передо мной не имел.

– Но что вы собираетесь делать? Увеличивать обороты?

– Конечно нет! Разве мы сможем догнать наших конкурентов?

Я собиралась подумать об этом после праздников, надеясь, что за это время все образуется само собой. Но Сергей упрямо ждал ответа.

– Я ведь говорила тебе, что надо использовать то, что есть. Организовать развозочную фирму. У нас есть транспорт, есть договора с магазинами. Нужно выйти с предложением на продуктовые склады, мы вполне можем оказаться конкурентоспособными. Ты занимался этим? – Я действительно говорила об этом проекте Сергею весь последний месяц.

– А пахта? – спросил он.

– Что пахта? – Я никогда не научусь вести себя как Екатерина Великая. У меня и воды-то на столе нет. – Забудь о ней! Иди дальше! Не оглядывайся назад! Хотя я от нее отказываться пока не собираюсь – в качестве сто пятьдесят девятого номера ассортимента.

Сергей сидел, опустив голову так, что плечи его огромного пиджака задрались до уровня ушей.

– Ты связывался со складами? – спросила я.

– Не в полном объеме, – пробормотал он.

– Займись этим прямо сегодня. Через два дня мне нужны ответы. Хотя сейчас каникулы. Ты можешь потерять две недели.

Я ругала себя за то, что не проконтролировала этого раньше. Если хочешь сделать что-то хорошо – сделай сама.

– Что у нас с договорами по рекламе?

– Надо заключать новые. Почти все кончились.

– Мы не будем. Оставляй только наружку. С телевидения уходим. Я надеюсь, ты пробронировал билборды?

– Конечно. – Сергей закивал головой. Хорошие щиты уходят за несколько дней, поэтому бронировать их нужно заранее. – Часть даже проплачена. Но на некоторые адреса они увеличивают цену.

– Запроси программу в других агентствах. На всякий случай. И дай мне все предложения. И эти, и те. Я выберу. Думаю, щитов двадцать оставим до весны.

– Ну, я пошел, займусь складами.

– Давай.

Он был уже в дверях.

– А мы сотрудников поздравили? – окликнула я его уже в дверях.

– Конечно. Цветы, конфеты и премия.

С этим он отлично справлялся. Когда кто-нибудь оказывался в больнице, Сергей посылал от моего имени бульон.

– Тогда попроси мне еще поесть что-нибудь.

На часах был полдень. Я припарковалась около больницы, но не выходила, дослушивая радио. Пела Милен Фармер. Это была наша с Сержем музыка. В средневековом мужском платье с кружевными манжетами, с огненно-рыжими локонами до самой талии, она пела что-то пронзительно-равнодушное про войну. Всадники за ее спиной рубились на мечах, падали с лошадей, попадая под пушечные взрывы, а она ходила между ними с видом экскурсовода. Пока не влюбилась в генерала.

Водитель выглядел лучше. Он уже сидел на кровати и потихоньку разговаривал. Когда я вошла, он улыбнулся.

Никаких поведенческих изменений в его маме я не заметила.

Мужчина, шагнувший мне навстречу, был его брат.

Я не привезла икры. Я не привезла ничего.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила я, поздоровавшись.

– Выписываюсь, – прохрипел он. Трубка из его горла исчезла.

Говорить было не о чем.

Они, видимо, ожидали, что в связи с его переездом домой я разверну бурную деятельность.

– Что говорят врачи? – спросила я.

– Дело идет на поправку, – радостно отрапортовал брат.

Мама всем своим видом показывала, что делает мне одолжение, терпя меня в палате.

– Вы живете все вместе? – спросила я.

Оказалось, что брат женат и живет с женой отдельно. А мой водитель живет с мамой в двухкомнатной квартире. Но брат собирается разводиться.

– По семейным обстоятельствам, – туманно пояснил он.

– А вы работаете? – максимально вежливо спросила я маму.

Неожиданно она набросилась на меня.

– Да я сорок лет работала! У меня пенсия! Мне до сих пор звонят, со всеми праздниками поздравляют! У меня вон каких два сына! Один из-за тебя чуть богу душу… – Она резко замолчала, шмыгнув носом.

Мой водитель чувствовал себя неловко. Но я понимала, что когда-нибудь она должна будет выговориться.

Я предложила выйти в коридор, поговорить.

– А мне от сынов скрывать нечего!

– Выздоравливайте, – очень вежливо произнесла я и вышла.

Брат догнал меня на лестнице.

– Вы извините ее, – попросил он, – она так намучилась.

Я кивнула.

– Раз ваша мама не работает, она наверняка сама будет сидеть с сыном. Я буду выплачивать ему его зарплату до тех пор, пока он не поправится. И оплачивать лекарства. Собирайте, пожалуйста, чеки. – Я отстранила его руку. – Всего доброго.

– А почему сняли охрану? – крикнул он вдогонку.

Этого я не знала. Но отсутствие скучающего человека в форме на табуретке у входа заметила сразу.

– Я узнаю, – пообещала я не оборачиваясь.

– До свидания!

Я остановилась и посмотрела ему прямо в глаза.

– Всего доброго.

Он улыбнулся в ответ.

Он начал звонить мне. Каждый день. И мне ничего не оставалось, кроме как обсуждать с ним их семейные проблемы. Он даже предлагал мне помощь.

– Вы смотрите, – говорил он в телефон, – если чего-нибудь нужно, не стесняйтесь, обращайтесь.

Я не брала трубку, когда определялся его номер. Он перезванивал с другого.

– Наш больной передает вам привет! – бодро говорил он, как будто его главная цель – порадовать меня с утра пораньше.

Когда он радостно сообщил мне, что больной самостоятельно ходит в туалет, я попросила его обойтись без физиологических подробностей. Все остальное я терпела.

Он каждый день удивлялся, отчего я не приезжаю к ним в гости.

– Больной спрашивает о вас, – говорил он многозначительно.

Звонки прекращались ненадолго после того, как он заезжал ко мне в офис, чтобы забрать очередную сумму на внеплановые расходы, которых становилось все больше. Дня через три звонки возобновлялись.

Я узнала у Вадима, почему сняли охрану.

– Пока их поймают, пока до суда дойдет – может год пройти. Ну кто будет целый год охранять какого-то водителя? – доступно объяснил Вадим. И успокоил: – Да ты не волнуйся. Кому он, в сущности, нужен?

«Своему брату», – подумала я.

Звонки брата возымели-таки действие. Когда он захотел меня познакомить с племянницей, я твердо отказалась. Но пришлось поделиться с ним своим мнением обо всех высших учебных заведениях Москвы: племянница поступала в институт. Я посоветовала ей стать технологом пищевой промышленности.

– Если будет хорошо учиться, зарплата в две тысячи долларов ей обеспечена, – объясняла я брату своего водителя. – Это очень перспективная профессия.

– А сколько нужно заплатить, чтобы поступить? – спросил он многозначительно.

Я торжествующе улыбнулась.

– Нисколько, – ответила я. – Этот институт пока не востребован.

Я все чаще стала забывать свой мобильный на работе. Он беспокоился и обижался. Больной беспокоился тоже. В последнее время даже их мама стала передавать мне приветы.

Я много узнала о детстве своего водителя. Оказывается, он родился с заячьей губой. В детстве его дразнили. У родителей не было денег на операцию. Он хорошо учился, особенно по истории. Мечтал писать исторические романы. Но в институт не поступил: брали только «блатных». А денег на взятку у родителей не было. Еще я узнала от заботливого брата, что денег у родителей не было также на теплую одежду, поэтому он постоянно простужался; на цветы его девушке, поэтому она его бросила… Словом, денег не было ни на что, отчего он и ступил на ту дорожку, которая в итоге привела его под дула пистолетов (понимай: к нам в водители).

Если бы мы знали все эти печальные факты биографии водителя, мы бы наверняка его не взяли. Но он никогда не производил на меня впечатления несчастного человека. У него было полно девушек, мы ему хорошо платили, он весело гонял на своей «шестерке» и за три года работы болел всего пару раз. Хотя, конечно, всего этого слишком мало для человека, который собирался писать исторические романы.

А если бы он закрыл Сержа собой, их бы все равно убили. Только сначала его, а потом Сержа. Контрольным выстрелом.

* * *

Светлана родила. Мальчика, три килограмма пятьсот пятьдесят граммов. Оценка по десятибалльной шкале – 9 баллов.

Она поехала в больницу сама, чтобы лечь пораньше, на всякий случай. Но в дороге начались схватки. Очень слабые. Поэтому ее, не торопясь, стали оформлять в приемном покое.

– Клизму будем делать? – спросила старенькая медсестра.

– А можно не делать? – с надеждой поинтересовалась Светлана.

Медсестра принесла горшок и поставила посередине комнаты.

– Только не тужься, – сказала она строго и вышла.

Задрав больничную рубашку, Светлана сидела на горшке, когда в приемную зашли практиканты.

– Здесь мы оформляем рожениц, – объяснила им женщина с властным взглядом и посмотрела на Светлану.

– Вы не тужитесь?

– Нет, – пробормотала Светлана.

Десять пар глаз изучающе уставились на нее.

Она хотела встать и убежать, но горшок был полон, и она осталась сидеть, боясь расплакаться.

Практиканты ушли, старушка вернулась и отвела ее на второй этаж, в предродовое отделение.

– Так… – пробормотал молодой доктор, листая ее медицинскую карту, – у вас кесарево планировалось?

Светлана кивнула.

– Но у вас открытие на три пальца. Вы сами родите, за час максимум. Попробуем?

– Но у меня шейка… Загиб… Врач говорил, мне кесарево нужно делать, – слабо возразила Светлана.

– У всех шейка, – уверял доктор, – родите и глазом не моргнете. Договорились?

Светлана кивнула.

Через шесть часов схватки стали жестокими. Светлана плакала не переставая, ее подсоединили к двум капельницам.

– Сделайте мне укол в позвоночник! – умоляла она, когда боль отпускала на несколько секунд.

– Невозможно, миленькая, – объясняла медсестра, – эпидуральную анестезию нужно было делать раньше, а сейчас уже нельзя.

– Я хочу кесарево! – кричала Светлана.

Ей говорили, что она вот-вот родит, но она все не рожала.

– Позовите моего врача! – рыдала она.

Но оказалось, его смена закончилась и он ушел домой.

Мимо Светланы две медсестры везли пустую каталку. Резким движением Светлана вырвала иголки от капельниц из своих рук, проворно вскочила с постели, поддерживая руками огромный живот, и, надеясь успеть, пока схватка отпустила, кинулась к каталке и вскарабкалась на нее под недоуменными взглядами медсестер.

– Везите меня на кесарево! – скомандовала Светлана, указывая пальцем на дверь операционной.

– Хулиганка! – возмутилась медсестра.

Боль опять накрыла Светлану, она сжалась, и слезы градом посыпались из глаз.

Вторая медсестра привела врача.

– Думаю, надо делать кесарево, – спокойно сказал он, осмотрев роженицу. – Готовьте к операции.

В исколотые Светланины вены попала еще одна игла – игла со спасительным наркозом.

Через двадцать минут сын Сержа громким криком приветствовал мир.

– Мальчик. Живой, – буднично произнесла акушерка.

Светлана глубоко и безмятежно спала.

Я узнала, что у Сержа родился сын, на следующий день. Светлана позвонила мне сразу, как только ее привезли из реанимационного отделения.

Я хотела купить цветы, но по дороге не попалось ни одного киоска.

Я боялась этого ребенка. Вдруг он будет похож на Сержа? Наверняка будет.

Мне даже хотелось, чтобы был похож. Я вспомнила маленькую Машу. Ее личико в роддоме давно стерлось из моей памяти, но были фотографии, и на этих фотографиях она была похожа на кусок свежего мяса Если бы не огромные голубые глаза. Маша родилась с шевелюрой. Интересно, сын Сержа лысый?

Я вспомнила, как Серж приехал за нами в роддом. Он страшно волновался и долго отказывался взять в руки тугой кулек с дочерью.

Если бы Серж был жив, сейчас бы он ехал в этот роддом. И испытывал бы те же чувства. Только теперь они были бы связаны не со мной и не с Машей. Смириться с этим было гораздо тяжелей, чем ехать сейчас к Светлане.

Я надела на сапоги клеенчатые бахилы и открыла дверь в палату.

Светлана лежала на кровати.

Непривычно было видеть ее небеременной. Увидев меня, она заплакала.

– Какие ужасные роды, – всхлипывала она.

Я стояла в дверях.

– Где ребенок? – спросила я.

– Не знаю. Его приносят. Мне было так больно! Врач бросил меня и ушел домой, наркоз было делать нельзя…

– Успокойся, – сказала я. – Это просто нервы. Я поздравляю тебя с сыном.

Она кивнула.

– Хочешь быть его крестной? – спросила она.

– Я пойду поищу его. Тебе что-нибудь нужно?

– Да. – Светлана жалобно улыбнулась. – Шоколадных конфет. Мне нельзя, но я бы все равно съела.

Я кивнула.

– Принесешь? – уточнила Светлана.

– Сейчас куплю. У вас тут палатка есть.

За одной из дверей я услышала детский писк. Осторожно зашла.

– Что вы хотите? – кинулась ко мне симпатичная девушка в белом халате.

Вдоль стены, в прозрачных стеклянных словно бы сосудах лежали новорожденные детки. Как инопланетяне в лаборатории.

Я поймала себя на том, что не знаю фамилии Светланы.

Оказалось, ребенок носит одну фамилию со мной.

– Пожалуйста, разрешите посмотреть на него! – взмолилась я. – Хоть секундочку! Я и халат надену!